Главным была партийная дисциплина, наверх пробивались крайне малограмотные люди
После победы Советской власти к интеллигенции, к старому знанию, культурным людям относились с большим предубеждением. Но в то же время СССР был прогрессистским проектом. Отношение к культуре было крайне уважительное — и в СССР создали свою великую культуру и свой тип культурного человека. Об этом мы говорим со знаменитым историком, бывшим диссидентом, сыном «красного профессора» Роем Медведевым.
— Был ли советский культурный проект альтернативой интеллигенции? Или это естественное продолжение того, что существовало и до революции?
— Революционеры, большевики и эсеры, крайне плохо относились к интеллигенции и до, и после Октябрьской революции. Ленин всегда говорил об интеллигенции уничижительно. «Гнилой интеллигентик» было обычным ленинским выражением. Хуже для него не было ругательства. Интеллигент — прислужник буржуя, и это еще хуже, чем классовый враг… Ленин после покушения на него, разговаривая с Горьким, сказал: «Вот я и получил от интеллигенции пулю».
Была начата ликвидация неграмотности, но у этого было утилитарное объяснение. Новая власть хотела, чтобы ее пропаганда доходила до самых глухих углов, чтобы там тоже могли прочесть газету «Правда». Я бы не согласился с тем, что советская власть относилась к культуре с пиететом, но грамотность, безусловно, в число ее приоритетов входила.
Для большевиков первого поколения понятие «интеллигентный человек» значило «плохой, чужой, не наш». Тот, на кого нельзя положиться. Понятие «интеллигентность» было отрицательным, и это шло от вождей, руководителей партии и государства. Словосочетание «культурный человек» тогда не было в ходу, но подразумевалось именно это.
При этом первые лица государства были людьми образованными. Луначарский являлся интеллигентом высокого уровня, но никогда не называл себя интеллигентом — в кругу большевиков, как уже упоминалось, это было ругательством. Он защищал интеллигенцию, защищал писателей, ценил их — но скрывал эту симпатию от всех остальных.
Ленин был инициатором, а Дзержинский исполнителем высылки верхушки старой интеллигенции за границу. «Философский пароход» оказался огромным ущербом для российской культуры. Выслали выдающихся историков, философов, экономистов, которые не были врагами нового государства, работали в советских учреждениях. Не высылали инженеров, потому что те были нужны промышленности — они работали под именем буржуазных специалистов, и им назначали высокую зарплату. А с людьми гуманитарного профиля не церемонились, выслали около тысячи человек. Многие уехали сами, как Бунин и другие крупные писатели.
Сталин усвоил эту линию, его отношение к старой интеллигенции тоже было очень плохим. В конечном счете ее зачистили, уничтожили — и военных специалистов, и техническую интеллигенцию. И начали выращивать советскую интеллигенцию. Это делалось в ускоренном порядке.
Так стал «красным профессором» мой отец. Он хорошо окончил гимназию в Астрахани, потом участвовал в Гражданской войне, был военным комиссаром батальона. А затем поступил в Институт красной профессуры и окончил философский факультет. Стал ускоренно подготовленным «красным профессором», — но мы знаем, что за два-три года крупного специалиста подготовить нельзя. Тем не менее даже Хрущев в свое время в ускоренном порядке прошел Промакадемию.
Что могли сделать из Хрущева за два года? Интеллигентом, культурным человеком он не стал. Первые слои советской интеллигенции были малоподготовленными, малокультурными. Выделялись, конечно, и очень одаренные люди…
Потом времени на учебу стало отводиться больше. Но дело в том, что в социальном плане интеллигенция (то есть культурные люди) всегда считалась чем-то второсортным — «прослойкой». Слово «прослойка» было официальным. Его не было в Конституции, но в партийных документах говорилось, что СССР — государство рабочего класса и крестьянства. Рабочий класс — передовой, он достоин особого уважения. Крестьянство — союзник рабочего класса, его тоже надо уважать. А прослойкой между ними является интеллигенция. Это и не класс, и не слой, само слово уничижительное. В социальном отношении интеллигенция не считалась самостоятельной силой общества, классом. Это оборачивалось вполне конкретными привилегиями: детям рабочих и крестьян отдавалось предпочтение при поступлении в вузы.
После появления атомной бомбы стало ясно, что мощь, само существование государства зависит не от рабочего и крестьянина, а от инженера и ученого, от техника. Поэтому среди интеллигенции стали выделять интеллигенцию техническую и научную, несколько групп интеллигенции получили привилегии. Позже выделили и врачей, — потому что врачи нужны. Но что касается гуманитарной интеллигенции, то она продолжала оставаться в нижней части социальной иерархии. Таким образом, интеллигенция делилась на группы разного достоинства. Хотя, с моей точки зрения, ядром интеллигенции, цветом культурных людей является ее гуманитарная составляющая.
— Гуманитарным знанием может обладать и технический интеллигент, и даже рабочий. Но вот с этим, как мне кажется, в Советском Союзе были проблемы. Гуманитарное знание, которое получали культурные люди советского проекта, было сильно урезанным.
— Гуманитарная интеллигенция должна создавать идеи. В СССР она уже потому находилась в тяжелом положении, что должна была подчиняться государственной идеологии. Историки и философы, социологи и экономисты могли только комментировать то, что говорили классики марксизма-ленинизма. Их мысли, их находки самостоятельного значения не имели. Самостоятельность не поддерживалась, некомпетентные люди руководили компетентными. При этом за научный, технический, гуманитарный прогресс отвечает интеллигенция. Это цвет культурных людей.
— Моя мать работала на радио, в «Театре у микрофона», в 60-е у нее был начальник, преподававший на филфаке доктор наук, тем не менее говоривший попАдья. Но по мере того как СССР развивался, культурный человек советского проекта превращался в настоящего интеллигента — люди начинали больше читать, их кругозор расширялся. С моей точки зрения, интеллигенция становилась миной под советский проект. Хотя бы потому, что люди начинали больше думать.
— В какой-то мере это верно. Я был диссидентом, и нашей опорой являлась интеллигенция. Мы не могли выступить перед рабочими, а тем более перед крестьянами, но среди интеллигенции пользовались уважением и поддержкой. Рабочие нас просто не понимали. Рабочий — все-таки человек с довольно ограниченным образованием. У него нет такого багажа знаний, который давал бы ему понимание структуры общества, широкого мировоззрения. От него этого и не требовалось, он должен был хорошо работать у станка. Что для него люди, которые хотели пересмотреть историю, по-другому сочинять музыку, рисовать картины? Диссиденты были в разных областях, советская система сдерживала развитие всех видов духовного творчества. И поддержку мы получали только от интеллигенции.
— А в руководстве СССР, с вашей точки зрения, были ли культурные, интеллигентные люди?
— Из наших руководителей никого нельзя было назвать культурными людьми. Элементы интеллигентности были только у Андропова, он очень много читал, много знал. Андропов ценил культуру, но держал это при себе. Он очень любил Окуджаву, его песни, стихи, прозу. Перед смертью Андропова на столике у его кровати лежал роман Булата Окуджавы…
Ни Хрущева, ни Брежнева, ни Горбачева я культурными людьми назвать не могу. В Горбачеве не было никакого элемента интеллигентности. И не могло быть, потому что он являлся сначала комсомольским работником, а затем и партийным работником. Вся его карьера этим и ограничивалась, никаких других знаний у него не было.
— В комсомольских и партийных органах мог выжить культурный человек или эта среда таких людей отторгала?
— В основном отторгала. Там встречались и интеллигентные люди, но они оставались на обочине. Вот конкретный пример — академик Румянцев одно время был секретарем ЦК КПСС. Он возглавлял журнал «Проблемы мира и социализма», некоторое время — «Правду». Но потом его сделали директором научно-исследовательского института, убрали из партийных органов. Потому что он был слишком интеллигентен и слишком много знал. В 1965-м Румянцев опубликовал в «Правде» большую статью, в то время она наделала много шума. Статья называлась «Партия и интеллигенция», там он писал, что партия должна уделять ей гораздо больше внимания. Только за то, что он призывал партию больше прислушиваться к интеллигенции, его убрали на обочину партийной жизни.
— Но Александр Яковлев был интеллигентным человеком, а карьеру в партийном аппарате сделал большую…
— Нельзя сказать, что он сделал блестящую политическую карьеру, хотя должности занимал очень важные. Я его лично знал, поэтому могу многое о нем сказать. Он был противоречивым, но очень образованным человеком. В самом начале своей карьеры выделялся знаниями и умом и занял пост заведующего отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС. Яковлев два года учился в Колумбийском университете в Америке и был образован и по западным меркам. А по советским — чересчур образован, и ему приходилось многие свои знания скрывать. Но все-таки он не ужился в партийном аппарате, и его совершенно неожиданно сняли со всех партийных постов и отправили на десять лет послом в Канаду. Он там бы и остался, но во время визита в Канаду Горбачев познакомился с послом, и Яковлев ему понравился своими знаниями. А поскольку тот проявлял к Горбачеву очень большое внимание и лояльность, он пригласил его в Москву, считая, что будет опираться на мнения и знания Яковлева. Его карьера пошла вверх только тогда, и то благодаря Горбачеву.
Он страшно не нравился партийным работникам, аппарату партии, был для него чужим. Тот формировался по отрицательному отбору: главным была партийная дисциплина, наверх выбивались очень малограмотные люди. В годы перестройки Яковлев был вторым секретарем ЦК, но на 29-м съезде партии его кандидатура в Политбюро была провалена тайным голосованием. Прокатили его и Лигачева — отсекли крайних. Когда я был депутатом Верховного совета и возглавлял несколько комиссий, то подробно беседовал и с Яковлевым, и с Лигачевым. Лигачев говорил, что Яковлев страшно опасный человек, а Яковлев — что Лигачев страшно опасный. В партийном аппарате он не прижился, собственной политической опоры у него не было. У Лигачева такая опора была — в райкомах партии, в обкомах, в низовом партийном аппарате.
— Но ведь и Лигачева, которому недавно исполнилось сто лет, бескультурным человеком назвать нельзя — любит Гумилева, в какой-то степени начитан…
— Лигачев очень порядочен, но страшно консервативен. Впечатления образованного, культурного человека он не производил, поэтому и оратором не был, и в Верховном Совете не выступал — боялся. Выступал он только на Политбюро. А что касается его круга чтения, ведь он русский националист и поэтому любит Гумилева.
— Оборвалась ли после гибели СССР история советского культурного человека так же, как после падения империи судьба старой интеллигенции?
— Надеюсь, что этот человек по-прежнему существует, потому что того, кто может его заменить, я не вижу.
— Я спрошу иначе. Жив ли тот, к кому вы обращаетесь как писатель и историк?
— В нынешних условиях моя аудитория значительно сократилась. Я пишу, печатаюсь, но что это, если журнал выходит тиражом девятьсот или полторы тысячи экземпляров? Во времена Горбачева это было несколько миллионов… Думаю, что и в других странах — в той же Америке — дела обстоят так же.
— По статистике, в США читают больше.
— Книжные тиражи там расходятся в трех городах, культурных центрах Америки: Нью-Йорке, Чикаго и Лос-Анджелесе. Остальные США не читают.
— Иными словами, у нас, как и во всем остальном мире, культурный человек становится раритетом?
— Да, и одна из причин этого в том, что культура должным образом не поддерживается. Сейчас распустили Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, небольшой государственный фонд, которым руководил Михаил Сеславинский. Он поддерживал издания некоммерческих книг, выполнял полезную работу. Такие фонды еще сохранились, но они частные, а государственный был только один. Мои книги издаются тиражами 5-6 тысяч экземпляров, они могут окупаться. А есть книги, которые нужно издавать, потому что они важны для культуры, но прибыли и даже окупаемости от них ждать нельзя.
Фото на анонсе: Алексей Куденко / РИА «Новости»
