Я писал эти письма по
дневнику, который я вел
в продолжении этого
путешествия.
Граф де-Людольф.
Письмо первое.
В карантине близь Севастополя, 3 мая 1787 года.
Мы выехали из Буюкдере в ночь 25 апреля, при самом сильном южном ветре. Канал мы проплыли менее чем в два часа, а к восьми часам утра мы уже потеряли из глаз землю. Мы радовались столь благоприятной погоде и, искренно желая ее продолжения, рассчитывали, что так как нам предстоит плавание не более как во сто миль, то мы и совершим его не более как в два дня; но вскоре ветер переменился, сделался встречным, и все время, до окончания нашего пути, дул с севера. 29-го мы увидали горы Балаклавы, расположенные в самой южной части Крыма. Я уволю вас от описания бури, которую мы чувствовали, однако, довольно слабо, я не стану вам рассказывать, как мы страдали в открытом море, на многих из нас качка действовала весьма сильно. Вы легко можете представить себе, что при встречном ветре на корабль к нам забралась скука; не знаю, чем занимались мои спутники, что же до меня, то воображение мое не осталось праздным, весьма часто оно переносило меня в Константинополь, а оттуда в Крым. Вы лучше меня знаете, что воображение наше расширяет нам мерку возможного в хорошую ли, [156] в дурную ли сторону, и питает желания надеждой их удовлетворения. С самой полуночи Севастополь находился уже у нас в виду, но встречный ветер все заставлял нас лавировать, нисколько не подвигаясь вперед. Берег с этой стороны очень низменный, но окружающие южную часть Балаклавские горы очень высоки, и служат указанием судам, огибающим Херсонесский мыс, на самом окончании которого видны развалины старинного маяка; налево вдали видна вершина одиноко стоящей горы, самой высокой во всем Крыме и названной, вследствие своих очертаний, Татарами Чатырдагом (Шатер-гора), но князь Потемкин, нерасположенный ко всем татарским названиям, назвал ее горой Геллейоном.
30 апреля, в пять часов вечера, мы бросили якорь близь Севастопольской гавани, в маленькой пустынной бухте, где мы должны были выдержать карантин. Командир флота, граф Войнович, явился встретить г. Булгакова и заявил нам, что мы должны пробыть в карантине пять дней. Граф показался мне человеком любезным; он свободно говорит на нескольких языках, и приобрел себе такую репутацию, которая естественным образом доставила ему и тот пост, который он занимает, и знаки орденов Св. Владимира и Св. Георгия. Местечко, где мы стали на якоре, предназначено для карантина, но оно не только совершенно пустынно, но даже не позаботились о том, чтобы возвести там какие бы то ни было строения, так что, если не спать под открытым небом в крайне холодные и вредные для здоровья ночи, приходится довольствоваться пребыванием на корабле. При нашем прибытии мы нашли приготовленными на земле две палатки, но все предпочли остаться на корабле, где мы очень удобно устроились. Нам предоставили свободу сколько угодно гулять по окрестности, с тою, однако, предосторожностью, чтобы нас сопровождал карантинный офицер для отстранения от нас всех. Предосторожность довольно излишняя, потому что за исключением нескольких солдат, приставленных к нам для нашей безопасности, нигде не встретишь ни одной живой души. Здесь находился древний город Херсонес, развалины которого покрывают довольно значительное пространство; уцелевшие еще стены сложены из тесаного камня, который ежедневно выламывают для постройки новых домов в Севастополе, которые не будут иметь ни красоты, ни прочности прежних строений. Мне трудно дать вам [157] точное подробное описание этого древнего города; покрываемое им пространство представляет собою зрелище всеобщего опустошения, а окружающие его окрестности в настоящее время представляют собою не более, как обширную дикую пустыню, покрытую развалинами и обломками.
Куда ни глянет взгляд не видно ни одного жилища, ни одного дерева. И по морским берегам и даже внутри страны есть глубокие обширные пещеры; первые по всей вероятности вымыты водой и по-видимому море некогда покрывало всю эту местность, на это достаточно указывают замечаемые всюду обломки морских судов; пещеры же внутренние, по-видимому, сделаны рукой человека, во многие из них ведут высеченные в утесе ступеньки; в некоторых пещерах есть колонны, поддерживающие своды; в других встречается узкая окружающая их эстрада. Пещер этих очень много и некоторые из них между собой сообщаются. Не знаю для чего они могли служить прежде, в настоящее же время в них складывают находящиеся в карантине товары. Точно также пещеры эти являются единственным обиталищем для тех, кто не желает жить на корабле. При раскопках в развалинах Херсонеса найдено множество медалей Александра Великого, некоторых римских императоров и Русского царя Владимира Первого, явившегося сюда в 988 году, чтобы креститься. Он женился на дочери Константинонольского императора Анне, а дочь его внука [Замечание редакции: разумеется сына] Ярослава в 1051 году вышла замуж за Генриха I французского.
На днях я дошел, гуляя, до большого Севастопольского порта, находящегося на расстоянии нескольких верст от этого местечка. Я был поражен красотой порта; я видел только некоторую его часть, где несколько военных кораблей стояли на якоре в бухтах, из которых каждая представляет собою обширную, вполне защищенную гавань. Вход в главный порт очень узок и хорошая батарея в состоянии защищать его от всякой морской атаки. Никак нельзя назвать городом две длинные улицы, состоящие из офицерских, матросских и солдатских бараков, с маленькою церковью, несколькими магазинами и адмиралтейством; почти все строения здесь покрыты соломой. На здании адмиралтейства отразилась та [158] поспешность, с которою старались всему придать вид великолепия и важности, заметно, что здесь трудно было справиться с постройкой за отсутствием средств. Вид этого порта был бы великолепен, еслиб окружающие его холмы были заселены, возделаны и покрыты лесом. Съестные припасы для эскадры, как-то: мука, сухари, соленое мясо, с большими издержками привозятся сюда из России, а некогда столь густо заселенный и столь плодородный Крым не в состоянии кормить остающихся в нем немногочисленных жителей; здесь всего мало и все здесь страшно дорого, дрова доставляются сюда более, чем за двадцать, за тридцать верст. У нас были блюда, состоящие из рыб различных сортов; я назову вам некоторые из них, которых у нас нет в Леванте; это осетрина и судак, очень нежные рыбы, которые в большом количестве ловятся зимой и которые несравненно реже попадаются в это время года.
В здешней местности существует всего один огород, впрочем крайне бедный; здесь есть цикорий и в большом количестве дикая, довольно толстая, но горькая спаржа, которые и заменяют собою всякие другие овощи.
Письмо второе.
Севастополь, 5 мая 1787 г.
Вот мы и вне карантина: я не скажу, чтобы мы вздыхали о том, чтоб он поскорее кончился, потому что он продолжался всего пять дней, которые мы провели весьма приятно, не будучи нисколько стесняемы в наших прогулках. Сегодня нас окончательно выпустили на свет. Губернатор Крыма и его брат генерал Каковский (?) приезжали после, чтобы видится с г. Булгаковым; они его старинные друзья. Нам очень хвалили губернатора, он действительно весьма любезен, очень образован и легко изъясняется на нескольких языках. Младший его брат – генерал, главнокомандующий и в его ведении находится военная часть; он говорит только по-русски, весьма плохо по-немецки, и крайне резок. Господ этих сопровождал граф Войнович и часов в 11 мы сели в его шлюпку, которая и отвезла нас в Севастополь, где мы и поехали к нему. Домик у него хотя и невелик, но довольно [159] удобный; он был выстроен в английском вкусе покойным адмиралом Мекензи и готовился для императрицы; за то это единственный дом, в котором возможно жить. После обеда г. Булгаков уехал с братьями Каковскими, чтобы переночевать в 10 верстах отсюда в имении князя Потемкина. Мы воспользовались этим промежутком времени, чтоб осмотреть город и сделать несколько визитов. Все домики офицеров построены матросами их кораблей. Мы не рассчитывали найти в них особенного великолепия и рассчитаны они не на вечность. Все они построены из развалин древнего Херсонеса. По окончании визитов, мы взяли шлюпку и объехали порт; я полагаю, что нигде природа не устроила бассейна, который возможно было бы сравнить с этою гаванью. Длиной она в семь верст, совершенно защищена, а глубина ее, нигде не изменяющаяся, всюду достигает десяти сажен. Корабли первого ранга стоят на якоре у самого берега и каждый корабль имеет свои особенные казармы и свои магазины для провианта и боевых запасов, и нас заверяли, что все находится в таком хорошем порядке, что одного дня достаточно для вооружения и экипировки всей эскадры. Русский двор понимает все значение этого порта и серьезно помышляет о том, чтобы поставить его вне возможности всякого оскорбления. Будет построен город и при входе в него сооружены две батареи, затем верфь и главный арсенал для флота. Херсонская верфь, которую находят слишком дорого стоящею и подверженною многим неудобствам, будет оставлена. Таганрогская верфь на Азовском море будет также преобразована. Князь Потемкин даже заявил, что он желает совершенно уничтожить этот город и перевести все его население в какое-нибудь другое место. Однако я не думаю, чтобы план этот осуществился, потому что город этот во все времена имел большое значение для торговли, был рынком для сбыта всех произведений Астраханской губернии.
Дон чудесным образом облегчает сюда доставку товаров. Из этого города вывозят рожь, сало, смолу, полотна, водку, лесной строительный материал, масло и проч. В этой стране ежедневно являются новые планы; они могут быть лишь вредными, если они не выполняются с мудростью и если они не представляют собою никакой действительной пользы; но я [160] замечаю, что особенно в данную минуту это есть наиболее обильная подобными проектами в мире страна. Вот каково состояние морских сил России на Черном Море:
В Севастополе:
3 линейных корабля…………. с 66 пушками.
2 фрегата…………………………….. ” 50 ”
10 фрегатов………………………… ” 40 ”
4 корвета……………………………… ” 24 ”
В Таганроге.
4 фрегата…………………………….. ” 40 ”
В Херсонесе:
1 линейный корабль…………… ” 80 ”
1 ” ” 66 ”
1 фрегат…………………………….. ” 50 ”
Итого 26 судов.
Все эти суда плохо вооружены, комплект экипажа далеко не полон. Каждый линейный корабль должен иметь 550 человек экипажа и 120 человек солдат, но количество матросов и флотских солдат не полно; в настоящую минуту общее количество доводят до 6.000 человек. Все это крестьяне, которых набирают в различных частях империи; кое-как здесь стараются обучить их военным упражнениям, а так как в этой стране все преувеличивают, то меня уверяют, что по доброте они превосходят матросов всех прочих европейских держав. Поверить этому было бы довольно трудно, потому что возможно ли сравнивать взятых в известном возрасте прямо от сохи людей, которые видят море только при некоторых производимых каждое лето в окрестностях Крымских берегов эволюциях, возможно ли их сравнивать с матросами европейских морских держав, которые с самого нежного детского возраста упражняются на море? В состоянии ли они приобрести ту силу, ту ловкость, которые приобретаются только упражнениями? Я не думаю, чтоб эта толпа флотских офицеров имела бы больше способности, потому что еслиб это было так, то для морской службы не старались бы по преимуществу пред другими иностранцами набирать Англичан. Русские матросы получают в год 12 рублей жалованья и две полные пары платья: когда они находятся на службе, они [161] получают 1,5 фунта сухарей в день; две чарки водки, суп с солониной утром и вечером и фунт масла и муки на неделю. Но их нисколько не берегут; их заставляют без устали работать, исполнять все общественные работы. Если их доля представляется лучшею при сравнении с участью простых солдат, то как тем, так и другим нечего хвалиться правительством. Все пушки большею частью льются в Москве, сперва они перевозятся в Херсон, а оттуда сюда. Кроме того, каждый корабль имеет свои бронзовые пушки; из них бросают в неприятеля большие чугунные ядра, наполненные горючим веществом, которое зажигает все, куда оно попадает и даже не гаснет в воде. Вещество это горит очень жарко и распространяет одно из самых ужаснейших зловоний. Русские претендуют на то, что только им одним и известен секрет этого состава; я полагаю, что это нечто вроде греческого огня. Невозможно удержаться от содрогания при мысли, что не перестают постоянно умножать средства разрушения. Человечество должно было бы издать закон для сокращения уже существующих средств разрушения. Но это желание, которое честолюбие царей будет всегда обращать в ничто! – Весь материал, снасти, огонь, все боевые запасы точно также привозятся из России; здесь еще не устроено никаких фабрик. Русские, насколько только возможно, стараются составлять себе иллюзии и скрывать, особенно от иностранцев, печальное положение вещей; тем не менее трудно не видеть, насколько Русская империя тяготится этим отдаленным завоеванием.
Императрица, питающая неутолимую жажду к славе, желает, чтоб ежегодно на Черном Море строилось по четыре линейные корабля. Но сообразила ли она что это стоит? Подобного рода учреждение требует большого количества расходов, чем может выдержать Россия и задержит успехи этого рождающегося флота. Меня уверяют, что экипированный корабль обходится более, чем в 500 тысяч рублей. Мне было трудно точно узнать сколько стоит казне содержание этого флота в виду того, что стараются скрывать истину особенно от чересчур любопытных иностранцев, к которым обыкновенно относятся подозрительно. Мне не позволили снять копии с плана порта, который мне показывали; тем не менее мне удалось начертить его во время различных моих прогулок.
Воздух не плох при настоящем состоянии города, но у [162] самого порта впадающая в него река Инкерман составляет зловонное болото, которое отравляет здесь воздух летом. Целый полк стрелков, стоявший здесь лагерем в прошедшем году, сделался жертвой этого воздуха. За отсутствием населения и культуры множество других местностей Крыма находится в точно таком же состоянии. Севастополь был едва известен во время владычества Татар, а Русские уверяют меня, что когда они явились для поселения сюда, то нашли здесь всего несколько рыбачьих хижин. Его называли Акс-Жор вследствие беловатой пустопорожней окружающей его почвы. Вот, мой милый друг, что мне представляется наиболее интересным в этом местечке. Через несколько дней я намереваюсь покинуть его, я проеду всем Крымом, а по моем прибытии в Херсон сообщу вам все подробности о виденной мною стране.
Письмо третье.
Херсон, 12 мая 1787 г.
Мы выехали из Севастополя 7 мая в десять часов утра. В продолжение двенадцати верст мы следовали по берегу реки Бельбека, дающей свое имя прелестной долине, осененной тенью всевозможных деревьев и окруженной холмами, возвышающимися амфитеатром и представляющими самые разнообразные и самые приятные очертания. Эта поистине живописная долина частью принадлежит графу Черникову, но она почти не возделана и всюду являет следы прежних разоренных жителей. Мы переменили лошадей в Диван-Кене, татарском селении, некогда весьма обширном, а теперь состоящем всего из нескольких саклей; путь свой мы продолжали по горам и весьма приятным равнинам до Бахчи-Сарая, куда мы прибыли в три часа пополудни. Город этот расположен в горном ущельи и отстоит в 42 верстах от моря. Мы посетили дворец хана Шагин-Гирея и отобедали у коменданта города майора Рыбы. Здесь были заняты поправкой дорог города, штукатуркой домов и восстановлением многочисленных покинутых Татарами лавок; дабы оне не были пусты и дабы императрица не заметила отсутствия населения, князь Потемкин приказал многим купцам устроиться в них на то время, пока здесь будеть государыня. Дворец ханский поправлялся с величайшею [163] внимательностью, а поправки здесь громадны, так как здание это находилось в большом небрежении со времени уступки Крыма. Покои, которые будет занимать императрица, все будут отделаны в восточном вкусе с большим великолепием и тщательною старательностью.
Здание дворца весьма обширно и во всем схоже с большими турецкими домами в Константинополе; при нем находится большой двор с обширным садом, окруженным высокими служившими для гарема стенами. Рядом стоит мечеть. Виден также обширный купол, под сводами которого хоронились ханы, предшественники Шагин-Гирея. Город очень велик, но виден он только, когда в нем находишься; он окружен высокими утесами и на многих из них еще заметны генуэзские гербы. Скалы эти доставляют известную глину, которую жители употребляют в качестве мыла. Этот некогда цветущий город имел сорок тысяч жителей, но в настоящее время едва ли наберется тысяч шесть, и количество это с каждым днем убывает; бегство это нельзя не заметить, потому что жители, тотчас же после завоевания покинувшие свое несчастное отечество, не только увезли с собою все, что у них было лучшего, но с бешенством в сердце разрушили и самые свои жилища. Россия старается кротостью удержать их в повиновении. Она оставила им полицейского поручика из их соплеменников, свободу исполнения их религиозных обрядов и избавила их от всяких налогов в течение десяти лет. Только-что составлена гвардия из 800 человек Татар, богато одетых и вооруженных саблей, копьем и стрелами: они должны эскортировать императрицу и служить ей почетными телохранителями. Я видел учение этого полка в равнине и он производит весьма красивое впечатление. Этот корпус, великолепно содержанный на средства двора и командуемый мирзами, возведенными в чин полковников, должен существовать постоянно и составлять регулярное войско; 200 человек отсюда назначены в Петербург и они будут находиться на одном положении с гвардейцами. Бахчи-Сарай еще мог бы быть столицей Крыма, но князь Потемкин хочет лишить его этой чести и приказал строить новый город, который он уже назвал Симферополем. Довольно странно, что у Русских есть мания уничтожать существующие города, чтобы строить города новые в стране, где нет населения и где ничего нельзя [164] предпринимать без огромных затрать. Бахчи-Сарай в прежние времена представлял много предметов торговли и был, так-сказать, складом всех произведений Крыма. Теперь здесь сохранилась только одна весьма посредственная сафьяновая фабрика, да еще фабрика грубых ковров или войлоков, которые служат для покрышки татарских палаток и телег, которые Татары всюду возят за собою и которые в случае нужды защищают их от стужи и непогоды. Близь города находятся обширные развалины татарских селений, которые повидимому были весьма значительными; оне расположены на холмах и по берегам реки Бодрака, которая извиваясь протекает по великолепной местности.
Довольно поздно после обеда мы снова двинулись в путь. К вечеру мы перебрались в брод через реку Альму; она весьма опасна в дождливый период вследствие своих разливов. Местность здесь одна из самых приятных, все ручейки извиваются в тени итальянских тополей и всевозможных плодовых деревьев, растущих здесь на открытом воздухе. Маленькие сакли по берегам этих рек окружены плодовыми деревьями и производят самое очаровательное впечатление среди необозримой равнины, покрытой самою прекрасною в мире травой. Нигде я не видал подобной травы и ее можно считать в числе благих даров, щедро дарованных природой этому интересному полуострову. Здесь всюду расставлены пикеты казаков, это легкие войска, одетые в польские жупаны и вооруженные копьями и саблями; Россия употребляет их для быстрых нападений. Они имеют большие поселения на Дону, а в настоящее время они селятся также в Крыму и по Днепру. Правительство благоприятствует им и надеется, что они заменят собой покинувших свою родину Татар. Казаки воры, непослушны и разоряют Татар, у которых они отнимают все, что возможно, особенно их жен и их стада. Русские закрывают глаза на эти беспорядки.
В Симферополь мы прибыли в 10 часов вечера. Местный губернатор по гражданской части г. Калковский нас ждал к ужину и всех нас оставил у себя ночевать. На следующий день 8 мая мы посетили новый город Симферополь, который должен сделаться столицей Крыма. Но до сих пор столица эта только состоит из одного правительственного здания. Оно очень обширно и его только что окончили для приема [165] императрицы. Новая мебель сделана чрезвычайно изящно и с большим вкусом и без сомнения поразит эту принцессу, которая не ожидает найти такого великолепия, так-сказать, среди пустыни. Здесь специально для ее приезда насадили большой сад, а чтобы не было недостатка в деревьях, то насадили даже и лес, по счастью более мудрая природа дала соков только его небольшой части. Так как дома этого и несколько существующих бараков недостаточно для размещения всей свиты императрицы, то здесь устроили большое количество палаток весьма красивой формы. Оне восьмиугольные, обтянутые белым полотном, украшенным разноцветными шелковыми фестонами; оне переносные и будут служить всюду, где будет останавливаться двор.
Местоположение Симферополя очаровательно; город находится на небольшой возвышенности, командующей маленьким татарским городком Амедшедом, небольшая, довольно быстрая речка Салгир, берега которой очень красивы, отделяет оба города один от другого.
Все гражданские дела находятся в ведении г. Калковского, но решаются они окончательно в Петербурге, что их до крайности затягивает. Департамент г. Калковского состоит из канцелярии, имеющей нескольких членов, в главе которых находится г. Стаблиц. Он принимал участие в экспедиции г. Генклина в Персию и на гору Кавказ, где, как вы знаете, этот ученый и умер. Стаблиц собрал его записки, которые затем и были напечатаны. Стаблиц написал естественную историю Крыма, которая, как говорят, очень интересна. В настоящее время он занят изложением исторической стороны. Он уверял меня, что несмотря на все свои изыскания, он не был в состоянии открыть каких-либо следов развалин в горах Крыма, что противоречит показаниям г. Таца. Я имел честь обедать с несколькими татарскими мирзами, которым пожалованы различные воинские чины. Они приняли нашу манеру есть, пьют вино, но воздерживаются от употребления запрещенного их религией мяса. Довольно странно видеть этих людей одетых по своему, но в платье из русских цветов.
Из Крыма в прежнее время вывозились шерсть, воск, мед и проч., а теперь изобилие этих произведений сильно сократилось и страна эта, некогда столь богатая стадами, особенно [166] баранами, не производит тех же предметов в достаточном количестве для потребления теперешнего населения.
До Симферополя наш экипаж везли полковые лошади, а почталионами были солдаты; это также барщина и если подружиться с офицерами, то всегда можно добиться этой милости. Это хороший доход для начальствующих, потому что за военных лошадей платится такая же цена, как и за почтовых. Но Симферополь находится на расстоянии 120 верст от Перекопа и так как военных ставок здесь уже не имеется в достаточном количестве, то нам дали Татар, которые должны были сбегать за своими лошадьми, которые пасутся здесь на воле большими табунами в огромных степях, служивших местопребыванием Татарам кочевникам.
Из Симферополя мы выехали в 3 часа пополудни и к наступлению ночи добрались до татарского селения Уш-Авлама, переменив всего один раз лошадей. Жилища Татар находятся в земле, видны только одни крыши, большею частью крытые сеном или землей с отверстием наверху для дыма. Эти логовища крайне сыры и вонючи, воздух в них не проникает, а коровий навоз, которым их топят за отсутствием дров, придает невыносимый запах не только самому помещению и съестным припасам, но и обитающим в них Татарам, которых чувствуешь обонянием на большом расстоянии. Обыкновенно возле их жилищ находятся и еще жилые помещения для их жен, которых они держат взаперти, будучи крайне ревнивы. О своих стадах, составляющих их богатство, они очень заботятся. Они разводят их столько, сколько могут, особенно баранов. Питаются они только молоком и сыром и весьма редко едят мясо. Я не был в состоянии проверить сохранилось ли у них в обычае есть лошадиное мясо; я сомневаюсь в этом, потому что на мой вопрос касательно этого мой хозяин Татарин выразил чувство отвращения. Я полагаю, что только голод и отсутствие иных припасов вынуждают их убивать своих больных лошадей, которые уже не в состоянии долее служить им. Вообще Татары очень воздержанны и в состоянии делать далекие концы, питаясь только просяною или рисовою мукой с водой.
Наш хозяин Татарин дал нам свежих яиц и прекрасного молока. На очаге у них всегда стоит полный котелок, [167] а хлеб их, испеченный в золе, очень плох. Татары все еще сохранили во все времена отличавшее их гостеприимство. Это очень простой и добрый народ и Россия извлекла бы из них более пользы, еслибы по мудрой политике она обращалась кротко вместо того, чтоб управлять ими с тою суровостью, которая составляет основание ее управления.
9 мая на рассвете мы выехали далее. Нам стоило неимоверных усилий заставлять двигаться наши экипажи, лошади вовсе не шли бы еслиб их не подгоняли сабельными ударами. Татарские возницы не особенно искусны и мы ехали крайне медленно, не взирая на хорошие спускающиеся легким скатом дороги, идущие по необозримым сливающимся с горизонтом степям. Нигде, куда только не хватал глаз, не было видно ни одного селения и в продолжении нескольких часов мы не встретили ни одной живой души. Единственными населенными местечками являлись несколько жалких хижин вдоль дороги, служивших для остановок почты и обитаемых несколькими солдатами-инвалидами, которым дали жен и поручили надзор за почтовыми лошадьми; они пасутся здесь на полной свободе и, чтобы ловить их для нас, постоянно требовалось безконечное количество времени, это было заботой сопровождавших нас Татар. Они производят эту операцию чрезвычайно искусно, бегая кругами вокруг лошадей и ловя самых упрямых из них арканами, которые они без промаха умеют забрасывать на очень большом расстоянии.
В этих степях вода встречается крайне редко, и часто приходится делать большой крюк, чтобы добыть самой посредственной воды. Существует всего несколько, почти пересохших, колодцев, а для водопоя скота есть только кое-какие зловонные болота. Не взирая на это, пастбища весьма тучны. Почва здесь черноземная и повидимому очень плодородная, она производит в большом количестве полынь и хрен. Во времена ханов степи эти служили пастбищами для огромного количества быков, лошадей и баранов, но со времени русского завоевания, выселения Татар и потребления скота русскими войсками, количество всякого скота до такой степени сократилось, что для сохранения породы вместо местных быков стали потреблять в пищу быков из России. Бараны здесь хорошего качества, но в прошлом году их погибло от холода 50.000 и вследствие этого теперь их можно резать только в известном [168] количестве. Птицы здесь также стало меньше и она вздорожала. Размножаются еще теперь только одни верблюды, составляющие значительную отрасль торговли. Дичи всюду очень много, особенно зайцев; их ежегодно избивают бесконечное количество и шкурки их продают очень дешево.
Около 6 часов вечера мы проезжали большим селением по имени Эрмени Пазан (армянский базар). Очевидно этот деятельный народ не пренебрегал этою местностью, представляющею широкое поле для сельской промышленности и разведения верблюдов. Около 8 часов вечера мы прибыли в Перекоп.
По счастью мы встретили бывшего херсонского таможенного некоего г. Свербеева, который здесь заведует соляным промыслом. Г. Булгаков был с ним знаком и он имел любезность оказать нам приют, иначе мы очутились бы в весьма жалком положении, потому что Перекоп не представляет никаких удобств для путешественников. Здесь оканчивается Татария-Крым или Херсонес-Таврический. Полуостров этот со всех сторон окружен Черным Морем и Паб-Маотидом, за исключением того местечка, где перешеек соединяет его с твердою землей.
Некогда этою страной владели Скифы, потом Греки, Генуэзцы и, наконец, в 1471 году ею завладели Татары: они изгнали все чужеземные народы и учредили ханство.
Если вам любопытно прочитать об исторических эпохах этой страны, то я вам рекомендую маленький хронологический трактат бывшего Полтавского архиепископа Евгения. Я уволю вас от подробного описания присоединения Крыма, оно вам известно. Россия искусно воспользовалась слабостью хана Шагин-Гирея, весьма кстати раздала множество денег наиболее выдающимся мирзам и без кровопролития овладела провинцией, которую в эту минуту Турки не были в состоянии у нее оспаривать. Я не даю вам тщательного описания страны, но из моего письма вы могли заметить, что уменьшение населения здесь чрезвычайное, что произведений этой страны, которые идут на прокормление 20 или 30 тысяч Русских, недостаточно для их потребления. Вследствие невозделанности почвы воздух на полуострове сделался крайне нездоровым и до сих пор Россия еще не извлекает никакой действительной пользы из своего завоевания, за исключением разве страха, внушаемого ею соседям и приобретенного ею преобладания на Черном Море. [169]
Перекопский перешеек имеет 12 верст или около 2 льё ширины, вот здесь-то и находятся те знаменитые укрепления, над которыми, как говорят, работало 5 тысяч Турок. Они некогда были возведены против набегов Русских и других соседних народов. Татары считали эти укрепления неприступными, но Русские доказали им противное, сначала под начальством генерала Миниха в 1736 году и затем под начальством князя Долгорукова в 1771 году. Укрепления эти суть не что иное как двойной, очень глубокий ров, окруженный высокими развалившимися стенами и довольно крепким палисадом. Между обоими рвами находится нечто вроде крепости, но она почти разрушена и служит жилищем для коменданта. Пункт этот имеет весьма важное значение для многочисленных находящихся в его окрестностях местечек для добывания соли. Это соляные озерки, из которых в сильные жары вода испаряется и оставляет после себя кристаллизованные массы, составляющие крайне твердую кору, которую брать очень легко. Солончаки эти столь изобильны, что они безовсяких затрат могут доставлять большие доходы государству. Поляки ежегодно приезжают сюда, чтобы запастись солью; они употребляют для этого очень большие телеги и платят за каждую из них всего 10 рублей пошлины у самого Перекопа. С них не требуют никакого отчета относительно количества соли, которое они могут увезти, но лишь при том условии, чтобы в телегу была впряжена всего одна пара волов, а если телега сломается от чрезмерного груза или вследствие какой-либо случайности, то собственник лишается своего груза. В прошедшем году вывоз соли доставил сумму в 260 тысяч рублей. Здесь к проезду Императрицы возведены красивые триумфальные арки с надписями, относящимися до уступки Крыма. После вполне русского обеда, за которым я пробовал совершенно новые для меня блюда и пил сделанные из различных плодов напитки, мы отправились к берегам Днепра. Часам к 6 вечера мы прибыли к находящемуся среди пустыни Каменному Молу; но каково же было мое удивление при виде правильных земляных покрытых дерном укреплений, посреди которых стоял хорошенький каменный домик, окруженный несколькими павильонами, расположенными по строгой симметрии. Мебель в доме была весьма изящна; заканчивалось устройство большого сада, который забыть трудно. Укрепление это было окружено [170] широким рвом с подъемным мостом. Я полагал, что работы эти являются результатом многолетнего труда, но мне сказали, и я легко этому поверил, что все работы были начаты всего несколько недель тому назад и специально для проезда императрицы, а что раньше существовал только один сад.
Признаюсь, я был поражен всем, что видел, мне казалось, что я вижу волшебную палочку феи, которая всюду создает дворцы и города. Палочка князя Потемкина могущественна, но она ложится тяжелым гнетом на Россию и огромные проистекающие отсюда расходы не рассчитаны по стране. Я с прискорбием смотрел на старания, которые делаются для того, чтобы все показать императрице в лучшем свете. Постарались даже и о том, чтобы вспахать вдоль дороги поля, чтобы скрыть от ее глаз пустынное состояние этой провинции. Государыню повезут только по самой видной части полуострова и наименее пострадавшей со времени завоевания Крыма. Судьба царственных особ бывать обманутыми и императрица будет думать, что все идет самым наилучшим образом. И сколько лиц заинтересовано в том, чтоб уверить ее в этом! А между тем, если она не хочет составлять себе иллюзий, еслиб она дала себе труд внимательного наблюдения и без предвзятой мысли к этому Крыму, составлявшему со времен Петра I предмет желаний России, государыня взглянула бы на него совершенно иными глазами.
Покинув Каменный Мол, мы остановились верстах в сорока от него в надежде найти там обещанных нам почтовых лошадей, но мы их не нашли, что нисколько не удивительно в этих огромных равнинах, где не проведено никаких дорог. Мы проехали еще несколько верст, но куда только ни хватал взгляд, всюду была видна лишь совершенно пустынная степь. Наступила уже ночь, лошади дошли до полного изнеможения вследствие того, что довольно долгое время нам приходилось ехать песками. Нам не оставалось ничего другого, как остановиться. Лошадям мы дали отдых, корм был под рукой, а сами легли спать в экипаже. Ночь мы провели плохо. Густой туман пронизывал нас до костей и появление зари мы встретили с живейшею радостью. В 4 часа утра мы двинулись в путь на тех же лошадях, которые к 11 часам привезли нас к берегам Днепра в Сборовск, одну из [171] первых крепостей, которую имели здесь Русские. Мы отправились к коменданту крепости генералу Боборыкину, который и оставил нас у себя обедать. Это большое местечко, в нем 7.000 человек гарнизона. Церковь, дома и казармы построены весьма правильно из вымазанного глиной камыша или из глиняных кирпичей. Здесь отлично умеют пользоваться в изобилии растущим у реки камышом. Вовсех окрестностях нет ни леса, ни камня и пришлось прибегнуть к этому болотному растению, которым в таком изобилии наградила природа реку.
Расстояние от Перекопа до берегов Днепра составляет 120 верст. Это часть Баджакской Татарии и ее называют степью, то-есть пустыней. Это прежнее местопребывание Ногайских Татар и казаков Запорожцев, все богатство которых состояло в многочисленных стадах, кормить которые ничего не стоило в этих плодородных равнинах и превосходных пастбищах. Земля настолько хороша, что трава всюду бывает в рост лошади. Народы эти переселились в оттоманские земли в Бессарабии, угнав с собою свои многочисленные стада и оставив между Россией и Крымом полную пустыню. Здесь встречаются только во множестве хищные птицы, драхвы и др.
Несколько верст ниже Сборовска в Голой Пристани мы сели в казачьи лодки. Днепр здесь имеет в ширину 18 верст. На переправу через него мы употребили более трех часов. Река усеяна множеством низменных островов и песчаных банок, за исключением одного своего рукава, между тем как все остальные ее рукава совершенно невозможны для плавания торговых судов и даже большой канал не годится для судов, сидящих более семи футов в воде. Летом острова обитаемы казаками, существующими весьма обильною здесь рыбною ловлей. Здесь ловятся осетры всяких видов и множество других очень хороших рыб, но которые считаются весьма нездоровыми в это время года. От рыбы обыкновенно здесь делается лихорадка. Свежая икра, которая делается в этой стране, восхитительна и составляет весьма значительный предмет торговли; частые посты Русских и Греков благоприятствуют ее огромному сбыту. Все эти островки весной бывают покрыты водой и только летом после убыли воды вся эта местность бывает нездоровою; мало кто может уберечься от [172] ее влияния, потому что лихорадки эти обыкновенно бывают смертельными вследствие отсутствия средств остановить их развитие в самом начале. Река эта и эти острова, кроме того, изобилуют невероятным количеством водяной дичи.
Около шести часов вечера мы приплыли в Херсон, где нам посчастливилось найти очень хорошее помещение в купеческом предместье. Прошу у вас извинения за это длинное письмо, но мне так много надобно было сообщить вам, что я не мог сократить письма без того, чтобы не урезать самых предметов, о которых писал.
Письмо четвертое.
Херсон, 18 мая 1787 г.
Вы без сомнения думаете, друг мой, что Херсон пустыня, что мы живем под землей; разуверьтесь. Я составил себе об этом городе такое плохое понятие, особенно при мысли, что еще восемь лет тому назад здесь не было никакого жилья, что я был крайне поражен всем, что видел. Этот город, построенный на берегу Днепра, находится на расстоянии двадцати пяти верст от моря. Первый его камень был положен после последней войны: нельзя было выбрать более плохого пункта для торговли, потому что местечко это окружено островами и низинами так, что суда известной величины принуждены останавливаться за шесть миль ниже в Глубоком, где приходится выгружать товары, которые потом везутся сухим путем или на плоскодонных лодках. Воздух, вследствие окружающих город болот и стоячих вод, летом бывает наполнен зловонием. Не взирая на все эти суровые стороны, князь Потемкин, стремившийся содействовать осуществлению желания императрицы иметь город на Черном Море еще до того времени, как было задумано овладение татарскими провинциями, бросил на учреждение здесь города семь миллионов рублей. Город этот, выстроенный вдоль реки, должен быть около семи верст длиной. То что называется кремлем собственно и есть самый город, он возвышается в самом центре, а по обе его стороны расстилается военное и купеческое предместья. Военное предместье лежит к северу от кремля и заключает в себе казармы всех составляющих гарнизон города полков, дома [173] офицеров, магазины, госпитали и проч. Казармы, называемые землянками, все выкопаны в земле и покрыты камышом, промазанным глиной или известью, но построены оне в строгом порядке, а улицы все проведены по веревочке. Предместье это занимает весьма обширное пространство и живут в нем только одни солдаты. Каждый полк имеет свои особые казармы, свою церковь, свои магазины и свой госпиталь. В каждом отделении есть своя печка для печения хлеба, и в каждом отделении живут по двадцать человек солдат, которые спят вдоль стен на нарах из камыша. Эти подземные жилища чрезвычайно сыры и весьма нездоровы. Удушливый воздух здесь еще более смраден вследствие испарений живущих здесь людей, которые не грешат излишнею чистоплотностью. Количество солдат, составляющих гарнизон Херсона, достигает двадцати пяти тысяч человек кавалерии и пехоты. Мне сказали, что в настоящую минуту для безопасности императрицы численность гарнизона более чем удвоена, и что теперь в городе и его окрестностях насчитывается около шестидесяти тысяч человек солдат.
Повидимому здесь очень тревожатся операциями Турок в Очакове. На Буг двинут большой корпус для наблюдений, и князь Потемкин отправил г. Лошкарева с подарками к паше в Очаков.
Русские солдаты получают семь рублей жалованья в год и по два фунта черного хлеба в день; они кормятся соленым мясом и рыбой, которою изобилует река и которая здесь не по чем, но рыба здесь очень вредна. Вода здесь очень плохая и потому солдаты делают себе питье из распущенной в воде муки, питье это называется квасом. Квас кисловат и не думаю, чтоб он был вреден, ибо составляет прекрасное противо-скорбутное средство. Я был поражен ужасною субординацией, которой подчинены солдаты; полагают, что субординация эта и составляет могущество России. Еще более был я поражен тупостью и нечувствительностью русских солдат и крестьян. Солдаты в Херсоне без устали исполняют общественные работы, они строят дома, казармы, содержат укрепления, возят камень, отправляются к реке за камышом, который здесь употребляют вместо топлива и т.д. При резке камыша они обыкновенно находятся по-пояс в воде и затем возвращаются в свои подземные жилища, где не имеют возможности ни [174] переодеться, ни обсушиться, за то и смертность между ними очень велика. Военные госпитали, которые я посетил, чисты и каждый солдат здесь имеет отдельную койку. Сопровождавшие меня сюда офицеры выражали свое удовольствие по поводу того, что в это самое нездоровое время года на каждый полк оказывается не более 200 человек больных. В купеческом предместье есть много хороших каменных домов генералов и иностранных купцов, имеющих большие магазины для своих товаров. Улицы широки и на них оставлены площади, которые рассчитывают украсить лавками. В уже существующих лавках имеются только мелочные железные товары, да некоторые предметы роскоши, продаваемые по страшно дорогой цене; правда, платимые за иностранные товары высокие пошлины до такой степени возвышают их цену, что только крайняя необходимость может заставлять покупать их. Не взирая на стеснения и многочисленные пороки, которыми кишит торговая часть, город этот современем может иметь некоторое значение, до сих пор весы склоняются в его сторону. Повидимому, императрица намерена посвятить этому городу все свое внимание. Собираются обнародовать новые постановления, чтобы поставить вещи на лучшую ногу и ободрить торговлю, которая идет крайне вяло. Свобода по отношению к торговле несравненно лучше, чем самые мудрые регламентации, потому что купцы несравненно более правительства понимают, что для них полезно и прибыльно. Так как Порта даровала свободное плавание в Черном Море двум императорским дворам, то торговлю здесь и производят лишь суда под этими двумя флагами.
Австрийские суда находятся под управлением одного Левантийского учрежденного в Триэсте общества, получившего различные преимущества от императора. Суда эти большею частью плывут пустыми в Галац на Дунае, где они и забирают груз, состоящий изо ржи, вина, табака и прочих произведений Венгрии и Трансильвании. В Херсон они доставляют произведения австрийских фабрик: сукна, полотна, железные и медные товары, водку и т.д., а взамен того берут там железо, коноплю, снасти, москательные товары и продают их в Турцию и по среднеморскому побережью. Суда под русским флагом большею частью принадлежат греческим или французским купцам, имеющим магазины в Херсоне, потому что не существует ни одного собственно русского судна и [175] иностранные суда, в количестве 110, получают русский флаг в русском отделении иностранных дел в Константинополе. Предметы вывоза, предоставляемого херсонской торговле, идут из Польши и южно-русских губерний, это масло, икра, воск, канаты, веревки, кожи, конопля, свечи, рыбный клей, рыбьи зубы, всевозможная соленая и сушеная рыба, овощи, сало, мыло, табак, китайский чай, якори, семя, меха, парусина, войлоки, ценовки, сафьян с татарских фабрик и т. д.
Вывоз всех этих различных предметов в прошлом году доставил сумму в 735.117 рублей.
Предметы ввоза из различных частей Европы состоят из миндаля, всевозможных ликеров из Англии, Франции и Италии, водки, французских сукон, шелковых чулок, ниток и шерсти, различных шелковых, шерстяных и бумажных материй, сухих фруктов, сыров, фарфора, жидких масл, южных трав и других аптекарских и москательных товаров, кисеи, оливков, лимонов, апельсинов, рыбы, пряностей, солений, курительного табака, вин из Архипелага, Италии и Франции, всего на сумму 480.977 рублей. Таким образом, польза торговли с Херсоном выражается в сумме 254.140 рублей.
Ни одно деревцо само по себе не растет в окрестностях Херсона, представляющих собою лишь обширные, пустынные и бесплодные равнины.
Домохозяева обязаны сажать перед домом и вдоль улиц ивы, которые очень хорошо принимаются. На расстоянии 5 верст отсюда находится большой сад, именуемый “садом императрицы”, в нем 80 тысяч всевозможных плодовых деревьев, которые процветают.
Так как город не мощен, то пыль здесь нестерпимая. Берега Днепра изобилуют мелким камнем, перевозка которого стоила бы очень дешево, но он порист и может быть слишком мягок. Крепость очень правильна и очень велика, она земляная, но в случае нападения может держаться, так как она окружена двойным рвом и крепким палисадом. Над крепостью находится цитадель, командующая адмиралтейством. Здесь находится только что построенный дворец императрицы и магазины адмиралтейства. На берегу Днепра находится верфь. Здесь выкопано 5 бассейнов для постройки такого же количества судов; для той же цели копаются еще 12 бассейнов. В настоящую минуту [176] работают над тремя судами, которые должны быть окончены к приезду императрицы. Киль 80-типушечного корабля был положен в январе, а теперь надобно еще всего несколько дней для завершения его постройки.
Херсон имеет около 3.000 жителей, большинство из них ремесленники, торговцы и крестьяне. Крестьяне здесь живут не земледелием, ибо во всех окрестностях весьма мало возделанной земли, а занимаются весьма прибыльным извозом, доставляя издалека, особенно из Польши, муку и прочие съестные припасы.
Полицейская часть здесь очень плоха, никто не безопасен даже в своем собственном доме. Здесь столько несчастных, влачащих самое жалкое существование, что нет ничего удивительного в том, что ежедневно приходится слышать о воровстве, грабежах и даже иногда об убийствах.
Никто, как мне показалось, недоволен здесь городом, всякий судит со своей личной точки зрения. Негоцианты недовольны плохим положением Херсона, отсутствием ободрения со стороны правительства, его небрежностью, местными неприятностями, обманами, грабежами, совершающимися безнаказанно. Действительно, трудно составить себе понятие о проникших сюда всяких злоупотреблениях. Петербург слишком далеко, чтобы возможно было добиться правосудия, а это-то и ободряет злоумышленников, которых можно встретить даже в карантине, где совершается множество нелепостей. Здесь есть главнокомандующий войсками, в ведении которого находятся также и гражданские дела, это г. Самойлов, племянник князя Потемкина и кавалер многих орденов. Все дела в последней инстанции должны решаться в Петербурге. Человек этот обязан своею карьерой своему дяде, он не обладает требуемыми для его поста способностями, весьма мало образован, но весьма деятелен. Вторым по своему положению лицом здесь является князь Вяземский, племянник министра финансов. Он путешествовал по многим частям Европы и путешествовал с пользой; он умен и выигрывает при более близком с ним знакомстве. Есть здесь еще несколько других генералов и офицеров генерального штаба, потому что здесь все военные, но я о них упоминать не стану. Я их видел у генерала Самойлова, мало кто из них говорит на иностранных языках, а вы знаете, что я не понимаю по-русски. [177]
Я обедал у нескольких из этих господ, с которыми мог изъясняться лишь знаками и телодвижениями. Едят здесь весьма плохо, почти все холодное и очень грязно. Вина отвратительны и, по правде говоря, здесь трудно и достать хорошего вина. Этому стараются пособить устройством напитков из различных плодов. Квас и кислые щи делаются из муки, заквашенной в воде. Здесь есть хороший мед, вишневка, пиво, но к этим напиткам приходится привыкать насильно. Вода плохая, солодковатая и нездоровая, ее никогда и не пьют за столом. Общество вообще далеко не из самых приятных, потому что на всем отзывается военная субординация. Пред генералом никто не садится, если только он сам не прикажет сесть, точно также никто не решается говорить без его приказания, все неустанно следят за каждым движением своего начальника. Иностранцев вообще принимают очень хорошо, и мы можем только хвалить русское радушие.
Граф Фалькенштейн (император Иосиф II) прибыл 14 в 6 часов вечера. Его величество сопровождали генерал Кинский, два секретаря, священник, хирург Брамбилла и два офицера его гвардии. Свита его состояла из нескольких человек прислуги, и всего на всего было восемь экипажей. Никогда еще не путешествовал он с такою важностью. Он остановился у графа Розаровича, и я имел честь тотчас же быть ему представленным. Я был поражен переменой, которую я заметил во всей его особе с 1780 года, когда я его в последний раз видел; я нашел его очень постаревшим и сильно сгорбившимся.
16-го, рано утром, его величество выехал в Кайдак, отстоящий отсюда в 300 верстах, где должно было произойти его первое свидание с императрицей, которая остановится здесь на один вечер, чтобы положить первый камень для основания города, который она намеревается построить, ему уже заранее дано название Екатеринославль и он даст свое имя губернии, в состав которой войдет и город Херсон. По плану этого нового города, подлежащие постройке здания будут великолепны. Не забыта даже музыкальная академия, которою будет наведывать знаменитый Сарти. На постройку этого города предназначено несколько миллионов, остается только решить вопрос, как населить этот город. Невозможно составить себе понятия о тщеславии Русского двора и о склонности императрицы к [178] великолепию. Ее очень поддерживает князь Потемкин, по-видимому, обладающий самою плодовитою изобретательностью великих предприятий. Императрица останавливалась на несколько дней в Кайдаке, где у нее было свидание с польским королем. Полагают, что здесь в значительной мере играет роль система, которую называют “Восточною и Соединительною”. Князь Потемкин прибыл сюда за сутки до приезда императрицы. Его приезд привел в движение весь город. Я был поражен страхом, покорностью, почтением, с которыми его здесь встретили, но еще более был я поражен достоинством, с которым он принимал почести ото всех военных.
Письмо пятое.
Херсон, 28 мая 1787 г.
23 мая, в день, назначенный для приезда императрицы, с 12 часов дня по всему пути, начиная от военного предместья и до дворца государыни, на пространстве в три версты, был расставлен шпалерами гарнизон под командой офицеров различных полков, знамена были развернуты и музыка была наготове, чтоб играть. В 6 часов пушечный выстрел возвестил о прибытии ее величества; впереди нее ехали верхом многочисленные конногвардейцы. Она подвигалась шагом среди рядов солдат, при восторженных кликах всего собравшегося ее видеть народа, при колокольном звоне и 101 пушечном выстреле, которым ей салютовала крепость. Государыня ехала в шестиместной карете. По правую ее руку сидел граф Фалькенштейн с князем Потемкиным, против нее помещались ее фрейлина графиня Браницкая, посланник императора и флигель-адъютант генерал Мамонов. За каретой государыни следовало еще несколько карет, в которых находились дамы и кавалеры ее свиты. Согласно обычаю прежде всего императрица вошла в церковь. Затем она проехала к адмиралтейству и отсюда проследовала в приготовленный для нее дворец. Некоторое время она пробыла в зале и затем в саду, потом удалилась во внутренние покои. Толпа собралась очень большая, но князь Потемкин позаботился о том, чтобы всех привести к порядку и мало-по-малу все разошлись. Я был представлен и князю Потемкину, и графу Безбородко. 24-го в [179] 10 часов утра императрица появилась в приемной зале, и тогда я имел честь быть ей представлен точно так же, как и все находившиеся в Херсоне иностранцы. Придворный маршал князь Барятинский пригласил меня к столу императрицы.
Императрица и граф Фалькенштейн беседовали со всеми присутствующими, поочередно разговаривая с каждым и прогуливаясь с одного конца комнаты до другого. Стол в форме подковы был накрыт на сто кувертов в великолепной нарочно для сего случая выстроенной и с большим вкусом убранной зале. В глубине залы помещался оркестр во 160 человек музыкантов, считая инструменты и голоса. Инструменты состояли из различных величин труб, очень похожих на органные трубы. Каждый музыкант извлекает только один звук из своего инструмента, а все вместе производит великолепное впечатление. Эта музыка особенно хорошо аккомпанирует песню. Исполнялись прелестные пиесы. Оркестр этот принадлежит князю Потемкину, купившему его за 50 тысяч рублей у графа Румянцева. Вся эта труппа принадлежит к свите императрицы, а директором у них состоит знаменитый капельмейстер Сарти. Стол ее величества был обильно снабжен всем, что в состоянии доставить страна, но тут не было ничего чрезвычайного, ничего тонкого. Были очень плохия вина, но за то великое множество всевозможных русских напитков. После обеда императрица с графом Фалькенштейном и несколькими придворными объезжала город. Вечером было собрание, продолжавшееся до 8 часов.
25-го императрица со всем двором отправилась обедать в деревню графа Безбородко, Белозерку, на Днепре, в 20 верстах отсюда. До ее отъезда было собрание, около 11 часов императрица села в лодку в адмиралтействе. Вся дорога, по которой она должна была пройти к реке, была устлана красным сукном. При ее лодке находилось 14 человек роскошно одетых гребцов; над лодкой возвышался красный бархатный балдахин с золотыми галунами, внутри же все было обито и убрано самыми драгоценными константинопольскими и индийскими тканями. Все прочие лодки были менее великолепны, но все нарядны и чисты. Флотилия эта отплыла при громе артиллерийских орудий; она производила чрезвычайно красивое впечатление. [180]
Часам к четырем вечера флотилия вернулась и ее величество рано удалилась к себе.
26-го я присутствовал при самом великолепном в мире зрелище, так как в этот день был назначен спуск военных кораблей. По моем приезде в Херсон, я не мог себе представить того, чтоб эти суда могли быть готовы к прибытию императрицы, но работали так усердно, что к назначенному сроку все было готово. 80-типушечный корабль был едва начат в январе, но так как не следует довольствоваться только одною внешностью, то я могу вас уверить, что и сейчас за ним еще есть работа на шесть месяцев, потому что все сделано только на скорую руку. Тем не менее я был поражен прилагаемою ко всему деятельностью. Это страна вещей удивительных и я их всегда сравниваю с тепличными произведениями, только ужь не знаю будут ли они долговечны. В 11 часов утра мы явились ко двору; весь гарнизон был в парадной форме. Ее величество во флотском мундире в сопровождении графа Фалькенштейна и всего двора в парадных мундирах двинулась в путь пешком при залпах артиллерийских орудий и громе военной музыки всех полков. Весь путь царицы был устлан красным сукном. Ее величество спустилась на плавучую галлерею, которая была прикреплена к лестнице и которая нарочно для сего случая была построена; она состояла из двух больших покоев, окруженных золоченою балюстрадой. В первом покое был накрыт стол с великолепным завтраком. Второй покой был великолепно меблирован самыми богатыми константинопольскими и индийскими тканями. Здесь находился турецкий диван, то-есть наложенные один на другой большие тюфяки из этих тканей, на нем было устроено нечто вроде трона с балдахином, украшенным тюрбанами, полумесяцами и страусовыми перьями. Все стены и колонны были вызолочены и отделаны самым изящным образом. Вся эта галерея была покрыта обширным навесом, обшитым золотыми и серебряными галунами и бахромой. Эта галерея помещалась между двумя кораблями. Рядом с нею находилась еще другая обширная галерея для дам и кавалеров свиты, она была самым удивительным образом убрана всем, что есть самого красивого и самого богатого в отношении восточных тканей. Берега Днепра были покрыты несметною толпой, что придавало еще более интереса общему виду. Около полудня был [181] подан сигнал и первый корабль поплыл при громе артиллерийских орудий и кликах всех зрителей. Менее чем в двадцать минут с тою же легкостью были спущены и два другие корабля. Император Иосиф и весь двор поздравляли императрицу с таким успехом, государыня спросила у императора по-немецки о том, что он думает об ее хозяйстве? Но он ограничился тем что ответил ей глубоким безмолвным поклоном, предоставив зрителям истолковывать по своему усмотрению это весьма двусмысленное выражение того, что он думает!
Ее величество назвала 80-типушечный корабль Иосифом II. Затем в галлерее она допустила к своей руке начальников адмиралтейства и строителя, которому следует с каждой пушки по три рубля, которые ему и были вручены на серебряном блюде. Строитель Русский и никогда не выезжал из своего отечества, но, повидимому, он хорошо знает свое дело, потому что знатоки говорят, что корабли эти очень хорошо сооружены.
Императрица воспользовалась этим случаем, чтобы сделать несколько повышений по службе и оказать различные милости военным. По окончании церемонии она села в лодку, чтоб объехать гавань и вернулась тем же порядком, предшествуемая своими камергерами. До обеда было собрание, и государыня и граф Фалькенштейн опять беседовали со всеми присутствовавшими. Около 2 часов был обед на сто кувертов, та же музыка, а вечером происходило собрание до 8 часов. После этого все свободны отправляться, куда кому хочется. Обыкновенно заходят к князю Потемкину, где иногда и ужинают.
В воскресенье 27-го происходило богослужение. Окрестили находившихся здесь с некоторого времени троих Татар, которые, как говорят, были Лезгинами. Вся эта церемония продолжалась более часа и императрица, и граф Фалькенштейн при ней присутствовали. Государыня обнаружила большую набожность, молясь пред каждым образом, которых в храме было очень много. Количество этих образов столь велико, что их видно повсюду. В русских домах, во всех комнатах есть образа и накануне больших праздников пред ними зажигаются восковые свечи. Образов наставили по всем комнатам императрицы. После богослужения снова был большой обед. Вечером императрице представлялись херсонские дамы, [182] а после того был бал по этикету, самый скучный и самый монотонный из когда-либо виденных мною. Обер-шталмейстер Нарышкин открыл бал польским минуэтом и танец продолжался по порядку, рангам и чинам; после минуэта следовал русский контрданс. В это время императрица играла в вист с князем Потемкиным, английским министром и министром императора. Как только она поднялась со своего места, музыка прекратилась и к 8 часам бал окончился; херсонские дамы отправились танцевать в другое место.
Сегодня и с той, и с другой стороны раздавались подарки. Император угощал всех кавалеров свиты императрицы и поручил своему послу раздать массу табакерок, перстней и прочих драгоценностей, он никого не позабыл. Императрица со своей стороны великолепно угощала лиц свиты императора. Она раздала также 23.000 рублей солдатам гарнизона.
28-го рано по утру все явились ко двору пожелать доброго пути императрице. В 11 часов был большой обед, а в 1 час пополудни ее величество с частью своей свиты двинулась в Крым. Она сидела в большом 8-миместном фаэтоне, с нею вместе находились император, герцог де-Линь, обер-камергер Шувалов, флигель-адъютант Мамонов и князь Потемкин. Число лиц двора императрицы вместе со слугами достигает количества 1.000 человек, на каждой станции нужно 550 лошадей и считают, что в общем число служащих достигает 150 тысяч человек. Не оставляют без порицания великолепия, с которым путешествует эта государыня и количества народа, которое она возит за собою в своей свите. Полагают, что путешествие это обойдется более чем в 12 миллионов рублей, а сумма эта далеко не безразлична для империи, имеющей самое большее 32 миллиона доходов. Все лошади привезены из внутренних губерний, так как почтовых лошадей не хватает. Множество лошадей гибнет в этих форсированных переездах, а потому судите, какой ущерб для земледелия! Отдан приказ платить за всех павших лошадей. Меня уверяют, что деньги действительно платятся, но никогда не доходят до рук собственников! Всюду, где останавливается императрица, все съестные припасы и все что нужно посылается вперед, так чтоб она всюду могла иметь все, что только ей вздумается. Всегда, как это и вполне [183] естественно, остается огромный излишек, который прислуга затем продает по дешевым ценам и в свою пользу. Прибавьте к этому крайнюю щедрость государыни всюду, где она только проезжает, и вы согласитесь со мною, что для разорения России надобно не особенно много таких путешествий и таких расходов. Только бумажные деньги в состоянии возмещать недостаток в звонкой монете; операции только что учрежденного банка достаточно указывают на потребность в деньгах, если нет прибыли в столь опасной операции. Впрочем, всюду существует такое отсутствие денег, что если не носить с собою огромного мешка с медью, то волей-неволей приходится принимать банковые билеты, которые бывают стоимостью 15, 10 и 25 рублей, и постоянно приходится терять 5, 6, а иногда и 10%, если торопиться их реализировать. Директором этого банка состоит знаменитый г. Шувалов, которого я знавал и о котором говорит Вольтер. Прощайте, любезный друг, я очень налег на подробности, потому что современем они составят эпоху и приятно вспоминать о том, что довелось видеть. Я оканчиваю это длинное письмо и оставляю до другого раза намерение поговорить с вами о главнейших лицах свиты императрицы, с которыми я познакомился.
Письмо шестое.
Херсон, 29 мая 1787 г.
Начну с того, что буду говорить об императрице. Эта принцесса роста среднего, очень полная и уже довольно почтенных лет. Она пользуется хорошим здоровьем, кажется кроткою и исполненною доброты. Осанка ее исполнена благородства и достоинства, в глазах у нее много живости. Говорят, что она умна и гениальна. Я слышал, как она приятно и легко что-то рассказывала. Деятельность ее изумительна. ее непомерная страсть к славе, точно так же, как и ее честолюбие известны, и она жертвует им каждою минутой своей жизни; до сих пор счастие увеличивало большую часть ее предприятий, только некоторые облачка в ее семействе время от времени нарушают ее спокойствие. Все приближающиеся к ней люди чувствуют на себе ее доброту и ее великодушие. Все ее часы распределены. Она встает рано, тотчас же [184] принимается за работу, торопит своих министров и сама знакомится со всеми важнейшими делами.
Император Иосиф роста среднего. Он был очень красивым принцем, но утомления, влияния непогоды, которым он постоянно подвергается, изменили его черты. Я близко наблюдал его; мне казалось, чтобы человек его положения мог относиться ко всем, кто имеет честь приблизиться к нему, так чтобы всякому было до такой степени по себе, может быть он даже слишком фамильярен; он мне показался совершенно свободным от того высокомерия, той сдержанности, которые иногда даются высоким происхождением. Его можно упрекнуть в излишней деятельности и в чрезмерном пристрастии к преобразованиям; он постоянно занят ими и если его взгляды и благодетельны, то все же ему следовало бы выжидать от времени полезных плодов, на которые он надеется, а не рубить с плеча обычаи и предрассудки своих подданных. Одежда его самая простоя и он мало тратит на бесполезную пышность. Я заметил, что все его вопросы рассудительны и что он обладает способностью касаться именно тех предметов, которые наиболее могут быть знакомы лицам, с которыми он беседует, и он пользуется теми сведениями, которые ему удается получить от них.
Я крайне стремился познакомиться с князем Потемкиным, с этим колоссом, пред которым склоняются все колени. Это странное во всех отношениях существо! Вместе с геркулесовским ростом, он соединяет самый суровый взгляд, на его приемах и его нравах слишком отражается его воспитание и при виде его я легко представляю себе старых русских бояр. Он окружен многочисленною свитой, подражающею свите государыни. Князь Потемкин первое лицо в России после императрицы, круг его ведения чрезвычайно обширен, сюда безразлично входит все, политические и военные дела, внутренняя экономия, словом, все исходит от него; он состоит во всех советах, ему известны все тайны императрицы, за то он и пользуется удивительным влиянием на ум государыни, которая выслушивает, уважает его, но которая может-быть его боится и во всяком случае не любит его. Уверенный в своих достоинствах и зная свою власть, он слишком часто дает чувствовать свое превосходство. Если у него много недругов, если против него есть партия, то все же его [185] собственная партия сильнее, так что никакие попытки отдалить его не удались и он достаточно умен для того, чтоб уметь быть необходимым. Впрочем, это самый странный в мире человек: то капризный, то снисходительный, то ленивый, то удивительно деятельный, в нем соединяются все крайности; честолюбия он непомерного и обладает огромными богатствами; ему приписывают обширные замыслы, в которые я не прочь верить. Он с добротой принимает лиц, которые в состоянии представить ему полезные для государства проекты, а так как нельзя отказать ему в большой гениальности и великих, и может-быть даже слишком химерических идеях, то непредупрежденный против него наблюдатель никогда не может смешать его достоинств с его многочисленными недостатками.
Граф Безбородко прежде был личным секретарем императрицы. Она заметила в нем способности и вверила ему департамент иностранных дел. Ему нельзя отказать в уме и особенно в обширном образовании; кроме того, он обладает замечательною памятью; но департамент его весьма значителен и он не в состоянии уследить за всем, вследствие чего и относится без должного внимания ко многим делам, многие дела затягивает и, не имея возможности соединить свою чрезмерную страсть к удовольствиям с занятиями делами, он причиняет неудовольствие весьма многим людям. Он и князь Потемкин постоянно находятся в оппозиции друг против друга, может-быть из чувства взаимной зависти, может-быть вследствие различия взглядов, но чаще всего оба они действуют против интересов государства ради удовлетворения своих личных страстей. Впрочем, граф Безбородко весьма ловкий придворный, вежливый до чрезмерности, скрытыми и окольными путями почти всегда достигающий своих целей.
Г. Мамонов еще совсем молодой человек, обязанный своим настоящим блестящим положением при императрице князю Потемкину, при посредстве которого он заменил другое лицо, которое противная партия старалась приблизить к ее величеству. Г. Мамонов – генерал-майор и флигель-адъютант императрицы; роста он не колоссального, но сложен очень хорошо и наружность имеет приятную; со времени занятия этого поста он принял на себя вид придворного человека, не достаточно однако скрывающий его прежния привычки. Я заметил на его лице весьма [186] явный отпечаток грусти и скуки; вообще он всеми любим, потому что не злоупотребляет милостью, которою пользуется.
Я не упоминаю вам о целой массе других лиц, с которыми я познакомился и которые составляют двор императрицы. Некоторые из них отличаются не своими талантами, а несравненно более своею посредственностью и преобладающим среди них дурным тоном. Все они переняли французские манеры и стараются походить на Французов, но представляют собою лишь плохия копии, то-есть они стараются подражать именно тому, что есть достойного порицания у Французов, что вместе с русским воспитанием, сквозящим сквозь этот внешний лоск, представляет ему противоположность и составляет весьма неправильное целое.
Нынешний двор весь состоит из новых лиц и было приложено старание к наивозможно большему устранению старого дворянства, состоящего в оппозиции относительно князя Потемкина.
Граф Чернышев является последним из людей древнего рода, готовящимся покинуть двор. Будучи президентом коллегии адмиралтейства и кавалером многих орденов, он не пожелал рабски ухаживать за князем Потемкиным. Они поссорились и граф Чернышев просил позволения отправиться путешествовать, что и было ему тотчас же разрешено.
Императрицу сопровождают три иностранные министра. Посланник императора граф Кобенгель пользуется со стороны государыни большим уважением, которым он обязан узам, связывающим между собою оба двора. Его политические таланты довольно двусмысленны. Французский посланник г. де-Сегюр пользуется большим уважением, и меня уверяют, что он имел минуту милости, которую старательно позаботились затушить при самом ее возникновении. У него весьма приятный ум, а любезность его заставляет всех любить его. Меня уверяют, что в данную минуту ему дали почувствовать насколько прискорбно видеть, что его двор принял меры вместе с Портой, отправив туда своих офицеров, и не скрыли насколько их пребывание в Очакове неприятно. Говорят также, что его христолюбивое величество приказал заявить, что он не может оставаться равнодушным к проектам, которые обе империи повидимому намерены предпринять против Турок. [187]
Английский министр г. Фитц-Герберт с чрезвычайно простыми манерами соединяет и чисто английскую откровенность, он говорит так, как думает. Императрица настолько хорошо знает его с этой стороны, что нисколько не бывает шокирована тем, что он часто высказывает противоположное с нею мне ние; он даже делает вид, что высказывает истины, не ускальзающие от внимательного наблюдателя, который может думать, что подобная манера говорить служит выражением системы его двора или что ему приказано так поступать. Впрочем, он очень умен и обладает обширною литературною начитанностью.
Вот вам, любезный друг, верное изображение лиц, частью составляющих двор императрицы в время путешествия. Впрочем, вы будете не менее меня удивлены, узнав о том, что недостаточно ухаживать за императрицей, но что люди, уже достигшие известного положения, или ожидающие каких-либо милостей, весьма продолжительно и для себя крайне стеснительно еще ухаживают и за князем Потемкиным. При его утреннем вставании зала бывает переполнена самыми высокопоставленными людьми и даже граф Фалькенштейн не пренебрег появиться сюда. Князь заставляет ожидать целые часы самых выдающихся в России людей и затем отпускает всех с возмутительным высокомерием и презрением; все на это жалуются и тем не менее всякий считал бы себя погибшим человеком, еслибы не отправлялся в приемную князя, так много власти имеет над человеком его личная выгода!
После отъезда двора Херсон стал похож на настоящую пустыню и особенно чувствуется та пустота, которая всегда ощущается после большой суеты. Я рассчитывал сухим путем проехать в Севастополь через несколько дней после отъезда двора, но свита императрицы была черезчур многочисленна, на каждой станции для нее нужно было 550 лошадей, и на мою долю лошадей бы не нашлось; кроме того, князь Потемкин распорядился, чтобы никому не выдавалось подорожных, а его приказания всегда выполняются с самою крайнею строгостью. Таким образом, не имея иных средств, желавший посмотреть Крым маркиз де-Галл и я, мы прибегли к одному купеческому судну, которое должно было отплыть через несколько дней. Прощайте, любезный друг, я вам буду писать по моем приезде в Севастополь. [188]
Письмо седьмое.
Севастополь, 8 июня 1787 г.
Я выехал из Херсона 30 мая и сухим путем проехал в Глубокое, отстоящее в 35 верстах от города. Здесь находится гавань торговых судов, здесь же они и выдерживают карантин. Слишком большие и слишком глубокосидящие в воде суда, чтобы быть в состоянии подниматься по реке до Херсона, отправляют туда свои товары сухим путем. До сих пор здесь существует только один польский дом графа Прот-Потоцкого, имеющего здесь магазин. Место это было бы весьма выгодно для постройки здесь Херсона, оно еще хорошо и тем, что командует обширною гаванью, имеет хороший воздух и нисколько не подлежит неудобствам теперешнего местоположения города. Мы не могли тотчас же пуститься в плавание, так как судно, на котором мы должны были отправиться, еще находилось в карантине и чтобы поднять паруса требовалось разрешение генерала Самойлова: он обещал нам дать это разрешение, но будучи обязан сопровождать императрицу, позабыл обо всем на свете, так что пришлось отправить к нему нарочного, который и вернулся с разрешением уже ночью. Во всей этой администрации большие неудобства и множество потери времени. Мы подняли паруса в 10 часов утра 31 мая; в два часа пополудни мы были принуждены еще остановиться, чтобы показать наши паспорты береговой страже, которая не пропускает ни одного судна без проделывания этой церемонии.
Около 9 часов вечера мы стали на якорь посредине реки, в ней множество отмелей, помеченных прикрепленными к колам красными флагами, и продолжать здесь плавание ночью было бы опасно. 1 июня мы подняли якорь в 4 часа утра и вскоре затем увидали Очаков, куда и направились, не взирая на встречный ветер. Переезд этот мы совершили в тридцать часов времени. Излучины реки удлиняли наш путь для обезда Кильборна, который глубоко вдается в море, затрудняя вход и выход из реки, а течение здесь чрезвычайно быстрое. Противный ветер продолжал дуть со страшною силой, так что, несмотря на старательное лавирование, нам пришлось [189] вернуться и бросить якорь под очаковскими пушками и посреди турецкой эскадры. Здесь существует очень быстрое течение, относящее суда к европейскому берегу, чрезвычайно опасному вследствие близь лежащего низменного, окруженного скалами острова, по имени Березин-Ада; он укреплен и в нем находится турецкий гарнизон.
Днепр от Глубокого и до своего устья имеет 60 верст длины, ширина же почти повсюду достигает 6 верст, глубина довольно разнообразна, но посредине реки она всюду около 6 футов, к берегам же подплыть невозможно вследствие отмелей. Расстояние между Кильборном и Очаковым 3 версты, но вдающийся в море песчаный мыс до такой степени сжимает устье, что тут оказывается не более одной версты, так что Порта безо всякого труда может заградить вход в реку.
Столица Буджакской Татарии – город Очаков расположен на западном берегу Днепра, там, где он впадает в Черное Море; это не что иное, как открытая гавань, в которой суда могут стоять лишь летом, так как дурная погода осенью и льды зимой должны заставлять их уходить с этой стоянки. Город построен на холме, командующем над входом в реку. Говорят, что Очаков очень хорошо укреплен и что в настоящее время Порта еще более усиливает его укрепления. Я заметил множество рабочих под управлением французского инженера, занятых возведением новых бастионов в сторону России. Туркам стоило бы потопить в устье Днепра одно какое-нибудь судно и Херсон лишился бы всякого значения. Я нисколько не удивляюсь, что Россия обнаруживала стремление овладеть этим пунктом, и пока она будет желать иметь преобладание на Черном Море, пункт этот для нее должен быть крайне важен для защиты Херсона, разве только город этот будет покинут, как и возникал было проект касательно этого. Очаков уже осаждался в 1733 году графом Минихом и когда бомбой был взорван главный магазин и в городе вспыхнул пожар, то Русские взяли город приступом. Однако они были принуждены покинуть Очаков, потеряв здесь 20 тысяч человек. Петербургский двор пришел к тому убеждению, что ничего не имея в то время на Черном Море, трудно удерживать этот пункт и оказывать покровительство его гарнизону в совершенно пустынной стране, в которую не может вступить армия, не имея при себе всего, что только для [190] нее необходимо. Во время последней войны против этой крепости предприпимались некоторые попытки, но оне не увенчались успехом.
Турецкая эскадра выстроена в линию вдоль берега по направлению к Черному Морю. Она состоить из четырех линейных кораблей и шести фрегатов. В сторону реки стоят на якоре канонерки и прочие мелкие военные суда. Стоящая против Очакова крепость Кильборн была взята Русскими в 1737 году, затем она была ими покинута и теперь снова принадлежит им; укрепили они ее довольно хорошо; главным образом она служит к обережению добывания соли, которою изобилуют окрестности и которою по Кайнарджикскому договору в праве пользоваться гарнизон Очакова.
Все утро 2 июня мы провели в том, что все выжидали попутного ветра; со вчерашнего дня все продолжал дуть ветер с юга, он дул резкими порывами, с дождем, и положение наше было крайне опасно, потому что мы стояли на якоре близь песчаного Кильборнского мыса. Около полудня ветер внезапно переменился, а около 5 часов он сделался для нас благоприятным, мы подняли якорь и скоро Очаков скрылся у нас из глаз. 4 июня, около 2 часов пополудни, мы увидали землю, то был парящий над всем Крымом Чатыр-Даг. Мы подплыли к полуострову на расстоянии трех миль от него и на другой день 5 июня бросили якорь в Севастополе. Русская эскадра стояла в боевом порядке. Императрица уехала накануне нашего приезда. Нам говорили, что она была в восторге, а император был несколько удивлен при виде состояния эскадры и успехов этого флота. Государыня одобрила все, что было сделано, раздала подарки начальникам адмиралтейства и приказала выдать по 1 рублю всем матросам. Она не удержалась от того, чтобы не сказать г. де-Сегюру: “Теперь уже не станут говорить, что у меня ничего нет в Крыму”.
В порте было произведено несколько эволюций, затем была бомбардирована маленькая деревянная крепосца, которая нарочно была выстроена для сего случая и которая походила на замок Фанараки у устья Черного Моря. Какая неосторожность! Здесь ходил слух о том, что Екатерина II не встретила в своем союзнике ожидаемой готовности содействовать ей в будущем в ее планах еще большего расширения ее территории и что император не сумел скрыть своего неудовольствия по поводу [191] столь важного для России приобретения, чему он сам так охотно содействовал. Но что не подлежит никакому сомнению, так это то, что в данную минуту, когда не делают никаких приготовлений к войне, все полагают, что князь Потемкин единственный человек, который жаждет войны, чтобы быть необходимым. Но императрица и ее министерство держатся противоположного взгляда. ее величество останавливалась здесь всего на одне сутки и проследовала в Бахчисарай. Г. Булгаков поехал вслед за нею и таким образом мы здесь остались одни. Граф Войнович принял нас с обычными ему учтивостью и любезностью; он доставил нам очень хорошее помещение и каждый день мы обедаем у него.
Письмо восьмое.
Севастополь, 14 июня 1787 г.
Мы с г. де-Галло воспользовались нашим пребыванием здесь, чтобы совершить несколько поездок внутрь страны и я вам сообщу о наиболее интересных из них. Начну с прогулки вокруг порта в местечко, называемое Инкерман. Мы ехали туда в шлюпке и я более чем когда-либо восхищался красотой порта. Всюду он представляет убежища для кораблей первого ранга, ибо глубина его всюду достигает 10 сажен. Длина порта 7 верст, он окружен высокими холмами, но совершенно лишенными больших деревьев; его обнаженные берега совершенно белые, что и заставило прежних обитателей дать ему татарское название Ак-Джас, то-есть Белая земля.
Инкерманом называется маленькая впадающая в порт речка, которая и дала свое имя этому местечку; весной Инкерман обыкновенно разливается и образует обширное и глубокое болото и, как я уже говорил, ежегодно здесь погибает множество солдат, казармы которых как раз находятся на болоте. Для приезда императрицы здесь выстроили на плоской возвышенности весьма красивую галлерею, отсюда виден весь порт и глазам представляется великолепное зрелище. Неподалеку отсюда лежит глубокая долина, которая тянется на 15 верст до Балаклавских увенчивающих ее гор. По этой долине вьется речка Инкерман; берега ее осенены множеством деревьев, раскинутых группами по чудным лужайкам, и придающих [192] всей картине чрезвычайно веселый вид. Долина эта окружена скалистыми горами, самых разнообразных и самых романтических видов. Налево при въезде в долину на большом утесе виднеются остатки замка, окруженного крепкими стенами; посредине этой крепости устроено отверстие, из которого по высеченным в утесе ступеням можно спускаться в различные подземелья и в устроенные природой пещеры, выходящие своими отверстиями в поле. Одна из этих пещер, самая обширная, служила церковью; она сохранилась довольно хорошо, вся окружена колоннами, сохранился еще алтарь и несколько гробниц, но ни одной надписи, ни одной даты не уцелело. Я полагаю, что работы эти относятся ко временам Генуэзцев. А может быть оне принадлежат ко временам Греков. Меня заставляет это предполагать то обстоятельство, что нротив этого холма, направо, находится еще другой холм с точно такими же отверстиями, с тою только разницей, что здесь пещеры являют собой подобие монастыря. Высеченная в скале галлерея ведет в обширную пещеру, в которую свет проникает сквозь проделанные в скатах горы отверстия и которая служила храмом. Видны еще некоторые следы живописи, весьма схожей с живописью современных Греков. Кроме того, вдоль утеса находится множество келий, таким образом эти пещеры по всей вероятности были монастырем греческих отшельников.
У подошвы этой горы есть обширная пещера, превращенная в солдатские бани, которые как раз в это время топились. Я вошел туда. Это паровые бани, но столь жаркие, что я не в силах был выдержать такого жара; несмотря на это я видель там множество совершенно нагих солдат, которые по выходе из бани спешили бросаться в протекающую близь утеса реку. Я был в высшей степени поражен этим, но мне сказали, что это общепринятый обычай и я удовлетворился этим объяснением. Впрочем, русские бани в высшей степени грязны. Одне и те же бани служат и для мужчпн, и для женщин и разделены между собою только тоненькою перегородкой. Люди обоего пола входят в них совершенно нагие, ни мало не смущаясь зрителями, которые иногда забавляются тем, что смотрят, как они бросаются в холодную воду, так как русские бани всегда стоят возле какой-нибудь реки.
Инкерманская долина очаровательна; во времена Татар она [193] была возделана и в ней обитало множество жителей, но Русские, повидимому, завладели всем лишь затем, чтобы все уничтожить и в этой некогда столь плодоносной долине в настоящее время остались лишь одни следы, одни развалины селений, служивших ее главным украшением. Нагулявшись вдоволь в этой долине, от которой я не мог оторваться, и нарисовав несколько видов, я вернулся в Севастополь, оплакивая участь страны, облагодетельствованной природой во всех отношениях.
Теперь я вам опишу другую мою поездку в местечко, называемое Баджар, в 50 верстах расстояния отсюда, в горах. Местечко это принадлежит князю Потемкину; для поездки туда я добыл себе русский экипаж, называемый кибиткой. Изо всех известных мне экипажей это самый удобный в том отношении, что лежишь на его матраце, но в то же время это и самый тряский, потому что он не висит на рессорах, а так как здесь ездят крайне быстро, то и трясеть в нем всю дорогу до такой степени, что приходишь в состояние, близкое к умопомешательству; в качестве любопытного путешественника мне захотелось испытать и кибитку, но я не имею никакого основания быть довольным тем, что удовлетворил своему любопытству. Из Севастополя я выехал в 8 часов утра и свернул с дороги, чтобы взглянуть на Балаклавскую гавань в 12 верстах отсюда; это маленький порт, со всех сторон окруженный высокими вполне надежными утесами; он настолько закрыт, что даже не видно входа в него, который чрезвычайно узок и труден и даже совершенно недоступен для больших кораблей. Вид с моря на эту местность очень дик и страшен. На вершине высокого гористого мыса видны развалины старинной башни, которая вероятно служила маяком для кораблей во времена Генуэзцев, которые точно также позаботились о том, чтоб укрепить все командующие над гаванью высоты и местность, где находился древний город Балаклавы, развалины которого существуют еще и теперь. Теперешний город представляет собою нечто крайне ничтожное. В нем живут только одни албанские Греки, составившие свой собственный национальный полк; они уже давно основались здесь. Живут они произведениями находящихся в их владении земель в этих окрестностях и торговлей, которую они ведут с кораблями своей национальности. Комендантом [194] города здесь состоит русский маиор и при нем находится несколько человек солдат.
По нашем выезде из Балаклавы мой возница направился горною дорогой. Здесь взорам моим представилось новое зрелище и впервые со времени моего отъезда из Константинополя я наслаждался ландшафтом, доставившим мне величайшее удовольствие. Я без устали любовался чудными видами, представляемыми мне страной со всех сторон; леса, скалы, долины, все приводило меня в восторг. Но еще новое восхитительное зрелище представилось мне, когда с вершины высокой горы я увидал Байдарскую долину. Я очень желал бы поделиться с вами тем наслаждением, которое я испытывал, окидывая взором все, что только есть в природе прекраснейшего! Вообразите себе великолепную долину в три мили длиной и около мили шириной, перерезанную покрытыми деревьями, холмами и орошенную множеством извилистых ручейков, еще более содействующих плодородию ее почвы; нарисуйте себе несколько татарских деревенек, живописно расположенных на возвышенностях, стада, разбредшиеся по великолепным тучным пастбищам. Вообразите себе эту чудную картину, окруженную горами, поросшими громадными деревьями и увенчанными скалами самых разнообразных и самых романтических очертаний, и вы будете иметь слабое понятие о восхитительном зрелище, которое представляет собою Байдарская долина. Я встретил только три или четыре хижины с возделанною вокруг них местностью. Я остановился, чтобы несколько отдохнуть в селении Байдары. Я просил своего возницу попросить мне какой-нибудь пищи, но большинство Татар с отталкивающим и холодным видом держались вдали от нас. Возница мой, солдат, уже хотел было пустить в дело свой авторитет, а я между тем уже успел заметить некоторое движение, свидетельствовавшее о неудовольствии. Я угомонил его и, подойдя к этим добрым людям, стал разговаривать с ними на турецком языке. Я сказал им, что приехал из Константинополя, что я муссафир. – “А зачем же вы приехали? с грустным видом спросили они меня, – здесь смотреть уже не на что!” Таков был их ответ и он печально подействовал на меня; в этих немногих словах он напоминал о том, чем были Татары, о том, чего они лишились! Они должны были быть твердо убеждены в том, что их не слышет мой [195] возница. Чтоб им было более по себе, я оставил его у кибитки и отдался под их покровительство. Они не изменили в данном случае свойственному их чувству гостеприимства. Наиболее выдающийся изо всей группы Татарин в сопровождении своих товарищей повел нас, г. де-Галло и меня, к своему дому, и Татары принесли нам все, чем они были в состоянии угостить нас, кислого молока и яиц. Вот в чем заключался наш обед, и эти бедняки ни на что не захотели что-либо взять за него. Они рассказали мне о своих бедствиях, о потере своих родственников и своей свободы, что сильно удручает их! Они очень стремились посмотреть Императрицу и монархиня эта приказала раздать по всем селением, чрез которые она проезжала, сумму в 200 рублей. Но они очень жаловались на ее свиту, которая отобрала у них все их съестные припасы, яйца, молоко, сыр, цыплят. Словом, было произведено ужасное опустошение безо всякого возмещения за убытки. Все лошади были отобраны у Татар для двора и до сегодня еще ни одной лошади им еще не возвращено. Значительные леса покрывают все эти горы, но Татарам под страхом ужаснейших наказаний воспрещено рубить в них себе топливо. Они жаловались на то, что зимой им придется умереть от холода и что скоро они не будут знать, как строить свои хижины, которые все деревянные, хотя и весьма жалкие, и обмазаны глиной. Вообразите себе только то впечатление, которое деспотические распоряжения должны производить на прежде бывших свободными людей! Они мне показались превосходнейшими в мире людьми, благодушными и простыми в высшей степени. Они боятся Русских столько же, сколько они их ненавидят, и только ищут случая, чтобы бежать и соединиться со своими кавказскими соплеменниками.
Наконец, после 5 часов я расстался со своими гостеприимными хозяевами. В продолжение часа я следовал вдоль горы, у подошвы которой извивался прекрасный ручей, а к наступлению ночи я приехал в Искели, маленькое селеньице, состоящее из нескольких маленьких хижинок. Здесь останавливалась обедать императрица во время своей поездки в Бахчи-сарай. Это крюк более, чем в 50 верст, но имение это принадлежит князю Потемкину и надобно было заехать сюда на час времени, чтоб оказать ему любезность. Для сего случая здесь построили хорошенький одноэтажный дом, весь [196] покрытый красивым расписным полотном. Дом этот превосходно меблирован, расположен вь одном из самых диких местечек и окружен громадными деревьями, придающими ему чрезвычайно мрачный вид. Прибавьте еще к этому водопад, который с грохотом низвергается среди скал и некоторые работы, чтобы придать этому местечку вид английского сада. Нельзя было выбрать более приятного местоположения для обеда на открытом воздухе, но это был обед придворный и следовательно был лишен всякой веселости,-тень какого-нибудь дуба имела бы больше прелести.
Мы рассчитывали тем же днем вернуться в Севастополь, по новопроложенные здесь дороги идут по горам, окружены пропастями, и мы не пожелали рисковать ехать по ним ночью, впрочем и лошадн были утомлены; спать в лесу нам не хотелось и потому мы решились просить позволения переночевать во дворце императрицы. Находившийся здесь на страже сержант охотно разрешил нам это; мы долгое время объяснялись знаками, потому что я едва понимаю несколько слов по-русски. Я чувствовал себя больше по себе с несколькими Татарами, принесшими нам молока, сливок и кое-каких своих блюд. По счастью с нами был хлеб и после весьма скромного ужина мы приказали разостлать наши матрацы на ковре ее императорского величества и крепко проспали до полуночи, когда нас разбудила самая ужасная из когда-либо виденных мной гроз. Раскаты грома были еще оглушительнее вследствие того, что они отдавались во всех ущельях, придававших им еще большую силу и продолжительность. Наконец гром утих и хлынул проливной дождь, продолжавшийся до 8 часов утра. Вообразите себе в каком положении оказался крытый полотном дворец императрицы, в нем было все равно, что под открытым небом: ковры, ценовки, великолепная обивка, все подверглось наводнению, оно пощадило лишь маленький уголок, в котором мы приютились с г. де Галло. Сержант прилагал все старания, чтобы сбирать воду в бадьи, но разве была к тому какая-либо возможность! Когда мы уезжали, то заметили, что он был в полном отчаянии от такого разрушения. За его любезность в оказании нам приюта я вознаградил его, и это его несколько утешило. Он произнес мне длинную речь, которой я не понял и на которую я наудачу отвечал русским словом хорошо! [197]
В обратный путь мы пустились другою дорогой. Дороги были испорчены дождем, и так как почва здесь очень вязка, то мы не могли ехать особенно скоро, но я не пожалел потраченного на этот путь времени, потому что я все более восхищался всеми этими окрестностями. Природа сделала все для этого земного уголка. Искусство ничего бы не было в состоянии прибавить, без того чтобы не попортить его. Дорогой я видел огромное количество всевозможных плодовых деревьев в цвету, яблонь, груш, вишен, но почти все они были в диком состоянии. Некогда за ними был уход и видно было, что они посажены с некоторою правильностью, но в настоящее время, находясь в очень далеком расстоянии ото всякого жилья, они предоставлены самим себе. Здесь видел я самых великолепных в мире быков и самых жирных в мире коров, но, правда, в весьма ограниченном количестве; коровы кормят небольшое число еще оставшихся здесь жителей и молоко их превосходно. Я снова поехал горною дорогой, которая вывела меня на Балаклавскую дорогу, и к пяти часам вечера я прибыл сюда, очарованный своею прогулкой, но крайне утомленный и с полным отвращением к русской кибитке.
На следующий день, однако, я совершил новую прогулку в Белбекскую долину, что доставило бы мне громадное удовольствие еслибы погода была более благоприятна и еслибы стоявший в продолжение нескольких дней туман не заставил нас сбиться с пути. Мы были верхом и в продолжении целых двух часов положительно не знали куда едем. Наконец, мы обратили внимание на дувший ветер, ориентировались и выбрались на дорогу.
Вечер мы провели у подполковника Ливоньева, который пригласил нас отужинать у него. Совершили мы и много других экскурсий, между прочим, в Каффу, теперешнюю Феодосию, представлявшую собою лишь груду камней. Этот город был одним из самых цветущих городов Крыма и вел весьма обширную торговлю, занимаемое им положение это достаточно доказывает. Сюда направлялись все суда из Трапезунда, от берегов Азии и из Константинополя; в настоящее время здесь существует только несколько человек поселившихся Армян. Здесь была вычекана первая русская монета, но курса на эти монеты не существует и оне послужат лишь к тому, чтобы быть представленными императрице. [198]
Я не стану упоминать вам о прочих совершенных мною поездках, чтобы не быть принуждену повторять описаний всюду встречаемого мною опустошения и разорения. Крым являет собою разительный пример отдаленного и дорого стоящего завоевания, когда предпринимающая подобное завоевание держава не имеет иной цели кроме победы для удовлетворения своего честолюбия, в то же время не имея средств на то, чтобы содействовать процветанию провинции, которая не оказалась в состоянии что-либо прибавить к ее величию, и которая наоборот, до сих пор лишь в крайней степени увеличивает ее расходы и истощает ее силы. Единственная действительная польза, которую я усмотрел в этом завоевании, заключается, как я уже неоднократно повторял это, в преобладании, приобретенном Россией на Черном Море, и в тревоге, которую она этим доставляет Туркам.
Пред своим отъездом я отправился повидаться с г. Булгаковым в Ахмет-Шед, где во всем еще ощущается пребывание здесь императрицы и надобно не мало времени, чтобы все здесь сново вошло в порядок. Государыня была в восторге от страны, от устраиваемых ей всюду приемов и празднеств. Она раздала весьма значительные подарки гражданским и военным властям. Все мирзы и 800 человек Татар, составлявших ее стражу, были щедро награждены деньгами, драгоценными вещами и шубами. Эта татарская стража составит отдельный регулярный корпус, находящийся под командой мирз, которым дан чин полковников с жалованьем, и они уже носят мундир. Это совершенно излишнее и бесполезное увеличение расходов, но расходы здесь считаются ни во что. Императрица никого не позабывает и щедрости ее нельзя достаточно надивиться.
Г. Булгакову было необходимо покончить различные дела и, кроме того, он должен был еще ожидать инструкций от своего двора, вследствие чего я решил расстаться с ним и ехать в Константинополь вместе с маркизом де-Галло, который ради этой цели нанял судно. Вчера в 9 часов вечера я вернулся в Севастополь. Граф Войнович дал в честь нас бал и большой ужин в палатках, продолжавшийся до 4 часов утра. Прямо оттуда мы отправились на наш корабль и покинули Крым, по всей вероятности, чтобы никогда не видеть его снова. [199]
Прощайте, любезный друг, надеюсь, что попутный ветер нас скоро доставит в Константинополь, где я стремлюсь обнять вас.
Письмо девятое.
Буюкдаре, 25 июня 1787 г.
Как вам уже известно, я покинул Севастопольский порт 18 июня. Вследствие встречных ветров, которые, по-видимому, все соединились против нас, нам пришлось употребить целую неделю на этот переезд. Мы испытали сильную бурю с громом и страшным ливнем, продолжавшуюся целые сутки. Моряки никогда не боятся бурь, когда они находятся далеко от твердой земли и с этой стороны нам нечего было опасаться, но я сильно страдал от морской болезни. Впрочем, плавание по Черному Морю, которое нам описывали в столь темных красках, не представляет ничего особенного для опытных моряков, следует только избегать берегов, особенно берегов европейских, которые очень опасны и нигде не представляют собой ни одной надежной гавани. Турки же и Греки никогда не отдаляются от этих берегов, вот почему суда их и гибнут во время бурь в таком громадном количестве. Древние называли Черное Море Понтом Эвксинским. Находясь между Европой и Азией, оно служит стоком для их многих больших рек, каковы Дунай, Днестр, Днепр, Дон, Фасиз, Кубань и т. д., а посредством их и все прочие текучие воды нашей Европы и Средней Азии изливаются в то же море. А между тем Черное Море несет весьма малое количество вод чрез пролив Босфор Фракийский в Средиземное море и в нем самом вода от этого не прибывает. Причина этого явления подобно многим другим ускользает от моего понимания. Скажут, правда, что испарение и течение вод чрез Константинопольский пролив достаточно объясняют это явление. Можно прибавить также, что море сообщается подземными каналами с каким-нибудь из соседних морей. Ничто однако не доказывает верности подобного утверждения, которое по всей вероятности еще долгое время будет находиться в числе простых предположений. Море это представляет наблюдателям еще один весьма любопытный факт: как ни быстро течение вод в Константинопольском проливе, тем не менее случалось, что [200] он замерзал в особенно суровые зимы. Так, мы читаем в истории, что при Константине Копрониме, по сообщению Зуара, пролив этот покрылся таким толстым льдом, что и пешеходы и колесницы могли перебираться с одного его берега на другой. Явление это было ещн удивительнее в царствование императора Аркадия в 401 г. Черное Море в течение двадцати дней все было покрыто льдом, а когда лед поломался, то через пролив в Архипелаг плыли громадные льдины к величайшему изумлению Константинопольского народа. Причина этого явления легко рисуется уму, если вспомнить все реки, которые принимает Черное Море.
Это обилие впадающих в него пресных вод препятствует слишком соленому составу воды этого моря и доставляемые ими в море льдины составляют во многих его местах скопление льда, вокруг которых начинается обледенение, которое может иногда охватывать и всю поверхность моря. Полагают, что данным ему названием Черного Моря имелось в виду при помощи этого образного выражения указать на свирепствующие на нем бури. Действительно, короткие и высокие волны делают по нем плавание крайне затруднительным; море это представляет мало спокойных портов и защищенных гаваней. Воды его, как я это заметил, действительно местами принимают черный оттенок, но я полагаю, что цвет этот случайный или по крайней мере он не зависит ни от самой воды, ни от дна моря. На Черном Море вовсе нет островов, несмотря на то, что оно имеет около 150 миль длины и около 100 миль ширины. Некоторые древние, и между прочим Диодор Сицилийский, полагали, что Понт Эвксинский или Черное Море некогда было вроде обширной реки или обширного озера, не имевшего никакого сообщения с Греческим морем, но что озеро это с течением времени увеличилось вследствие впадающих в него рек и наконец промыло себе сток сперва близь гор Ционнийских, а затем и в Геллеспонт. Мнение это кажется правдоподобным г. Бюффону. “Не трудно”, говорит он, “обяснить этот факт, ибо предположив, что ложе Черного Моря некогда было ниже теперешнего, будет очевидно, что впадающие в него реки подняли его дно приносимыми ими с собой илом и песками, и что вследствие этого могло случиться, что уровень этого моря поднялся настолько, чтоб устроить сток для его вод.” Что до меня, то если позволительно [201] предположению противопоставлять предположение, то я нахожу более правдоподобным, что Понт Эвксинский или Черное Море представляет собой продолжение моря Средиземного, и что оно изливается в Босфор лишь затем, чтоб освободиться от избытка изливаемых в него вод впадающими в него большими реками Европы и Азии.
Вот вам, любезный друг, форменная диссертация. Рассуждения могли бы затянуться очень долго, ибо существует множество различных мнений, а я не был бы в состоянии вечно держаться своего собственного мнения касательно подобных предметов. Неизменны у меня всегда только одни мои чувства к вам!
Примите эти письма, их содержание и все, что представляло интересного мое путешествие.
Граф де Л.
30 августа 1889 года.
