Когда заходит разговор о том, кто такой Петр Шмидт, некоторые вспоминают о восстании на крейсере «Очаков», а у кого-то из молодых это имя и вовсе ассоциируется лишь с «сыновьями лейтенанта Шмидта» из романа «Золотой теленок». Между тем этот человек заслуживает того, чтобы о нем помнили.
Автор: ЕВГЕНИЙ КНЯГИНИН, Первая Крымская
В период реакции, наступившей после революции 1905 года, в российских газетах было опубликовано много материалов о восстании на крейсере «Очаков» и о человеке, который его возглавил. В этих статьях и воспоминаниях Петр Шмидт представал человеком с крайне неуравновешенным характером и болезненным самолюбием.
Газетчики смаковали эпизоды его жизни, причем не останавливались перед тем, чтобы кое-что присочинить. Одни объявляли Шмидта сумасшедшим, а другие заявляли, что существуют достоверные сведения о его работе на британскую разведку. Обыватели, читая газеты, с удовлетворением убеждались в том, что все смутьяны, выступающие против царя, либо подкуплены, либо не дружат с головой. Ну разве может разумный, патриотично настроенный человек возглавить восстание против царя, которое заведомо обречено на провал?
Но уже после революции его именем были названы учебные заведения, улицы и корабли, о его подвиге были написаны сотни книг, а Борис Пастернак даже посвятил ему поэму «Лейтенант Шмидт».
О том, почему Петра Шмидта преследовали неурядицы на службе, предпочитали не упоминать, подчеркивая его личное мужество и преданность идеалам революции. Однако в эпоху перестройки появилось много публикаций, которые пролили свет на некоторые эпизоды биографии революционного кумира. Петра Шмидта вновь начали представлять как больного человека, который лишь по чистой случайности возглавил восстание и, в сущности, ничего особенного не совершил.
Что же за человек был Петр Шмидт?
Война с «мордошлепами»
В феврале 1867 года в Одессе в семье помощника коменданта военного порта Петра Петровича Шмидта родился долгожданный сын, которого в честь отца и деда назвали Петром. На русском военно-морском флоте служило не одно поколение Шмидтов. Петр Петрович Шмидт был одним из героев обороны Севастополя, сражался на Малаховом кургане. На бастионах подружился с подпоручиком Львом Николаевичем Толстым. В осажденном Севастополе он также познакомился с будущей женой, девушкой из древнего дворянского рода, приехавшей сюда, чтобы стать сестрой милосердия.
В то время как отец Петра Шмидта редко показывался дома, проводя большую часть времени на службе, воспитанием сына занималась Екатерина Яковлевна. Женщиной она была незаурядной, много читала, придерживалась передовых для своего времени взглядов, выказывая симпатии к Белинскому и Чернышевскому. Позже в своем дневнике Петр Шмидт написал: «Если мне удалось совершить в жизни что-либо, то лишь благодаря влиянию моей матери».
Екатерина Яковлевна умерла, когда Петру было 10 лет. Эта утрата пагубным образом сказалась на юноше, он стал вести себя крайне независимо и вызывающе, но за этой бравадой скрывалась крайне ранимая и трепетная душа. Сестра Шмидта вспоминала: «Он всех любил, всех жалел, уже в ранние годы у него начинала проявляться та необыкновенная способность страдать за других, которая красной нитью прошла через всю его жизнь, до его рокового конца».
В 1880 году Петр Шмидт поступил в Морской кадетский корпус, а после его окончания продолжил учебу в морском училище. В сентябре 1886 года Шмидт завершил учебу, был произведен в мичманы и зачислен на Балтийский флот.
Хотя он показал себя знающим офицером, его служебная карьера оказалась на редкость неудачной. Петр Шмидт был из породы правдолюбцев, которых на флоте и сейчас не жалуют, а тогда и вовсе гнали в шею. С Балтики его отправили в Севастополь, оттуда во Владивосток, но и там Петр Шмидт не прижился, весьма критически оценивая боеспособность флота и его офицеров. «Посмотрите на лицо «идеального офицера», который без сучка и задоринки проходит служебную лестницу, добираясь благополучно до адмирала, — писал он.
— Оно полно апатии и индифферентности. Многолетняя стоянка на якоре, бессмысленная вахтенная служба, полное незнание ни морского дела, ни моря, формальное смотровое отношение к боевым тревогам выродили его, бедного, в тип, какого нет на Руси, ни живой мысли, ни живого чувства, ни интересов, ни цели, хоть шаром покати, чист человек до полной безнадежности».
Но особенно Шмидта возмущало высокомерное отношение офицеров к морякам. Зуботычины на флоте были обычным делом. Худой и невзрачный с виду Петр Шмидт обладал незаурядной физической силой и проходу не давал «мордошлепам», отчего завоевал среди матросов большое уважение, но ни на одном корабле долго не задерживался.
Порядок просушки подштанников
В довершение ко всему Петр Шмидт женился на бедной девушке, которая находилась в отчаянном положении и была вынуждена торговать своим телом. Звали ее Домникия Павлова. Шмидт простодушно рассказывал, как было дело: «Она была моих лет. Жаль мне ее стало невыносимо. И я решил ее спасти. Пошел в банк, у меня там было 12 тысяч, взял эти деньги и все охотно отдал ей. Но на другой день, увидев, как много в ней душевной грубости, я понял, что отдать тут нужно не только деньги, а всего себя. Чтобы вытащить ее из трясины, создав ей обстановку, в которой она вместо людской грубости найдет одно внимание и уважение, решил жениться».
Конечно, для человека, воспитанного на романах Толстого и Достоевского, в этом поступке не было ничего предосудительного. Однако флотское начальство сочло, что Шмидт опозорил честь мундира. Какое-то время его пытались вразумить, но, после того как от этого брака в 1889 году на свет появился сын Евгений, Петр Шмидт в чине лейтенанта был уволен со службы «по причине нарушения офицерского кодекса по вопросу о женитьбе».
Однако «душевная грубость» Домникии оказалась врожденной. «Мать моя, — вспоминал Евгений Шмидт, — была настолько ужасна, что приходится поражаться нечеловеческому терпению и ангельской доброте моего несчастного отца, вынесшего на своих плечах 17-летнее каторжное ярмо семейного ада. Драма отца долгое время оставалась тайной и для меня, и для посторонних».
Петр Шмидт не мог жить без моря. В 1892 году не без помощи своего дяди — флагмана флота Владимира Шмидта он был восстановлен на службе в чине мичмана, через три года ему вновь было присвоено звание лейтенанта. Но в 1898 году он, как записано в рапорте, «находясь в крайне возбужденном состоянии, говорил самые несуразные вещи» командующему эскадрой адмиралу Кулагину и в итоге приказом по морскому ведомству лейтенант Шмидт был вторично уволен со службы.
Он перешел в торговый флот и на протяжении нескольких лет был капитаном пароходов «Игорь» и «Диана». Его жизнь вроде бы устроилась: неприятности оставались на берегу, а он был целиком поглощен заботами об экипаже и судне. Один из его матросов вспоминал: «Петр Шмидт был моряк, до мозга костей влюбленный в море, знающий себе цену, отлично понимавший морскую службу».
Есть сведения, что в январе 1904 года Петр Шмидт получил предложение стать начальником Рижского мореходного училища, но разразившаяся Русско-японская война помешала этому назначению. В апреле Шмидт был призван на действительную службу и назначен старшим офицером угольного транспорта «Иртыш», входившего в эскадру адмирала Рожественского, которая должна была направиться на Дальний Восток. Шмидт, по своему обыкновению, высказал руководству эскадры все, что он думал о подготовке к предстоящему походу. Уже после цусимской трагедии он с горечью писал: «Я видел своими собственными глазами все ужасы этого приготовления. Видел все
покупочки вспомогательных крейсеров-разведчиков, видел личный состав, видел адмиралов, которые при осмотре ведомых в бой кораблей впадали в истерический гнев при виде неправильно развешанных для просушки командных подштанников и не могли задать ни одного вопроса о морских или боевых элементах судна».
Понятно, что Шмидт сразу же восстановил против себя командование. Когда во время его вахты лопнул один из буксирных тросов, на котором судно выводили в море, Шмидта посадили под арест, хотя он своими действиями фактически спас корабль. Именно в ту пору Шмидт написал в одном из своих писем: «Несчастная Россия, вернее, несчастен русский народ, который может быть вовлечен в новую войну и в новые испытания.
С глубоким горем вижу, что если не последует в ближайшем будущем коренное переустройство всего нашего государственного строя, то нас ждет полный погром. Трудное время переживаем мы, тяжко приходится расплачиваться русскому народу, расплачиваться за то, что его целое столетие искусственно удерживали в темноте и невежестве. Я чувствую близость грозы, чувствую давящее все общество удушье и думаю, что мы близки от великих исторических событий».
Миша, стреляй в сердце
В войне с Японией Петру Шмидту принять участие не довелось — он был по болезни списан на берег в Порт-Саиде. После выздоровления в феврале 1905 года Шмидта назначили командовать отрядом из двух миноносцев, стоявших в Измаиле. Помаявшись три месяца от безделья, он приехал в Севастополь, где немедленно окунулся в гущу революционных событий, участвуя в создании организации «Союз офицеров — друзей народа».
17 октября 1905 года император издал манифест, в котором обещал народам России «незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов». Этот манифест стал известен в Севастополе на следующий день, однако матросам разъяснили, что на них дарованные свободы не распространяются. Табличка «вход с собаками и нижним чинам запрещен» по-прежнему висела у входа на Приморский бульвар. К вечеру огромная толпа народа направилась к тюрьме, требуя освобождения политических заключенных. Шмидт был в числе руководителей демонстрации.
Охрана тюрьмы открыла по демонстрантам огонь, в результате чего восемь человек погибли. Похороны погибших вылились в огромную манифестацию. Когда тела убитых были опущены в землю, к могиле подошел Петр Шмидт. Воцарилась тишина. Тихим голосом он сказал: «У гроба подобает творить одни молитвы, но да уподобятся молитве слова любви и святой клятвы, которые я хочу произнести здесь вместе с вами».
И громким, звенящим голосом морского волка продолжил: «Клянемся им в том, что мы никогда не уступим никому ни единой пяди завоеванных нами человеческих прав. Клянемся им в том, что всю работу, всю душу, самую жизнь мы положим за сохранение нашей свободы!» На всех присутствовавших эта речь произвела потрясающее впечатление. Под названием «Клятва лейтенанта Шмидта» она была напечатана во всех газетах, а имя мятежного офицера буквально на следующий день стало известно всей стране.
Вечером Петр Шмидт был арестован, причем власти не придумали ничего лучше, кроме как предъявить ему обвинение в растрате казенных средств. Обвинение выглядело настолько абсурдным, что вскоре Шмидт был освобожден. Члены севастопольского Совета матросских, солдатских и рабочих депутатов единодушно избрали его пожизненным депутатом, по поводу чего Шмидт заметил: «Меня преступное правительство может лишить всего, всех их глупых ярлыков — дворянства, чинов, состояния, но не во власти правительства лишить меня моего единственного звания депутата».
7 ноября Петр Шмидт в очередной раз был уволен со службы в чине капитана второго ранга, а через неделю на крейсере «Очаков» и некоторых других кораблях Черноморского флота началось восстание. 15 ноября Шмидт, верный своей клятве, вместе с сыном поднялся на борт корабля и телеграфировал Николаю II: «Славный Черноморский флот, свято храня верность своему народу, требует от вас, государь, немедленного созыва учредительного собрания и не повинуется более вашим министрам. Командующий флотом П. Шмидт».
В ответ на телеграмму из Петербурга пришел приказ подавить восстание. Город был объявлен на осадном положении. К вечеру начался расстрел мятежных кораблей.
Суд над Петром Петровичем Шмидтом и его соратниками проходил в феврале 1906 года в Очакове. В своей речи на суде он сказал: «Я знаю один закон — закон долга перед Родиной. Я выполнил свой долг. Не горсть матросов, нарушивших дисциплину, и не гражданин Шмидт перед вами. Перед вами на скамье подсудимых вся стомиллионная Россия, ей вы несете свой приговор».
Военно-полевой суд, заседавший две недели, вынес четверым руководителям восстания на крейсере «Очаков» смертный приговор. Во время казни Шмидт обратился к морскому офицеру, командовавшему расстрелом: «Миша, прикажи своим стрелкам целиться прямо в сердце».
После Февральской революции 1917 года командующий Черноморским флотом адмирал Колчак распорядился перезахоронить останки Шмидта и его товарищей в Покровском соборе Севастополя. В 1923 году прах Петра Петровича Шмидта был торжественно перенесен на севастопольское кладбище Коммунаров.
