Отношение органов Советской власти к служителям религиозных культов в Севастополе в 1920-1930 годы.

В Государственном архиве г. Севастополя сохранились подлинные документы, раскрывающие деятельность религиозных общин города, материалы, характеризующие некоторые аспекты взаимодействия органов государственной власти с верующими Севастополя в 20-30-ые годы ХХ-ого столетия. Сегодня отчеты работы Церковного Стола, циркуляры, протоколы, личные дела позволяют делать выводы не только о проблемах церковной политики, но и о сложных отношениях, возникавших между Страной Советов и служителями культа.
Проведение в жизнь Декрета об отделении церкви от государства в Севастополе встречало определенные трудности, поскольку население города и его района отличалось разнообразием религиозных верований, устоявшимися традициями, обусловленными прежним статусом города, как военно-морской базы
В 1927 году в Севастополе и Севастопольском районе насчитывалась 69 функционирующих культовых зданий: православных храмов – 28, магометанских – 27, еврейских – 3, римско-католический – 1, армяно-григорианской – 1, караимская – 1, лютеранская – 1, евангелистов-баптистов – 2, адвентистов 7 дня – 1, библейско-иудео-христианско-апостолькая церковь бога живого сионистов Иисуса Христа – 1
Зарегистрировано 147 служителей культов 2. Их учет и взаимодействие с ними осуществлял Административный отдел Севастопольского Районного Исполнительного Комитета, а именно Церковный стол, переименованный в мае 1925 года в Стол религиозных культов3. Следует заметить, что вся информация, содержащая сведения о священнослужителях и религиозных общинах, имела особое государственное значение, поэтому все документы о них формировались в секретные дела.
Служители культа всегда были объектом пристального внимания исполнительной власти и силовых структур. Об этом свидетельствует четкая система регистрации и передвижения служителей культа, действовавшая на всей территории Крыма и Советского государства в целом.
Каждый, «добровольно явившийся» в Церковный стол священнослужитель, заполнял анкету в 2-х экземплярах, на основании которой выдавалась учетная карточка служителя культа, дававшая право религиозной деятельности. Один экземпляр анкеты хранился в специальном «регистраторе» в алфавитном порядке по видам культа, а второй экземпляр, не позднее 3-х дней с момента поступления данного лица на учет, отправлялся в Центральное Административное управление Крыма (ЦАУ).
Бывшие монахи, порвавшие с монашеским укладом жизни и не занимавшиеся отправлением культовых обрядов, как служители культа не учитывались, а состоящие за штатом священнослужители выявлялись путем опроса населения.
К нарушающим порядок учета и регистрации ЦАУ Крыма рекомендовало применять меры «морального воздействия». В тех случаях, когда служители культа сами не являлись в Церковный стол, Административный отдел вызывал их повесткой.
Район деятельности служителей культа, религиозных проповедников ограничивался местожительством членов общины и нахождением соответствующего храма, бесконтрольное передвижение священнослужителей практически исключалось. Отдельно учитывались священнослужители, которые прибывали в Севастополь по приглашению религиозных общин для исполнения культовых обрядов и проповедей. Для этого «двадцатка» общины согласовывала разрешение на въезд священника, который после прибытия лично являлся в Церковный стол. Обо всех убывающих служителях культа, о причинах и месте их выезда Административный отдел Севастополя сообщал в ЦАУ Крыма.
Служителям культа религиозных объединений, лояльно относившихся к Советской власти, например, сектантов-баптистов, адвентистов, менонитов разрешалась деятельность не только в месте нахождения молитвенного дома, но и в тех населенных пунктах, где проживали члены общества. Между тем, право свободного разъезда не исключало обязательной регистрации.
В документах Церковного стола Севастопольского РИКа сохранилось множество подписок, регламентирующих передвижение служителей культа. Любопытен документ, разосланный по Сельским Советам: «По селам и деревням Крымской республики переходят с места на место бродячие попы, муллы, ксендзы, которые под видом разных треб ведут антисоветскую агитацию…Необходимо зорко следить за данными лицами и в каждом отдельном случае доводить до сведения Сев. РИКа…».
Советское государство полностью контролировало религиозную деятельность священнослужителей, их частную жизнь, настроения, а самое главное – препятствовало возможности участия в политической и общественной жизни страны. Советские законы ограничивали служителей культа в гражданских правах. Согласно пункту «г» статьи 69 Конституции РСФСР монахи, служители религиозных культов всех вероисповеданий и толков, для которых это занятие являлось профессией, были лишены избирательных прав. В 1925 году «Инструкцией о выборах Городских и Сельских Советов и о созыве Съездов Советов» особо оговаривалось, что «… псаломщики, канторы, муэдзины и тому подобный вспомогательный персонал лишается избирательных прав лишь в том случае, если основным источником их существования является доход от исполнения религиозных обрядов». Более жесткая формулировка прозвучала в Инструкции 1934 года, где, безусловно, определено, что бывшие и настоящие служители всех религиозных культов не могут избирать и быть избранными, как «…лица, жившие или живущие на нетрудовые доходы, …по своему классовому положению к моменту выборов или по своей прошлой деятельности…»
Для многих служителей культа статья 15-М Инструкции о выборах стала приговором, поскольку автоматически лишала хлебных, кооперативных карточек, а значит и средств к существованию.
Избирательных прав лишались все священнослужители, и те, кто имел длительный стаж и те, кто в силу личных убеждений и жизненных обстоятельств недолгое время исполнял культовые обряды.
Так, дьякон Михайловской церкви Бухонский Игнатий Максимович доказывал, что с 1913 года занимался, в основном, портняжным делом, а безвозмездное исполнение культовых обрядов в качестве дьякона не являлось его главной профессией. В ответ на заявление о восстановлении избирательных прав советские чиновники сослались на статью 15-М Инструкции о выборах, которая «не содержала требования об обслуживании религиозного культа в виде профессии».
Долгий тернистый путь в отстаивании своих политических прав прошел и Хрищанович Юрий Иосифович, бывший проповедник общины Евангельских христиан, распущенной в 1927 году. Четыре года он уверял, что его крестьянское происхождение и трудовые заслуги имеют большее значение, чем кратковременное исполнение обязанностей проповедника. Убежденный в своей правоте, Хрищанович написал письмо Всесоюзному старосте М. И Калинину, но отмены решения Севрайгоризбиркома не добился.
Известны случаи, когда ОГПУ рекомендовало в целях развала религиозного общества «в срочном порядке рассматривать вопросы о лишении избирательных прав его священника». Так произошло с общиной евангелистов и его пресвитером Швиденко Митрофаном Алексеевичем, инвалидом труда, бывшим рабочим Севморзавода.
Возникает вопрос, мог ли служитель культа восстановить свои избирательные права? Да, но для этого священнослужитель должен был публично отречься от церковного сана и выступить с порицанием религии в местной печати
27 февраля 1925 года в севастопольской городской газете «Маяк Коммуны» было напечатано письмо дьякона Александро-Невской церкви Севастополя. Горнатенко Георгия Павловича. До конца 1917 года он служил на Черноморском флоте, затем работал грузчиком, токарем на Севморзаводе, а в мае 1924 года был рукоположен дьяконом. «Воспитанный в духовной среде, – писал Горнатенко, – я уволился с завода, пошел в так называемый храм божий, дабы отдать свою жизнь служению всевышнего, в существование которого я тогда искренне верил. … Проходит время, при виде попов к наживе на бога,…у меня начало возникать сомнение в правильности моих воззрений… Внешняя сторона религии также подтвердила, что бога нет, и религия обман. Священнослужители развратничают сами, в то же время проповедуют божественные идеи.… Отныне я отрекаюсь от сана дьякона и приношу свое искреннее раскаяние всему трудящемуся классу. Отныне я клянусь, что буду честно служить рабоче-крестьянским массам, стремясь с ними к светлому будущему»… . Остается добавить, что столь резкий перелом во взглядах Горнатенко произошел всего лишь за год с небольшим
Восстановлены в избирательных правах некоторые мусульманские священники, например, мулла деревни Узенбачи Сейф Апас Али, Мазин Камышловсккой мечети Селим Амет, мулла деревни Ай-Тодор Саил Бекташа, муэдзин Чоргуньской мечети Шувайва Эсад и другие.
Интересно заметить, но многие опубликованные в печати заявления об отречении от сана похожи друг на друга, как по форме, так и по содержанию.
Советское государство было заинтересовано в привлечении на свою сторону как можно большего количества священников, но зачастую чиновники слепо следовали инструкциям, забывая об осторожном, индивидуальном подходе в каждом случае, как это рекомендовали высшие органы. Показателен следующий пример. Пресвитер общины евангелистов Сидор Григорьевич Хромченко, малограмотный кузнец завода «Черномор», после 30-ти лет тяжелейшего труда стал инвалидом и жил на мизерную социальную пенсию. В течение шести лет он избирался на должность пресвитера, за что был лишен в правах. В 1929 году Хромченко, давно отошедший от церковных дел, обратился с просьбой о восстановлении в правах, начислении пенсии и возвращении хлебных карточек. К сожалению, у Хромченко, живущего на иждивении малообеспеченных детей, в тот момент не было денег на публикацию в газете, поэтому чиновники, не долго думая, расценили его аргумент, как нежелание порвать с религиозным прошлым и отклонили просьбу.
В 20-ые годы восстановления избирательных прав удалось лишь единицам, а для многих статус «лишенца» стал основанием для высылки за пределы города.
Конец 20-ых годов ознаменовался новым этапом в укреплении и строительстве военно-морского флота на Черном море. По решению Советского правительства в 1930 году в Севастополь из Балтики были переведены крейсер «Профинтерн» и линкор «Парижская Коммуна», одновременно шло расширение Севастопольского судостроительного завода. В результате этого население города за короткий срок увеличилось более чем на 8 тысяч человек, а возможность обеспечения жильем военных, рабочих, инженеров завода и членов их семей оставалась крайне низкой.
10 февраля 1930 года Президиум ВЦИКа принял постановление, в котором разрешил производить выселение из Севастополя лиц, лишенных избирательных прав. Освобождаемая жилплощадь при этом передавалась военным и рабочим.
Севастопольским Горсоветом планировалось выселить около 2 тысяч семей, в их числе находились служители культа. Как правило, первоочередному выселению подлежали бывшие священнослужители.
21 мая 1930 года на основании постановления Особой комиссии Севастопольского Горсовета было объявлено о выселении в десятидневный срок полуслепого иеромонаха Херсонесского монастыря Поступак Христофора Андреевича. Отчаявшийся 71-летний старик-инвалид обратился с заявлением: «Мне хочется умереть здесь, – писал он, – ибо здесь я прожил 40 лет.…У меня нет…ни роду, ни племени,…мне некуда ехать и средств на дорогу нет…Прошу иметь снисхождение…и отменить постановление о моем выселении»…. В просьбе было отказано.
В то же время из Севастополя был выслан 85-летний Митрофан Никифорович Василькиоти, бывший священник флота, который еще в 1922 году оставил службу при церкви Городской больницы. По мнению Советских властей, он являлся вожаком реакционно-настроенных греческих прихожан. Дело о выселении «усугублялось» наличием родственников за границей, а также фактом изъятия большого количества золота и серебра при обыске в 1921 году. «Не будучи уроженцем Севастополя, я проживаю здесь свыше 65 лет, и живу со своими детьми, которые и обеспечивают необходимый уход и заботу в период болезни, чего я буду лишен, живя на стороне…» 17. Объяснения бывшего священника показались малоубедительными, и вскоре М.Н.Василькиоти был вынужден выехать в Карасубазар.
Среди выселенных из Севастополя – бывший настоятель Херсонесского монастыря Чудновец Деонисий Вукулович, входивший в реакционную группу духовенства. В 1921 году он привлекался к ответственности за сокрытие ценностей. Список можно продолжить именами архиепископа Покровского собора Розанова Николая Федоровича, иеромонаха Малашко Августина Ивановича, священника Самодурова Николая Михайловича.
Штатных служителей культа наиболее устойчивых и посещаемых общин не выселяли. В частности, были оставлены священник Бренев Василий Дмитриевич, ксендз Католического костела Гудайтис Матвей Матвеевич, псаломщик Владимирского собора Модин…
Однако остаются непонятными действия Советской власти в отношении Товия Симовича Леви-Бобовича, штатного газзана Караимской кенасы. В своем заявлении он убедительно доказывал необходимость существования кенасы и оставления его в городе, как единственного священника караимского общества. В просьбе Леви Бобовичу было отказано. Очевидно, выселение газзана было лишь поводом для дальнейшего закрытия кенассы и передачи ее в пользование госучреждению.
Крым ЦИК неоднократно разъяснял местным органам исполнительной власти, что «…декрет об отделении церкви от государства с одной стороны преследует цели полного обеспечения каждому верующему возможности отправлять свои культовые потребности в какой бы то ни было форме, лишь бы они не задевали интересов граждан Советской Республики и, с другой стороны, преследует цели полного раскрепощения трудящихся от религиозных предрассудков, вкоренившихся в трудовом народе при заинтересованности в этом духовенства». Второй цели отдавалось явное предпочтение, но одновременно Исполкомам предлагалось «…не чинить препятствий верующим в их свободном отправлении культовых обрядов, ибо всякое административное давление отдаляет конечную цель, преследуемую декретом…».
Как же обстояло дело на местах? В июле 1927 года в Севастополе появился циркуляр «О запрещении иностранцам заниматься религиозной пропагандой», в котором говорилось, что «…ни один служитель культа иностранно-поданный не может…заниматься религиозной пропагандой,…а также совершать культовые обряды в качестве служителя культа в какой бы то ни было форме. Ни один из них не может состоять в каком бы то ни было религиозном обществе, а тем более возглавлять или руководить религиозными организациями…». В скором времени иностранцы-служители культа принудительно дали подписку об отказе религиозной деятельности, их сняли с учета в Церковном столе, а все сведения направили в ГПУ Крыма.
Наиболее решительной в этой ситуации оказалась греческая община, в состав которой входило множество иностранцев (из 300 человек – 282 греко-поданных). При поддержке греческого посла верующие сумели отстоять права и добиться, чтобы Административный отдел КрымЦИКа вынес решение, разрешающее нахождение греков – иностранно-поданных в составе исполнительных органов и руководство ими.
Всевозможные ограничения предусматривались государством и в отношении граждан Советской Республики, причем служители культа были ограничены по закону в политических и некоторых гражданских правах наравне со всеми другими категориями, лишенных избирательных прав. Введение каких-либо дополнительных мер к ним не предполагалось.
В 20-ые годы Народный Комиссариат Земледелия подтверждал их право наделения землей и пользования ранее имевшимися участками. Особо оговаривались случаи выделения земель из состава бывших церковных и монастырских владений, а также свободных и запасных земель. Так, например, если одновременно поступали заявления от священников и простых граждан, то «в первую очередь удовлетворялись землей последние». Изъятие имущества и земли должно было допускаться лишь при наличии у служителей культа кулацкого хозяйства, а награждение за исправление треб не являлось основанием к лишению их землепользования.
Изыскивая новые возможности освобождения зданий и помещений, Советская власть активно использовала слабую юридическую защищенность вакуфных владений. Только в 1929 году из вакуфных домов Севастопольского района были выселены муллы деревень Чоргунь, Варнаутка, Шули, Скеля, Камышлы и т.д. В тех ситуациях, когда выселение было невозможно, для священников устанавливалась высокая арендная плата (до 3 % страховой оценки строения в год).
Для городских служителей культов одним из единственных законных источников существования были добровольные пожертвования прихожан. Инструкцией ЦАУ Кр.АССР от 4 апреля 1927 года « О порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства…», азрешалось верующим «производить добровольные сборы-складчины» на содержание служителей культа.
В архивных документах имеется множество анкет, где указывается доход священнослужителей, за совершение культовых обрядов. Статистика показывает, что в самых многочисленных общинах Севастополя, например, Покровской, Александро-Невской, Кладбищенской церквях священнослужители получали до 2, 5 тыс. рублей в год. Большинство же малочисленных общин, например лютеран, адвентистов, армяно-григорианской церкви не могли содержать своего священника. Один из них как-то выразился так: «Служить – и быть голодным, не служить – и быть голодным, так лучше путь избрать полуголодный». А это означало только одно – отречение от сана.
Служители культа не могли участвовать в договорах пользования культовым имуществом, им запрещалось занимать какие-либо должности в школах, быть членами сельскохозяйственных и некоторых кооперативных коллективов, профсоюзов. Для служителей культа Циркуляром Наркомздрава от 24 октября 1923 года были установлены санитарные правила при отправлении ими религиозных обрядов, при незначительном нарушении которых священнослужители отстранялись от службы. Как «тыло-ополченцы» они состояли на учете в военкоматах, платили военный налог.
В Севастополе в ряде случаев было отмечено чрезмерное завышение налогового обложения священников, превышение установленных норм оплаты за жилую площадь (более 30 % от общего дохода), безосновательное выселение из квартир в муниципализированных зданиях, взыскание различного рода взносов и так далее.
Кроме того, чиновникам госаппарата Севастополя рекомендовалось «избегать запросов к служителям культа о предоставлении всяких сведений, так как само обращение к священнослужителям поднимало их престиж в глазах верующих».
Органы государственной власти были обеспокоены неослабевающим авторитетом многих священников. Так, например, в характеристике газзана Караимской кенассы Леви-Бобовича сказано :«….Большой агитатор и всегда находится среди караимов, пользуется среди них большим авторитетом и уважением, (он) имеет высшее духовное образование, и считается ученым археологом….Они (караимы) находятся под его влиянием, благодаря чему не могут извне получать должное понятие о лжеучении своего ловкого, умного и корыстного проповедника ».
По мнению советских чиновников, страх и подчинение – составляющие авторитета мусульманских священников. Из докладной записки: «…В некоторых татарских деревнях (д.Уркуста, Ай-Тодор, Шули и т.д.) мулла своей ловкостью, даже во время весенних работ по пять раз заставляет отрываться крестьянина от своей кормилицы работы и идти молиться в мечеть, устрашая его небесными карами….Без муллы жить нельзя, говорят они, ибо могут после этого быть разные бедствия,…голод… Татары охотно подчиняются и исполняют его приказания…»
Административный отдел и Церковный стол Севастопольского РИКа были обязаны заниматься собиранием всякого рода информации о священниках. Особо волновало настроение и отношение к Советской власти. Показательны следующие характеристики, составленные на штатных и бывших священнослужителей Севастополя. Богоявленский Сергей Павлович, бывший настоятель Больничной церкви: «…Лишен права совершать богослужение за поминовение дома Романовых. Настроен антисоветски, пользуясь своим прежним авторитетом среди верующих и духовенства, группирует их вокруг себя…» Его сестра Богоявленская Екатерина Павловна состояла в Московской Марфо-Мариинской общине сестер милосердия, была выслана из Москвы за черносотенную деятельность на 3 года
Зинчук Никодим Максимович, бывший игумен Херсонесского монастыря: «…У себя на квартире совершает богослужение, после которых ведет антисоветскую агитацию, доказывая, что Советской власти скоро придет конец».
Лукьянов Степан Спиридонович, учитель, диакон общины баптистов: «…Противник защиты Советской власти с оружием в руках. Имеет влияние на остальных членов общества».
Гончаренко Даниил Андреевич, бывший протодьякон Покровского собора: «…Нечист на руку, за что отстранен от службы в соборе. Ходит сплетничает…».
Бавыка Ефрем Васильевич, бывший иеромонах Херсонесского монастыря: «…Получает директивы от Тихоновского епископа, бежавшего с белыми за границу. Ведет среди верующих разговоры о том, что скоро Советская власть сменится».
В 20-30 годы государство стало свидетелем противоречивых отношений, возникших в результате раскола православной церкви. По мнению севастопольских чиновников в городе в 1927 году имелось три течения: тихоновское, твердо стоявшее на платформе бывшего патриарха Тихона и наиболее реакционное существовавшему строю, (4 церкви); автокефальное, автономное, но придерживающееся тихоновского течения (7 церквей) и обновленческое, избравшее себе «путь прогрессивный и лояльный существующей власти» (17 церквей). По этому поводу в 1927 году руководитель Церковного стола Быков докладывал: «…Между указанными течениями, а в особенности среди духовенства,…существует непримиримый раздор. Были …скандалы духовенства другой ориентации на почве канонических расхождений, а самое главное на почве материального положения…..Зарегистрированы драки, избивали друг друга и резали ножами…Благодаря такому расколу православной церкви и враждебному настроению духовенства друг против друга ….служители культа называются не проповедниками, а лжеучителями и красными попами….Верующие, видя нетактичность духовенства, которое их заблуждает, начинает вообще разочаровываться в религии». Несмотря на то, что циркуляры вышестоящих рекомендовали не отдавать преимуществ в отношениях с православными церквями различных течений, Севастопольский РИК неоднократно использовал эти разногласия в своих интересах, запрещая деятельность общин и закрывая церкви.
Так же, как и все граждане, служители культа были обязаны соблюдать советские законы. Кроме того, Инструкцией «О порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства, школы от церкви» от 24 апреля 1927 года параграфом № 127 предусматривалась уголовная ответственность за чествование лиц, осужденных или находящихся под судом за совершение тяжких государственных преступлений.
Так, в апреле 1924 года за публичное поминовение лиц бывшего царствующего дома Романовых Севастопольским отделом ГПУ был арестован причт Петропавловского собора во главе с настоятелем Деонисием Чудновцем. Впоследствии этот факт послужил причиной расторжения договора с «двадцаткой» и передачи церкви «более надежной группе верующих».
В 1928 году «отмечались случаи чествования бывшего епископа Крымского Никодима и ставленника Тихона – Петра Крутицкого». Как выяснилось позже, часто священники даже не знали, что по советским законам этого делать нельзя. 36 Бесспорно, органами ГПУ и Административным отделом РИКа в этом направлении проводилась слабая работа. Тогда арестов не случилось, но с каждого православного служителя культа взяли подписку об уголовной ответственности.
В 1922 году за сокрытие ценностей был осужден на 2 года тюремного заключения Чеботарев Венедикт Максимович, архимандрит Инкерманского монастыря. 37 Заплатил штраф по 117-118 статье Уголовного Кодекса Молчанов Вениамин Александрович, архиепископ Покровского собора.
В Севастополь постоянно шли циркуляры Крым. ЦАУ, в которых рекомендовалось избегать каких-либо преимуществ в отношениях с различными религиозными общинами, осторожно подходить к закрытию культовых зданий, не допускать действий, направленных на оскорбление чувств верующих и ущемление законных прав служителей культа. Фактически, местная власть, часто превышая полномочия, изыскивала любые возможности и организовывала травлю священнослужителей. Социальная прослойка, изначально неугодная Советской власти, истреблялась методами политического, экономического и социального давления. Такие непопулярные меры заметно ослабляли авторитет Советской власти в Севастополе и затрудняли проведение реформ во всех сферах.