В ночь на 25 декабря советских служащих заставляли ходить по улицам, выслеживая тех, кто устраивает запрещенный праздник

В 1918 году в стране Советов ввели новый календарь — григорианский (после 31 января сразу наступил день 14 февраля), и с празднованием Рождества началась большая неразбериха. Одни отмечали его по старинке — 25 декабря, то есть перед Новолетием, традиционно исчислявшемся от Рождества Христова. Другие ставили елки на «настоящее» Рождество, когда по советскому календарю было уже 7 января. Путаница усугубилась после того, как ввели новый праздник — «пролетарские святки», день рождения советской власти. Но отмечали эти «святки» почему-то не 7 ноября (как это делалось позже), а 25 декабря, то есть на Рождество Христово по старому стилю.

На «антирождественских вечерах» дети декламировали агитку: «Только тот, кто друг попов, елку праздновать готов»

Понимая, что взрослая часть населения не воспримет новых «святок», партия взялась за детей и подростков. И уже в 1922 году, как пишет историк новогодних обрядов Елена Душечкина, «была проведена кампания за преобразование дня Рождества Христова в „комсомольское рождество“ (или иначе — „комсвятки“). Комсомольские ячейки должны были организовывать их 25 декабря по новому стилю, которое огласили нерабочим днем». В первый день «святок» читали доклады, разоблачавшие «экономические корни» рождественских праздников, ставили сатирические пьесы, исполняли комсомольские песни на церковные мотивы. 

На второй день проводились уличные шествия-карнавалы, участники которых рядились в костюмы Антанты, Колчака, Деникина, кулака, нэпмана, в языческих богов и даже в рождественских гуся и поросенка. На третий день в клубах, школах и детских домах устраивались елки, получившие название «комсомольских».

*В 1929 году власть признала Рождество контрреволюционным праздником и запретила. Чтобы искоренить Святки, партия взялась прежде всего за детей и подростков

От одиозных «комсвяток» в истории Киева остались лишь смутные воспоминания. Молодежь выходила на улицы с чучелами святых, митинговала и, войдя в раж, сжигала «богов» на сучьях рождественских елей…

В 1929 году власть признала Рождество контрреволюционным праздником и запретила. 25 декабря стало рабочим днем. Елки из школ и училищ окончательно исчезли. А вместо «комсвяток» для детей стали устраивать «антирождественские вечера». Школьники смотрели сатирические пьесы о священниках, декламировали антирождественские агитки, в том числе стихи одного советского поэта: «Только тот, кто друг попов, елку праздновать готов».

Теперь в ночь под Рождество (с 24 на 25 декабря) советских служащих начальство заставляло ходить по улицам и выслеживать тех, кто отмечает запрещенный праздник. Ослушников ожидали большие неприятности. Можно было потерять работу и даже попасть за решетку.

Но отучить горожан от Святок было почти невозможно. Под угрозой репрессий они устраивали елки тайно, тихо: без музыки и пения, с тщательно завешенными окнами.

«На Рождество, — писала племянница Михаила Булгакова о быте его киевских родственников, — у нас ставили большую, высокую пушистую елку. В те годы она была запрещена, так как считалась частью религиозного обряда, но дядя Костя Булгаков (двоюродный брат писателя. — Авт.) ездил за ней в деревню, привозил ее упакованную в одеяла на розвальнях, проносил на кухню по черной лестнице, стараясь быть незамеченным. В столовой завешивали окна, чтобы елку не было видно с улицы. Потом наступало самое интересное: комнату освобождали от мебели и в центре ставили елку, которая, как правило, упиралась верхушкой в наш высокий лепной потолок. Ее украшали игрушками, сделанными членами семьи. Самым активным мастером была Вера Афанасьевна (тетя Вера), научившаяся этому искусству на фребелевских курсах. Все садились за большой обеденный стол, и работа закипала. Игрушки делали из картона, ваты, цветной бумаги и тонких золотых и серебряных листочков, которыми обклеивали грецкие орехи».

Иногда горожане ставили елку… в шкаф. Но, разумеется, не ради сюрреалистических эффектов. Ее просто прятали от посторонних глаз. Таковы были правила «тайного» Рождества в 1920-1930-х годах.

Вопрос об отмене непопулярного запрета решался в узком кругу партийных вождей. Искали подходящий повод, и вскоре он представился. После перевода столицы Украины из Харькова в Киев в 1934 году здание, занимаемое прежде Центральным комитетом Компартии, реконструировали и передали харьковским властям для устройства в нем первого в стране Дворца пионеров. Его интерьеры к концу 1935 года оформил известный художник-авангардист Василий Ермилов, который придерживался конструктивистского стиля, избегал всяких «излишеств» и украшений

. Но, увы, не только дети, но и взрослые чувствовали себя в этом «дворце» (а лучше сказать, казарме) неуютно. Надо было чем-то наполнить бездушное пространство, внести элементы живой природы, сказки, фантазии. Тем более что открытие Дворца пионеров связывалось с Новым годом.

*Хотя по приказу Сталина во дворцах пионеров, детских домах, садиках и клубах снова стали проводить елки, они были уже не рождественскими, а новогодними. Фото из архива Анатолия Макарова

В этой ситуации партийное руководство Украины и вспомнило о елке. Только она могла спасти праздник в суровых стенах нового «дворца». С этой мыслью украинское руководство поехало в конце декабря 1935 года на пленум ЦК ВКП(б) в Москву, рассчитывая поднять вопрос на традиционной встрече со Сталиным. И действительно, судьба рождественской елки решилась с благословения самого генсека, в те годы упорно пытавшегося приобрести популярность в народе.

В своих воспоминаниях Никита Хрущев, бывший в то время секретарем московского горкома партии, писал:

«Однажды позвонил мне Сталин и говорит:

— Приезжайте в Кремль. Прибыли украинцы, поедете с нами по Москве, покажете город.

Я тотчас приехал, у Сталина были Косиор, Постышев, Любченко. Любченко был тогда председателем Совета народных комиссаров Украины.

— Вот они, — говорит Сталин, — хотят посмотреть Москву. Поедемте.

Вышли мы, сели в машину Сталина. Поместились все в одной. Ехали и разговаривали. Мы ехали по улицам, конечно, нигде не выходя из машины, весь осмотр вели из автомобиля.

Секретарь ЦК КП(б)У Постышев поднял тогда вопрос:

— Товарищ Сталин, вот была бы хорошая традиция, и народу понравилась, а детям особенно принесла бы радость рождественская елка. Мы это сейчас обсуждаем. А не вернуть ли детям елку?

Сталин поддержал:

— Возьмите на себя инициативу, выступите в печати с предложением вернуть детям елку, а мы поддержим.

Так оно и произошло. Постышев выступил в „Правде“, другие газеты подхватили идею».

Статья Павла Постышева появилась в главном печатном органе партии 28 декабря 1935 года. Она заканчивалась неожиданным для населения страны призывом: «Итак, давайте организуем веселую встречу Нового года для детей, устроим хорошую советскую елку во всех городах и колхозах!»

Казалось бы, партия вспомнила о елках слишком поздно, всего за четыре дня до Нового года. В торговле не было ни деревцов, ни игрушек. Но сталинский аппарат это не смущало: на «прорыв» кинули комсомол, партийный актив и органы местной власти. Заработали мастерские, делавшие елочные украшения, кондитеры заготовили для детей множество пакетов со сладостями, в пригородные леса отправились заготовители, в городах появились елочные базары. И уже 29 декабря (на второй день после появления статьи Постышева в «Правде»!) газеты заявили, что страна ко встрече Нового года готова.

Существует предание, будто бы после публикации своей статьи в «Правде» Постышев послал в Харьков экстренную телеграмму: «Организуйте детям во Дворце пионеров новогоднюю елку». На первой в стране пионерской елке дети пели и плясали под аккомпанемент аккордеониста. Им был отец Людмилы Гурченко, исполнившей через 20 лет главную роль в первом советском новогоднем мюзикле «Карнавальная ночь».

В такой же рекордный срок — за четыре дня — обычай праздновать Новый год с елкой утвердился и в селе. В деревнях прежде елок не ставили, рождественские деревца крестьяне рубили не для себя, а для горожан. Однако пришлось подчиниться суровой воле властей. В статье Постышева подчеркивалось: «Комсомольцы, пионер-работники должны под Новый год устроить коллективные елки для детей. В школах, детских домах, во дворцах пионеров, в детских клубах, в детских кино и театрах — везде должна быть детская елка! Не должно быть ни одного колхоза, где бы правление вместе с комсомольцами не устроило бы накануне Нового года елку для своих ребятишек».

Постышев обращался к людям с хорошей вестью, но его слова звучали как приказ. Иначе большевики говорить не умели. Крестьяне же, услышав новый окрик сверху и не разобравшись, что речь идет исключительно о «коллективных елках», поспешили установить деревца не только в клубах и правлениях колхозов, но и в своих собственных домах.

Фактически елка, как и картофель в XVIII веке, была навязана крестьянам насильно. И так же, как картошка, неожиданно им понравилась. С тех пор по всей стране стали встречать Новый год только по-городскому.

Чаще всего верхушку ели украшала не Вифлеемская звезда, а буденновская пика

Впрочем, советская елка была уже не рождественской, а новогодней. Старые, милые душе народа Святки остались под запретом. Даже в последние годы советской власти за устройство настоящего рождественского (не новогоднего) праздника грозили серьезные неприятности.

Прихожанка Макарьевской церкви на Олеговой горе близ Лукьяновки Ирина Дьяковарассказывает такую историю:

«Однажды, было это зимой 1980 года, мы с мужем решили устроить у себя дома рождественскую елку для детей нашего прихода. В общем-то, детей тогда в церковь ходило мало, особенно школьного возраста. Насобирали мы человек десять. Для рождественских подарков знакомая художница сделала маленькие изящные керамические подсвечники (тогда в магазинах подсвечники не продавались). А я купила декоративные носовые платочки, на которых в качестве памятников древнерусской архитектуры были изображены разные старинные церкви (наверное, тоже какие-нибудь тайные верующие придумали), и вышила на них гладью две большие буквы Р и Х. А внизу полукругом вышила стебельковым швом „Приход св. Макария“.

Я показала образец настоятелю храма отцу Георгию Едлинскому. Он очень испугался и, может быть, впервые на меня рассердился:

— Неужели вы не понимаете, что, если об этом узнают, меня лишат регистрации?

Разумеется, я не стала вышивать на платочках эти слова. Но рождественскую елку мы все же провели. Для детского праздника отец Георгий дал нам свою чудесную икону Рождества Христова, привезенную некогда из Иерусалима. А на следующий год детей у нас на елке прибавилось, были ребята уже не только из нашего прихода. Причем их родители принимали активное участие в подготовке праздника. Хотя устроителям подобного рода мероприятий грозил срок до трех лет».

Для установки новой, советской, елки, как правило, использовали вместо ненавистного для партийцев креста специальные подпорки. Верхушку украшала не Вифлеемская звезда, а острая буденновская пика (впоследствии ее заменила кремлевская пятиконечная звезда). Среди игрушечных зайчиков, белочек и фонариков появились красноармейцы в шлемах и длинных шинелях, матросы и летчики, трактора, танки, самолеты. В 1940 году «политически выдержанные» елки украсили шары с портретами Сталина, Ленина и Карла Маркса.

От Святок, которые помнили отцы и деды харьковских пионеров 1930-х годов, остались лишь запах мандаринов, конфеты, пение с танцами под пианино, викторины, игры и соревнования с призами.

В руках советских политиков елка оказалась довольно сильным идеологическим оружием. Благодаря ей они одержали первую крупную победу в борьбе со старым бытом: горожане стали справлять зимний праздник с елкой по-советски — в ночь на 1 января по новому стилю. А о том, что она когда-то называлась «рождественской», со временем забыли. И сейчас многие признают только новогоднюю елку и с нею же встречают Рождество, празднуемое теперь 7 января…