Сначала прозвучало слово “копи”. Его произнес журналист Иван Коваленко, добавив, что эти заброшенные шахты — место интереснейшее. У меня тут же засверкали глаза. Почему-то вспомнился знаменитый роман Хаггарда “Копи царя Соломона” — о путешествии нескольких авантюристов к таинственным шахтам в самом центре Африки. Там тоже все началось с небрежного: “Знаете, есть такое место…” По всем законам приключенческого жанра на свет должна была появиться карта. И она появилась. Позвольте: да что ж это за приключение — вот она, деревня, а возле нее — нужное место. Э, нет! Не верьте картам. Нет давным-давно ни этой деревни, ни соседних. И, как положено в любом хорошем романе, лес надежно скрыл все следы человеческих поселений. Итак, мы отправляемся к Бешуйским копям.
Гора с “сюпризом”
Прекрасное солнечное утро застало нас у шлагбаума. Он четко отсекал населенную местность от таинственной дороги, которая должна была привести нас к таинственным копям. Человек, ведающий закрытием и открытием шлагбаума записал номер машины и посомневался, проедем ли дальше — во-первых, дорога, гм… не очень; во вторых — десятка через полтора километров начнется Бахчисарайский лесной заповедник. Лесник не пропустит.
…Дорога была. Это все, что о ней можно сказать. Когда-то тут лежало добротное покрытие, по которому много и часто ездили. Теперь казалось, что его основательно и неравномерно обьели мыши — более-менее гладкие участки чередовались с ухабистыми, где дорога сбросила асфальтовую шкурку и охотно вернулась в первобытное состояние. Первые три километра наш водитель смотрел на жизнь с оптимизмом. Потом, когда нам попалась первая, идеально круглая лужа, занимающая всю дорогу, он задумался. Мы вышли, промерили лужу палочкой и затеяли дискуссию: проедем, или нет? По всему выходило, что проедем. Пригрозив, что если что — сами будем машину толкать, водитель газанул.
Цель нашего путешествия — несуществующая ныне деревенька Чаир. Была ли она здесь до того, как произошло громкое открытие, или позже “отпочковалась” от ближайшего села Коуш — мы, скорей всего, уже не узнаем. А произошло вот что: в этом месте отыскали каменный уголь. То, что Крым все-таки не обделен углем, подозревали разные исследователи. Маркшейдеры неоднократно проводили разведки — и давали неблагоприятные заключения. Но в восьмидесятых годах XIX века геолог Давыдов на северном склоне горы Бешуй, что в долине Качи, нашел каменный уголь. Более поздняя разведка показала, что месторождение имеет промышленное значение. Каменный уголь для Крыма — вещь такая же редкостная, как цветок в пустыне. То есть, теоретически он может существовать, но вероятность — ничтожная. Пласты угля означают, что много миллионов лет назад здесь был морской залив. Можно представить, какая в нем кипела жизнь: от простейших организмов до динозавров, живших в воде. А на берегу залива росли гигантские папоротники и хвойные деревья. Вот их-то стволы, падающие друг на друга, спрессовавшиеся, погребенные потом в заливе более поздними отложениями, и образовали каменный уголь. Но если бы уголь был единственным “сюпризом” горы Бешуй! Слышали ли вы что-нибудь о гагате?
Справка “КВ”: Гагат — черный, коричнево-черный, блестящий после полировки камень. Обычно используется в ювелирном деле для изготовления четок, бус, сувенирных украшений. Гагат представляет собой разновидность бурого угля, образовавшуюся за счет углефикации хвойных деревьев семейства ауриекариевых. Гагат — плотный, вязкий, легко режется ножом и хорошо шлифуется и полируется, приобретая при этом смолистый блеск. При трении иногда электризуется, с чем связано еще его одно название — черный янтарь. От большинства ювелирных камней черного цвета (мориона, меланита, шерла, обсидиана и даже стекла) его отличает низкая твердость и плотность, смолистый блеск.
Чем дальше в лес…
Мы въезжаем в сказочный лес. Такой, как любят рисовать художники, оформляющие детские книжки. Каждый лес обычно — со своим “настроением”: светлый, пронизанный солнечными лучами, с желто-коричневой подстилкой листьев; или пестрый, с чистеньким соснячком, аккуратными полянками, зарослями кустарника. Или — лес мрачноватый, когда даже изумрудный мох не кажется украшением на темных стволах.
Этот лес необычный. Вдоль дороги выстроились деревья, обросшие синевато-зеленым лишайником — точь-в-точь чопорные дамы, в кружевных платьях и накидках. И сколько глаза хватает — кружевное цветное изобилие. Дубы и грабы перемежаются с “принаряжеными” деревьями. Последние то совсем уступают место кустарнику и ровным стволам, то снова подступают к самой дороге. В конце концов мы останавливаемся, чтобы взглянуть на них поближе. Эти деревья посажены человеком. Уж не наткнулись ли мы на чаиры — лесные сады? Когда-то возле небольших горных деревушек было по несколько чаиров. Их хозяева навещали свои деревья, ухаживали за ними, чтобы после собрать урожай.
За очередным поворотом (с неизменной лужей), останавливаемся еще раз. Кажется, что здесь… чего-то не хватает. Большая поляна — терраска, за ней — еще одна. Я спотыкаюсь о камень. Еще несколько валяется рядом. Под террасой — опорная стенка. Ежевика стелется возле камней. Здесь когда-то жили люди. Еще сохранились следы улочки — наверное, единственной в этом селении.
До войны тут было много таких маленьких деревень. Одни исчезли сравнительно недавно — лет двадцать назад; другие не пережили войны. Были полностью уничтожены за поддержку партизан.
Один партизанский мемориал, кстати, мы уже миновали — несколько раз в год к нему приезжают родственники погибших, те, кто воевал в этих лесах. А вот памятник на могиле, что посреди светлой полянки, поставлен чуть ли не этим летом. “12 отряд, 7 бригада, Южное соединение крымских партизан. Погиб в бою Мустафаев Виждет. Коуш-каю, 1920-1944. От братьев”. Был Виждет уроженцем этой деревни, или погиб неподалеку?
Коуш — это несуществующее ныне село Шелковичное. Война стала для него страшным временем. Война разделила село на две половины. Односельчане воевали друг против друга: одни ушли к партизанам, другие — помогать фашистам. В немецких рапортах упоминаются “8 и 9 татарские боевые роты Бахчисарая и Коуша, показавшие себя отлично”. Расстрелы в соседнем поселке Чаир, который еще назывался Шахты — тоже дело рук этих “добровольцев”. Было убито 15 жителей поселка, два красноармейца, а сам поселок сожжен 4 февраля 1942 года — он открыл список уничтоженных населенных пунктов Крыма.
С другой стороны, немцы не уничтожали лояльные к новой власти селения. Жители — а население было большей частью татарское — регулярно снабжали партизан продуктами и необходимыми вещами. Один из партизанских отрядов (командир Селезнев) четыре месяца стоял в деревне.
Из донесения немецкого штаба по борьбе с партизанами при 11-й Армии:
“5.12.1941 — борьба с партизанами в районе Бешуя. Руководил подполковник Эверт, командир 24-го танкового батальона. Отара овец, принадлежащих партизанам (около 1200 голов), при помощи татарских пастухов была передана нашим войскам. Предполагается, что район очищен от партизан полностью.
9.12.1941 — операция 1-й роты 22-го противотанкового дивизиона в районе шахты Бешуйские Копи. Успехи: пять палаток, годных для жилья, были уничтожены, 3 винтовки с патронами – уничтожены. Было захвачено 60 овец. Одеяла, пальто и небольшое количество продуктов были уничтожены или забраны. На обратном пути были атакованы партизанами. Собственные потери: 2 тяжело раненых и двое легко. Среди партизан были раненые и убитые, но их партизаны унесли с собой. По сообщениям жителей Коуш и Бешуйские копи, в 3 км, с обеих сторон от населенных пунктов, находятся укрытия для партизан и склады продовольствия”.
Скорей всего, и сами шахты служили партизанам укрытиями.
Врангель и шахта
О цели своего путешествия (заговорились — об исчезнувших селах, войне и партизанах), мы вспоминаем, добравшись до очередного шлагбаума. Дальше машине хода нет: во-первых, не проехать; во-вторых — постороннему транспорту в заповеднике разьежать не полагается. Это мы добрались до Шелковичного, бывшего села Коуш. Теперь тут живет всего несколько человек — лесники и их семьи.
О-о, надо же… — взглянул лесник на журналистские удостоверения, — Как по мне, то лучше б никто об этой шахте не писал. Вот сделаете такую рекламу: мол, тут, в угольных копях, гагат есть — и полезет народ сюда. И так тут всякие подозрительные личности шатаются — чтоб их…
Мы нерешительно заметили, что если следовать этой логике, то писать вообще не надо ни о памятниках археологии (их грабят вовсю); ни о природных обьектах (приедут — намусорят)… Лесник такую точку зрения поддержал. Меньше люди знают — спокойнее живут. А потом добавил:
Ну, если хотите, отправляйтесь во-он по той дороге. Пешочком. Тут километра четыре. Я ж вижу, что вы вроде народ порядочный, никакой шкоды не сделаете…
Мы пообещали шкоды не делать, сбегать быстро: одна нога здесь, другая — за четыре километра отсюда.
…Судя по всему, гагат в этих местах стали добывать раньше, чем началась промышленная разработка угля. Шустрый и предприимчивый народ уже рылся на месте будущей шахты в поисках крупных кусков “черного янтаря”. Лесники порой ловили таких “добытчиков”, отбирая камни. К 1893 году, например в Симферпольском лесничестве накопилось тринадцать ящиков первосортного гагата. Один ящик даже уехал на Всемирную выставку в Чикаго — в составе коллекции “южных минеральных богатств России”. Остальные собирались продавать как поделочное сырье, а продали, или нет — неизвестно.
Самыми оживленным временем угольной шахты стал период Гражданской войны. За два (1920-21) было добыто 161706 пудов угля. Не очень высокого качества, но лучше, чем ничего. Бешуйскими копями очень интересовался Врангель, поскольку “разработка их сильно облегчала нужду в угле”. Даже стали тянуть железнодорожную ветку от копий до станции Сюрень (теперь Сирень). Несколько раз то “красные”, то “зеленые” делали налеты на Бешуйские копи. В конце концов одному из отрядов удалось взорвать шахту.
“Беженцы из Ялты сообщают:
Усилившиеся за последнее время набеги зеленых на Ялту происходят довольно часто. Недавно ими расхищен арсенал в гостинице “Россия” и захвачена тюрьма в городе Шеломе, из которой освобождены были все “политические”. По ночам окрестные горы у Эриклика (над Ливадией), как бы иллюминированы огнями зеленых отрядов. Бешуйские угольные копи разрушены. Красное командование лишено, однако возможности уловить зеленых. На перевалах Алушты сожжены в автомобилях 3 комиссара.”
(“Последние Новости” Париж 11 июня 1921 год)”
Черный камешек гагат
Дорога может быть настоящим удовольствием — если она пролегает по таким местам. Под ногами шуршат листья, солнце блестит в лужах, подернутых корочками льда. Вдруг… Мы моргаем и смотрим друг на друга. Автобусная остановка. Посреди леса. С проржавевшей дощечкой, где указано время отправления.
Ну что, автобус подождем?
Нам пришлось бы ждать долго. Последний автобус по расписанию проезжал здесь лет двадцать назад. К Шелковичному, и дальше — к противотуберкулезному санаторию “Крымский”. Санаторий был упразднен в 1984, когда стал организовываться заповедник. Жители сел, попавших в заповедную зону, перебрались в другие места. Трудно удержаться, чтоб не свернуть к развалинам, белеющим в нескольких десятках метров отсюда. Асфальт. Руины беседок, корпусов, обвитые вездесущей ежевикой…
…Под ногами хруст, как будто листья торопятся нам что-то рассказать. По краешку лужи — отпечатки копытец. Да здесь же наверняка полно кабанов! Самое кабанье место: корма им тут вдоволь. Начинаем припоминать все, что известно о регламенте встреч человека с кабаном. Вроде бы надо стоять, не двигаясь. Или — лезть на дерево повыше? Или — покричать и похлопать в ладоши? Впрочем, мы надеемся, что шуму производим достаточно — чтоб даже самый безрассудный кабан поторопился спрятаться.
Впереди вырастает горб горы Бешуй. Слева — удивительные скалы, похожие на кусок небрежно отломанной халвы: слоистые бока с неровными выступами.
…Склон весь черный. За столько лет природа загладила следы человека. Склоны вокруг — угольные отвалы. Я поднимаю кусочек каменного угля — слоистый черный камешек. Крымская редкость. А Иван нагибается поближе к земле: “Вот и гагат!” Через несколько минут я уже сама отличаю кусочки гагата от обломков угля: гагат притягивает взгляд жирноватым, смолистым блеском. Излом у него мягкий, сглаженный. Кажется, что держишь в руке кусочек смолы. А постучишь обломками — камень.
Гагат. Самый дешевый из поделочных камней. Изделие из гагата ценно не камнем, а работой мастера. Делали из гагата мундштуки, трубки, пуговицы, четки, крестики. Из больших кусков (а у Бешуя добывали обломки гагата до 70 сантиметров в длину) — резали скульптуры. Наши предки верили, что гагат излечивает от несчастной любви, оберегает от темных сил, раскрывает тайны о прошлых жизнях, рассеивает страхи, смягчает боль разлуки. В начале прошлого века была в Симферополе мастерская, вырабатывавшая изделия из крымского мрамора и гагата.
Лет тридцать назад еще был виден вход в шахту. Заходить туда не решался никто — за много лет деревянные опоры и крепления прогнили и обветшали вконец. Теперь о ее существовании напоминают лишь угольные отвалы с обломками гагата. Мы нашли место, где был вход — там сохранились остатки проржавевших лебедок, а заплывший провал говорил, что здесь когда-то был вход в недра горы.
Может быть, где-то сохранились и другие входы в шахту, мы не стали их искать. Еще лет двадцать-тридцать — и не останется и этих следов.
