31 марта 1904 г. в 9.34 утра Василий Верещагин сделал свой последний набросок в блокноте. Вокруг кричали люди, трещали языки пламени, кипело Жёлтое море — броненосец «Петропавловск» подорвался на мине и шёл ко дну. Вдалеке виднелся Порт-Артур.
Но почему художник оказался в центре военных действий?
— Война как магнит тянула его, — рассказывает Любовь Маликова, зав. череповецким Домом-музеем Верещагиных. — Верещагин закончил морской кадетский корпус, но потом решил стать художником. На этой почве у него произошёл конфликт с царской семьёй. Верещагина как лучшего кадета представили великому князю Константину Николаевичу. Тому Верещагин понравился: парень высокий, статный. «Проси чего хочешь», — обратился он к нему. Отличник и попросил — рапорт об отставке. Все были в гневе: как так — лучший ученик, за казённый кошт получивший фундаментальное образование, уходит?!
Но Вася уже тогда был человеком самодостаточным. Несмотря на все преграды (родители лишили его наследства), он поступил в Академию художеств. Руководство выбило для Верещагина малюсенькую стипендию, чтобы он не умер с голоду. Но и академию Василий бросил. Ему неинтересно было рисовать римских императоров, да и преподаватель всегда наставлял: «Надо рисовать жизнь!» Вот он и ушёл — жизнь рисовать. Через кого-то Верещагин узнал, что только что назначенный генерал-губернатором Туркестана Кауфман набирает в штат художников — тогда военным специалистам нужны были ситуационные рисунки, отображавшие действие «в режиме реального времени». Верещагина, конечно же, приняли.
Василий Васильевич тогда не представлял, куда шёл, — войны он никогда не видел. Кауфман и Верещагин прибыли в Самарканд. Оттуда Кауфман поехал добивать войско эмира, оставив в гарнизоне 500 солдат, из них половина — раненые. Верещагин как художник изучал местную архитектуру, зарисовывал мечети, а как военный… почувствовал запах восстания. И оно началось: две сотни российских солдат защищали крепость от 20-тысячного вооружённого до зубов войска. Гарнизон приготовился умирать. И тут рисовальщик Верещагин взял командование на себя. Крепость отбили. Когда Кауфман вернулся в Самарканд, солдаты признались: «Если бы не Василий Васильевич, нас бы здесь уже не было». Генерал так расчувствовался, что отдал Верещагину свой Георгиевский крест. Это была единственная награда, которую тот принял и носил.
— От всех прочих наград Верещагин отказывался, а военные вообще не признавал: он увидел, что война — это бессмысленное убийство, утверждая: «Какую бы войну кто бы ни развязывал, она в любом случае — тупое желание владеть миром и его ресурсами», — продолжает Любовь Маликова. — Выставки его картин объездили весь мир. Верещагин был даже выдвинут на Нобелевскую премию мира, но «Нобеля» ему не дали: по Европе ходили слухи, что Верещагин шпионит в пользу России. Мы не можем этого опровергнуть. Такое вероятно — ведь даже Пушкин, отправляясь на Кавказ, имел задание от дипломатического департамента. А Верещагин очень хорошо разбирался в мировой политике. Когда он первый раз в 1903 г. приехал в Японию, то, заметив за собой слежку, тут же вернулся в Россию и счёл нужным предупредить наше правительство, что возможна война.
Верещагин помогал власти и в то же время конфликтовал с ней. От его картин посетители были в шоке — они никогда не видели таких правдивых работ о войне. Все привыкли к воспеванию славы русского оружия, а на его картинах были смерть, кровь, отчаяние. Некоторые даже стали упрекать Верещагина в том, что он порочит русскую армию. На выставку его туркестанской серии в сопровождении генерала Кауфмана пришёл будущий царь Александр III. От полотна «Забытый», на котором изображён павший на поле боя русский солдат, он пришёл в ярость. Тогда считалось, что не похоронить солдата — позор для главнокомандующего. Из-за этого теряли звания, награды. Если бы Верещагин назвал картину «На поле боя», ничего бы не произошло. Но он назвал её «Забытый». Александр III спросил у Кауфмана: «Это что, возможно?» И тот, спасая положение, ответил: «Это художественный вымысел Верещагина». Верещагин очень уважал Кауфмана и промолчал. А вечером эту работу сжёг, таким образом выразив свой протест…
Вообще вся мировая общественность тогда в литературе обсуждала Льва Толстого, а в живописи — Василия Верещагина. В Америке ему предлагали почётное гражданство и мечтали, что он станет родоначальником американской школы живописи. Со своей первой женой Верещагин предпринял восхождение в Гималаи. Они тогда поднялись очень высоко безо всякого оборудования, сопровождающие отстали, и молодой паре пришлось устраивать холодную ночёвку, они чуть не погибли. Англичане, кстати, очень испугались этого верещагинского путешествия. Они считали, что он как разведчик зарисовывает военные тропы. В газетах тогда писали, что Верещагин кистью прокладывает дорогу русских штыкам.
В быту Верещагин был тяжёлым человеком. Всё в доме было подчинено его расписанию. В 5-6 часов утра художник уже был в мастерской. Заходить туда никому не разрешалось — в приоткрытую дверь просовывали поднос с завтраком. Если тарелки звякали, он тут же срывался. У него была фантастическая работоспособность. Сплетничали, что у Верещагина в подвалах сидят рабы и рисуют за него.
Он был идеалистом и в жизни, и в работе. Не врал сам и других за это критиковал. О картине Иванова «Явление Христа народу» Верещагин пишет: «Как можно писать Палестину, сидя в Италии, не видя этого солнца, отражения от земли этого марева? Все мы знаем, что Иоанн Креститель не мылся, не стригся, не чесал бороды 30 лет. А мы видим красавца с умытыми кудрями, с аристократическими пальчиками…»
За излишнюю реалистичность, за то, что Верещагин изображал Иисуса Христа как исторического персонажа, наша Церковь запретила к ввозу в Россию серию его евангельских работ. А архиепископ Венский проклял художника и запретил жителям Вены ходить на его выставку. Но это только разожгло интерес. Когда Верещагин показывал эти картины в Америке, импресарио составил документы таким образом, что вся серия стала принадлежать ему. Недавно одна из картин — «Стена плача» — была продана на аукционе.
Но от судьбы не уйти даже таланту. На том броненосце должен был плыть художник Метелица. Он заболел. И Макаров, старый приятель по кадетскому корпусу, позвал в поход Верещагина. Выйдя утром на рейд, они столкнулись с армадой адмирала Тога. Макаров решил не принимать бой, развернулся в отступление и… подорвался на мине. За 2 минуты корабль ушёл на дно.
Останков художника нет, памятника на месте его гибели — тоже. По злой иронии судьбы могилы всех родственников Верещагина тоже исчезли под водой Рыбинского водохранилища, когда была принята программа затопления земель.
Валентина Оберемко. АиФ
