Легенда о Германском Октябре и реальная история 1923 года
Введение
В 1923 году условия для победоносной пролетарской революции были абсолютно готовы, но тогдашнее руководство КПГ во главе с Брандлером помешало этой революционной победе. На первый взгляд, эта трактовка выглядит настолько фантастической и фривольной, что кажется странным беспокоиться о ней сегодня. Но эта трактовка, известная как “октябрьская легенда”, до сих пор является официальной позицией Коммунистической партии Германии. Она вбивается молодым членам партии как догма, которую они некритически принимают на веру, не подозревая, что это – историческая легенда, придуманная КПГ ради объяснения и поддержки ошибочной тактики. Это – историческая легенда, которая помешала партии, и, таким образом, рабочему классу, отказаться от пагубного курса, и которая помешала всякой критике КПГ иметь тот эффект по степени и темпу, который она, конечно, могла бы иметь в ином случае.
По этой причине, вопросы стратегии и тактики, стоявшие перед КПГ в 1923 г., увы, остаются весьма уместны сегодня. Или, если быть точным, сегодня, когда руководство КПГ в еще более грубой форме повторяет ошибки, которым октябрьская легенда 1923 года обеспечивала идеологическое прикрытие, они уместны более чем когда-либо.
Официальной октябрьской легенде уже восемь лет. За это время она стала почти канонической. Она – один из важнейших оплотов ультралевой политики. Ультралевая легенда помогает реальной ультралевой ориентации. И, переплетаясь, теперь они взаимно поддерживают друг друга. Всякий раз, когда сталкиваются с октябрьской легендой, встречают ультралевую политику, и всякий раз, когда натыкаются на ультралевые действия, натыкаются на легенду. Как они вместе возникли и дополняют друг друга, так они вместе и рухнут. Но чем дольше легенда и ультралевая политика, вытекающая из этой последней, сохраняются, тем больше опасность, что крах революционного рабочего класса в Германии, который в 1923 г. был только легендой, станет жестокой реальностью.
После выборов в Рейхстаг 14 сентября 1930 г. “Правда” писала, что КПГ никогда не была так близка к власти, как теперь. Большего самообмана нельзя представить.Объективно в последние два года условия для победы коммунизма в Германии были необычайно благоприятны. Субъективно, однако, КПГ никогда не была так далека от возможности победы. Также как никогда еще она не была так далека – в течение столь долгого периода – от подлинно коммунистической политики, также как никогда еще она не обладала таким руководством – совершенно неподходящим во всех отношениях.
В 1923 году победа коммунистов была предотвращена, прежде всего, своевременными уступками буржуазии, и только во вторую очередь – ошибками партии и ее руководства. Но даже если КПГ не могла добиться победы сама,она могла предотвратить победу фашизма.
Это было возможно сделать на основе правильной общей политики до августа 1923 года, а после отступления в октябре – своевременного и решительного исправления собственных ошибок.
Если ультралевая политика партии продолжится далее, – а пока партия и Исполком Коминтерна переживают триумф этой линии в виде успеха на выборах 14-го сентября, перспектива того, что этого не случится, чрезвычайно мала, – путь к победе для фашизма открыт. И это означает реальное, серьезное и длительное поражение рабочего движения и партии. Тогда нужно будет создавать новую легенду, которая докажет, что исполком все делал правильно, и нужно будет искать новых “виноватых”.
Но мы полагаем, что первое предварительное условие для коммунистической партии и ее руководства, понимающего, как завоевать доверие рабочих, – отклонить всякое мифотворчество и начать действительно учиться. Пока этого изучения собственной истории не началось, партия, и с нею рабочий класс, вместо развития будут лишь непрерывно ходить по кругу, и результатом всегда будут новые и с каждым разом все большие поражения. Рабочий класс простит партии любую детскую болезнь при ее рождении. Но он не простит, если она так и останется по-младенчески и по-детски слабой. И если партия не хочет учиться, то вместо нее будет учиться классовый враг.
Сегодня руководство КПГ неверно ссылается на 1923 г. для оправдания своих грубых и опасных отклонений в национальном вопросе. В 1923 году, несмотря на индивидуальные ошибки и преувеличения, партия в целом очень хорошо понимала, как отклонять и подрывать националистическую идеологию. Сегодня мы наблюдаем противоположное явление: искажение и подрыв коммунистической идеологии националистической. Наконец, мы видим, как через 10 лет инфантильного беспорядка в профсоюзном вопросе, понятном и решаемом 10 лет назад, он вновь встал перед официальной доктриной партии, Коммунистического Интернационала и Интернационала красных профсоюзов.
В эссе о Йене Меринг приводит слова Энгельса: “Великая армия, как и любая другая великая социальная организация, никогда не бывает лучше, чем после великого поражения, когда она раскаивается и принимает епитимию за свои прошлые грехи”. Добавим, что если прошлые грехи, наоборот, постоянно повторяются и восхваляются, несмотря на все более частые неудачи и поражения, если на заблуждении, что черное есть белое, упорно настаивают, это прямиком ведет к Йене.
Любой, кто сегодня беспристрастно исследует состояние партии, ставя задачу вести рабочий класс к пролетарской революции, без сомнения, убедится, что она не являет собой образ прусской армии после Йены.
Нижеследующий доклад является текстом одной из лекций об октябре 1923 года, которые мне часто приходилось читать за последние два года. Конечно, в рамках лекции можно было развить лишь общую схему. Надеюсь, что скоро у меня будет возможность более детального изложения.
Берлин, 15 февраля 1931 г.
1. ПОЧЕМУ ПРИХОДИТСЯ ОБЪЯСНЯТЬ ПРОБЛЕМЫ 1923 года?
Почему события 1923 года, стратегия и тактика партии того времени, все еще требуют пояснения? Не для того, чтобы, прежде всего, защитить или оправдать тогдашнее руководство партии. Это была бы не очень благородная цель. Она не стоила бы того, чтобы ввязываться в долгую дискуссию. Какие руководящие качества проявляли Брандлер, Тальгеймер и другие, находившиеся в то время среди партийного руководства, – не имеет большого значения. Главная цель этого обсуждения может состоять только в том, чтобы, исследуя допущенные партией в 1923 г. ошибки, вынести для пролетарской революции реальные уроки. Часто повторяют, что мы, тогдашнее руководство партии, не желаем признавать, что были сделаны серьезные ошибки. Это абсолютно не так. Такое мнение могло возникнуть только потому, что ряд, зачастую подробных, обращений к ЦК партии, которые мы делали в 1923, 1924, 1925, 1926 годах и позже, не были доведены до внимания членов партии, и последние вынуждены были думать, что мы вообще не признаем никаких ошибок. Это не так. Но это вызывает беспокойство для выяснения,какого рода ошибки были сделаны, и какие уроки на будущее из них могут быть вынесены. Это часть вопроса. Поскольку события 1923 года касаются вопросов стратегии и тактики, – вопросовне уникальных, нокасающихся общих проблем стратегии и тактики пролетарской революции, – постольку они имеют общее значение.
Из этого следует, что мы не добьемся ясности в вопросах о коммунистическом движении в Германии до полного выяснения этих вопросов, которые касаются не только прошлого. То, что вплоть до настоящего времени проходящие дискуссии их ни формально, ни фактически не объяснили, лучше всего иллюстрируется тем фактом, что позже в Германии те уроки, которые извлекли из событий этого года, были фактически выводами Рут Фишер и Маслова – и это, т.е. ультралевая линия, почти привело к расколу партии. Первое открытое письмо, с которым к германской партии в 1925 г. обратился Исполком Коммунистического Интернационала – позорное пятно в исследовании провала ультралевой линии Рут Фишер и Маслова, ее ликвидации и прояснении, и оно упрочило легенду, сфабрикованную в 1923 году. Оно было заявлено тогда, когда названные лица не были показавшими свою несостоятельность левыми, а лишь одними из многих левых лидеров. И хотя таким образом стало возможно оторвать некоторых из худших лидеров от линии, ликвидировать некоторые из наиболее грубых методов работы, в то же время это сопровождалось новым, еще большим, сползанием к ультралевой линии.
Это повторное сползание, которое мы продолжаем видеть сегодня, является эмпирическим свидетельством, показывающим, что без подлинного разъяснения событий 1923 года, которые являются основополагающими для понимания пролетарской революции в Германии, безопасное, ясное и твердое развертывание партийной деятельности не может быть достигнуто. Нельзя относиться к ним, как к глупой истории. Не возможно достичь ясного и определенного понимания путем мелких уловок и легенд. Оно должно быть полностью обосновано.
2. В ЧЕМ СОСТОИТ ЛЕВАЯ ОКТЯБРЬСКАЯ ЛЕГЕНДА?
Теперь мы спрашиваем: в чем заключается октябрьская легенда, на которой с 1924 г. и до сих пор была построена ультралевая линия, и которая сегодня, все еще подкрепляет эту ультралевую линию и отпугивает членов партии от выслушивания наших аргументов, в то время как вопрос о событиях 1923 года поднимался неоднократно. Содержанию этой ультралевой легенды можно суммировать в нескольких словах. В центре ее – утверждениео том, что 1923 год сопоставим с 1917 годом в России, что объективные условия в Германии были столь же подготовлены, как в 1917 году в России. Тогда в России революция победила, благодаря руководству партии через ее Центральный комитет, возглавляемый Лениным. В 1923 году победы не произошло, потому что такой партии и такого руководства не существовало, потому что руководство наделало грубых ошибок, не было достаточно собрано и “упустило” революционный момент – или даже сознательно проигнорировало его. Такова левая легенда.
Кроме того тогдашнее партийное руководство обвинялось в предательстве, пренебрежении и идиотизме, которые предотвратили объективно зрелую революцию – все это в результате оппортунистического отношения. Тактика и руководство в 1923 г. были естественным и необходимым результатом оппортунистического отношения, продемонстрированного в предыдущие годы. Подчеркивалось, что сущность этого “оппортунистического отношения” выразилась в тактике единого фронта, проводимой тогдашним партийным руководством. Она была объявлена ошибочной и оппортунистической. Частично это делалось прямо, – с тех пор, как единый фронт был полностью отклонен, – но при этом заявлялось, что допустим единый фронт “снизу”, – в не зависимости от того, что это может означать, – лишь единый фронт “сверху” неприемлем как оппортунистический. Также было заявлено, что руководство партии в то время вообразило, что власть может быть завоевана вправительственной коалиции с социал-демократами. Свидетельством этого были коалиции с социал-демократами в Саксонии иТюрингии, в которые мы вошли.
Согласно левой легенде третье оппортунистическое преступление состояло в том, что мы думали, что профсоюзы могли быть завоеваны коммунистическими идеями изнутри. Весной 1924 г. левые товарищи отправились по стране, провозглашая во все концы, что лозунг завоевания профсоюзов был ошибкой. Началось это с того, что Маслов объявил на конференции в Москве в январе 1924 г., что лозунг завоевания профсоюзов должен быть отклонен и заменен призывом к разрушению профсоюзов! Практические выводы, сделанные Масловым и другими ультралевыми из их оценки оппортунизма предыдущего руководства, следующие. Прежде всего, это оставление тактики единого фронта. Это было сделано и названо “единый фронт снизу”. Под маской “единого фронта снизу” единый фронт был полностью отставлен, предполагалось, что таким образом можно сблизиться с пролетарскими организациями, профсоюзами, так же как и социал-демократическими организациями нижнего уровня. В этой концепции “единого фронта снизу” отразились попытки завоевать социал-демократических, христианских и других рабочих непосредственно к единому действию с коммунистической партией независимо от их организационной принадлежности.
Если бы это было так просто, как казалось. Но специфика проблемы коммунистической партии в Германии, да и во многих других странах, именно и состоит в решении вопроса: как, несмотря на существование в рабочем движении двух тенденций, несмотря на их фундаментальные различия, достичь объединенного действия рабочего класса? Как примирить рабочих, вовлеченных в борьбу на разных участках? Там, где в движении доминирует только одна рабочая партия, как было до войны, эта ситуация не возникает вообще. Это – специфическая проблема послевоенного периода, от которой не избавиться, игнорируя ее.
Кроме того, был сделан вывод, что должны выдвигаться только общие решения: “организация революции” – также нечто совершенно неправильно понятое. Эти ультралевые выводы очень плохо отозвались на профсоюзной работе. Я уже упомянул о предложении Маслова разрушать профсоюзы, прозвучавшем на конференции в Москве в январе 1924 года. Очень характерно, что даже такой человек как Томский, много лет возглавлявший российские профсоюзы, поначалу принял этот лозунг. Это показало, что он не имел никакого реального представления об условиях борьбы профсоюзов на Западе. Эта сырая формулировка позже была исправлена, но даже тогда оставались лазейки, позволявшие в течение достаточно долгого времени следовать в профсоюзных вопросах ультралевой линии и держать курс на создание новых отдельных профсоюзов. Формула “организации неорганизованных” обеспечивала возможность этого. Результатом было то, что влияние партии в профсоюзах, достигшее высшей точки в 1923 году, непрерывно уменьшалось и было почти разрушено.
Еще один вывод, идущий из 1923 года, – что только в 1924 г., с появлением Маслова и Рут Фишер, была начата “большевизация”. Все сделанное партией до тех пор, даже в бурные революционные 1918-1923 гг. и годы войны, также было, согласно левой легенде, более или менее оппортунизмом. Реальная большевизация началась только в 1924 году.
Далее из этого следовало, что старшие кадры партии должны были быть удалены, и партия должна была базироваться на молодых кадрах, которые не имели печального опыта, вынесенного из Союза Спартака. Эта “большевизация” привела к учреждению в партии авторитарного режима, к удушению всякого свободного обсуждения и к отсутствию какого-либо контроля над руководством со стороны рядовых членов. Считалось, что это “по-большевистски”, пока в 1925 г. открытым письмом исполком Коммунистического Интернационала не потребовал “нормализации партийной жизни” и не охарактеризовал партийный режим, введенный Фишер и Масловым (хотя и при помощи и терпимом отношении того же самого исполкома), как карикатуру на сущность и требования коммунистической партии. Все это – практические следствиялевой легенды о событиях 1923 года, политике тогдашнего руководства партии и оппортунистических грехах, которые вели к такой политике. Теперь, когда такие практические последствия показаны, можно имплицитно вывести неустойчивость теоретического основания, из которого вытекали эти последствия.
3. ПОЯВЛЕНИЕ ЛЕВОЙ ОКТЯБРЬСКОЙ ЛЕГЕНДЫ
Как возникала эта легенда? Для этого я должен указать на некоторые документы, некоторые факты, которые прольют свет на методы руководства Коммунистического Интернационала. Факты или были до сих пор неизвестны большинству товарищей или были частично забыты. Поэтому на них должно быть указано снова. Прежде всего, я должен упомянуть факт, что до декабря 1923 г., то есть много позже Октябрьского отступления, тогдашний лидер Коммунистического Интернационала Зиновьев неоднократно заявлял устно и письменно, что тактика, проводимая КПГ в 1923 г. былапо-существу правильной. Неявно это было изложено в серии статей в “Правде”, которая тогда же была издана в Германии под названием “Probleme der deutschen Revolution” и распространена повсюду в Германии. Я хочу указать на один пассаж оттуда. В нем Зиновьев говорит о тактике, избранной руководством немецкой партии в 1923 г., следующее:
“Нет ни малейшего сомнения, что германская партия, в целом, использовала тактику единого фронта с большим успехом. Правильно используя эту тактику, германская партия завоевала большинство рабочего класса – успех, о котором можно было только мечтать, да и то с трудом, два или три года назад” (стр.68).
В 1923 г. она не преуспела в завоевании большинства рабочего класса для борьбы за власть, используя единый фронт. Но это – часть правды, без предыдущего успеха, добытого при помощи тактики единого фронта, вопрос о взятия власти в 1923 г. не мог быть даже поднят. Если бы партия имела влияние только у рабочих-металлистов или в других союзах, в которых она имела его при Рут Фишер или имеет сегодня, никто бы не посмел его подымать. Только благодаря колоссальному прогрессу, которого мы добились использованием этой тактики, стало возможно поднять этот вопрос. Теперь я хочу процитировать еще одного свидетеля, который – тоже после октября – вмешался, чтобы согласиться, что тактика и стратегия тогдашнего руководства партии были в основном правильны. Этот свидетель – Герман Реммель [Hermann Remmele]. Цитата взята из заявления, сделанного Реммелем на встрече немецких товарищей с Исполнительным комитетом (Коминтерна) 11 января 1924 г. Вот, что сказал об этом Герман Реммель:
“Я хочу напомнить о том времени фашистского движения, когда не только в Штутгарте, но и в центральной Германии, и на севере, на востоке и на западе, фактически всюду в стране, несмотря на запрет, проходили демонстрации. Тогда, в течение июльских и августовских дней, в центральной Германии, в Тюрингии, мы имели ситуацию, когда рабочие полностью взяли на себя поставку продовольствия и конфисковали грузовики, направив их в сельскую местность для доставки продовольствия непосредственно от фермеров, так что ни у кого тогда не могло быть ни каких сомнений, что мы стояли на пороге больших событий.Несомненно, забастовка против Куно была пиком движения, но мое глубокое убеждение, что она также была поворотным моментом в движении. Поскольку социал-демократическая партия присоединилась к коалиции, социал-демократические рабочие все еще были заражены иллюзиями.
Со входом социал-демократов в правительство в середине августа, на самом деле, начался откат революционного потока. Когда мы дискутировали с социал-демократами, мы обнаружили, что они возлагали большие надежды на вход в правительство Гильфердинга [Hilferding]. Социал-демократы, которые, довольно спонтанно, в борьбе всегда стояли с нами плечом к плечу, которые участвовали в забастовке против Куно,в массе они были заражены новыми иллюзиями.
Конечно решение о том, что наши саксонские товарищи должны войти в правительство, было принято из-за введения в заблуждение приходящими сообщениями и информацией. Решение было принято на основе убеждения, что вооружение и мобилизация масс достигли такой степени, когда такой вещью можно было рисковать. Мы думали, что разложение врага зашло дальше, чем это фактически было… Было ли правильно готовиться к решающей битве на том этапе, на котором мы оказались? Могли ли мы вооружаться, могли ли устанавливать дату и готовиться к решающему сражению? Мы думали – нет. Мы сказали, что из-за специфической структуры Германии, ее классовых отношений и классовых сил, мы еще не находимся на этапе, на котором мы могли бы установить точную дату решающей битвы. Мы сказали, что прежде, чем мы достигнем решающей битвы, мы должны будем пройти целый период с рядом сильных вооруженных столкновений…”.
Этот пассаж можно найти в брошюре”Die Lehren der deutschen Ereigneisse”, стр.40-44. Герман Реммель сказал это в январе 1924 г., то есть непосредственно по итогам опыта 1923 г.
Сперва изменение произошло – как может быть установлено по документам – в оценке тактики германской партии исполкомомв декабре 1923 г. Только впоследствии мы оказались способны узнать точную дату и причины этого изменения. Как произошло изменение? Как случилось, что Зиновьев и исполком, которые до тех пор одобряли тактику по существу, развернули курс на 180 градусов? Контекст был следующим: 13-го декабря, если я не ошибаюсь, товарищ Радек произнес речь на большом партсобрании в Москве, в которой он, вмешиваясь в нараставшие тогда дебаты вокруг Троцкого, объявил, что если большинство российского ЦК повернет против Троцкого, то не только он, но и руководства французской и немецкой партий, являющихся главными партиями на Западе, повернутся против большинства российского ЦК. Это было 13-го декабря.
Несколько дней спустя Зиновьев послал руководству немецкой партии письмо, в котором он полностью изменил курс и открыл на него мощное наступление. Так началась всеобщая охота на ведьм в руководстве. Реальной причиной поворота была паника в руководстве российской партии, учиненная Зиновьевым, всерьез воспринявшим заявление Радека о том, что немецкое партийное руководство будет за Троцкого против российского большинства. Это было причиной поворота. Эта история не имела под собой никаких оснований ни в Германии, ни во Франции, ни в Коминтерне вообще. Это было просто результатом маневра во внутрироссийской фракционной борьбе. Мы узнали о речи Радека только намного позже. Когда на 5-м Конгрессе мы впервые услышали о реальной причине поворота в Москве, кампания по разгрому уже набрала обороты, и руки Маслова и Ко были развязаны. Спецификой всего было то, что утверждение Радека – чистая выдумка. Никто не уполномочил его говорить, что мы будем за Троцкого, если на него нападут. Когда мы впервые услышали о споре с Троцким, мы сказали, что нам нужно больше фактов о причинах спора прежде, чем мы что-то решим. Как только об этом стало что-то известно, я написал статью в “Die Internationale”, направленную против идей Троцкого. Однако в ней было наше представление даже не о подлинной, а о воображаемой внутрироссийской фракционной борьбе.
4. ПИК ОКТЯБРЬСКОЙ ЛЕГЕНДЫ
Упомянутое выше вероломное письмо Зиновьева, последовавшее за речью Радека, предопределило поворот. Факт, что Клару Цеткин и Вильгельма Пика допрашивали, где они находились во время октябрьского отступления 1923 г., было ли оно правильным, очень даже типичен. Ранее исполком всегда утверждал, что это было правильно. Теперь Зиновьев открещивался от этого. Несмотря на повторные запросы, он отказался предоставить хоть что-нибудь об этом в письменной форме. В результате ультралевой легенде дали зеленый свет. Так как не было никакого официального решения об обратном, Маслов мог утверждать, что это отступление было неправильным, было предательством и разрушило революцию. Это заключение было выведено Масловым и Рут Фишер самым грубым и наиболее безумным способом. На окружном конгрессе Рейн-Вестфалии 6 марта 1924 г. в присутствии Рут Фишер был представлено решение, которое гласило по этому пункту:
“Эта конференция объявляет, что решающее революционное сражение было исторически необходимо в октябре прошлого года. Ни предотвращение сражения, ни замена борьбы в финале так называемыми действиями арьергарда, частичными действиями или подобной деятельностью не было допустимо”.
Хладнокровно читая эти вещи, можно только задаваться вопросом: как большинство партии, как исполком могли принять такую полную ерунду. В заключении говорится, что мы были полностью не подготовлены для борьбы, решающего сражения, но, несмотря на это, в октябре нужно было предпринять решающее сражение – такое утверждение является полностью противоречивым, но все это было проглочено. В Германии это было высшей точкой легенды. В России она достигла своей высшейточки в ряде речей Троцкого. Одна из них была сделана вТифлисе. В ней он не намеревался ставить под удар большинство руководства немецкой партии, но он хотел продемонстрировать следующее – что революция в Германии в 1923 г. не победила, потому что во главе Интернационала у нас был не Ленин, а оппортунист Зиновьев. Другими словами, он хотел ударить по Зиновьеву – в то время его самому ожесточенному врагу, совместно с Каменевым и Сталиным ведшему против него борьбу. В контексте этого спора Троцкий издал “Уроки Октября”, в которых он детально описал свой взгляд сперва на российский октябрь 1917-го, а затем на немецкий октябрь 1923-го. И здесь можно найти октябрьскую легенду в ее самой тупой и, если можно так сказать, классической форме. Мы имеем в виду следующее высказывание:
“Пункт 2. Германия. Вопрос о поражении немецкого пролетариата в октябре еще более интересен. Всю вторую половину прошлого года мы видели там классическую демонстрацию факта, что самая исключительно благоприятная революционная ситуация всемирно исторического значения может быть упущена”[*].
Фактически это и было уроком. “Исключительно благоприятная революционная ситуация” была упущена из-за руководства, под которым Троцкий подразумевал, прежде всего, руководство Коминтерна.
5. НАЧАЛО ПЕРЕСМОТРА ОКТЯБРЬСКОЙ ЛЕГЕНДЫ
Но теперь, в этом пункте, и идеи и публичные заявления в официальных кругах и Германии и России подверглись изменению. Появилось стремление, в оппозицию Троцкому, показать, что его концепция российского октября 1917-го, так же как и немецкого октября 1923-го, была совсем ошибочна, и сомнительно, что объективные условия для революции в Германии в 1923 году, как утверждал толерантный Зиновьеву и находящийся в обостренных отношениях с Троцким Маслов, присутствовали в той же степени, как они имели место в России в октябре 1917-го. С этого времени начался пересмотр этой идеи в официальных кругах – левую легенду нужно было изменить. Я хочу привести здесь некоторые особенно наводящие на размышления утверждения, но ни в коем случае не единственные. Позвольте мне сперва напомнить некоторые высказывания товарища Бухарина об “Уроках Октября” в его статье в “Правде”:
“Согласно концепции товарища Троцкого, здесь ошибка состоит в упущении “классического” момента. Любой ценой нужно было начать решительную борьбу, и победа была бы наша. Здесь товарищ Троцкий делает анализ, сходный с октябрем 1917-го в России во всех отношениях. Там и здесь нужно было принимать одни и те же средства. Здесь, под давлением Ленина, действие было решительным, и мы победили. Без давления Ленина такой решительности не было бы, и следовательно подходящий момент был бы упущен. Но в этот раз повлиявшей на Октябрьскую революцию в России силы для решительной борьбы не доставало. Такова, согласно Троцкому, схема германских событий.
Но здесь же, в оценке 1924 года, перед нами схематизированное и унылое царство серой абстракции. Товарищ Троцкий описывает, как была бы написана история, если бы большинство членов российского ЦК было противниками восстания; тогда можно было бы сказать, что наши силы были слишком слабы, что враг был ужасно силен, и т.д.
Все это только на первый взгляд убедительно; да, вероятно, что историю написали бы именно так, но это никоим образом не доказывает, что силы немецкой революции в октябре были оценены неверно. Прежде всего, ошибочно, что это был “классический” момент. Социал-демократия оказалась гораздо сильнее, чем мы думали. Аналогия с русским октябрем здесь едва ли вообще уместна. В Германии на стороне революции не было никаких вооруженных солдат. Мы не могли выдвинуть требование о “мире”. Не было никакого крестьянского аграрного движения. Не было другой партии, подобной нашей. Хотя все это игнорировали, социал-демократия не пережила ее время, так что эти конкретные факты нужно было опровергнуть. Во время решающих событий ИККИ высказывался за октябрьскую линию (выделено Бухариным). Теперь, когда и объективные условия, и правое руководство не сработали, отказ “был более чем необходим”. Товарищ Троцкий, который поддерживал как раз это крыло правых оппортунистов, имевшее тенденцию капитулировать, и неоднократно боролся с левыми, предлагает “глубокий” теоретический анализ их концепций и тем наносит удар по ведущим кругам КИ.
Но совершенно недопустимо упорствовать в ошибках, подобных тем, за которые все еще цепляется сегодня товарищ Троцкий. Один из уроков (реальных уроков) немецкого октября – то, что любой подъем предполагает прежде всего огромное участие масс. Но такая работа была очень запущена. Например во время восстания в Гамбурге не было никаких советов рабочих, и наша партийная организация была неспособна вовлечь борьбу десятки тысяч забастовщиков. Советов в Германии не было нигде. Согласно концепции товарища Троцкого, было бы правильно, если бы советы были “заменены” фабричными комитетами. В действительности, фабричные комитеты не могут заменить их, поскольку они не могут объединить весь класс, включая самых отсталых и самых индифферентных, как это делают в критические моменты классовой борьбы советы”.
Вот что Бухарин писал против Троцкого в 1925 году, и, хорошо заметим, что это был тот самый Бухарин, который вместе с большинством Политбюро и большинством российского ЦК вел в то время борьбу против Троцкого. Затем в дебаты по пересмотру октябрьской легенды вмешался Куусинен, представлявший секретариат Коминтерна, следом Крупская, жена Ленина, и, наконец, Сталин. В статье, нападающей на Троцкого, Куусинен сказал: “Здесь нужно добавить, что не зависимо от того, были ли такие моменты, или их не существовало, не только Троцкий, но и Маслов, и другие товарищи, игнорировали возможную армию миллионов на стороне революции”.
Нападая на Троцкого, Крупская говорила:
“Товарищ Троцкий желает, чтобы Октябрь изучали. Но он желает, чтобы изучали роль индивидуумов и мнения в Центральном комитете. Но исследовать нужно не это, а международную ситуацию, ситуацию октябрьских дней, а так же соотношение классовых силв то время. Троцкий пропускает этот вопрос. Так он недооценивает роль крестьянства. Октябрьский период должен быть изучен помимо партийной жизни. Троцкий много пишет о партии,однако он смешивает партию с ее генеральным штабом. Отдельно от партии партийное руководство победить не могло бы.
Товарищ Троцкий или не понимает роль партии вообще, или значение единства в партии. Для него партия то же самое, что ее генеральный штаб. Сегодня товарищ Троцкий также думает, что большевизация состоит в выборе соответствующего генерального штаба. Такое упрощенно административное представление неправильно. Более правильно оценивать роль и значение масс, как это делали большевики в октябре. Троцкий забывает этот аспект вопроса.
При оценке германских событий товарищ Троцкий недооценивает пассивность масс”.
Здесь товарищ Крупская также подчеркивает, что необходимо исследовать и установить объективные обстоятельства и отношения классовых сил в октябре 1923 года, а не субъективные факторы, подчеркиваемые Троцким. Наконец, я хочу указать на некоторые замечания Сталина, которые, если не непосредственно, то, во всяком случае, близко с этим связаны, сделанные им товарищу Вильгельму Герцогу [Wilhelm Hertzog], который спросил его об условиях пролетарской революции в стране, подобной Германии. Сказанное тогда Сталиным проливает яркий свет на то, как следует правильно излагать вопрос, и на вопрос о том, каковы условия революции в Германии. Сталин сказал:
“Это обстоятельство – не единственное благоприятное условие немецкой революции. Чтобы произошла победа революции, коммунистическая партия должна представить абсолютное большинство рабочего класса, и она должна быть решающей силой в пределах рабочего класса. Социал-демократия должна быть безоговорочно разбита и сметена,сведена к незначительному меньшинству рабочего класса. Без этого диктатура пролетариата невозможна. Чтобы победить, в рабочих нужно вдохнуть решимость, и массы рабочего класса должны возглавлятьсяпартией, которая обладает их бесспорным доверием. Когда в пределах рабочего класса существуют две конкурирующие партии равной силы, тогда даже при необычно благоприятных условиях постоянная твердая победа невозможна. Ленин, особенно в период перед Октябрьской революцией, настаивал на этом приоритете как самом существенном предварительном условии для победы пролетариата“.
Сталин говорит здесь, что длительная твердая победа коммунистической партии и пролетарской революции возможна только тогда, когда социал-демократическая партия уже уменьшена до незначительного меньшинства, и большая массарабочихсплоченно следует за коммунистическим руководством. Если задать вопрос, была ли социал-демократическая партия уменьшена до незначительного меньшинства в 1923 году, то отвечать придется отрицательно. Это был абсолютно не тот случай.
С пересмотром левой октябрьской легенды, процесс был начат, но не закончен, и поэтому нам следует обратиться непосредственно к вопросам, изложеннымтоварищем Крупской: вопросу об объективных классовых силах, каковы были соотношения сил и влияния КПГ и СДПГ, и какие реальные факторы повлияли на события.
КЛАССОВЫЕ СИЛЫ В РОССИИ В 1917 г. В СРАВНЕНИИ С ГЕРМАНИЕЙ В 1923 г.
Прежде всего, мы должны исследовать контуры вопроса о том, сравнима ли объективная ситуация в Германии 1923 года и в России 1917 года, насколько сложились условия для революции. Если главные составляющие ситуации в России 1917 года сопоставить с аналогичными в Германии 1923 года, то обнаружатсяфундаментальные различия. Каковы были главные факторы, способствовавшие Октябрьской революции 1917 года?
Во-первых, военный вопрос. Огромная масса рабочих и крестьян хотела мира и окончания империалистической войны. Кроме большевиков, не было другой партии, готовой подписать мир, остановить империалистическую войну и разорвать союз с Антантой. Вскоре стало ясно, что большевики – единственные за мир. Это было для них огромным фактором роста. Миллионы ждали мира и поддержали большевиков, поскольку оказалось, что кроме них не было другой политической силы, желающей отстаивать это требование.
Во-вторых, вопрос земельной реформы. Крестьяне хотели получить помещичьи земли. В течение многих лет социал-революционеры обещали крестьянам землю. Но когда крестьяне, не дожидаясь Учредительного собрания, стали прогонять помещиков, захватывать землю и обрабатывать ее, все от них отвернулись. Керенский посылал военные экспедиции для возврата земли. Большевики единственные представляли точку зрения крестьян и, заявив правильность немедленного захвата земли, поддержали крестьян в их действиях. Крестьяне, составляющие подавляющее большинство русского народа, увидели, что их интересы здесь представляют большевики. Тогда это касалось и рабочих. В 1917 году Россия столкнулась с прекращением поставок продовольствия в города. Фабрики закрывались, чтобы попытаться подорвать власть рабочих советов. В связи с такой ситуацией, не по каким-то теоретическим соображениям, а по необходимости, среди российских рабочих распространились идеи о том, что хорошо бы вновь запустить фабрики и снабжать их сырьем. Развивалась идея “рабочего контроля над производством”. Борьба вокруг этого логически развилась в идею, что фабрики у предпринимателей нужно конфисковать. Но требование конфискации капиталистических предпринимателей было выдвинуто только большевиками.
Национальный вопрос был еще одной движущей силой революции. Здесь также большевики были одиноки в представлении идеи полного национального самоопределения, включая отделение от великороссов. Все другие партии, предварительно поддерживавшие идею национального освобождения, когда подошло время для ее реализации и, например, финны захотели быть независимыми, отказались от нее. Только большевики были последовательны в этом вопросе. Не мало значило и то обстоятельство, что армия в России в то время состояла из призывников, в подавляющем большинстве крестьян и рабочих, которые хотели земли, помещичьей земли, и мира, и решающее большинство которых сплотилось вокруг большевиков. Итак, вопрос о власти пролетарской революции в России решался просто, так как решающие военные силы в Петрограде, Москве и других центрах перешли к большевикам.
Проблема вооружения рабочих, с которой мы столкнулись в 1923 году и с которой снова сталкиваемся сегодня, на самом деле вообще в 1917 году не существовала. Ключевые полки в Петрограде перешли к большевикам. Вооруженная борьба там была очень небольшой. В Москве она была более жесткой. В конечном итоге, факт, что ключевые военные силы, значительное большинство владевших оружием, поддерживали большевиков, подразумевал, что победа Октябрьской революции была очень легка. Ленин не уставал подчеркивать, насколько легкой была та победа. Он неоднократно подчеркивал, что революция триумфально шествовала по всей стране, что за несколько недель и месяцев она охватила все, как только значительное большинство народа ее поддержало. Это стало особенно очевидно, когда появилась организация и поддержка контрреволюционных сил со стороны иностранных держав.
Если мы подробно исследуем движущие силы немецкой революции 1923 года, то получим весьма отличную картину. Первый вопрос, военный, позволил большевикам проявить себя в 1917 году как партии мира – партии, на которую массы возложили надежды, что она даст им мир. Но что мы видим в 1923 году? Никакой кровавой войны, как в 1917-м, не было. Рурская война была лишь симуляцией войны. Великобритания и Франция были вооружены, но Германия ограничилась пассивным сопротивлением. Все же Рурская война угнетала население, которое от нее устало, и это сыграло существенную роль в развитии сил, которые были призваны положить конец этой борьбе. Но только это были не мы, а буржуазия, предвидевшая растущую опасность в продолжении этой борьбы и, после достижения понимания с французскими капиталистами, ее прекратившая. Далее, вопрос о международной ситуации в 1917 году по сравнению с 1923 годом. В России в 1917 году революционные силы могли развиваться, не будучи под контролем внешних сил – таких как германский империализм. Центральные державы видели, что большевистская революция помогает их целям. Антанта не могла вмешаться. В Германии в 1923 году ситуация была совсем другая. Прежде всего, и Великобритания, иСША в это время имели прямой и косвенный интерес в поддержке немецкой буржуазии против приближающейся революции. Великобритания хотела противопоставить Франции сильную буржуазную Германию. США были заинтересованы в ее поддержке, чтобы таким образом возвратить деньги, которые они там инвестировали. Более того, США боялись, что победоносная революция в Германии осенью 1923 года представит серьезную опасность для всего европейского буржуазного общества. Так что США и Великобритания вмешались, чтобы помочь немецкой буржуазии против пролетарской революции.
Позже я изложу более подробно факты, которые здесь важны. Самым важным экономическим двигателем революции была инфляция, обесценивание денег. Она создавала условия, все более и более раздражавшие население. Но в Германии этот экономический кризис был решен самой буржуазией и закончился вместе со стабилизацией валюты. Это привело к ослаблению революционных сил, расколов ряды рабочего класса на тех, кто хотел начать борьбу за власть и тех, кто хотел при помощи нескольких небольших корректировок облегчить существующую ситуацию и был склонен отказаться от борьбы за власть. В результате спада напряженности по поводу инфляции и Рурской войны рабочий класс был расколот, и коммунистическая партия не преуспела в получении большинства рабочего класса, как это сделали большевики в России в течение 1917 года.
Теперь вопрос о вооруженных силах. Здесь также совершенно очевидно отличие России 1917 года от Германии 1923 года. У нас в Германии не было всеобщей воинской повинности, и рейхсвер, не только по своим размерам, но и, прежде всего, по своему классовому составу был сложен совсем по-другому. В России подавляющая часть армии состояла из крестьян, тогда как рядовой состав рейхсвера состоял из социально отсталых элементов, а руководство – из отпетых реакционеров и контрреволюционеров. Никоим образом нельзя сказать, что рейхсвер отражал действительный классовый состав в стране. Рейхсвер – классовая армия в реакционном смысле. Как повел себя рейхсвер в 1923 году? Он остался непоколебим и полностью подконтролен своему командованию. Мы, правда, получали ряд сообщений о некоторых симптомах потери доверия, существовавших в рейхсвере, и даже сегодня многие товарищи все еще основывают свои предположения о том, что могло бы случиться, на этих сообщениях. Но позже мы узнали, что эти сообщения были преднамеренно пропущены к нам руководством рейхсвера, чтобы ввести нас в заблуждение.
Естественно, крестьянские массы здесь не играли численно ту же самую роль, какую они играли в России в 1917 году и все еще продолжают играть сегодня. Это было очень тесно связано с инфляцией и ее эффектом на крестьянство или его большую часть. Инфляция затронула крестьян таким образом, что большинство из них, благодаря ей, оказалось более обеспечено. Они использовали инфляцию, чтобы избавиться от своих долговых закладов, которые были ею уменьшены до смехотворно низких сумм. Вторым фактором, благоприятным для крестьян во время инфляции, было гораздо большее падение цен на промышленные изделия, чем на сельхозпродукты. Эти ножницы цен были выгодны крестьянам. Они никак не могли способствовать радикализации крестьянской массы в Германии в 1923 году. Она заволновалась в июле и августе, когда инфляция достигла такого масштаба, что прекратились поставки продовольствия в город, но снова стала вполне счастлива, как только была запущена валютная стабилизация.
Таким образом, если исследовать решающие события, продвигавшие революцию в России 1917-го и в Германии 1923-го, обнаружится полное различие двух ситуаций; ни один из решающих факторов, приведших в России к поддержке нас большинством населения, в Германии представлен не был.
РЕАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ 1923 года
1. ЭФФЕКТ ОККУПАЦИИ РУРА
После этого общего краткого обзора движущих сил революции в России 1917-го и событий в Германии 1923-го, я перехожу к краткому описанию главных событий 1923 года. Это тем более необходимо, так как в любом случае в течение всего обсуждения, никто в партии не позаботился, чтобы объяснить объективный ход событий и экономических условий в 1923 году, и с тех пор никто также не возвращался к этим темам.
Сначала нужно задать вопрос об эффекте от оккупации Рура и инфляции до августа. Эффект был очень отличен для занятых и незанятых областей. Германия была раздроблена в две части с противоположными политическими и экономическими условиями. В оккупированной области вся тяжелая промышленность была инертна из-за пассивного сопротивления. Но это было весьма экстраординарным состоянием дел. Рабочие забастовали, но с согласия своих немецких предпринимателей. Их хвалили, как патриотов, за закрытие шахт, остановку выплавки стали и так далее. Но это не все – им оплачивали время забастовки. Едва ли эта ситуация способствовала революционному сознанию – бастовать и при этом оплачиваться буржуазией и даже служить ей примером патриотизма!
Ситуация в остальной части Германии была такова, что рост инфляции приводил к усилению давления на заработную плату. Реальная заработная плата упала, но, как можно заметить по современным данным, безработица до августа 1923 года была в среднем ниже нормального довоенного уровня. Неоккупированная Германия переживала резкий взлет производства, вызванный экспортной премией, обеспечиваемой инфляцией. Этот рост производства сделал возможным оптовый импорт британского угля взамен рурской продукции. Германия экспортировала при демпинге цен. Не хочется вдаваться в подробности, но за то, что для очень многих товаров сложились благоприятные условия, говорит тот факт, что экспорт в 1923 году по сравнению с 1922 годом вырос. В то время произошло огромное накопление капитала. Заработная плата упала ниже стоимости рабочей силы. Сокращение реальной заработной платы, превращение ее в “нормальную” заработную плату, ежедневно увеличивало бедность и нужду рабочего класса.
Вплоть до июля-августа крестьянство было заинтересовано в инфляции, делая на ней блестящий бизнес, избавляясь от долгов и приобретая оборудование и долгосрочные товары. Более или менее исчезали в инфляции налоги. Помимо рабочего класса, разве что городская мелкая буржуазия находилась в этот период под большим давлением и терпела колоссальные лишения. Это наиболее важные объективные факторы.
2. ПОВЕДЕНИЕ ПАРТИИ ДО ЗАБАСТОВКИ ПРОТИВ КУНО
Что делала партия? В этой ситуации она выдвинула ряд частичных лозунгов и частичных требований. В частности, лозунг перенесения бремени борьбы за Рур на буржуазию, конфискации материальных активов, контроля над производством, создания комитетов контроля за ценами на товары, которые также встречались, лозунг рабочих сотен (отрядов самообороны) и, как объединяющий, лозунг рабочего правительства, которое базируясь на его собственных классовых органах, выполнит требования рабочих.
Для неоккупированной области партия выпустила программу из десяти пунктов, включающую распределение рурского угля, шестичасовой рабочий день, повышение стоимости прожиточного минимума и принудительную ссуду от буржуазии. Из этих лозунгов, только один – сотен самообороны – действительно осуществлялся в Руре. Он был настолько успешен, что сотни росли с большой скоростью. Партия стремилась к борьбе за власть. И она верно подготавливалаее через частичные лозунги, переходные лозунги и частичную борьбу, соответствовавшую ситуации. Она избегала авантюр на манер предложения левых захватить предприятия в Руре перед лицом французских штыков.
Так развивались события перед забастовкой против Куно. Это была высшая точка массового движения в 1923 году. В то время у партии была иллюзия, что это она инициировала и провела забастовку против Куно. Если же исследовать вопрос, то можно заметить, что главной причиной здесь было нарушение поставок продовольствия, вызванное ускорением инфляции.
Насколько не готов был рабочий класс немедленно начинать борьбу за власть в ходе забастовки против Куно, показывает факт, что немногих половинчатых мер было достаточно, чтобы прекратить забастовку и застопорить движение. Результатом забастовки против Куно было создание большой коалиции с вхождением СДПГ в правительство. И, как правильно сказал в январе 1924 года Реммель, вход СДПГ в правительство пробудил среди рабочих новые иллюзии. Они усиливались рядом мер, облегчавшим непосредственные нужды рабочих. Первоочередные поставки продовольствия были обеспечены. Производилась поставка жиров. Одной из ключевых предпринятых мер было введение золотого курса заработной платы.
3. СПЕКУЛЯТИВНЫЙ ПЛАН ДЕЙСТВИЙ КОМИНТЕРНА
Теперь я перехожу к Коминтерну и к оценке его вмешательства. Тогдашнее руководство германской партии было обвинено в полном непонимании революционных возможностей, связанных с оккупацией Рура. С самого начала оно не рассматривало захват власти, как “не развернутый вопрос о власти”, как сказала Рут Фишер. Конечно, в январе мы уже довольно ясно видели возможность революционного развития в результате рурской оккупации, но не исключали также и другой возможности, а именно, что она могла кончиться компромиссом между немецкими и французскими капиталистами, который фактически и имел место. Это отмечалось в “Rote Fahne”, особенно Радеком.
Очень интересно вспомнить позицию исполкома, потому что она никак не согласуется с истинностью утверждения сторонников легенды. Ни в январе, ни даже в июне никто не думал о революционной борьбе за власть. В июне была пленарная сессия Исполкома. Не шло никакой речи о надвигающейся революционной борьбе в Германии. В центре внимания сессии был вопрос об англо-российской напряженности, в связи с чем Радек докладывал по вопросу о растущей опасности войны между советской Россией и Великобританией. Зиновьев, председатель Коммунистического Интернационала, сделал сообщение по вопросу о тактике объединенного фронта. Но даже он не рассматривал борьбу за власть как стоящую непосредственно на повестке дня. В июне 1923 тогда Коминтерн все еще видел ситуацию таким образом.
Руководство российской партии и Коминтерна впервые узнало о проблеме измашинописной копии обращения от 11-го июля к Антифашистскому дню и кампании КПГ за Антифашистский день 29-го июля, когда через немецкую буржуазную прессу был развернут призыв к диктатуре, и когда руководство германской партии подняло вопрос о вооружении рабочих. Исполком впервые узнал о постановке вопроса о вооруженной борьбе партией, и таким образом рабочим классом. И он сразу вызвал оживление. В чем это выразилось? Была созвана конференция, в которой наряду с Исполкомом участвовали ведущие товарищи отсюда. Большинство российских товарищей было далеко, когда созывалась конференция. Брандлер и другие прибыли в Москву уже к концу августа. Много времени заняли подготовка переговоров и их проведение. Семь недель в Москве были потрачены на проектирование плана революционных действий, в то время как события в Германии развивались, опережая долгие переговоры.
Характерным для плана действий было то, что он не проектировался на основе уже существующих фактов, но был спроектирован за недели и месяцы заранее на основе гипотезы о событиях, которые должны или могли бы произойти в Германии в течение четырех-восьми недель. В России, когда большевики добились большинства в Ленинграде, когда они были уже уверены в вооруженных силах там, когда Керенский был свергнут, когда ситуация была готова, только тогда была установлена дата для восстания в 1917 году. План действий на октябрь 1923 года базировался не на подобных фактах, а на гипотезе, что события в Германии начиная с августа возьмут тот же самый курс, как это было в России с августа по октябрь, то есть тем временем партия привлечет к себе большинство населения, рабочие достаточно вооружатся, а враг станет бессильным и подорванным. В России план восстания был принят на основе реальных допущений, но не за недели, как говорит Троцкий, а за несколько дней ранее. Но в Германии он был принят за месяцы ранее. Это – решающая вещь. Схему Октября 1917 года перенесли на Германию без сопутствующих фактов – чисто гипотетически!
Нужно упомянуть еще несколько связанных с этим вещей. Вход в саксонское правительство не был ошибкой Брандлера, а был результатом решения, принятогопротив оппозиции Брандлера. Брандлер выступал против него, аргументируя тем, что предварительные условия для этого еще не представлены среди рабочих. Сперва следовало побеспокоиться о выдвижении предварительных условий, на которых входить в правительство. Он просил о некоторой задержке, чтобы выяснить эти предварительные условия на фабриках. На это ему был дан ответ: если вы верите в революцию, то вы должны выполнять это. Они обратились к его дисциплине. Кроме того, был поднят вопрос о том, смогут ли фабричные советы обеспечить основу для органов власти пролетарской революции. В Москве было решено, что ими можно было бы заменить политические советы рабочих. Ошибочное решение было принято. План действий, после многих недель обсуждения, был теперь завершен.
4. ВМЕШАТЕЛЬСТВО БУРЖУАЗИИ МЕНЯЕТ СИТУАЦИЮ
К сожалению, не только мы, революционная партия, планировали действия, но и враг тоже. Не только это играло роль. Кроме того, ситуация была такова, что, после того как план действия был завершен, и товарищи возвратились, чтобы его выполнять,гипотетическая ситуация, на которой был построен план, полностью измениласьи фактически превратилась в свою противоположность. Буржуазия захватила инициативу. Базис, на котором был построен план действия, оказалось, был воздушным замком. Буржуазия знала, что ей не стоит активно вмешиваться, идя на уступки рабочим и компромиссы с французским капитализмом, пока ей не угрожала реальная опасность революции. Но ситуация не позволяла ей оставаться пассивной, и в самое короткое время она сделала необходимые уступки. Она спешно прервала пассивное сопротивление и прекратила рурскую борьбу. На передний план выдвинулся Стресеманн, чтобы начать череду дипломатических переговоров. Социал-демократия, особенно ее левое крыло, убеждала положить конец пассивному сопротивлению. После забастовки против Куно буржуазия, возглавляемая Стресеманном, вскоре привела к завершению Рурскую борьбу. Ниже наиболее важные даты:
23-го августа – Стресеманн сделал речь, в которой он предложил Франции компромисс.
2-го сентября – речь в Штутгарте.
6-го сентября – речь для представителей иностранной прессы.
11-го сентября – начались переговоры с Францией.
24-го сентября – немецкое правительство приняло официальные инструкции о прекращении пассивного сопротивления.
25-го сентября – эти инструкции были опубликованы.
26-го сентября – обращение рейхспрезидента и правительства, в котором было сделано публичное требование прекратить пассивное сопротивление.
За несколько недель буржуазия оказалась способна повернуть к окончанию рурской борьбы, перейдя таким образом к политике мира, и пойти на компромисс с французскими капиталистами. С этим было связано обуздание фашистов. Теперь, после использования их для саботажа нападения на Рейнскую область, для “черного рейхсвера”, как это тогда называли, они были изгнаны. Прекращение рурской борьбы было первым изменением политики. Вторым изменением, предпринятым буржуазией после забастовки против Куно, была остановка инфляции и начало стабилизации. Этот поворот начался с введения бухгалтерского учета в золоте, поначалу, в оптовой торговле; это было достигнуто уже в большей части промышленности.
В начале сентября расчеты в золоте уже стали обычными в промышленности и торговле и даже проникали в розничную торговлю. Если буржуазия начиная с августа снижала инфляцию, то это было не только из-за опасения революции, но и потому также, что с определенного момента эффект от инфляции сменился на противоположный. Пройдя некоторую точку, инфляция действовала дальше не как экспортный стимул, а наоборот. Буржуазия весьма хладнокровно использовала инфляционную конъюнктуру до самого конца. Она зашла так далеко, насколько это было возможно, и ее стали останавливать лишь постольку, поскольку инфляционная конъюнктура начала превращаться в кризис инфляции.
Второй акт после введения бухгалтерского учета в золоте был введением золотой заработной платы, фиксированной стоимости заработной платы. С июня соглашения по фиксированной стоимости заработной плате и выплате заработной платы 2-3 раза в неделю были уже достигнуты. Конечно, это не была реальная фиксированная стоимость заработной платы, но это означало облегчение обесценивания реальной зарплаты.
14 августа Стресеманн появился в Рейхстаге и официально объявил о введении фиксированной заработной платы. Тогда занялись стабилизацией.
Согласно статистике Рейхсбанка по резервным фондам с фиксированной стоимостью, между августом и 15 ноября, когда была запущена в обращение твердая марка, было выпущено не менее 989 миллионов золотых марок. Таким образом, смена руководства через целый ряд чрезвычайных мер произошла задолго до введения твердой марки.
Решающему повороту, произошедшему в середине августа после забастовки против Куно, дается убедительное обоснование в брошюре Е. Павловского (Варги)”Накануне решающей битвы в Германии” [Vor dem Endkampf in Deutschland],выход которой датируется 10 октября 1923 года. Тогда Варга был столь же официозен, как и сегодня.
На стр. 42 мы можем прочитать:
“Четвертый этап – с 15-го августа. В ходе него массовое рабочее движение добилось крупного повышения заработной платы и компенсации за увеличение стоимости жизни. Вход социал-демократов в правительство и вмешательство профсоюзной верхушки приглушили борьбу широких масс. У них все еще была иллюзия, что социал-демократия придет им на помощь”.
И на стp. 47:
“После всеобщей забастовки в середине августа, немецкий правящий класс внезапно изменил тактику; теперь она потребовала денежной реформы… Тогда же, также под влиянием всеобщей забастовки, была введена фиксированная стоимость заработной платы, как поддержка бумажной марки, становившейся лишней для немецкой крупной буржуазии и высших интересов сельского хозяйства. Итак, к концу августа мы видим, как появляется целый ряд планов создания новой устойчивой валюты. Эти планы энергично поддержали крупные капиталистические круги. Дело представлялось настолько срочным, что правительству не смогли оставить даже несколько недель для рассмотрения”.
И на стр. 64:
“Хотя немецкие рабочие уже обманывались в социал-демократии бесчисленное количество раз, широкие слои рабочих снова клюнули. Позволяя им обманывать себя фразами Гильфердинга, парламентским демократическим кретинизмом и заблуждением, что мелочная парламентская торговля решает судьбу пролетариата, многие пролетарии склонились к тому, чтобы принять ожидаемое и видимое положение, сложившееся после повышения заработной платы, достигнутое через грандиозное забастовочное движение”.
5. РЕШАЮЩИЕ ОШИБКИ ПАРТИИ ПОСЛЕ ЗАБАСТОВКИ ПРОТИВ КУНО
Оба этих ряда событий показывают, как предварительные условия, на которые опирался план, были изменены вмешательством буржуазии полностью. Так что же тогда сделала партия? Главная ошибка партии состояла в том, что она верила уже разработанному плану, она продолжала на него опираться и, таким образом, не предприняла мер, чтобы политически подготовиться к борьбе за власть, ограничившись только организационно-техническими приготовлениями. Троцкий заявил, что “политика делается врагом”. Он считал, что главный недостаток революционеров на западе до сих пор был в том, что они недооценивали значение технических и организационных приготовлений к восстаниям. Враг, конечно же, проводил политику вполне в своем духе, в то же время главная ошибка партии после забастовки против Куно заключалась в том, что она не выдвинула никакой политики, что она опустила политические приготовления путем частичной борьбы и частичных действий, ограничившись организационно-техническими приготовлениями. Какая это ошибка? “Правая” или “левая”? Я считаю, что желание поучаствовать в восстании – явно левая ошибка. На основе просто технических организационных приготовлений, без достаточной политической подготовки и предварительных условий. Следует понимать, что после забастовки против Куно враг нанес рабочему движению целую серию ударов, на которые партия не ответила,потому что не стоит расточать свою энергии в борьбе за частичные требования. Делая это, партия позабыла согласовывать свои действия с остальной частью масс и устанавливатьв массах те силы, которые смогли бы принять управление.
Среди правительственных действий после забастовки против Куно стоит упомянуть:
17-го августа – развал распущенного Национального комитета фабричных советов без какого-либо протеста со стороны партии.
13-го октября – правительство вновь выдало себе чрезвычайные полномочия без какой-либо реакции партии.
Партия ограничилась продолжением технических организационных приготовлений.Таким образом, 12-го октября она вошла в правительство Саксонии, а вскоре и Тюрингии. Как уже упоминалось, присоединение к саксонскому правительству не было результатом нашей доброй воли, но было исполнением решения Исполкома, с которым было согласно все руководство немецкой партии, включая левых – Рут Фишер и других.
Предполагал ли кто-нибудь из нас, что мы сможем извлечь пользу и удержать власть, привязав себя к социал-демократии? Никто из нас так не думал. В основе решения исполкома о вхождении в саксонское и тюрингское правительства лежала надежда на то, что партиясможет использовать правительственный аппарат для того, чтобы вооружить рабочих. Исполком представлял себе, что мы сможем сидеть в правительстве, вооружать рабочих, ничего тем временем не делая, и что мы сможем “игнорировать” генерала Мюллера [Müller], главу рейхсвера. Но генерал Мюллер ни в коем случае не игнорировал нас, а сразу вмешался. Он немедленно вмешал Государственную полицию. Когда Бётхер [Bättcher] произнес речь, призывающую к вооружению пролетарских сотен, Мюллер, с согласия Эберта, выдвинул ультиматум и немедленно выдвинул рейхсвер. Из этих событий можно заметить, что ситуация, при которой мы вошли в саксонское и тюрингское правительства, едва ли согласовывалась с предварительными условиями, которые мы обдумывали, оправдывая коммунистическое участие в правительстве. Оппозиция, которую организовал в Москве Брандлер, была полностью оправдана. Правительство было бы возможно построить только в том случае, если бы мы действовали как коммунисты и революционеры и сокрушали сопротивление буржуазии. Но это возможно было сделать только на основе поддержки большинства рабочего класса, диктатуры вооруженного пролетариата и уже победившего восстания.
Так вход в Саксонское правительство произошел согласно ошибочным предположениям. Что фактически произошло? Было только два возможных курса действия. Первый предполагал действовать немедленно, как революционная диктатура, что, естественно, вызовет сопротивление буржуазии, и таким образом коалиция неизбежно распадется. Второй, фактически избранный, предполагал использовать государство, чтобы вооружить рабочих, но во всех других отношениях оставаться в рамках конституционных приличий, надеясь, что враг не отреагирует. Оба курса действий остановили бы выполнение нашего плана. Но в первом случае план был бы предотвращен рядом мер революционного пропагандистского характера. Правительство, включавшее коммунистов, немедленно должно было принять диктаторские меры. Была огромная безработица в стране. Помощь безработным деньгами сразу же предполагает конфискации у предпринимателей. Чтобы создавать работу, закрытые фабрики должны были быть повторно открыты немедленно. Поставка продовольствия также нуждалась в диктаторских мерах. Никакое реальное действие не могло быть предпринято правительством без таких мер. Мы проектировали целую программу таких первоочередных мер. Но альянс в правительстве с социал-демократами не давал возможности ни проделать это, используя существующую буржуазную государственную машину, ни оставаться во власти достаточно долго, чтобы подталкивать ее к этому. Рейхсвер прибыл стремительно.
6. ОТСТУПЛЕНИЕ И КОНФЕРЕНЦИЯ В ХЕМНИЦЕ
Отступление близко связано с Хемницкой конференцией 21-го октября, где решение было принято. Некоторые факты. Часто утверждалось, что эта конференция, в действительности, не представляла весь рабочий класс Саксонии и что это была конференция не представителей рабочих, а только должностных лиц. Дело не в этом. Состав конференции был следующим:
140 фабричных рабочих, 15 представителей комитетов действия, 26 делегатов от кооперативных обществ, 102 представителя от профсоюзов, 16 безработных, 7официальных делегатов СДПГ, 60 официальных представителей КПГ, 1 официальный делегат НСДПГ, 102 профсоюзных делегата, представляющих отраслевые советы.
Большинство делегатских представительств было от фабрик. Изучив состав этой конференции, нельзя отрицать, что в ее собственных интересах было точное отражение настроения в саксонско-тюрингском рабочем классе.
Что случилось на этой конференции? Накануне вечером Центр единодушно принял решение, что, ввиду новостей о продвижении рейхсвера, должен быть выдвинут призыв к всеобщей забастовке, который будет включать в себя составной частью вооруженное восстание. Но тогда же было решено, что мы должны будем дождаться результатов конференции, чтобы знать реальное настроение. Там, с согласия Центра, товарищ Брандлер потребует, чтобы конференция выдвинула лозунг всеобщей забастовки, как боевой клич против вторжения рейхсвера. Если на конференции, которая тогда уже высказывалась в пользу борьбы за власть, будет реально революционное настроение, то, очевидно, собрание с энтузиазмом поднимет лозунг, и из всеобщей забастовки разовьется вооруженное восстание.
Однако эффект полностью отличался. Предложение Брандлера на встрече не произвело впечатления, и собрание холодно отнеслось к предложению. Случилось так, что левый с.-д. министр Граупе [Graupe] объявил, что если коммунисты не прекратят призывать к всеобщей забастовке здесь и сейчас, тогда он и семь его человек покинут встречу. Имей мы собрание действительно готовых к битвам революционеров, капитулянта смело бы штормом негодования. Но произошло обратное. Сразу же собрание решило отклонить призыв к всеобщей забастовке и вместо этого назначить маленький комитет, чтобы изучить вопрос. Это были нищие похороны предложения.
Что это означало? Это подразумевало, что все меры, предпринятые буржуазией, возымели на саксонских рабочих эффект, что рабочий класс был раздроблен и что весьма сомнительно, что бы в тот момент большинство саксонских рабочих было готово бороться за власть. Были некоторые города, где было так, но для Саксонии, и Германиив целом это не было так ни в коем случае. Реальная ситуация полностью отличалась от той, которую предусматривали в плане действия. На основе оценки реальной ситуации Центр принял единодушное решение об отступлении. Не только Брандлер, но и все “левые” товарищи Центра, также как и все без исключенияиностранные товарищи, бывшие тогда в Германии, согласились с решением. Часть последних поспешила в Саксонию только для того, чтобы предотвратить решение о восстании.
Если бы это решение не было принято, партия позволила бы втянуть себя в бой с превосходящим противником, который лишь внес бы реальный беспорядок. В подобных ситуациях, в Болгарии например, другие действовали по-другому, и есть другие примеры того же рода. Но они не приветствуют имитацию. Руководство партии не может оправдать призыв к решающей борьбе, если оно предвидит неминуемое поражение. Можно возразить, что имеются другие примеры, где партия боролась рядом с рабочим классом с единственной перспективой поражения. Действительно, так мы боролись в январе 1919 года, когда не было никакой надежды завоевания власти, и так же в Мюнхене, когда каждый знал, что никакой перспективы победы нет. Но различие в ситуации было то, что в одном случае это была большая масса рабочего класса, которая восстала, и партия не смела оставить ее в ее борьбе. Совсем другое дело, если сражение ограничено силами партии, и массы ее не поддерживают, и если поражение, когда оно произойдет, явится следствием ошибочной тактики партии, которая была результатом ее ошибочной оценки ситуации. Это не только не улучшает положение партии в глазах масс, но и дискредитирует ее. В такой ситуации требуется больше храбрости, чтобы дать сигнал к отступлению, чем пуститься в авантюру, втягивая партию в сражение в изоляции и уничтожая ее на долгие годы.
Это впечатление от ситуации, которое сложилось на Хемницкой конференции, было подтверждено некоторыми более поздними событиями. Здесь я хочу упомянуть только два.
Сперва о гамбургском восстании. У Реммеля возникло впечатление, что, как один из посыльных Центра, он покинул Хемниц слишком рано, чтобы о нем вспоминали (Реммель отвечал за Киль, а не за Гамбург). Призыв к всеобщей забастовке был сделан в Гамбурге, и двести храбрых коммунистов сплотились по призыву, но значительное большинство гамбургских рабочих повело себя в так, будто говорили: да, “коммунисты – храбрые товарищи, отчаянные парни”, и продолжали держать руки в карманах. Это легко понять, помня о том, что в Гамбурге было множество работы. Всего четыре пункта экономических данных это весьма адекватно иллюстрируют.
| 1922 г. | 1923 г. | |
| Прибыло судов | 9 617 | 12 041 |
| Отбыло судов | 16 631 | 12 919 |
В 1923 году Гамбург был ключевым портом для импорта сырья и угля из Великобритании и США. Следовательно, основная масса гамбургских рабочих не имела никакого желания проводить всеобщую забастовку и вооруженное восстание. Случайно шестьсот рабочих сражались с республиканскими силами обороны. Когда была попытка создать новую легенду о майских событиях 1929 года в Берлине, историю о гамбургском восстании внезапно стали опускать, и в “Тезисах для агитаторов и пропагандистов” можно прочитать о “значении и уроках майской борьбы в Берлине”, в то время как в 1923 году “гамбургское восстание было арьергардным сражением, отступлением с боями в момент спада революционной волны, когда массовое движение в стране уже перешло свою высшую точку”.
Во-вторых, что случилось в Берлине, поскольку берлинское руководство тогда было “левым”. Центр неоднократно обращался к нему, чтобы были устроены массовые демонстрации под вооруженной защитой. Но как только демонстрации созывались, поднималось всего несколько дюжин людей, которые вскоре опять исчезали.
Эти и другие примеры показывают реальное положение дел после Хемница, а именно, что огромное большинство рабочих не было готово бороться за власть.
Несмотря на все попытки Рут Фишер и Маслова раздуть огонь фракционной борьбы, партия собиралась предпринять дежурное отступление и использовать всю свою энергию для борьбы против СДПГ, но в декабре тогдашние левые при открытой поддержке Исполкома развязали свои фракционные нападки, чем устранили возможность нанесения какого-либо удара по СДПГ, для которой иначе были самые благоприятные предварительные условия. Партию подрывали путем методологической панической торговли. Когда Маслов и Рут Фишер хвалятся, что они “спасли” партию после октябрьского отступления, то правда в том, что сначала они посеяли панику, которая позже позволила им изображать из себя спасителей партии. Помимо их задачи был ослаблен фактом, что в течение многих недель после отступления Октября партия все еще находилась в чрезвычайным напряжении. В армии, которая думала победить и была уверена в успехе и которая вместо этого вынуждена отходить при тяжелейшем вражеском нападении, не слишком трудно посеять панику. Это простейшая вещь в мире, если, вместо того чтобы призывать к порядку высшее армейское командование поощряет паникеров.
Но германская партия и Коммунистический Интернационал перенесли серьезное поражение, имевшее значение не только в то время, но и на многие годы вперед. На самом деле партия не оправилась от него даже сегодня.
7. НЕКОТОРЫЕ ИЗ САМЫХ ВАЖНЫХ УРОКОВ.
На этом я заканчиваю свое изложение главных пунктов событий 1923 года. Я только хочу кратко добавить свой собственный взгляд на некоторые из важнейших уроков этих событий.
Я полагаю, что первый и самый важный урок должен быть тот, что революционные планы действия не могут быть составлены на расстоянии примерно в 2 000 километров в расчете на события, которые возможно произойдут восемь-десять недель спустя, но могут быть сделаны только теми, кто фактически находится на поле битвы, кто может следить за событиями своими собственными глазами. Другой урок для коммунистических партий вне России в том, что они могут надеяться совершить революцию в своих собственных странах только научившисьсамостоятельно оценивать соотношение классовых сил в своих собственных странах, через свои собственные суждения развивать тактику и стратегию революционной борьбы, и если они способны к критической и независимой мысли, то даже противостоя международному руководству. Самая серьезная и самая фатальная ошибка в 1923 году состояла в том, что партия и ее руководство были не в состоянии настоять на своем независимом и критическом суждении.
Почему было так? Конечно, не из-за рабского отношения к российским товарищам, а по причинам, которые, в свете сказанного, кажутся весьма вероятными. Брандлер часто рассказывал о том, что побуждало его, часто вопреки своим лучшим суждениям, следовать в 1923 году совету наших русских товарищей. Ход его мысли следующий: “Пока что наши русские товарищи – единственные, кто совершил победоносную революцию. Мне нравится думать, что я что-то знаю о немецких рабочих и немецких условиях. Но мы не совершили революцию. Поэтомув сомнительном случае мы должны подчиниться суждению тех, кто совершил”. Сегодня мы должны сказать, что это не верно, в этом серьезнейшая опасность и одна из причин кризиса в Коммунистическом Интернационале. Если не уладить этот вопрос, признав, что партии в других странах должны учиться вести классовую борьбу исходя из собственного суждения, тогда революция не победит ни в какой другой стране. Чтобы победить буржуазию в действительности, ее сначала нужно победить интеллектуально. Все революционные сражения, прежде чем они разыгрываются в действительности, разыгрываются в голове. В русской революции также дело не только во взгляде на Октябрь. Тридцать лет фундаментального размышления о путях и средствах революции были политической подготовкой к русской революции. Это было решающим. И точно так же будет в других странах.
Как подлинный лидер пролетарской революции Коммунистический Интернационал нуждается и в коллективном руководстве, и в зрелых коммунистических партиях.
Следующий урок, который мы можем извлечь, в том, что революция требует политических приготовлений, а не только технических и организационных, и что большинство рабочих, большинство рабочего класса через частичные действия и частичные требования должно быть завоевано прежде, чем возникнут условия, дающие возможность вести борьбу за власть.
Затем, я думаю, что мы должны научиться у событий в Саксонии некоторым аспектам вооружения рабочего класса. Это иллюзия – думать, что возможно раздать рабочим оружие за спиной правящего класса. Вооружение рабочих должно идти рука об руку с политической борьбой, и это не только организационно-технический вопрос.
Кроме того, мы должны понять, что даже при коалиции коммунистов и социал-демократов парламент не может вести борьбу за власть. Чтобы завоевать партию нужно иметь за собой твердое большинство, готовое отдать жизнь, чтобы установить власть своего класса. Еще один урок – в том, что фабричные комитеты не могут заменить политических рабочих комитетов.
Конечно, вышеприведенный список не является исчерпывающим, я затронул здесь только самые важные уроки. Также я привел только маленькую выборку фактов из экономических и политических событий в 1923 году. Но я думаю, что они достаточно, чтобы развеять легенду левого октября. И, кроме того, я полагаю, что уроки, которые мы все еще можем извлекать из событий 1923 года сегодня, – не только исторические уроки из прошлого, но и чрезвычайно уместны в ситуации, когда Коминтерн даже более жестоко страдает от ошибок, которые были так распространены тогда. Ультралевая политика в Коминтерне и Коммунистической партии Германии все еще преобладает. Так что этот урок об ошибочном характере такой политики всегда полезен, ведь пугало Октября 1923 года поднимает свою голову снова.
Победа пролетарской революции в Германии излагает решение своих тактических и стратегических проблем заранее. Эти вопросы не могут быть решены на основе легенды, но только на основе твердо установленных фактов.
Левая легенда 1923 года уже достигла преклонного возраста и почти что включена в канон. Но это не поможет. Она должна быть ликвидирована, и она будет ликвидирована так же бесспорно, как то, что революция в Германии будет совершена коммунистической партией, которая мысленно справилась с задачей заранее.
Обязательная часть задачи – понимание проблемы 1923 года.
Приложение
Как оценивал события 1923 года в то время Сталин, можно судить из письма, посланного им Зиновьеву и Бухарину в начале августа. Зиновьев сделал его содержание достоянием публики на пленуме российского Центрального Комитета в конце 1927 года. Вот, что он писал:
“Должны ли коммунисты (на данном этапе) стремиться захватить власть без социал-демократов, достаточно ли созрели они для этого? Вопрос, по-моему, в этом. Когда мы захватили власть, мы имели в России такие опоры, как (a) мир, (b) земля крестьянам, (c) поддержку значительного большинства рабочего класса, (d) симпатию крестьянства. У немецких коммунистов в данный момент нет ничего подобного. Конечно, у них есть Советский Союз, как сосед, которого мы не имели, но что мы можем предложить им в настоящий момент? Если государственная власть в Германии сегодня, как говорится, коллапсирует, и коммунисты ее подхватят, они ее с треском потеряют. Это – в “лучшем” случае. В худшем – они будут разбиты на части и отброшены назад. Это – не так много, что Брандлер хочет “просвещать массы”, но буржуазия плюс правые социал-демократы решили превратить эту демонстрацию за просвещение масс в генеральную битву (в настоящее время у них есть все шансы преуспеть) и сокрушить коммунистов. Конечно, фашисты не спят. Но в наших интересах, чтобы фашисты напали первыми, и чтобы мы объединили весь рабочий класс вокруг коммунистов (Германия – не Болгария). Согласно всем сообщениям фашисты в Германии повсюду слабы. По-моему, немцы должны быть сдержаны и не забегать вперед”.
Из речи Зиновьева против Троцкого в “Ленинградской правде”, номер 106,воскресенье, 11 мая 1924 года.
Не секрет, что оппозиция также считала руководство Коминтерна ошибочным. В Германии в октябре все шло ужасно неправильно. Теперь сегодня построена новая теория, что мы позволили саботировать революцию в Италии и проспали – в Германии. Именно это они пытаются сказать. Итак, предполагается, что революция терпит поражение от того, что ее кто-то прозевал. Замечательно глубокая марксистская концепция революции. А мы-то, бедные души, учились у Маркса и Энгельса, что в развитии революции есть более важные факторы, чем чей-то зевок.
“Что касается Германии, теперь вполне ясно, что дело не в том, что мы проспали революцию, а, наоборот, в том, что мы были слишком торопливы, думали, что время пришло, когда дело обстояло не так. Как говорил Плеханов, мы приняли второй месяц беременности за девятый. Такая ошибка не позор, и, так или иначе, с Марксом и Энгельсом время от времени это тоже случалось. Такая ошибка весьма понятна, потому что революционеры хотят проявить свой революционный характер как можно скорее. Когда кто-нибудь примет во внимание все, что произошло в Германии, тогда он должны будет обвинить нас в противоположном, а именно, что мы слишком переоценивали события, слишком стремились броситься в сражение и слишком высоко оценили зрелость ситуации, но никак не обвинит нас в том, что мы проспали революцию, как говорят некоторые глубокомысленные стратеги, когда они рассказывают сказки о кризисе в Коминтерне и КПГ”.
Брандлерианский Центр был обвинен в неспособности распознать оппортунистическую роль СДПГ и отказе от ленинской концепции государства, вхождении в 1923 году в правительства Саксонии и Тюрингии. В этой связи ниже приводятся выдержки из обращения к членам партии, написанного Брандлером 11 июля 1923 г., которые касаются Антифашистского дня:
“Товарищи партийцы! Нам предстоят трудные битвы. Мы должны проделать самые массовые приготовления к действию. Мы не можем полагаться на социал-демократическую и профсоюзную бюрократию. Как и во всех других случаях оборонительной борьбы революционного пролетариата против контрреволюции, социал-демократическая и профсоюзная бюрократия вновь откажутся от рабочих и предадут их…
“Только мы, коммунисты, можем победить в борьбе против контрреволюции, мы выиграем без предательской социал-демократической и профсоюзной бюрократии и против нее, поведя социал-демократические и беспартийные рабочие массы бороться рядом с нами.
“Для этой цели немедленно должны быть сделаны все приготовления к боевому оборонительному действию…
“Объединение организаций пролетарской самообороны, базирующихся на фабриках, должно быть немедленно организовано, несмотря на всякое сопротивление.
“Партийные округа, в которых работа фабричных ячеек все еще не развернута, должны начать устанавливать функционирование партийных ячеек в следующие несколько дней в самое короткое время.
“Связи между руководствами округов и городских организаций округа, а также национальным центром, вместе с курьерским обслуживанием, должны быть организованы самым осторожным способом.
“Партия должна гарантировать, что ее организация достаточно закалена в боях, чтобы участвовать в открытой гражданской войне в каждом округе без исключения.
“В случае, если нормальные средства связи, железные дороги и почта парализованы из-за всеобщей забастовки или военных действий, связи между нашими организациями и печатью и распространение всего пропагандистского материала должны быть гарантированы…
“Фашистский подъем может быть только подавлен, на белый террор ответим красным террором. Если фашисты, вооруженные до зубов, убивают пролетарских борцов, последние должны безжалостно уничтожать всех фашистов. Если фашисты ставят к стенке каждого десятого забастовщика, революционные рабочие должны ставить к стенке каждого пятого члена фашистской организации”.
