"Дадут тебе должность, купишь кожаную портфелю, возьмешь ее под мышку и будешь ходить", – за пустяк можно было купить убеждения деда Щукаря, станичника из романа Михаила Шолохова "Поднятая целина". Этот комический персонаж только при поверхностном восприятии прост. С детства он мечтал поменьше делать и побольше иметь, и вот, кажется, час настал – новая власть даёт такие привилегии партийцам, как сообщил деду сосед-казак. Легко сказать, да сложно отказаться и от того малого, что нажито, дабы стать для начала колхозником. Щукарь первым зарезал корову, чтобы не сдавать бурёнку в колхоз, а в кои веки наестся. Щукарь невзначай стал наблюдателем за чужаком – присланным партией "25-тысячником", председателем сельсовета Андреем Размётновым. А наблюдать тогда было за чем…
Михаил Шолохов родом с казачьего Дона-Батюшки, где советскую власть устанавливали долго, трудно, с трагическими последствиями для обеих сторони. Молодому писателю осталось только записывать сюжеты на основе жизненных событий, которые он сам наблюдал. И вот появился первый рассказ о лютом времени – "Звери", его опубликовали не сразу и при условии смены названия, мы его знаем как "Продкомиссар". Потом – "Пастух", эпизоды борьбы с кулаками в других произведениях, и главный роман о коллективизации и движении "25-тысячников" – "Поднятая целина" (1932-1960), которая тоже сначала была озаглавлена более смело и с другой направленностью – "С кровью и потом". Шолохов долго не соглашался на редакционное название, о том сохранились его письма.
Образы главных героев-коммунистов под нажимом цензуры пришлось "утеплить", но в целом удалось сохранить изображение противоречивости процесса коллективизации, показать сцены раскулачивания с позиций писателя-гуманиста. Ведь как что происходило Михаил знал не понаслышке – юнцом успел пару-тройку месяцев прослужить добровольцем в продотряде (по версии исследователя Вадима Гарина, которая нам видится самой вероятной, прим. М. С.). Потому уже будучи писателем, Михаил Шолохов обрисовывал Иосифу Сталину истинное положение на Дону: полный развал хозяйства, беззаконие, пытки, применяемые к колхозникам.
В романе "Поднятая целина" после правки осталось много подозрительного для цензуры, но Сталин допустил его к печати за высокий художественный уровень и в целях создать иллюзию свободы творчества в СССР. Что же происходило на самом деле, что полно вошло в произведения Михаила Шолохова, что пришлось сгладить, о чём писатель рассказывал генсеку? К 1928 году в стране начался "кризис хлебозаготовок". Правительство пошло на меры чрезвычайного порядка: резко повысило налоги зажиточной части крестьянства и казачества, обязало подписываться на заём.
Одновременно для выявления схронов хлеба в села и станицы направили несколько тысяч партийцев, а промтовары в сельпо отпускались только за хлеб. Крестьян вместе с их скотом загоняли в колхозы, а люди отчаянно сопротивлялись, но за непослушание карались всякими методами – и высылкой, и судом. Тогда "раскулачили" много середняков и даже строптивой бедноты.
О проведении коллективизации в Донском крае и её мерах рассказываем, опираясь на даты и цифры в исследовании доктора исторических наук, профессора кафедры отечественной истории новейшего времени Ростовского государственного университета Павла Чернопицкого:
В Новощербиновском сельсовете Донецкого округа "хлебная тройка" без ордеров и постановлений производила поголовные обыски в середняцких хозяйствах, налетая днём или ночью. Председатель Фомино-Свечниковского сельсовета требовал от бедняков сдать по 2-3 пуда хлеба, несговорчивых арестовывал, отдавал под суд по статье 107 Уголовного Кодекса – за спекуляцию хлебом. Все несогласные с мерами сельсоветов объявлялись кулаками. За январь-февраль 1928 года было привлечено к суду по округам Дона 1097 крестьян, больше половины – беднота и середняки.
"Сверху" пришёл приказ на агроминимум: очистка и протравление семенного зерна, борьба с вредителями и сорняками, плановый посев, зяблевая (предзимняя) вспашка. Хозяйствам, принявшим агроминимум, обещали помощь. Но многие земельные общества отказались принять агроминимум, пришлось заманивать крестьян в эту затею временным освобождением от налога, тогда дела пошли лучше.
Крестьянам предложили создавать на добровольных началах местные семенные фонды. Такая мера многим понравилась, так как теперь часть зерна не увозилось из хозяйства, так было надёжней. Отказавшиеся принять нововведение объяснили решение недоверием к властям.
Государственные мужи в 1929 году придумали дожать свои цели междуусобицей – стравливать людей на почве классовой борьбы. Отныне выбивать хлеб у зажиточных поручено их односельчанам, лучше – батракам, из них создавали ударные спецбригады. Кулаки прежде на сходе расписывались об оповещении сроков, а за их срыв платили штраф. Применялись к ним и издевательства, угрозы оружием.
Затем в станицы и сёла направили для твёрдого наведения порядка около 14 тысяч агрономических уполномоченных по округам Дона. Часто это были профессиональные большевики, а вот сельского дела они не знали. Группа инструкторов из Москвы, обследовавшая в июне 1930 года работу по коллективизации в Донском и Сальском округах, сообщала во ВЦИК: "Из округов давались удивительные сроки для 100%-ной коллективизации; ответственные окружные работники, приезжая на место, требовали от уполномоченных и сельсоветов увеличения действительного размера коллективизации авансом вперед на 10-15 %, мотивируя предстоящим докладом в крае; из округов давались телеграммы, предлагавшие развить "бешеные темпы", сделать "зверский нажим". Так что, многие колхозы существовали только на бумаге.
Спасая скот от обобществления, многие станичники стали массово забивать своих животных-кормильцев. В самом начале 1930 года на Дону явление приняло угрожающие размеры. В некоторых хозяйствах (в Шахтинском, Донском округах) поголовье продуктивного скота уменьшилось до 50 %, в других – на 15-30 %.
Не понравилось в колхозах и бедноте, в феврале 1930 они повально выходили из коллективных хозяйств в Таганрогском районе, в Песчанокопском, Калмыковском, Копанском Ново-Малороссийском. В ответ на принуждение к колхозам совершались террористические акты: за 15 дней февраля 1930 года убили двух, напали еще на восьмерых активистов коллективизации. Официально эти преступления приписали местным кулакам.
1 февраля 1930 года ЦИК СССР принял постановление, которое предписывало краевым исполкомам выселение кулаков с конфискацией их имущества. В итоге из Донецкого округа выслали 1900 кулаков, из Сальского – 3000. Остальные по принуждению перебрались в специальные посёлки, там оказалось не мало середняков, так как комиссарам нужно было выполнить процентный план раскулачивания. Переселенцам на плохих землях предоставлялись: одна лошадь на два хозяйства, плуг и борона на четыре хозяйства, немного предметов домашнего обихода и продовольствие на пару месяцев.
В ответ на эти меры по Дону покатились знаменитые "бабьи бунты" – женские акции протеста. А в селе Екатериновка 10 февраля произошло вооруженное востание: толпа в 2000 человек потребовала освободить арестованных, вернуть им скарб и скот, а затем разгромила сельсовет, помещение партячейки и склад. Среди восставших были комсомольцы и коммунисты, акция была антиколхозной. Восстание перекинулось на соседние сёла, к нему примкнули освобождённые арестанты-антиколхозники. Спустя почти неделю кавалерийские части и броневики Красной Армии подавили восстание.
Начались показательые меры: за нарушение "революционной законности" сняли с работы несколько работников Донского и Сальского округов, советы распустили, а председатели сельсоветов пошли под суд. Сталин 2 марта 1930 года выступил со статьей "Головокружение от успехов", где всю вину возложил на местных ставленников. Теперь убирали тех, чьими руками творили репрессии.
Новые документы от 14 марта 1930 года постановили, что колхоз – дело добровольное. И снова крестьяне стали разбегаться из колхозов, теперь уже законно. Явление на Дону было массовым, даже число самих коллективных хозяйств сократилось почти вдвое.
"Выходцев" начали преследовать. В Жуковском сельсовете создали спецвзвод, который отбирал лошадей у вернувшихся к единоличному хозяйствованию, где-то "изменников" сажали под арест, где-то – выделяли мало пригодную для посевов землю. А 18 марта 1930 года опубликованным решением местные власти запретили выход из колхозов до окончания весеннего сева. Конечно, документ противоречил решению ЦК партии от 14 марта.
Осенью 1930 года ЦК партии предлагает добиться нового мощного подъема колхозного движения. А декабрьский пленум ЦК установил контрольные цифры коллективизации. Передышка оказалась временной, а забота партии о крестьянах лицемерной – на время так необходимой посевной.
Но теперь давили экономическими мерами: резко повысили налоги на единоличные крестьянские хозяйства, резко сократили их кредитование. Для колхозников – обратная ситуация. А в Порт-Катоновском сельсовете додумались вообще не выделить "выходцам" участки для уборки хлеба. Произошла страшная драка с колхозниками и неудачная попытка повесить председателя колхоза. Зачинщиков, несмотря на их активную защиту единомышленниками, арестовали, остальные участники акции вступили в колхоз.
Перед окончательной победой коллективизации случилась конвульсия явления. Уполномоченные сформировали из добровольных колхозников вербовочные бригады, в том числе "красные свахи" из женщин. Те разъезжали по хуторам и станицам, зазывали в колхозы, ведь там были трактора – мечта крестьянина. Иногда вербовщиков убивали. И тогда прокатилась вторая волна раскулачивания, вдруг выявилось среди уже "прочищенных" единоличников ещё несколько тысяч кулацких семей. Остальные несогласные не хотели последовать вслед за односельчанами в безлюдные места и записались в колхозы.
Мила Славская. "Вечерняя Москва"
