АТАКА 30 января поздним вечером, подводник Маринеско совершил свой главный подвиг. “Атака века” описана предостаточно. Ее никогда бы не было, если бы Маринеско, вопреки приказу, не сменил в море курс. Маринеско покидает район и, как вольный хищник, выходит на охоту и выслеживает океанский гигант – “Вильгельм Густлов”.
Все три торпеды попадают в цель. На лайнере было около десяти тысяч человек. Спаслось меньше тысячи. Автор: Эд.
Поляновский 30 января 1945 года легендарный российский подводник потопил немецкий транспорт Вильгельм Густлов. Немецкий писатель лауреат Нобелевской премии выпустил роман-эссе “Траектория краба”, в основе которого – потопление легендарным подводником лайнера “Вильгельм Густлов”, гордости немецкого флота. Роман стал бестселлером, в Европе заново пробудился интерес к событиям военной давности, к личности Маринеско. 2003 год можно окрестить годом подводника Маринеско.
15 января, исполнилось 90 лет со дня его рождения. В ноябре, 25-го, будет 40 лет со дня смерти. Между этими круглыми датами – сегодняшняя, некруглая: 30 января поздним вечером, он совершил свой главный подвиг. “Известия” в свое время писали о подвиге Александра Маринеско, подводника 1.
После каждой публикации в “Известия” шли огромные мешки гневных писем – “Потрясен. Боже мой. “, “История с Маринеско – наш национальный позор “, “Доколе же России верные сыны будут на положении дворовых. “, “Не могу больше находиться в вашей мерзкой партии.
“. По городам прошли демонстрации в защиту Маринеско. Вообще-то изначально – Маринеску. Отец его – румын.
В 1893 году он избил офицера, грозила смертная казнь, но он из карцера бежал, переплыл Дунай. Женился на хохлушке, букву “у” в конце фамилии поменял на “о”. По решимости, удали и бесстрашию Александр Иванович – в отца. В 13 лет начал плавать учеником матроса.
В школе юнг ему, как лучшему, сократили срок обучения и без экзаменов перевели в мореходное училище. Затем – высшие курсы командного состава. В разгар занятий пришел приказ: слушателя Маринеско отчислить, из флота демобилизовать. Причина – “анкета”.
Ему отказали даже на торговом флоте. Самолюбивый и гордый Маринеско не написал ни единой просьбы – разобраться. В конце концов – восстановили, курсы окончил досрочно. Уже через год после того, как Маринеско принял подлодку “Малютка”, она установила рекорд скорости погружения, успешнее всех провела торпедные стрельбы и в 1940 году была признана лучшей на Балтике.
В начале войны на маломощной “Малютке” Маринеско потопил транспорт водоизмещением 7000 тонн и был награжден орденом Ленина. Александра Ивановича переводят на “С-13”. В первом же походе с новым командиром лодка топит очередной транспорт. Еще один орден – Красного Знамени.
Подвиг был ему предназначен. Никакая учеба не дала того, что досталось от Бога. В море он поступал вопреки всем законам подводной войны и даже логике. Атаковал порой со стороны немецкого берега, с мелководья, а уходил от погони – к месту потопления.
Лез в самые опасные места – потому что его там не ждали, и в этой нелогичности была высшая логика. На Балтике воевало 13 подводных лодок-“эсок”. Уцелела единственная, под несчастливым номером. Он ничего не боялся, ни на море, ни на суше.
Но если в море был расчетлив и хитер, то на берегу не знал ни умеренности, ни осторожности. С начальством – прямой, порой – дерзкий. Его прямота и самостоятельность раздражали береговых штабных работников. Они не любили его.
Да и он симпатий к ним не питал. За всю службу на флоте – с 1933 года и за всю войну до 1945 года Александр Иванович “сорвался” дважды. И самовольная отлучка, и опоздание были связаны с выпивкой. Тут нужны объяснения.
Немцы гораздо лучше подготовились к подводной войне. Балтика была густо заминирована, она, как и Ленинград, оказалась в блокаде. Долгими месяцами лодки простаивали в доках – в ремонтах. Но главное, в 1943 году при форсировании заграждений подорвалось несколько первоклассных лодок.
Возникла пауза до осени 1944 года. Тогда же, в 1944-м, у Маринеско скончался от тяжелых ран отец. Он обратился к Орлу, комдиву: “Мне надоело безделье. Стыдно смотреть в глаза команде”.
Наступил роковой для Маринеско 1945 год. Он с товарищем был отпущен в город (Турку, нейтральная Финляндия). В пустом гостиничном ресторане они со славянской широтой попросили накрыть стол на шестерых. Как вспоминал он сам: “Мы в меру выпили, закусили, стали потихоньку петь украинские песни”.
Маринеско очаровал молодую красивую хозяйку гостиницы – шведку и у нее остался. Под утро постучала горничная, сообщила, что внизу ждет жених хозяйки с цветами. “Прогони”, – сказал он. – “Ты же на мне не женишься.
” – ” Не женюсь, – сказал Маринеско, – но все равно прогони “. Вскоре в дверь снова постучали, теперь уже офицер с лодки: “Беда, на базе переполох, вас ищут. Уже финским властям заявили. “.
“Прогони”, – сказала она. “Как так – не могу”. – “Я ради тебя жениха прогнала. Какие ж вы победители, с бабой переспать боитесь”.
И командир сказал офицеру: “Ты меня не видел”. Вернулся вечером. Прошел слух, что его завербовала вражеская разведка. Маринеско должен был предстать перед военным трибуналом.
Идти в море с другим командиром экипаж отказался. Александр Евстафьевич Орел, комдив (впоследствии – адмирал, командующий Балтийским флотом): – Я разрешил им выйти в море, пусть там искупает вину. Мне говорили: “Как же ты такого архаровца отпустил. “.
А я ему верил, он из похода пустой не возвращался. “Атака века” описана предостаточно. Скажу лишь, что ее никогда бы не было, если бы Маринеско, вопреки приказу, не сменил в море курс. 20 дней “эска” курсировала впустую в заданном районе.
Маринеско покидает район и, как вольный хищник, выходит на охоту и выслеживает океанский гигант – “Вильгельм Густлов”. Все три торпеды попадают в цель. Гюнтер Грасс считает, что на лайнере было около десяти тысяч человек. Спаслось меньше тысячи.
Главные страдальцы – дети, старики и женщины. Шлюпок и спасательных плотов оказалось слишком мало, “солнечная” палуба, которая вела к ним, обледенела, как каток, когда она накренилась, люди посыпались в морскую воронку. 18 градусов мороза при ледяном ветре. Беженцы, сгрудившиеся на верхней палубе – на высоте десятиэтажного дома, замерзли насмерть и продолжали стоять, как ледяные столбы.
“Стариков и детей, – пишет, – затаптывали насмерть на широких лестницах и узких трапах. Каждый думал только о себе”. Офицер-преподаватель застрелил в каюте троих детей, жену и застрелился сам. – Торпедисты сделали надписи мелом на всех торпедах – “За Родину.
“, “За Сталина. “, “За советский народ. “, “За Ленинград. “.
В пустом бассейне “Густлова”, выложенном разноцветным кафелем и мозаикой, разместились в тесноте девушки из вспомогательного флотского батальона – 370 человек. Торпеда с надписью “За советский народ. ” попала в бассейн и превратила все в месиво. “Многих девушек разорвало на куски осколками кафеля и мозаичного панно.
Вода быстро прибывала, в ней плавали куски человеческих тел, бутерброды. спасательные жилеты”. Ужаснее всего был вид мертвых детей: “Все они падали с корабля головками вниз. Так они и застряли в своих громоздких жилетах ножками вверх” Погибло более четырех тысяч детей.
“Коллективный вопль” с тонущего судна и с моря – со шлюпок и плотов накрыла сирена гибнущего “Густлова” – жуткое двуголосие. “Этот крик позабыть невозможно”, – беременной женщине было тогда 18 лет. “Да, погибли преимущественно женщины и дети: в неприлично очевидном большинстве спаслись мужчины, в том числе все четыре капитана”. Вопреки стойким и красивым легендам в Германии не было трехдневного траура, и Гитлер не объявлял Маринеско личным врагом.
Ни слова о гибели любимого лайнера фюрера. Такое сообщение могло подорвать у нации стойкость духа. Молчала и советская пропаганда. Позже раздались голоса в Германии: Маринеско – не герой, а варвар, потопивший мирное, неохраняемое судно.
Советское военное командование с удовольствием подхватило эту версию: никак не могли простить Маринеско его загул. Между тем, когда-то белоснежный туристический лайнер “Вильгельм Густлов” уже давно стал плавучей учебной базой немецких подводников, здесь готовили “смертников” (из 30 000 немецких подводников погибли больше 80%). На борту лайнера, по данным Гюнтера Грасса, находилось более тысячи моряков-подводников (по другим данным – 3700), женский батальон ВМФ, войсковое соединение 88-го зенитного полка, хорватские добровольцы. Это был вооруженный лайнер, подчиненный ВМФ, который шел без опознавательных знаков, с сопровождением.
Как признал потом весь мир, в том числе и немцы, “это была законная цель для атаки”. После этой атаки Маринеско на базу не спешил и через 10 дней потопил еще и мощный крейсер, на борту которого было около трех тысяч солдат и офицеров. “Атака века” – оценка не наша, так оценили подвиг экипажа “эски” английские историки. Западные исследователи – английские, западногерманские, шведские – десятилетиями исследовали историю подводной лодки “С-13”, экипаж которой по тоннажу потопил за войну восьмую часть того, что все остальные подводники Балтики.
Почему Маринеско не Герой. – задаются они вопросом. И приходят к выводу: советское военное командование не поверило в фантастические победные результаты. Комдив А.
Орел представил Маринеско к Золотой Звезде. Награду Маринеско снизили до ордена Красного Знамени. Из подвига вычли вину. Соответственно резко снизили награды и всему экипажу.
– Награждение Маринеско Золотой Звездой разлагающе подействует на матросов, – это объяснение от руководства ВМФ я слышал сам. Нужно, чтобы Герой был непременно хрестоматийным, уставным. Хрестоматийный никогда бы не совершил ничего подобного. Впрочем, о чем говорить, внеуставными были целые нации.
– В 1967 году газета “Страж Балтики” опубликовала статью, в которой написала: “Густлов” топил старпом Ефременков, а не Маринеско. Намекали, что командир, дескать, был не в рабочем состоянии. Александр Иванович уже умер, это ему вдогонку. Долгие десятилетия имя его называли полушепотом, словно речь не о подвиге, а о преступлении.
После того как его и весь экипаж лишили заслуженных наград, Маринеско дал себе волю – выпивки, конфликты с начальством. По свидетельству писателя А. Крона, у него начались приступы эпилепсии. Трудно поверить, но Александр Иванович, с его-то гордостью, чувством собственного достоинства, просит парткомиссию БПЛ КБФ: устал, выпиваю, потому что болен, прошу направить меня лечиться.
Шел август 1945-го. Война была уже позади. Теперь он и трезвый государству не нужен. Маринеско просто уволили с флота, понизив в звании сразу на две ступени.
То, что творила с ним советская власть вплоть до его нищенской смерти и после смерти, тоже можно назвать “атакой века”. Опять невольная параллель – у них, у нас. В послевоенные годы продолжалось разорение “Густлова” – различные водолазы, охотники за сокровищами, прочие хищники искали там легендарную Янтарную комнату, золото Имперского банка. Во второй половине восьмидесятых годов в Лиепае на деньги моряков был поставлен памятник Маринеско.
По распоряжению политуправления ВМФ фамилию Маринеско с памятника сорвали – ночью, по-воровски. Тогда-то “Известия” и ввязались в двухлетнюю (семь публикаций. ) борьбу, не просто неравную – безнадежную, за имя легендарного подводника, за присвоение ему звания Героя. Против “Известий” обрушилось не только военное ведомство (чиновные адмиралы грозили судом), но и Главное политуправление армии, Министерство обороны СССР.
Лично министр маршал Язов писал на “Известия” жалобу в ЦК. Главный редактор (И. Д. Лаптев) не дрогнул.
Но не язовская жалоба была самой неприятной. На “Известия” пожаловалась. дочь Маринеско от первого брака, Леонора. – Зачем вы травите военно-морское ведомство.
– говорила она мне по телефону. – Вы хотите меня с ними поссорить. Вы же отца не знаете, он бросил нас с матерью и не платил алименты. – В какое время это было.
Оказалось, во времена, когда Александр Иванович был совершенно беспомощен и сам нуждался хотя бы в копеечной поддержке. – В это время не он, а вы должны были помочь ему. – Вы все равно ничего не добьетесь, он никогда не получит Героя. Жалобу свою Леонора передала в “Красную Звезду”, которая использовала ее в своей новой травле Маринеско.
А Таня, дочь от второго брака Александра Ивановича, позвонила после первой же публикации: – Спасибо. Роковой, мистический Маринеско и при жизни, и после смерти весь мир расколол надвое. С 1948 года Маринеско работал в институте переливания крови замом директора. Директор-хапуга строил дачу, хотел избавиться от принципиального зама.
С согласия директора Александр Иванович развез по домам низкооплачиваемых работников валявшиеся во дворе списанные торфобрикеты. Директор – Викентий Кухарчик – сам же и позвонил в ОБХСС. Первый состав суда распался. Прокурор, фронтовик, видя липу, от обвинения отказался, оба народных заседателя заявили особое мнение.
Лишь судья Прасковья Васильевна Вархоева не сдалась. Маринеско приговорили к 3 годам лишения свободы. На такой срок далеко не отправляют. Но Маринеско загнали на Колыму.
Запихнули в один вагон с недавними полицаями. Из рассказа Маринеско – Крону: “Раздача пищи в их руках. Чую – не доедем. Стал присматриваться к людям – не все же гады.
Вижу: в основном болото, оно всегда на стороне сильного. На счастье оказалось рядом несколько моряков. Сговорились. При очередной раздаче пищи началась драка.
Сознаюсь вам: я бил ногами по ребрам и был счастлив”. Явился начальник поезда, разобрался, “власть” передали морякам. Этим письмам более полувека. Александр Иванович писал их Валентине Ивановне Громовой, второй жене.
“Здравствуй, милая, дорогая Валюшка. Город Ванино – большая деревня, нет водопровода, нет канализации. Сильная снежная пурга замела наш дом до крыши, и чтобы выйти, нам пришлось вылезать в отверстие в потолке (для печки-времянки) и очистить снег от двери. Я надежды не теряю и твердо уверен, что буду еще с тобой счастливо доживать свой век (лет до 80-90), уже сейчас начал подготовку, в эту получку 50 рублей отдал портному, которому заказал пошить “москвичку” – полупальто из шинели, а всего за работу надо заплатить 200 рублей.
С тем любящий тебя безмерно, твой слуга и муж. 4/1-1951 год” Это подцензурные письма. А это реальная жизнь. У Маринеско украли книгу – подарок жены.
Узнав об этом, хозяин камеры, “пахан”, сказал: “Через минуту книга будет у тебя”. Но оказалось, что молодой вор уже разрезал книгу на карты. По приказу “пахана” четверо урок убили парня: раскачали и – об пол. По-своему, по-звериному, его “берегли” в камере.
В чем притяжение личности даже для урок. Ведь о подвигах Маринеско они не знали. Александр Иванович нашел способ переписываться не через лагерный почтовый ящик. “Здравствуй, дорогая Валюша.
К нам для проверки заглянуло начальство и, узнав, что я пишу письма не через п/я 261/191, забрало все твои письма, которые я хранил, и наказало меня, сняв с бригадиров и переведя в грузчики. До свидания, счастье мое невидимое. 29/1-1951 год” “Здравствуй, дорогая, милая и самая близкая из всего существующего в мире, Валюша. Из моей шинели получилась очень хорошая “москвичка”.
Хотел Александр Иванович подкопить деньги и на брюки, но. С первой семьей Маринеско давно расстался, и вдруг – сюрприз. “Получил новости: Леонора Александровна (восемнадцатилетняя дочь. – Авт.
) выслала на п/я “Исполнительный лист”. Могла, конечно, Лора написать мне письмо, объяснить свое положение, и, конечно, я как-нибудь бы ей помог, но, видно, дело повела ее мать так, чтобы окончательно снять с меня штаны. Но что же делать. До сего времени я получал на руки 200 рублей, а сейчас проживу и без них.
20/IV-51 года” Мать Маринеско – старушка Татьяна Михайловна, узнав об “Исполнительном листе” на сына от его взрослой дочери, устроилась на работу, чтобы помогать сыну. Она написала письмо Сталину. “Дорогой и любимый наш Иосиф Виссарионович. Пишет Вам исстрадавшаяся в муках мать героя войны Александра Маринеско.
Над моим сыном нависла – ложь. Родной наш Иосиф Виссарионович. Я становлюсь перед Вами на колени, я умоляю Вас – помогите. Утешьте сердце матери.
Станьте отцом моему сыну. Мы знаем, что Вы самый справедливый человек на земле”. Зреет тревога: “Милая Валюша. Пишу третье письмо, но ответа от себя все нет и нет.
Наверное, тебе уже надоело ждать меня”. Она ответила из какой-то северной Затейки, где работала в геолого-разведочной экспедиции. Звала к себе. “Не было предела моей радости.
Но есть ли в Затейке суда, где я мог бы устроиться старшиной судна. И возьмут ли меня. Сейчас у меня есть хорошая “москвичка”, но остального ничего нет, ехать прямо к тебе в Затейку даже и не совсем прилично, значит, нужно заехать в Ленинград за документами и прочей мелочью – хотя бы за бритвой. Если бы ты знала, как мне хочется быть с тобой.
Я не хочу задерживаться даже на мгновенье. Но сейчас стало значительно труднее зарабатывать зачеты. Сегодня получил мамино письмо. Собирается выслать посылку мне.
О моих чувствах писать не стану, ибо во всем виноват я. Напиши ей, что когда я освобожусь и немного мы накопим денег, то обязательно приедем к ней в Одессу. ” Заметьте, несчастный узник продляет себе будущее: “У нас с тобой осталось жизни не более 50-60 лет. Дорогая моя детка, ты мне пишешь, что стала белая.
И борода моя белая до единого волоска, а также и виски. Когда мы будем вместе, то, наверное, все будут любоваться нами – молодыми, но белыми. Не горюй, мы еще с тобой дадим “жизни”. “Любимая моя Валюша.
Много положил я труда для быстрейшего освобождения, но причина в деньгах: было бы у меня рублей 500, я возвратился бы месяца на 2 раньше. Даже здесь решают вопрос деньги. Сегодня очень плохо себя чувствую, болит в правой стороне груди и температура до 38 градусов, но работать необходимо – нужны зачеты рабочих дней. Я почти каждый день молю Бога о быстрейшем с тобой свидании.
Но Бог, очевидно, не слышит меня, но слава ему, что он дает мне надежду. “. “Вся жизнь зависит от нас самих – от нашего отношения друг к другу и к людям”. 10 октября 1951 года он был освобожден досрочно.
Просидел почти два года. К этому времени уже посадили за хищения директора института. Работал грузчиком, топографом, а потом пришел на завод “Мезон”, заслужил немало благодарностей, его портрет висел на Доске почета. Вплоть до 1960 года, пока Александр Крон не выступил в газете, никто вокруг не знал о военных заслугах Александра Ивановича.
Хозяйка квартиры увидела однажды орден Ленина, поинтересовалась. “Была война, – ответил коротко, – многие получали”. В конце пятидесятых, прожив вместе 15 лет, Александр Иванович расстался с Валентиной. Остались в добрых отношениях.
Пенсию он получал небольшую, поэтому заработок был ограничен. Да еще алименты. Заводские руководители пошли навстречу, разрешили зарабатывать сверх потолка. Нагрянула ревизия, по суду (опять суд.
) Маринеско стал возвращать излишки. Когда смертельно заболел – два рака, горла и пищевода, излишки стали вычитать из пенсии. Около двухсот офицеров, среди них – 20 адмиралов и генералов, 6 Героев Советского Союза, 45 командиров и комиссаров подводных лодок обратились в ЦК КПСС: “Учитывая исключительные заслуги А. И.
Маринеско перед нашей Родиной, убедительно просим и ходатайствуем о назначении Маринеско персональной пенсии. Нельзя признать справедливым, что столь заслуженный командир-подводник оказался в пенсионном обеспечении в неизмеримо худшем положении, чем офицеры, не участвовавшие в войне”. В просьбе отказали. Маринеско написал Крону: “Последнее время – на 51-м году жизни я начинаю терять веру в Советскую власть”.
После смерти Маринеско его имя изъяли из обращения. Судостроители обратились к Главкому ВМФ адмиралу Горшкову с просьбой присвоить одному из кораблей имя Александра Маринеско. Адмирал поставил резолюцию на коллективном письме – “Недостоин”. Сергей Георгиевич Горшков обе свои Золотые звезды Героя получил спустя много лет после войны – в подарок.
Именно с его участием раздувалась эпопея Малой земли с полковником Брежневым. Он командовал флотом 30 лет. Я встречался с Главкомом. – Маринеско.
Ему просто повезло с этим потоплением, – ответил с раздражением. – Да и в 1945 году это уже роли не играло, конец войны. Значит, тем, кто через три месяца штурмовал Берлин, совсем никакой цены нет. Он же, Сергей Георгиевич, отказался поддержать ходатайство о персональной пенсии матери Маринеско.
Татьяна Михайловна пережила сына на 12 лет. Жила в Одессе в коммунальной квартире, на девятом десятке лет за дровами и водой ходила во двор и пенсию получала – 21 рубль. Сама виновата, мать, сама виновата: не того сына родила. Была и отрада в конце жизни.
Появился свой маленький угол. Женщина, которая разделила последние муки. – Мы у знакомых встретились. Брюки в заплатах, пиджак на локтях в заплатах.
Единственная была рубашка, воротничок у рубашки отваливался, только что на галстуке держался. Чист, очень опрятен, но уже так беден. Пошел меня провожать и у меня остался. У него какая-то сила притяжения была, как гипноз, это чувствовали и дети, и взрослые.
У него походка была необыкновенная: голова немного приподнята – гордо так, величественно вышагивал. Особенно когда выходили на набережную, на Неву – он сливался с гранитом. В получку приносил 25 рублей, в аванс – чуть больше. И я, чтобы маме показать, что в доме действительно мужчина появился, стала свои деньги к его подкладывать и маме отдавала.
Через год мы поехали с ним на встречу ветеранов-подводников, ничего не поняла: называют Сашину фамилию и такой гром оваций, не дают дальше говорить. Я только тогда, через год, узнала, КТО он. Только-то и было у них жизни – год. Два остальных Александр Иванович мучительно, смертельно болел.
М. Вайнштейн, бывший дивизионный механик, друг: – Маринеско лежал в очень плохой больнице. Для госпиталя у него не хватало стажа. Мы, ветераны, пошли к командующему Ленинградской военно-морской базой Байкову.
Адмирал был взбешен: “В нашем госпитале черт знает кто лечится, а для Маринеско нет места. “. Тут же распорядился, дал свою машину. – Именно тогда, а не позднее, как многие пишут, по дороге из больницы в госпиталь мы увидели корабли на рейде, и Саша единственный раз заплакал: “Больше я их никогда не увижу”.
– Настроение у него было невеселое: “Все, это конец”. Подошло время обедать, а жена мнется. Он говорит: “Ничего, пусть смотрит, ему можно. Она разбинтовала живот, и я увидел трубку, которая шла из желудка.
Валентина Александровна вставила воронку и стала наливать что-то жидкое. Мы с ним по рюмке коньяка выпили, было уже все равно – врачи разрешили. Он сказал: “Только чокаться не будем” – и вылили коньяк в воронку. Горло было черное, видимо, облучали.
А второй раз я пришел, уже и в горле была трубка. Она быстро засорялась, Саша задыхался, и Валентина Александровна каждые 20-30 минут ее прочищала. Теперь, когда смерть была рядом, у него, как всегда в самые трудные минуты в войну, взыграл бойцовский дух. Видимо, когда я вошел, то растерялся, говорить он уже не мог, взял лист бумаги и написал: “Миша, у тебя испуганные глаза.
Брось. Вот теперь я верю в жизнь. Мне поставят искусственный пищевод”. 25 ноября 1963 года Александр Иванович скончался.
В возрасте 50 лет. Деньги, которые ему переплатили на заводе, не успели все вычесть из маленькой пенсии. И мертвый остался в долгу у Советской власти. Судьба, словно проверяя его, подвергала двойным испытаниям.
Два увольнения из флота (первое – из-за “анкеты”). Два суда. Два рака с двумя трубками. И шапка по кругу тоже была брошена дважды – на памятник и при жизни.
4 октября 1963 года писатель в телепередаче сказал, что легендарный подводник живет практически в нищете. Со всех концов страны в Ленинград хлынули деньги, в том числе от студентов, пенсионеров – часто по три, пять рублей. Валентина Александровна смогла теперь уволиться с работы, для нее поставили в палате кровать рядом. Умер, а переводы все шли.
В 1990 году в юбилей Победы Александр Иванович Маринеско был аконец-то посмертно награжден Золотой Звездой. Победили читатели “Известий”, или, как мы привычно и безымянно говорим, “народ”.
Статья взята с: http://www.peoples.ru
