Историк Рой Медведев описывает Андропова как либерального, интеллигентного человека, любившего авангардную живопись и поэзию. Председатель КГБ собрал вокруг себя группу консультантов из системных либералов, которая разработала систему работу с интеллигенцией: минимум репрессий, если возможно – перекупать её.
В 1960-е в ближний круг советников Андропова вошли такие известные системные либералы того времени как Г.Арбатов, А.Бовин, Г.Шахназаров, Ф.Бурлацкий, Л.Делюсин, Ф. Петренко, О.Богомолов, Г.Герасимов и др. Через двадцать лет именно они станут идейными проводниками Перестройки.
Андропов верно понимал, что передовым классом в предстоящих переменах станет интеллигенция, и в 1960-70-е он сначала сформулировал, а затем реализовал на практике принципы работы с нею. Историк Рой Медведев, сам примыкавший к этому классу, в своей книге «Андропов» (серия ЖЗЛ, изд-во «Молодая гвардия», 2006) показывает, как вёл эту работу глава КГБ.
«Вот как состоялось наше знакомство (в середине 1960-х – БТ), – писал Георгий Шахназаров. – Когда меня пригласили в большой светлый кабинет с окнами на Старую площадь, Юрий Владимирович вышел из-за стола, поздоровался и предложил сесть лицом к лицу в кресла. Его большие голубые глаза светились дружелюбием. В крупной, чуть полноватой фигуре ощущалась своеобразная «медвежья» элегантность. Он расспросил меня о работе журнала «Проблемы мира и социализма», поинтересовался семейными обстоятельствами, проявил заботу об устройстве быта и одобрительно отозвался о последней моей статье. Затем переменил тему, заговорил о том, что происходит у нас в искусстве, проявив неплохое знание предмета.
– Знаешь, – сказал Андропов (у него, как и у М.С.Горбачева, была манера почти сразу же переходить со всеми на ты), – я стараюсь просматривать «Октябрь», «Знамя», другие журналы, но всё же главную пищу для ума нахожу в «Новом мире», он мне близок.
Поскольку наши вкусы совпали, мы с энтузиазмом продолжали развивать эту тему, обсуждая последние журнальные публикации. Мы живо беседовали, пока нас не прервал грозный телефонный звонок. Я говорю грозный, потому что он исходил из большого белого аппарата с гербом, который соединял секретаря ЦК непосредственно с Н.С.Хрущёвым. И я стал свидетелем поразительного перевоплощения, какое, скажу честно, почти не доводилось наблюдать на сцене. Буквально на моих глазах этот живой, яркий, интересный человек преобразился в солдата, готового выполнять любой приказ командира. В голосе появились нотки покорности и послушания.
Подобные метаморфозы мне пришлось наблюдать позднее много раз. В Андропове уживались два разных человека – русский интеллигент в нормальном значении этого понятия и чиновник, видящий жизненное предназначение в служении партии».
«Я был приглашён консультантом в отдел Ю.В.Андропова в мае 1964 года, – писал в своих воспоминаниях Георгий Арбатов. -Собранная им группа консультантов была одним из самых выдающихся оазисов творческой мысли того времени. Он действительно испытывал в ней потребность, постоянно и много работал с консультантами. И работал, не только давая поручения.
В сложных ситуациях (а их было много) все задействованные в ней собирались у Андропова в кабинете, снимали пиджаки, он брал ручку – и начиналось коллективное творчество, часто очень интересное для участников и, как правило, плодотворное для дела. По ходу работы разгорались дискуссии, они нередко перебрасывались на другие, посторонние, но также всегда важные темы. Работа превращалась в увлекательный теоретический и политический семинар. Очень интересный для нас, консультантов, и, я уверен, для Андропова, иначе он от такого метода работы просто отказался бы. И не только интересный, но и полезный.
Андропов был умным, неординарным человеком, с которым было интересно работать. Он не имел систематического формального образования, но очень много читал, знал и в смысле эрудиции был, конечно, выше своих коллег по руководству. Кроме того, он был талантлив. И не только в политике. Например, Юрий Владимирович легко и хорошо писал стихи, был музыкален, неплохо пел, играл на фортепьяно и гитаре. В ходе общения с консультантами он пополнял свои знания, и не только академические. Такая работа и общение служили для Андропова дополнительным источником информации, неортодоксальных оценок и мнений, то есть как раз того, чего нашим руководителям больше всего и недоставало.
Например, Андропов ценил лучшие из картин советских авангардистов и поддерживал их хотя бы тем, что приобретал немало абстракционистских полотен. Это же делали и многие из сотрудников его отдела».
Хорошо помню, что смещение Семичастного и назначение Андропова вызвало тогда в кругах интеллигенции и особенно среди диссидентов положительные отклики и предсказания. Об Андропове говорили как об умном, интеллигентном и трезво мыслящем человеке. Его не считали сталинистом. Некоторые из известных тогда диссидентов предполагали, что назначение Андропова ослабит репрессии среди инакомыслящих, заметно возросшие в 1966 году и начале 1967 года.
Не отказываясь от борьбы с диссидентами, КГБ начал искать такие формы и методы борьбы, которые вызывали бы меньшее раздражение наших партнёров по переговорам на Западе. Постепенно, хотя и не без колебаний и сомнений, руководство КГБ, а также руководство КПСС пришли к тому же выводу, к какому в 1921–1922 годах пришёл Ленин – начать высылку из страны наиболее активных и известных представителей оппозиционной интеллигенции.
Диссидент Виктор Красин опубликовал в Нью-Йорке в 1983 году книгу «Суд». Красин и его друг и ближайший соратник Пётр Якир были арестованы в 1972 году и приговорены к трем годам тюремного заключения и трем годам ссылки. На следствии они держались не лучшим образом, выдавая все тайны своей небольшой организации, все связи и пути получения литературы с Запада. Они не только признали себя виновными, но на очных ставках призывали к тому же и тех, кто был арестован по так называемому «делу Якира – Красина». Поведение этих ранее признанных лидеров демократического движения деморализовало значительную часть диссидентов. Были даже случаи самоубийства.
Чтобы расширить деморализующее влияние предательства Якира и Красина, в КГБ возникла мысль о проведении в Москве пресс-конференции с участием раскаявшихся диссидентов, на которую можно было бы пригласить не только советских, но и иностранных корреспондентов. Возникали, однако, и опасения, что на пресс-конференции Якир и Красин поведут себя иначе, чем на суде, и изменят свои показания. Поэтому, прежде чем дать согласие на это «шоу», Ю.В.Андропов решил лично встретиться с ними.
Якир не оставил описания этой встречи. Вскоре после пресс-конференции он был отправлен в ссылку в Рязань, где жил крайне замкнуто. Через несколько лет получил разрешение вернуться в Москву, но и здесь мало кто общался с ним. Здоровье Якира было подорвано непомерным употреблением алкоголя, и он вскоре умер.
По-иному сложилась судьба Красина, которому разрешили эмигрировать на Запад и даже снабдили подъёмными в три тысячи долларов. Через десять лет после своего нравственного падения он решил написать книгу-исповедь. В ней читаем:
«Дверь камеры открылась, и на пороге появился тот самый лейтенант, который так точно предсказал нам наши сроки. «Собирайтесь, быстренько», – и уже на ходу, – вас примет Председатель КГБ». По дороге меня перехватил начальник тюрьмы полковник Петренко – он и ввёл меня в кабинет. Из-за стола встал высокий человек и пошел навстречу мне.
«Я – Председатель КГБ Андропов», – сказал он, протягивая мне руку. Я пожал ему руку. Он предложил сесть. Разговор начался. «Мне доложили, что у вас назрел кризис доверия к КГБ». – «Неудивительно, – сказал я. – Мы сдержали своё слово, а нам по шесть лет». – «Ну, на это не обращайте внимание. Подайте заявление на кассацию, вам снизят до отсиженного и пока оставят ссылку. Далеко мы вас отправлять не собираемся. Можете сами выбрать город поближе к Москве. А там пройдёт месяцев восемь, подадите на помилование и вернётесь в Москву.
Нельзя же было вас выпустить из зала суда. Согласитесь, вы с Якиром наломали немало дров. Кроме того, ваш процесс мы широко освещали в печати. А приговор по кассации публиковать не будем».
Хозяин закончил первую часть речи. Потом сказал: «Вот вы пишете в своих документах, что в СССР происходит возрождение сталинизма. Вы действительно так думаете?» Я сказал, что имеется много фактов, свидетельствующих об этом. «Это чепуха, – сказал Андропов. – Возрождения сталинизма никто не допустит. Вы хорошо помните, что было при Сталине. Я знаю, что Якир и вы незаслуженно пострадали в сталинские годы. Знаю, что погибли ваши отцы. Все это не прошло бесследно для вас. Между прочим, после войны я тоже ждал ареста со дня на день. Я был тогда вторым секретарем Карело-Финской республики. Арестовали первого секретаря. Я ждал, что арестуют и меня, но пронесло».
«Кто вы по специальности?» – спросил он. «Экономист».
«Когда вы освободитесь, мы возьмём вас в наш научно- исследовательский институт КГБ». Я промолчал. «Есть ли у вас какие-нибудь вопросы или просьбы ко мне?» – спросил он».
Андропов не решал единолично судьбу диссидентов. Более того, на заседаниях Политбюро, Секретариата или в заочных обсуждениях он нередко настаивал на более мягких решениях и приговорах, чем этого требовали Подгорный, Шелепин, Суслов, даже Косыгин и Брежнев. Известно, например, что при обсуждении судьбы философа Александра Зиновьева после издания на Западе его книги «Зияющие высоты» Суслов потребовал для автора этой острой сатиры семь лет лагерей строгого режима и пять лет ссылки. Зиновьева сняли со всех постов и исключили из партии, но всё же не арестовали. Испытывая сильное давление властей, он принял через два года после издания книги решение об эмиграции.
В записке Андропова на этот счёт, направленной в ЦК КПСС, говорилось: «Имеющиеся в Комитете госбезопасности материалы свидетельствуют о том, что вся деятельность Зиновьева является противоправной и есть юридические основания для привлечения его к уголовной ответственности. Однако эту меру пресечения антисоветской деятельности Зиновьева, по нашему мнению, в настоящее время применять нецелесообразно.
Комитет госбезопасности считает возможным разрешить Зиновьеву и его семье выезд в одну из капиталистических стран в частном порядке».
Популярный в широких слоях населения поэт и бард В.Высоцкий не собирался, несмотря ни на что, покидать родину. По свидетельству В.Чебрикова, вскоре после высылки Солженицына и выезда из страны многих других писателей и художников Андропов получил от высших партийных инстанций указание об аресте Владимира Высоцкого. Юрий Владимирович был крайне растерян: он хорошо помнил, какой отрицательный резонанс получило в 1966 году судебное дело писателей А.Синявского и Ю.Даниэля. А Высоцкий был гораздо более известным человеком и как бард, и как артист театра на Таганке. Он снимался и в кино, создав несколько запоминающихся образов. У него было много не только резко критичных, сатирических, но и глубоко патриотических песен.
Андропов вызвал к себе Чебрикова и долго совещался с ним, чтобы найти какой-то выход и избежать совершенно ненужной, по его мнению, репрессивной акции. В конечном счёте им удалось переубедить Брежнева и Суслова. Именно Суслов выступал инициатором гонений на Высоцкого, так как Брежнев иногда и сам слушал записи некоторых его песен».
