Дом Гольштейн-Готторп-Романовых, именуемый для краткости просто «Романовы», обожал военные мундиры, парады и маневры. В армии или флоте служили, кажется, все без исключения мужчины августейшего семейства. За триста лет из них собрался бы целый батальон.
Но под настоящими пулями и картечами величества и высочества оказывались не очень часто, а головы на поле брани сложили только двое. Давайте их вспомним, они этого заслуживают.
Оба принца были совсем молоды, поэтичны и созданы для служения не Беллоне, а музам. Может быть, оттого и погибли. Как поется в песне, «ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться».
Первый из них – Сергей Максимилианович герцог Лейхтенбергский, князь Романовский, внук Николая Первого и наполеоновского пасынка Евгения Богарне.
Интровертный подросток с типично романовским лицом
Его отец был президентом Российской академии художеств, и мальчик с раннего возраста проявлял незаурядные способности к искусству, к музыке. Однако общей для императорских высочеств судьбы не избежал – был определен в конногвардейцы.
Исправный офицер; но интровертность усугубилась
С началом войны за освобождение Болгарии Сергей Лейхтенбергский отправился в действующую армию. Его сослуживец С.Д.Шереметьев вспоминает: «Он участвовал в войне без убеждения и войне не сочувствовал, его вкусы были направлены в другую сторону. Незадолго до смерти он говорил мне, что жаждет окончания войны, чтобы посвятить себя всецело искусству».
Пацифистские настроения не мешали Сергею Максимилиановичу честно выполнять свой долг. Он доблестно воевал, в 27 лет получил генеральский чин. А 12 октября 1877 года, в не особенно важном сражении (собственно, это была обычная разведка боем), оказался в гуще перестрелки, где генералу, и тем более члену царствующего дома, вообще-то находиться было необязательно. Убит турецкой пулей в лоб. Жениться не успел, так что потомства не оставил.
Вот эта стычка. Как видите, не Бородино:
П.О. Ковалевский. «Бой под урочищем Иваново».
А это памятник на могиле князя-герцога. Спасибо болгарам, сохранили.
Второй Романов, павший смертью храбрых, погиб совсем юным – двадцати одного года от роду.
Олег Константинович, как и Сергей Лейхтенбергский, родился не в солдафонской, а в артистической семье, был сыном деликатнейшего КР, президента академии наук и недурного (для высочества) поэта.
Мальчик был умненький, способный, восторженный, радовал преподавателей Лицея любовью к литературе и в особенности к Пушкину.
Поэтичный лицеист
В двадцать лет затеял и осуществил нешуточное дело: выпустил издание пушкинских автографов. Он и сам был поэтом.
Но по окончании Лицея, разумеется, оказался на военной службе, в лейб-гусарах.
Нетипичный гусар
Когда началась Первая мировая война, отказался от службы в ставке, ушел с полком на фронт. В одной из самых первых стычек ужасной бойни, из которой Россия выберется еще очень нескоро, Олег был смертельно ранен. В реляции сказано, что он раньше всех доскакал до неприятеля и врубился в его ряды, но представить, как этот мечтательный юноша в кого-то «врубился», трудно. Мне почему-то воображается нечто вроде гибели Пети Ростова: «Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым…».
Олег Константинович получил пулю в живот, несколько дней промучился, умер от заражения крови.
Стихи он писал такие:
Готов забыть я всё: страданье, горе, слезы
И страсти гадкие, любовь и дружбу, грезы
И самого себя. Себя ли?.. Да, себя,
О, Русь, страдалица святая, для Тебя.
Стихи могут показаться слабыми (слезы-грезы, себя-тебя) и трескучими (если Русь, то уж непременно святая), но ведь в них всё правда: и страдание, и горе, и самопожертвование ради отечества.
А уцелел бы в сражениях – расстреляли бы большевики, как его родных братьев Иоанна, Константина, Игоря.
Бедные, бедные Романовы. Русь – святая ли, нет ли – тоже бедная. Все бедные. Всех жалко.
