15 февраля 1957 года Министром иностранных дел СССР стал Громыко Андрей Андреевич, которого Американская пресса называла «мистер Нет», а Запад считал его «дипломатом номер один в мире».
Мы решили вспомнить самые интересные истории из жизни советского дипломата.
Американская пресса прозвала его «мистером Нет» — за склонность отвечать этим коротким словом на невыгодные для Советского Союза предложения западных политиков. К тому же Андрей Андреевич и с этой фразой никогда не спешил. Он замечательно знал английский язык, но всегда в официальной обстановке прибегал к услугам переводчика. Так он выигрывал время и лучше обдумывал аргументы в поддержку своего однозначного отрицания.
Тем не менее тугодумом Громыко не был. Как-то на переговорах в Кремле госсекретарь США Киссинджер заметил, что в американском посольстве испортился ксерокс и, указывая на хрустальную люстру в потолке, якобы нашпигованную советской шпионской аппаратурой, спросил: «Вы не дадите мне копию?» На это главный коммунистический мидовец тут же отшутился: «Люстра повешена еще при царе — туда можно засунуть только микрофон!«
На Западе его уважали и побаивались. Знали, что он всегда будет последовательно гнуть советскую линию, отстаивать интересы своей страны и ни за что не поведется на дешевую приманку. Только Громыко после очередного обострения на Ближнем Востоке мог сказать без обиняков премьер-министру Израиля: «Я разочарован вами, г-жа Мейер». Или на конференции, посвященной подготовке мирного договора между Японией и Китаем, едко высмеять позицию западных держав: «Нужно быть слепыми, чтобы не видеть, в каком смешном положении оказались организаторы конференции, поставившие дело так, что в решении вопроса о мирном договоре с Японией участвуют такие государства, как, например Сальвадор и Никарагуа, и не участвует Китай. Понятно, что от того, подпишут ли мирный договор с Японией некоторые из присутствующих на конференции государств, никому не будет ни тепло, ни холодно. Другое дело, — если договор не подпишет Китайская Народная Республика».
Сказано это было в 1951 году, еще при Сталине. В этом заявлении даже чувствуется влияние знаменитого сталинского стиля — его краткость, сарказм. Сорокадвухлетний Громыко находился в ранге первого заместителя министра иностранных дел. Но за его плечами уже была большая дипломатическая карьера.
Громыко подписывает Устав ООН, 26 июня 1945 г. Ему всего здесь 36 лет
Он попал в МИД (тогда еще называвшийся НКИДом — Народным комиссариатом иностранных дел) в тридцать лет из Института экономики Академии наук СССР в памятном репрессиями 1939-м. Сталин только что закончил масштабную чистку высших эшелонов власти, заменяя партийных товарищей старшего поколения новыми людьми. Наркоминделом только что вместо «старого ленинца» Макса Баллаха, известного по псевдониму Литвинов и подпольно возившего еще «Искру», был назначен Вячеслав Молотов по прозвищу Железная задница (его он получил за бюрократическую работоспособность еще во время работы первым секретарем Московского горкома партии).
Молотов и сам был не стар. Ему еще не исполнилось пятидесяти. Он искал энергичных молодых сотрудников. На собеседовании, среди других соискателей на работу во внешнеполитическое ведомство, его внимание привлек молодой белорус Андрей Громыко, на вопрос: «Какие книги на английском языке вы читали в последнее время?» ответивший: «Бедные — богатые». Правильно социальное происхождение — крестьянин из-под Гомеля — и знание вражеского языка сыграли свою роль. Так научный сотрудник Института экономики буквально сразу же стал советником посла СССР в США.
Он никогда бы не сделал дипломатическую карьеру, если бы не Великая Октябрьская революция. Даже в буржуазную эпоху дипломатическое поприще, как и высшие места в военной иерархии, везде в мире принадлежали аристократии. Объясняя это явление, министр иностранных дел Австро-Венгрии граф Чернин, подписавший в 1918 году договор о Брестском мире, упомянул в мемуарах: «Tеперь принято упрекать старый режим за предпочтение, оказываемое им аристократии при выборе своих дипломатов. Упрек этот совершенно несостоятелен. Тут не предпочтение оказывалось, а сама природа дела требовала, чтобы его исполнители владели состоянием и «светским лоском»… Известный светский лоск был также необходим дипломату старого режима, как и хорошее домашнее воспитание вместе со знанием иностранных языков. Пока в Европе существуют дворы, придворная жизнь будет всегда центром светской жизни, и дипломаты должны иметь доступ в этот круг. Молодой человек, не знающий, нужно ли есть с ножа или с вилки, не сумеет завоевать себе место; поэтому подготовительная школа, через которую он прошел, дело далеко не безразличное».
На закате сталинской эры Громыко был послом в Великобритании. А до этого — послом в США в 1943—1946 гг., первым заместителем министра иностранных дел и представителем СССР при Организации объединенных наций. Андрей Громыко усвоил манеры чопорных британцев — спокойствие, выдержку, уверенную неторопливость. При этом самих англичан он недолюбливал. Не как нацию, а как политическую систему, покоящуюся на двойных стандартах.
Он поддерживал замечательные отношения с Молотовым, хотя, если надо, умел и возразить ему. Однажды, когда Громыко был послом в Соединенных Штатах, а Молотов — министром иностранных дел, между ними возникло что-то вроде бюрократического препирательства по поводу того, «ястреб» Эйзенхауэр или нет. Молотов считал, что этот претендент на президентское кресло ничем не лучше других. Но Громыко отвечал, что ему на месте виднее и что среди американских политиков Эйзенхауэр — один из самых миролюбивых по отношению к Советскому Союзу. Будущее показало, что прав именно Громыко.
Но главное, что молодой дипломат очень нравился лично Сталину, умевшему ценить деловых и ответственных людей, если они не представляли для него опасности. А Громыко обладал просто врожденной лояльностью по отношению к лицу номер один в системе. Он оставался преданным как Иосифу Виссарионовичу, так и сменившим его Хрущеву, Брежневу, Андропову и Черненко. Во многом ему помогало отсутствие у вождей СССР после Сталина глубокого знания внешнеполитических вопросов. Они приходили на должность «вождя» из партсекретарей, не знали иностранных языков и чувствовали, что без такого профессионала, как Громыко, просто не могут обойтись.
При этом сам Андрей Андреевич даже на закате жизни вспоминал о Сталине исключительно тепло: «Прежде всего обращало на себя внимание то, что он человек мысли. Вводных слов, длинных предложений или ничего не выражающих заявлений он не любил. Его тяготило, если кто-либо говорил многословно, и было невозможно уловить мысль, понять, чего же человек хочет. В то же время Сталин мог терпимо, более того, снисходительно относиться к людям, которые из-за своего уровня развития испытывали трудности в том, чтобы четко сформулировать мысль.
Глядя на Сталина, когда он высказывал свои мысли, я всегда отмечал про себя, что у него говорит даже лицо. Особенно выразительными были глаза, он их временами прищуривал. Это делало его взгляд еще острее. Но этот взгляд таил в себе и тысячу загадок.
Речам Сталина была присуща своеобразная манера. Он брал точностью в формулировании мыслей и, главное, нестандартностью мышления.
Что касается зарубежных деятелей, то следует добавить, что Сталин их не особенно баловал своим вниманием. Уже только поэтому увидеть и услышать Сталина считалось у них крупным событием».
В воспоминаниях Громыко о Сталине чувствуется искреннее восхищение. А Хрущева он считал дураком и шутом. На одном из приемов Никита Сергеевич в присутствии западных дипломатов ляпнул: «Если партия прикажет Громыко сесть голым задом на лед, он сядет!» Вскоре министр стал одним из тех членов партии, которые посадили голым задом на лед самого Хрущева, отправив грубияна в отставку. При этом во время знаменитого инцидента в ООН, когда Хрущев стучал туфлей по столу, Громыко находился рядом с ним. Хрущевская выходка была для него полной неожиданностью. Но он даже виду не подал и тоже стал колотить кулаком, чтобы «поддержать» главу страны, как рассказывал об этом впоследствии сыну. Запад должен был думать, что экспрессия Никиты — глубоко продуманный ход советской дипломатии.
Лидия Дмитриевна Гриневич (супруга Громыко А. А.)
Женат Громыко был только раз — на Лидии Гриневич, землячке жены Брежнева. Она родилась под Минском в селе Каменка. Вышла за Андрея в 1930-м, когда ей было 19, а он еще не собирался идти в дипломаты. Работала зоотехником в совхозе. Муж называл ее Лидунчиком и Моим домашним госсекретарем. Лидунчик отличалась отсутствием вкуса и носила платья диких расцветок. Как-то на приеме в турецком посольстве зимой, увидев на десерт арбуз, она сказала переводчице: «Сходи на кухню, попроси, чтобы нам в машину снесли пару штук». На приеме по случаю визита главы МИДа Сенегала г-на Дутутиама жена Громыко спросила его жену: «А вы чем занимаетесь?». Узнав, что мадам Дутутиам окончила философский, Лидунчик пошутила: «Да что же это за наука такая?! Сегодня там одно, завтра — другое!» И была права — ведь, по сравнению с зоотехникой, философия — наука крайне неточная. Но чернокожая «Дутутиамша» Лидунчику очень понравилась. Прощаясь, она даже запихнула несколько конфет из вазочки в коктейльную сумочку гостьи. Покойный граф Чернин наверняка перевернулся в гробу.
Когда Запад обвинял послевоенный СССР в агрессивности, это было полным враньем и пропагандой. Вооруженного столкновения в Кремле не хотел никто. Даже Сталин и Хрущев, потерявшие на войне сыновей. Тем более добряк Брежнев. У Громыко в Великую Отечественную тоже погибли два брата-офицера. Один — буквально в первые дни, а второй — уже в период побед, при форсировании Березины. Поэтому советский министр иностранных дел ни за что не хотел нового мирового конфликта. Но считал, что с США можно разговаривать только с позиции силы. Будущее показало, что он абсолютно прав.
По большому счету, Громыко был главным миротворцем эпохи холодной войны. Под его руководством советской делегации удалось развести по разные стороны баррикад в 1966 году Индию и Пакистан, когда те в очередной раз собирались вцепиться в горло друг другу. В его активе — Хельсинское соглашение 1975 года о нерушимости европейских границ. Как ни странно, именно оно до сих пор поддерживает целостность Украины при таком легкомысленном и некомпетентном руководстве, как наше, и при наличии агрессивных политических кланов в соседних странах. И, в конце концов, Громыко вместе с Хрущевым без драки выпутались из Карибского кризиса.
В 70-е на Западе его считали «дипломатом номер один». И не только среди советских. В 1981-м «Таймс» писала: «В возрасте 72 лет он — один из самых активных и работоспособных членов советского руководства. Человек с прекрасной памятью, проницательным умом и необычайной выносливостью… Возможно, Андрей Андреевич является самым информированным министром иностранных дел в мире».
На фоне Шеварднадзе, который сменил Громыко на посту министра, и Андрея Козырева, который пришел в МИД при Ельцине, Андрей Андреевич выглядит просто политическим гением. Но он тоже не был застрахован от ошибок. Именно Громыко выдвинул на заседании Политбюро Михаила Горбачева на пост генерального секретаря.
Вскоре он уже жалел, что подсадил наверх этого болтуна. Не по Сеньке шапка, — говорил Громыко о Шеварднадзе и Горбачеве, комментируя их бегство из Западной Европы. — Чтобы уйти, много ума не надо.
Громыко считал, что советские войска из Германии нужно выводить, но только после торга с Западом, получив за это полный набор экономических и политических преференций. По мнению Громыко, нужно было распустить не только Варшавский блок, но и НАТО, а после этого убирать советские танки из Европы. Увы, его, покинувшего пост министра в 1985-м, уже никто не слушал.
Однако его политическое кредо, высказанное однажды сыну Анатолию, актуально до сих пор: Я никогда не лебезил перед западниками, и, скажу тебе откровенно, после того как меня били по одной щеке, вторую не подставлял. Более того, действовал так, чтобы и моему не в меру строптивому оппоненту было несладко.
