Двадцать первого июля около 16 часов прямо на патрульный “УАЗ”, в котором находились пятеро сотрудников милиции, выскочил из-за поворота джип, обогнул патрульную машину и, не сбавляя скорости, помчался по дороге. За рулем джипа сидел Продан, рядом находились Кравцов и Туник. Принять вправо. Остановиться.
В ответ – только рев мотора. Расстояние еще позволяло стрелять из “Макарова”, патрульные выхватили оружие, но на бандитское везение на дороге появился автобус, везший детей к морю; под его прикрытие и метнулись “волки”, а затем, свернув на грунтовую дорогу, прибавили скорости. “УАЗ” начал преследование, и тут же в его лобовое стекло полетела автоматная очередь. Милицейский “уазик” продолжал преследование, пятеро парней в форме, вооруженные табельными “Макаровыми”, эффективными только в ближнем бою, шли на автоматные стволы, но джип с более мощным двигателем уходил все дальше и дальше и вскоре совсем скрылся из виду.
Экипаж вернулся в райотдел, где участники преследования по фотографии опознали автоматчика. Снайпером был Кравцов. “Судебная коллегия считает, что, произведя автоматные очереди с расстояния 60 – 70 метров по машине, где находились сотрудники милиции, исполняющие свой долг по задержанию банды, Кравцов сознательно допускал лишение их жизни и стремился к этому, что подтверждается наличием сквозных пулевых отверстий в металле кузова в непосредственной близости от работников милиции, но Кравцову не удалось привести свой замысел в исполнение по независящей от него причине. Продан, который управлял машиной, и Туник, находившийся на заднем сиденье, не возражали против действий Кравцова и поддерживали его советами, чем совершили участие и пособничество в покушении на жизнь работников милиции.
” После стрельбы по патрульной машине бандиты скрывались в самой глухой части Ленинского района. Заброшенные пансионаты на время стали им пристанищем. Там они прятали автомобили и прятались сами, но, естественно, вели себя так, как уже не могли себя не вести: устраивали попойки и пальбу, по мишеням и просто так. Милиция наступала им на пятки, но тройка Продан – Никеров – Кравцов успешно уходила от преследования, пользуясь поддержкой местных жителей.
Как ни прискорбно, но это именно так: местные рыбаки (читай – браконьеры) и крестьяне предупреждали “волков” о милицейских проверках, предоставляли убежище, продавали съестное и выпивку. Мертвый остов атомной электростанции сослужил бандитам последнюю службу: свел обе части “волчьей стаи” вместе. Бабак снова воссоединился со своей бандой, но к этому времени “волки” уже не видели в нем необходимости. Очень многое не устраивало членов банды в их руководителе: его жестокость, из-за которой они все оказались обречены на войну с милицией, его жадность и диктат.
Ну а больше всего раздражало то, что о судьбе большей части похищенных денег и золота знал только он и никого в нее не посвящал. Все чаще и чаще “волки” говорили между собой, что Бабак собирается захапать их денежки, добытые кровавыми трудами, и смыться, скорее всего, не просто так, а избавившись от “стаи”. Если бы мы не убили его, он убил бы нас, – в один голос заявляли подсудимые. В этом они окончательно убедились, вновь встретившись в циклопическом бетонном лабиринте мертворожденной станции.
Если когда-то по мотивам дела “бабаков” будет снят художественный фильм, то центральная сцена будет происходить именно там, в непомерно огромных пустынных залах, бесконечных коридорах с выбитыми стеклами и осыпающейся штукатуркой, среди груд слежавшегося строительного мусора, битого камня и ржавеющего металла. Причудливое эхо будет всколыхиваться и замирать, подхватывать и перевирать выкрики, брань и шепот. У сцены будет жесткое драматическое напряжение: главарь, который и расчетливее, и хитрее, и авторитетнее всех и каждого в отдельности, старался манипулировать “волками”, стравливая их друг с другом, попеременно сближаясь, сговариваясь то с одним, то с другим и пытаясь всячески избежать слияния их в команду. Уговоры и угрозы, лесть и оскорбления, шантаж и посулы – все шло в ход и сработало бы, но.
И вот это “но” явственно читалось в раскаленном грязном бетоне стен, в иссушающем ветре, разносящем по коридорам едкую пыль, в зловонии и хлюпанье воды, залившей подземные туннели и колодцы, в потных, небритых, ожесточенных лицах “волков”. Так явственно читалось, что сам ницшеанец, посчитавший себя некогда вправе вырваться из паутины умирающего города ценою судеб и жизней прочих, начал все чаще срываться на крик и на угрозы. И как только “волкам” стало понятно, что Бабак скорее сдаст их милиции, чем позволит уйти всем, возник замысел избавиться от главаря. Сам Бабак, почувствовав, что “всех” ему уже не удастся подчинить и выиграть необходимое время и свободу действий, сделал ставку на Кравцова.
Намекал ему на то, что неплохо было бы уйти вдвоем, сбросив “ненужный балласт”. Однако он просчитался: после убийства милиционера и для Кравцова, и для остальных “волков” больше не существовало непререкаемых авторитетов, и взгляды, которыми обменялись члены стаи, оказались значительнее слов. Вот это, пожалуй, одна из самых главных и устойчивых закономерностей организаций, основанных на власти одной только силы. Группировка или организация, как бы мала или велика она ни была, устойчива только до той поры, пока выгоды объединения и страх перед вожаками превышает личные интересы ее членов.
Если любая часть группы почувствует свою силу и свою возможность “работать” самостоятельно, произойдет раскол. Если приходится выбирать между своей жизнью и жизнью вожака, последний обречен. Настоящие человеческие чувства в группировке, основанной на власти силы, возможны только как случайность, побочное явление. Бабак предусмотрел многое, подбирая себе “волков” из молодых, но семейных наркоманов, каждый из которых еще до вхождения в “стаю” признавал и принимал его авторитет, повязывая их кровью и общими преступными интересами.
Но все это действовало только до поры до времени, пока не появились факторы, превышающие иерархические отношения. Понять же, что порог перейден, кровавый ницшеанец не смог. В последний раз в полном составе банда собралась в недостроенном здании пионерского лагеря “Полет”. Требуя по-прежнему беспрекословного подчинения, Бабак сам окончательно подписал себе смертный приговор, который привел в исполнение Никеров с молчаливого согласия остальных участников банды.
Он всадил пулю в голову вожаку, когда тот прилег отдохнуть. Тело своего низложенного главаря бандиты закопали в глину под нишей цокольного этажа. Грунтовые воды в то лето поднимались высоко, так что когда труп обнаружили, опознать его удалось только по рисунку зубов. То, что происходило в последующие дни, представляло собой затянувшуюся кровавую агонию.
Убитый ницшеанец конечно же был зверем и беспредельщиком, но планировал четче, действовал более продуманно и не так пьянел от крови, как “волки”. История не терпит сослагательного наклонения, возможно, травля бы продолжалась дольше, возможно, крови бы тоже пролилось не меньше, но может быть, он и в самом деле сдал бы подельщиков и оторвался сам куда подальше от Крыма. Накопленные деньги (кстати, судьба их доселе неизвестна; известно только, что сумма ценностей, оплаченных непомерной кровью и страданиями, в сущности, совсем невелика) ему одному, от силы двоим, это позволяли. Но история пошла иным путем.
Фактически став главарем банды, Продан не давал своим “волкам” времени на раскачку. На следующий же день после убийства Бабака он взял с собой Никерова и отправился в поселок Ленине добывать очередную машину. Оба надели строительные комбинезоны, в руках у них были сантехнические инструменты, поэтому их появление на улице в спецодежде в обеденное время не вызвало никаких подозрений. Знакомый Продана чинил автомобиль в своем гараже.
Увидев приближающихся “волков”, он заподозрил неладное, но вида не показал. Продан начал разговор без предисловий. Ты должен тысячу двести долларов, – заявил он очередной жертве. Кроме того, сейчас же пойдем – переоформишь на меня тачку.
Парень, у которого были все причины сомневаться в размере и вообще в наличии долга, а “шестерка”, по сути, представляла его единственное достояние, отказался. А Продан находился в таком состоянии, когда малейшее прекословие приводило его в бешенство. Мгновение – и ствол в руках беспредельщика. Гонишь, падла.
– И, не дожидаясь ответа, новый главарь в упор расстрелял автовладельца. Труп перетащили за гараж и бросили в траву, “шестерку” вывели из гаража и отправились в лесополосу, где их поджидали Туник и Кравцов. Бандиты переоделись, приняли еще дозу и отправились колесить по окрестностям. События развивались со стремительной быстротой.
Псы пьянели от вида крови. По малейшему поводу их руки тянулись к спусковому крючку. И труп молодого парня из Ленина в тот роковой день не был последним на их черном счету. В выходной супруги К.
выбрались на огород копать картошку. Дочь тоже собиралась поехать вместе с родителями, но в последний момент передумала, осталась позагорать. Родители обещали вернуться за ней под вечер, но когда все сроки прошли, а они не появились, девочка не на шутку обеспокоилась. Около шести вечера автомобиль с бандитами проезжал мимо садово-огородных участков в районе села Владиславовка соседнего, Кировского района.
В глубине поля они увидели новенькую “девятку” – а в их купленной за две пули “шестерке” бензин был на исходе; кроме того, ориентировку на ее пропажу уже могли передать постам дорожнопатрульной службы, – и бандиты решили “сменить машину”. На тот момент лишь у одного Туника руки были, что называется, непосредственно не замараны кровью, он впрямую еще не принимал участия в убийствах. Решено было, в прямом соответствии с бабаковским воспитанием, исправить эту ошибку, чтобы “не сорвался”, чтобы не надеялся, что в случае чего сможет сравнительно легко отделаться от закона. Хозяева машины, ничего не подозревающие горожане, муж с женой, работали рядом друг с дружкой на своих любовно ухоженных, обильно политых потом шести сотках.
Теперь к поту прибавилась кровь. Из подъехавшей “шестерки” выскочил Туник, вооруженный автоматом. Короткая очередь – и супруги пали замертво. Новый вожак, Продан, подошел, осмотрел итоги кровавой “присяги” и на всякий случай контрольным выстрелом прострелил еще слабо трепыхающееся сердце невинной жертвы.
На сей раз тела убитых сбросили в оросительный канал и наскоро забросали землей. Там же, в канале, утопили и “шестерку”, справедливо опасаясь, что машину опознают. “Девятку” они позже удачно “толкнули” через своих знакомых в Симферопольском районе, куда “волки” перекочевали с Керченского полуострова. Устроились они недалеко от крымской столицы, сняв частный дом в селе Укромном.
Оттуда выезжали на дело, там же, по соседству, сбывали угнанные автомобили. Вымогательства и разбойные нападения продолжались до октября, и на автодорогах, и в пригородных селах. Их перечисление, изобилующее столь же кровавыми, черными и грязными деталями, как и предыдущие эпизоды, занимает десяток страниц обвинительного заключения. Брутальный нажим, избиения, а при попытках сопротивления – стрельба.
Однако теперь “волки”, выходя на дело, чаще стали переодеваться в милицейскую форму. Так они “взяли” хорошую, набитую импортным барахлом “девятку”, которую семья из Краснодарского края перегоняла из Германии домой. Это, в числе немногих дел, обошлось без стрельбы: достаточно было лжемилиционерам приставить ствол к виску малолетней дочки, которая ездила с родителями посмотреть Европу. Крым полнился страшными слухами, недоумевали даже бандиты из больших “семейств”, постепенно переходящие на более тихие методы работы.
“Волков” искали и милиция и “башмаки”, действительно искали по всему Крыму, но, видимо, с наибольшим тщанием искали все-таки на Керченском полуострове, а не в десятке километров от Симферополя, в селе, где жила мать братьев Башмаковых. Тем более, что они засветились, опять наведавшись в Щелкино, где по накатанной схеме вымогали машину и деньги (правда, на этот раз обошлось без жертв: щелкинец Л. , “воспитанный” рукояткой пистолета и арматуриной, пообещал сбегать за деньгами, но вместо этого проскочил в отделение милиции. Волчье чутье сработало: Продан с Никеровым не стали дожидаться нерадивого “должника” и даже не угнали его “фольксваген”, а под покровом ночи вернулись в Укромное).
Однако в октябре везение “волков” наконец-то закончилось. Семнадцатого октября около семи часов вечера Продан и Никеров ехали на мотоцикле по одной из улиц села Комсомольского, ближнего пригорода Симферополя. У гаражей стоял милицейский патруль. Один из сотрудников милиции просигналил мотоциклисту, чтобы тот остановился, однако тот начал разворачиваться в противоположном направлении.
Почуяв неладное, милиционеры решили задержать водителя. Один из патрульных схватил мотоцикл за руль. Продан упал. Никерову удалось спрыгнуть, и он быстро побежал в поле.
Второй милиционер бросился за ним вдогонку. Дяденька, не стреляйте. – закричал преследуемый урка, почувствовав, что просто так от инспектора не уйти. Когда милиционер приостановился, “волк”, действуя в точном соответствии со старым приемом урок, сравнительно недавно вновь продемонстрированным в фильме Алексея Германа, обернулся и выстрелил.
Пуля попала сотруднику милиции в грудь и сбила его с ног. Третий патрульный рванулся к “волку”, но прогремели еще два выстрела – и милиционер упал, получив ранения в живот и голову. А Никеров бросился бежать, и ему удалось уйти в сторону ГРЭС и затеряться в лабиринте строений и хоздворов промзоны (грэсовский жилой поселок, в то время вотчина “башмаков”, находится на противоположной стороне Евпаторийской трассы); но Продана все-таки взяли. Взяли, опознали и в считанные часы раскололи, выяснив между прочим возможные места укрытия подельщиков.
На поиски по адресам были направлены несколько оперативных групп, и за два дня Никерова выследили и попытались задержать 19 октября в доме у родственников жены. Увидев подъезжающую милицейскую машину, Никеров выпрыгнул в окно и через огороды побежал к лесополосе. Дорогу ему преградил оперуполномоченный уголовного розыска. Используя тот же “киношный” прием, “волк” замедлил бег и снова разыграл испуг – и снова удачно, ему удалось выстрелить первым.
Милиционер получил серьезное огнестрельное ранение; однако, истекая кровью, оперативник успел несколько раз выстрелить в убегающего преступника и ранить его в ногу. При задержании Никеров отчаянно сопротивлялся. Туника задержали через несколько дней. Сопротивления он не оказывал и, по его словам, шел попрощаться с родными прежде, чем сдаться милиции.
Кравцова так и не нашли. Суд приговорил всех членов банды к исключительной мере наказания расстрелу, и приговор был приведен в исполнение, несмотря на прошение о помиловании. В 1993 – 1994 годах, на волне “независимых” веяний, дальновидные авторитеты активно включаются в общественно-политическую жизнь республики, чтобы обеспечить себе особо благоприятные условия в настоящем и возможность в будущем “контролировать ситуацию”. Так возникают различные организации типа Спортивно-туристического союза, который впоследствии подчинил себе Евгений Поданев, создатель Христианско – либеральной партии Крыма (ХЛПК), которая в недолгую пору своего расцвета насчитывала 168 тысяч членов.
Девять дней со дня гибели Виктора Башмакова, поминальная трапеза по расстрелянному вожаку одного из сильнейших преступных объединений полуострова, не задумывались как мероприятие для семьи и круга ближайших друзей. Трудно сказать, по чьему именно замыслу, но эти поминки должны были стать событием в жизни крымского криминального мира, своеобразной демонстрацией (чего именно – скажите каждый себе сами). Однако то, что произошло в жаркий июльский день, когда, согласно преданию, особенно чтимому людьми, привыкшими к постоянному риску, душа покойного прощается с грешным миром, не мог предвидеть никто или почти никто. Со временем стало ясно, что произошедшее было своеобразным “трубным гласом”, возвещающим начало новых времен.
И в еще большей степени, чем судьба наиболее известного крымского авторитета, произошедшее касалось всех и каждого – наступал новый виток в развитии уже не криминалитета, а всего Крыма. Внешний ряд событий выглядел примерно так. Двадцать девятого июля 1994 года все более или менее “авторитетные люди” полуострова, многочисленные друзья и родственники усопшего съезжались в Симферополь для того, чтобы помянуть человека, имя которого, без преувеличения, стало к этому времени легендарным. Собирались, несмотря на многочисленность званых, только “свои”, без излишнего шума, почти скромно, – поминки обычно не превращают в шикарную тусовку.
Кроме того, многие гости не хотели афишировать свое присутствие на мероприятии, не посетить которое просто не могли – кто по долгу, кто по каким еще причинам. Выбор организаторов поминок остановился на месте постоянного сбора “башмаков”, не слишком шикарном и неприметном с виду кафе-ресторане “Калинка”, в грэсовском поселке на окраине города, недалеко от последнего места земного обитания Виктора Викторовича. Поскольку помещение при всем желании не могло вместить всех приглашенных, столы с поминальной трапезой накрыли на большой, окруженной живой изгородью площадке у кафе, прямо под палящими лучами немилосердного в это время года крымского солнца. Столы накрывались человек на восемьсот; к началу церемонии, около 14 часов, собралось уже более пятисот гостей.
Не все знали друг друга в лицо, хотя присутствие посторонних не предполагалось. Тут и там среди коротко стриженных молодых охранников в адидасовских костюмах мелькали лица достаточно известные, порой даже примелькавшиеся горожанам по газетным иллюстрациям и телевизионным передачам. Были здесь и деятели вполне официальные, правда, как правило, без галстуков и прикрытые темными солнцезащитными очками. На площадке для машин распоряжался толстый милицейский майор, еще несколько человек в форме скромно стояли в стороне, подчеркивая своим присутствием солидность всего мероприятия.
Ждали одного из главных коллег покойного – севастопольского соратника старшего Башмака, Евгения Поданева. Вот и его кортеж: крутые машины останавливаются на специальной площадке, выходит сам Папа, за ним еще человек тридцать – ближайшие соратники и охрана. С приличествующим случаю выражением лица Папа подходит к ближайшим родственникам, целует женщин в черных косынках, борцовским рукопожатием (двумя руками) приветствует мужчин. С прочими гостями здоровается сдержанным кивком; не исключено, что многих он еще не успел разглядеть, но ведь предполагается, что трапеза будет достаточно долгой.
Закончив формальности, Папа проходит к отведенному севастопольцам почетному месту. Можно начинать. По сигналу распорядителя все встают для того, чтобы почтить память усопшего. Царствие ему небесное.
Пустые рюмки возвращаются на столы, все неторопливо усаживаются. Что произошло в последующие несколько секунд, никто потом толком описать так и не смог. Стук пододвигаемых стульев, звяканье посуды и негромкий гул голосов внезапно разорвали три громких пистолетных выстрела; некоторые свидетели говорили, что выстрелы были “необычайно громкими”. В самом деле, “ТТ” бьет громко, а далеко не все присутствующие слышали в реальности и вблизи пистолетные выстрелы.
Разборки, в том числе и та, что произошла в “Калинке”, зачастую проводятся при минимуме свидетелей. В телебоевиках же все звучит иначе. Впоследствии некоторые из очевидцев утверждали, что видели, как от соседнего стола к севастопольцам подошел мужчина, выстрелил в Поданева и бросился бежать, но упал под пулями телохранителей Папы. Можно вообразить, что тут началось.
Со стороны могло показаться, что у кафе “Калинка” идет настоящий бой. “Примерно в 14. 50-14. 55, – вспоминал позже один из очевидцев происшедшего (житель поселка, на поминках не присутствовал), – у ресторана зазвучали выстрелы.
Перестрелка длилась около 10 минут. Сначала я расслышал три пистолетных выстрела, затем прозвучала автоматная очередь. (На самом деле очередей было несколько. – К.
Ч. ). Когда я выскочил на улицу, то увидел сержанта без фуражки, которого вел под руку, почти тащил какой-то мужчина в штатском. Милиционер был немножко не в себе и на мой вопрос, что случилось, ничего не ответил.
Насколько я понял, милиционера довольно крепко побили. Как оказалось впоследствии, он стрелял по какой-то машине. Толпа, не разобравшись, набросилась на него, и дело закончилось мордобоем. В это время толпа еще кого-то избивала, а выстрелы продолжались.
Как мне рассказали, за несколько минут до моего прихода какой-то парень убегал в сторону детского сада, отстреливаясь из пистолета. Его преследовал другой молодой человек и палил из автомата. Автомат калибра 5,45 мм был впоследствии найден в подвале общежития. Когда я подошел к “Калинке”, то увидел два трупа.
Остальных, видимо, увезли в больницу. В самом кафе, в проходе между столами, лежал убитый Поданев. Еще один убитый лежал неподалеку от детского сада. Как я понял из разговоров собравшихся людей, восемь человек в спортивных адидасовских костюмах убежали с места происшествия через стадион.
Но больше всего меня поразили бабушки, которые торговали семечками, сидя на парапете недалеко от детского сада. Они не только не убежали, а продолжали заниматься своим “бизнесом”, не обращая внимания на стрельбу. ” Всего в перестрелке у ресторана “Калинка” было убито пять человек и четверо ранено; среди раненых был десятилетний мальчик. Позже в газетных публикациях об этой кровавой драме приводились и иные подробности, сообщаемые журналистам местными жителями – в частности, о дежурившем якобы неподалеку от ресторана вертолете и т.
д. Однако каких-либо доказательств этому найти не удалось, как и ответа на то, кто так безжалостно, хладнокровно и мастерски убрал второго после старшего Башмака криминального авторитета Крыма. И только почти четыре года спустя многое тайное стало явным, действительная картина событий прояснилась. Но уже тогда многие понимали, что погибшие один за другим авторитеты, Виктор Башмаков и Евгений Поданев, будучи почти друзьями, существенно различались.
Евгений Поданев был личностью весьма известной. Достаточно сказать, что на его смерть откликнулись многие крупные газеты, причем не только местные крымские, но и столичные: московские “Литературка”, “Комсомольская правда”, “Независимая” и киевские “Всеукраинские ведомости”, “Киевские ведомости” и другие. Со страниц журналистских публикаций перед нами предстает отнюдь не заурядный человек. Некогда Евгений Поданев окончил ленинградскую мореходку, но карьеры “морского волка” не сделал – работал всего-навсего на буксире в Севастополе.
Зато страстно увлекался спортом, прежде всего только вошедшим в моду каратэ. Отлично владел ударом ногой, – рассказывал о Поданеве его бывший спарринг-партнер. – Обаятельный парень, правда, не скажу, что верный. Друзей легко предавал.
Умел разговорить. Жестокий. Любимая книга. Пьюзо, “Крестный отец”.
В начале восьмидесятых Поданев уже обладатель черного пояса, как говорили, первый в Союзе, кто достиг такого уровня, и – один из первых тренеров-нелегалов. Подпольные залы, где он учил молодежь, скрываясь от правоохранительных органов, были, по некоторым свидетельствам, забиты до отказа. Называли Евгения Владимировича в городе не иначе как Папа. В конце концов над Папой нависли тучи.
Старшие читатели наверняка помнят период, когда по всей стране громили школы и кружки восточных единоборств, и, справедливо опасаясь разделить участь таких же педагогов-новаторов, как он сам, и отправиться в места не столь отдаленные, Поданев покинул Севастополь и устроился егерем в лесничестве. Дальнейшая его биография полна разночтении. Согласно одной версии, в конце восьмидесятых, в разгар кооперативного бума, спустившись с гор, каратист собрал небольшую бригаду и обложил данью севастопольских уличных торговцев и мелких цеховиков; согласно другой, почти героической и, как видно, более соответствующей пожеланиям имиджмейкеров нового лидера, – спустившийся с гор каратист был поражен размахом мелкого рэкета в родном городе и поставил своей целью искоренить его. Он предлагал предпринимателям охранные услуги, решение проблем долгов, неплатежей и так далее.
Папа любил порядок. В 1992-м он подмял под себя несколько более мелких бригад и раздвинул жизненное пространство до размеров города. Оставался, как писал один из историографов, главный конкурент, довольно известный спортсмен и предприниматель Н. (Михаил Плис.
– К. Ч. ), никак не желавший признать подавляющую Женину крутизну. Окончательно разобраться с ним мешала могучая крыша – Плис организовал и возглавил крымский филиал небезызвестного Спортивно-туристического союза Отари Квантришвили.
На торжествах по поводу открытия южного филиала, проходивших в севастопольском городском Театре имени Луначарского, Отари Витальевич, которому Плис, естественно, “доложил обстановку”, сделал Папе города замечание: Послушай, парень, ты что шумишь. У меня таких, как ты, по пять человек в каждом районе. Чего стоило в то время замечание Квантришвили, в криминальных кругах знали хорошо. Знал это и Поданев и сделал выводы, притих на время; но зато, как только из Москвы пришла весть, что Квантришвили убит, немедленно нанес жестокий удар по его севастопольскому наместнику.
Среди белого дня к одному из городских спортзалов, служившему также штаб-квартирой “спортсменов и туристов”, подъехало несколько машин с поданевскими боевиками. Вооруженные цепями и металлическими прутьями, они ворвались в помещение и принялись жестоко молотить всех находившихся там. Для бригады Плиса это было полной неожиданностью. Сломив сопротивление, поданевцы подвергли офис конкурентов настоящему разгрому, порядочно покалечив и весь “партактив”, включая самого руководителя Союза, который с тяжелыми увечьями попал в больницу (лечение прошло успешно; в дальнейшем, после разгрома ХЛПК, Плис “поднялся” и сейчас возглавляет коммерческий банк).
После этого Папа стал единственным полноправным хозяином города. Его власть над Севастополем вскоре признали могущественные “башмаки” – в обмен на союзнические отношения, которые установил с ними Папа. “Башмаков” и Поданева объединяла общая цель – установить в Крыму “порядок”, поставить на место чужаков, которые то и дело тянули свои лапы к солнечному полуострову, заставить весь Крым служить крымчанам; не всем, конечно, а им самим. В криминальной иерархии Крыма Папа занял почетное второе место, хотя, конечно, претендовал на большее; прочие крымские бандиты, крутизной и размахом помельче, смотрели на Евгения Владимировича с почтением и завистью.
“Жизнь становилась богаче и интереснее, – сообщает биограф, – прежнего “тренера Женю” напоминали разве что короткая стрижка и глубокий косой шрам на щеке. Теперь это был массивный смуглый мужчина, неизменно в черном костюме и карикатурно маленьких черных очках на выхоленном круглом лице. Он лелеял жену и дочь (вообще-то у Поданева было трое детей), отдавая дань общественным условностям, но скован этими условностями не был. Смазливые обитательницы ночных баров почитали за честь “пройти обкатку” в уединенной крепости, где в процессе конкурсного отбора сколачивались бригады жриц любви для отправки в страны Магриба.
” Как и многих его сотоварищей по бизнесу, Поданева отличала тяга к “средневековой” невысокого пошиба эстетике. Он выстроил себе дом-замок над стометровым обрывом мыса Феолент (именно на том месте, о котором писал Пушкин: “. К чему холодные сомненья, я верю, здесь был гордый храм. “).
Над воротами “крепости” была прикреплена выполненная на высоком художественном уровне табличка: “Стой. Здесь ломают позвоночники”. Когда в день убийства Папы сюда нагрянули оперативники, их поразила своеобразная отделка внутреннего помещения-бункера, где мраморные полы и стены украшали охотничьи трофеи – шкуры и рога разнообразных животных. Еще более, однако, их поразила охрана этого особняка – на часах внутри замка стояли тренированные морские пехотинцы в полной парадной форме.
Одним из основных развлечений Папы были полеты на принадлежавшем ему спортивном французском вертолете небесно-голубого цвета. Регулярно Поданев в сопровождении охраны и друзей совершал облеты территории, где он некогда работал егерем и которую считал “своей”. Он любил внезапно “падать с неба” на отдыхавших или работавших людей и являть перед ними свой гнев или, напротив, царскую милость. Так, однажды его вертолет приземлился близ лагеря археологов.
Папа воспользовался гостеприимством ученых, расспрашивал подробно о новых находках, а прилетев повторно, одарил этих “странных”, сточки зрения бандитов, людей ящиком водки и собственноручно преподнес руководителю экспедиции весьма дорогостоящие вещи, отобранные им у грабителей древних могильников. Папа любил порядок. Страсть к полетам, которую Папа привил и своему окружению, один раз обернулась трагедией. Совершая увеселительную прогулку, любимый вертолет Поданева зацепил лопастью линию электропередачи и рухнул на землю.
Погибли несколько ближайших друзей Папы, в том числе известный ялтинский криминальный авторитет. Еще одним, также традиционным в его кругах, увлечением было холодное оружие, которое он покупал даже в Европе. Его французский друг, например, подарил Папе кинжал Геринга. При обыске, произведенном в “допартийный” период, когда милиция еще смела беспокоить Папу, в его квартире и загородном доме были изъяты три ружья со сменными стволами, кортик, охотничий нож, не говоря уже о таких мелочах, как четыре радиостанции, наручники, патроны.
Вообще Папу очень многое связывало с Францией, он любил эту страну, мечтал со временем насовсем перебраться на берега Сены. Есть сведения даже, что умер Папа, уже будучи французским гражданином, владельцем нескольких предприятий и прочей недвижимости в этой стране. Конечно, не эти подробности биографии Поданева, в общем-то обычные для отечественных мафиози средней руки, привлекали к Папе пристальное внимание средств массовой информации и не только их. Было в деятельности Папы нечто такое, что действительно сделало его выдающимся деятелем эпохи “криминальной революции”.
Это созданная им Христианско-либеральная партия Крыма – единственная, как представляется, на то время в бывшем СССР политическая организация откровенного криминалитета. Уже с самого начала своей специфической деятельности в конце восьмидесятых годов Евгений Владимирович, в отличие от своих более простых коллег, уделял большое внимание, так сказать, общественному содержанию своей работы. Это была не какая-то мелкая благотворительность. Папа построил реабилитационный плавательный бассейн для детей-инвалидов, организовал спортивную школу, где могли бесплатно заниматься городские подростки.
Были широко известны его щедрые пожертвования на дело восстановления севастопольских храмов (севастопольский иерей отец Георгий был в числе его союзников) и так далее. Все это, естественно, широко и “правильно” освещалось в средствах массовой информации, так что до сих пор в глазах тысяч сограждан он возвышается как благодетель и настоящий хозяин, невинно убиенный настоящей (далее обычно разъясняется, какой именно) мафией. Он предпочитал водить знакомства в высших эшелонах городской власти, среди высшего командного состава Черноморского флота и ВМС Украины (вспомним охранников-морпехов в поданевском замке. Через фирму “Лела” он даже пытался приобрести запасной командный пункт Черноморского флота.
Странно, что не приобрел: распродажа ведь шла полным ходом, как бы на металлолом были проданы, например, два тяжелых крейсера-вертолетоносца, причем по первому из них, крейсеру “Ленинград”, деньги были уведены от бюджета полностью, посредническая фирма с миллионами долларов испарилась. ). Он установил крепкие контакты с представителями депутатского корпуса России (некоторые из которых сразу же зашумели об “особом статусе Севастополя”), Украины и Крыма, ну и естественно – с чиновниками правительства Украины и автономии. Впрочем, его планы простирались куда дальше административных границ города, автономии и даже государства.
Можно только догадываться, о чем он думал, сидя в своем замке на мысе Феолент: не о деятельности ли во всеэсэнговском или мировом масштабе. Но начинать он решил с Крыма. Итак, немного политики, без которой не обойтись. После распада Союза полуостров, переданный в 1954 году по волевому решению Н.
С. Хрущева из состава РСФСР в состав Украинской ССР, оказался в специфическом положении: оставаясь частью Украины, он еще в феврале 1991 года приобрел административное самоуправление, после того как 20 января большинство крымчан высказалось за воссоздание автономной республики. Была принята конституция, по оценке экспертов достаточно совершенная, был избран президент, назначено правительство, впали в раздвоение личности силовые ведомства, вынужденные подчиняться кто двум, а кто и больше хозяевам, появились первые указы по распоряжению драгоценной недвижимостью, находящейся на крымской земле, – в общем, “процесс пошел”. Два года после этого полуостров фактически был как бы и украинским, и не совсем, представляя собой своеобразную территорию с неустоявшимся статусом, несформированными государственными и очень своеобразно подчиняющимися то Киеву, то Симферополю силовыми структурами и сумбурной политической системой.
Киев, опомнившись от шока первых дней крымской независимости, начал методично урезывать ее и в этом деле преуспел. Симферопольские же политики оказались кто дилетантами, кто дешево покупаемыми политиканами, кто клинически близорукими, кто перевертышами – в общем, как везде, только еще похуже. Они трепыхались, сдавали друг друга, заключали и разрывали альянсы, ничего не смогли противопоставить методичному нажиму и постыдному подкупу – и в конечном итоге, вопреки совершенно однозначно выраженной воле абсолютного большинства крымчан, проиграли вчистую. Но это тоже было процессом, продолжалось годы и до сих пор еще не завершилось окончательно, а в поданевскую пору процесс был в самом разгаре.
Еще многие в Крыму верили, что независимость – это всерьез, еще бурлили митинги и устраивались голодовки, еще крымский Верховный Совет и правительство (уже не сабуровское, пока, по-видимому, единственное, которое пыталось работать не только на свои интересы, а и на общую перспективу) принимали многочисленные нормативные акты, которые до неизбежного времени отмены их Киевом успевали наделать много пользы – немногим, а много вреда – всем остальным. Независимость Украине, вопреки громким утверждениям известной части “патриотов”, досталась во многом случайно, она еще не назрела, хотя несомненно была выстрадана веками. В годы, предшествовавшие независимости, накал борьбы за нее на Украине в целом, исключая разве что Галичину, где сложились особые социально-исторические условия, еще не был настолько высок. Об этом неопровержимо свидетельствует хотя бы глубочайший кризис, заставивший ЮНЕСКО всерьез отнести украинцев к вымирающим нациям.
В самом деле, огромная страна с уникальным промышленным потенциалом, полным набором природных ресурсов, замечательным климатом и самыми плодородными в мире землями, вполне приличной инфраструктурой, трудолюбивым и прекрасно квалифицированным населением могла без войны свалиться в социально-экономическую пропасть только в одном-единственном случае: если еще не созрела до самостоятельности, если не вызрели еще кадры не синежупанных, а настоящих политиков-патриотов, профессионалов, преданных Родине и народу, а не идеалам личного обогащения. Крыму же его независимость досталась, можно сказать, случайно в квадрате, и это совершенно естественно послужило мощным катализатором политической борьбы и политической возни. Крым бурлил политическими страстями, Украина и Россия делили Черноморский флот, Симферополь, Севастополь и Киев-властные полномочия, в самом Крыму мертвой хваткой друг в друга вцепились различные партии и группировки, – в общем, полуостров представлял собой лохань той самой мутной воды, в которой, как известно, любители часто пытаются ловить большую рыбу. Евгений Владимирович Поданев был как раз из таких ловцов.
Не особенно интересуясь раньше политикой, Папа смекнул, что для того, чтобы занять действительно достойное место в новом формирующемся обществе, одной бригады мало, нужно нечто большее, солидное, нужна – Партия. И создай он ее сейчас, в обстановке всеобщей грызни и бардака, он сможет одним махом добиться всего. Эта идея запала ему в душу еще с того момента, когда он искал случая расправиться с Плисом – создателем Спортивно-туристического союза. Поданев еще в разгар борьбы за Севастополь говорил в кругу приближенных, что “этот хитрожопый” Плис был на правильном пути, но дело до конца довести не сумел, а он, Папа, сумеет.
К созданию партии Папу подталкивали и его грамотные друзья – крымские бизнесмены, банкиры (Папа водился с такими почтенными людьми, как Сергей Шурига-Кондратевский – владелец торгового дома и банка, контр-адмирал Сергей Рыбак и другие). Именно последнему, политически активному адмиралу, правда не столь продвинутому, как Дудаев, Лебедь или Николаев, попалась на глаза программа украинских либералов, которую он решил положить в основу собственной партийной программы. Настоятель одного из севастопольских храмов отец Георгий (по совместительству – член правления Церковного банка) предложил отразить религиозный момент в названии будущей партии. Так родилось наименование – Христианско-либеральная партия Крыма (ХЛПК).
В несколько романтизированном свете, но ссылаясь на рассказы “сведущих людей”, момент создания партии один из журналистов описывает так: “. – А теперь поклянемся. – Поданев протянул руку над мечом, обращаясь к остальным. В его особняк съехались те, с кем он делил город: Турукало, замдиректора малого предприятия “Адель”, Рулев, учредитель фирмы “Вилс”, Чесноков, директор АО “Ольвия”, Сергиенко, директор филиала банка “Возрождение”.
Для того чтобы был порядок, нужен один Папа. Наступили новые времена. Отныне защищать город от посторонних будет он, Поданев. Над мечом поднялись руки, гости театрально поклялись в преданности Папе.
Именно посетители дачи вошли в политсовет ХЛПК”. Учредительный съезд новой партии был намечен на канун дня Святой Пасхи – 27 апреля 1994 года. В этот день к одной из самых фешенебельных гостиниц Крыма, “Ялте”, находящейся в одноименном городе, подъезжали шикарные лимузины с крымскими, киевскими и московскими номерами. Из них выходили солидного вида мужчины, иногда в сопровождении длинноногих красавиц в открытых платьях.
Плакаты у въезда в отель сообщали о политическом мероприятии и об имеющем состояться после него ни больше ни меньше как “чемпионате мира по боксу”. Над городом в честь новой партии выписывал фигуры высшего пилотажа боевой истребитель. Первым на съезде с программной речью выступил председатель ХЛПК Евгений Поданев. Он читал с листа и слегка запинался (не привык ораторствовать человек дела), но голос его был, как всегда, тверд: Создание ХЛПК продиктовано требованием времени.
Партия объединяет в своих рядах спортсменов, крупных и средних бизнесменов, интеллигенцию всех патриотов Крыма. В ХЛПК насчитывается 160 тысяч человек. Из них 35 тысяч – молодые, сильные, целеустремленные люди. Лидер говорил о проблемах, которые волнуют людей: национальная вражда, страх, невозможность зарабатывать и содержать семьи.
Однако “сегодня маленькие семьи вливаются в одну большую семью, имя которой ХЛПК. В этой семье о каждом члене будут заботиться и всячески его поддерживать. Наша партия будет оказывать содействие Православной Церкви, духовному просвещению и христианскому воспитанию людей. ” Его речи внимали десятки людей: молодые коротко стриженные парни, солидные бизнесмены, военные, священники.
В президиуме сидели люди повесомее, те, кто, по словам самого Поданева, был способен за 24 часа скупить всю госсобственность Крыма, включая имущество Черноморского флота и ВМС Украины. Крупные бизнесмены и богатые люди Крыма, – неслось над фешенебельным залом “Хрустальный”, – члены нашей партии готовы вложить большие деньги в различные инвестиционные программы. Ряд крупных бизнесменов зарубежья, которые приехали на наш съезд, готовы предоставить крупные кредиты под такие программы. Это уже для министра экономики Украины Романа Шпека, прибывшего на съезд в качестве народного депутата, и для Дмитрия Рогозина – лидера московского Конгресса русских общин, представителя влиятельных деловых кругов России.
Для депутатов и гостей звучали подготовленные спичрайтерами слова, в которых ясно можно было уловить ширину замаха новой партии: Для украинцев Украина – независимая держава, для русских и многих других ее жителей – это кусочек Родины, для многих Украина – историческая родина, Русь. И для всех она – европейское государство. Папа всерьез надеялся на крупные инвестиции. По его планам, основной приток денег-до миллиарда долларов в квартал, – должен был проводиться через структуры ХЛПК.
По окончании съезд принял декларацию. “В это непростое время, – говорилось в ней, – когда рушатся устои прежнего общественного строя, когда политические силы в борьбе за власть. забывают о народе, мы, объединенные стремлением сплотить людей на принципах христианской морали, стать строителями новой жизни, заявляем о создании Христианско-либеральной партии Крыма. Партия берет на себя обязательство добиваться подлинного народовластия в Крыму.
Все ее члены имеют равные права. Дочерними организациями ХЛПК являются Союз женщин христиан-либералов и Союз молодых христиан-либералов (скаутов)”. Декларация заканчивалась словами: “Да поможет нам Бог. ” Итак, партия создана.
Теперь ей нужна была власть. Задачей номер один было взять власть в Севастополе. Собственно, Поданев ею и так уже обладал, но своей, бандитской, нужна же была настоящая, легитимная, законная власть. Ее олицетворял мэр, высшее должностное лицо Севастополя (город находится в прямом подчинении Украине).
Самого Евгения Владимировича, конечно, никак не привлекала карьера государственного чиновника, ему нужен был на этом месте свой человек, марионетка, которой можно было бы управлять. В качестве такового Поданев наметил Виктора Семенова, только что избранного председателя городского совета, честолюбивого и не очень-то разборчивого в средствах человека. Историческая встреча двух глав Севастополя – легитимного и теневого, номинального и реального – состоялась 12 мая того же 1994 года. Поданев не знал, что спецслужбы уже вплотную заинтересовались деятельностью Папы и их разговор с Семеновым записывался на пленку.
Впоследствии, почти через год после этого разговора и гибели Папы, пленка всплыла в одной из киевских газет, ее расшифровка была опубликована. Вот как представляется “партийное строительство” Папы с его собственных слов, процитированных газетой: “Мы объединили бизнесменов в один кулак, – говорил Поданев Семенову. – Это, грубо говоря, генералитет, который. держит экономику Крыма.
Они – жирные. У них есть что терять. У них есть недвижимость здесь и за рубежом. Мы им сказали: или будьте патриотами и работайте с нами.
или валите. Но куда им уйти. Наши друзья – везде. Деньги у нас есть, люди есть.
У нас треть депутатского корпуса. Фактически к нам пришли все, кто был в ВС Украины. Нас много, и мы сильнее. У нас есть сила в воинских формированиях.
мы можем выиграть третью мировую войну. ” Читатель, прошу тебя, задумайся над этими словами. Поданев не преувеличивал. Третью мировую, конечно, выиграть нельзя – от ядерной войны проиграют все, – но вот развязать, увы, можно.
“Я говорю своим пацанам: ну-ка соберите этих людей. Их собирают. Я им говорю: когда вас просят дать деньги – вы что делаете. Вы не даете денег.
Когда вас просят помочь малоимущим или ветеранам. вы опять не даете денег. Кто вы. Вы не патриоты.
Вы -. (непечатно. – К. Ч.
). Когда они на стол кладут руки, я вот так (бьет по столу) зажимаю их ногой и говорю: какой у тебя был доход в этом году. Они начинают мне врать. Я говорю: ну-ка принимайте их всех в партию.
Кто не согласен поднимите руку. Кто поднимает – бери свои чемоданы, пошел. Если ты не патриот своего города, уезжай отсюда. Я говорю им: господа бизнесмены, с сегодняшнего дня вы – одна ячейка.
У вас есть новый руководитель. Теперь декларацию о доходах вы будете предъявлять не в фининспекцию, а нам. Теперь вы должны для людей, которые недоедают и недосыпают, 10 процентов дохода. Все вы – члены партии – давайте.
Так вот вы (обращаясь к Семенову) скажите. Если мы вразумляем этих овец, этих баранов, этих козлов, которые зарабатывают бабки, а люди нищие на сегодняшний день сидят дома и не знают, что пожрать. ” Папа любил справедливость. Судя по всему, Поданев и его собеседник нашли общий язык; вскоре последний занял пост мэра, правда, уже после того, как Папы не стало.
Ниточка выскользнула из рук кукловода, но ненадолго. Новые “водители” использовали запись для того, чтобы показать некогда “пророссийскому” политику, что без хозяина он не остался. Семенов всегда отличался понятливостью. Создание ХЛПК вызвало большую озабоченность среди крымского политического бомонда.
Предприниматель, лидер Партии экономического возрождения Крыма, руководитель парламентской фракции Владимир Шевьев (о Шевьеве и ПЭВ еще будет отдельный разговор) говорил в приемной президенту Крыма Ю. Мешкову: “ХЛПК – это ж сила, они нас сожрут, а потом – это ж мафия. Вы знаете, кто стоит во главе этой партии. Мафиози.
Это ж бандит. ” Как утверждали знающие люди, каждый шаг Поданева в это время уже контролировали спецслужбы. “Папа на трассе” – было дежурной фразой на милицейской волне. Папа мчался, не соблюдая правил движения.
Ехал хозяин жизни, но, как оказалось, не своей. Поданев надеялся на свою партию как на своего рода щит, но именно партия со всей своей спецификой, начиная от способов рекрутирования и сбора “взносов” до прямой политической практики, стала главной причиной, хотя лишь отчасти – поводом, его гибели: слишком много группировок и очень влиятельных людей быстро поняли, насколько это опасно. Сама ХЛПК лишь ненадолго пережила своего лидера: с ее руководством расправились не менее жестоко, чем с самим хозяином. После смерти Поданева члены политсовета ХЛПК поначалу решили ограничиться коллективным руководством, поскольку они вполне отдавали себе отчет в том, что пост председателя – место “расстрельное”.
Однако вскоре передумали: молодая поросль, чего доброго, могла решить, что вожди испугались, и подмять их под себя. Председателем партии должен был стать контрадмирал Сергей Рыбак, но тот наотрез отказался. Тогда бразды правления пришлось взять в руки Михаилу Корчелаве, председателю симферопольского отделения ХЛПК, президенту АО “Юг”, в прошлом – советнику президента Крыма. Скорее всего, товарищи по партии просто не оставили ему выбора.
Михаил Корчелава, судя по всему, хорошо представлял, чем ему лично грозит принятое решение. “Зато меня похоронят на самой почетной аллее”, – отшучивался этот сильный и умный человек. Буквально за несколько дней до своей гибели он сказал своему знакомому, улетавшему в Киев: “Поторопись, а то на мои похороны не успеешь”. Знавшие нового председателя партии говорили, что “был он человеком необыкновенно общительным, мог найти общий язык и с грузчиком и с министром.
Был он также нежадный и мог запросто отдать постороннему человеку все свои наличные деньги”. Одно время он был экономическим советником президента Ю. Мешкова, но вскоре, как говорили, разочаровался в нем лично и в сумбурной его политике и перестал посещать симферопольский “Пентагон”. В кругах богемы М.
Корчелава имел репутацию мецената и неплохого художника-графика. Умел держать слово, быстро и достаточно точно разбирался в людях и деловых вопросах; начинал он художником-оформителем в мастерских худфонда, вырос он из теневиков-цеховиков, имел в свое время осложнения с правоохранительными органами, судимость. Характерно, что проходил он по статье “за хранение оружия” – при обыске в его доме нашли гранату, – а частное предпринимательство, деятельность в то время незаконная, была не доказана. В роковой для него день Корчелава в сопровождении жены и брата Резо возвращался из Ялты.
По дороге домой решили заехать в бар на турбазе “Таврия” в Симферополе. За соседний столик вскоре присел молодой человек, заказал коньяк; несколько раз выходил и возвращался (судя по всему, слежка за Михаилом велась давно, однако братья были очень похожи и киллер не мог решить, в кого нужно стрелять, и просил уточнений). Наконец он подошел к Михаилу, выстрелил в красивую седеющую голову и, воспользовавшись общим замешательством, выбежал из бара и вскочил в ожидавшую его машину. После смерти Корчелавы оказалось, что на рейде евпаторийского порта находился принадлежавший его акционерному обществу пароход с 59 тоннами автоматных патронов на борту.
Следующей жертвой киллеров стало “второе лицо” и казначей ХЛПК Александр Рулев. Он был буквально изрешечен на сиденье своего джипа в ночь с 9-го на 10 августа на одном из пустынных пляжей Севастополя. Вместе с ним пострадал еще один член политсовета партии Михаил Турукало. С тяжелыми ранениями он был доставлен в военно-морской госпиталь.
В Севастополе был ранен видный христианский либерал Сергиенко. Тридцать первого августа 1994 года на подъезде к городу-герою была обстреляна машина Сергея Шуриги-Кондратевского, крупного севастопольского бизнесмена. Обращает на себя внимание ритуальный характер убийств: Поданева застрелили на девятый день после убийства Башмакова, Корчелаву – на сороковой, Рулева – на девятый день после гибели Корчелавы. Тут, как считали журналисты, одно из двух: либо “священная война”, роковая вендетта между бандитскими группировками, либо мы имеем дело с крайней степенью цинизма и перерождением бандитского кодекса чести, так как что-что, а все, связанное со смертью, в этой среде почиталось особенно.
Охота на руководителей ХЛПК закончилась только тогда, когда партия официально заявила о прекращении своей деятельности. Сразу же после самоликвидации “партии расстрелянных” во многих изданиях появились публикации, в которых выдвигались версии произошедшего, на тот период беспрецедентного, события. Версия первая: работа спецслужб. ХЛПК действительно могла превратиться в мощную силу и серьезно повлиять на расстановку политических сил в Крыму, что могло внести значительные коррективы в планы и киевских политиков, которым после смутного периода сепаратизма и “суверенизации” опять подчинялись крымские силовики.
Летом 1994 года в разгаре был конфликт между Киевом и крымским президентом Ю. Мешковым, который грозился провести референдум о статусе Крыма и по его итогам (а в них мало кто сомневался) произвести необходимые политико-юридические действия. Е. Поданев публично заявил в одном из интервью, что ХЛПК против пересмотра статуса и действует в рамках украинских законов.
Но существовала информация и о многочисленных контактах с российскими политическими, в том числе и национал-патриотическими, и деловыми кругами, и о всесторонней поддержке севастопольских радикалов в их стремлении “к России”. Программные документы ХЛПК прямо не настаивали на изменении статуса Крыма, но весьма внятно говорили о том, кто должен распоряжаться драгоценной крымской собственностью. Безусловно, и сам Поданев, и его партия, помимо самой недопустимости для всякого хоть немного порядочного человека мысли о приходе черного криминалитета к власти, представляли большую опасность для Киева. Версия вторая: устранение ХЛПК – дело рук чужаков, прежде всего центральноукраинских и российских криминальных структур.
Папа всегда особенно подчеркивал, что в Крыму хозяевами должны быть крымчане. “Известно, – писала “Литературная газета”, – что в убийстве Поданева принимал участие московский киллер. Полуостров – лакомый кусочек для “варягов”. Есть сведения, что некий могущественный украинско-российский клан превратил Севастополь в базу для транзита нефти”.
Другое, украинское издание прямо указало, что “с устранением поданевцев еще больший вес и полную бесконтрольность получила в Севастополе “конкурирующая фирма” – казанская группировка некоего Хайдера”, контролирующая именно поставки нефти. Вероятность такой подоплеки событий действительно существовала, но авторы статей не смогли убедительно ответить на несколько вопросов: почему чужаки устроили ликвидацию в самом что ни есть не подходящем для этого месте, в самом стане мощнейшей и еще более агрессивно настроенной к посторонним группировки; почему выбрано время, когда чуть ли не с каждым из гостей присутствует вооруженный охранник, рядом с “Калинкой” и на дорогах присматривало за порядком полвзвода милиции, устроители и организаторы поминального обеда знают всех приглашенных в лицо, а благополучно и бесследно скрыться средь бела дня на территории небольшого поселка, окруженного степью с чахлыми посадками, весьма непросто; почему, если уж так акция назрела, поданевский кортеж не расстреляли на восьмидесятикилометровой трассе из Севастополя в Симферополь, где хватает превосходных, опробованных еще крымскими партизанами мест для засады; и почему так четко, будто по взмаху дирижерской палочки, в сентябре 1994 года отстрел руководства ХЛПК прекратился, хотя множество бывших партийцев без формального извещения, без организации в партию, без политических деклараций продолжали те же действия, прежде всего оттесняя чужаков. Версия третья: внутрикрымские криминальные разборки. Здесь надо отдать должное прозорливости журналистов, которые выдвинули эту версию со следующей аргументацией.
Хотя Поданев и “башмаки” считались союзниками, их интересы, конечно, не совпадали и рано или поздно должны были столкнуться; “башмаки” после покушения на своего шефа, сами или с чьей-то подачи, могли запросто погрешить на Папу и убить невиновного. Не случайно Поданев не хотел ехать на поминки Башмакова, но все же отправился в Симферополь, “чтобы не возникли кривотолки”; Поданев мог погибнуть именно как наиболее могущественный союзник Башмака, если предположить, что отстрел организовал кто-либо из авторитетных недругов последнего – Дзюба, “греки” или “Сейлем”. В течение многих лет дело казалось “глухим висяком” и если о нем вспоминали, то все чаще как о случае неслыханном и непроницаемо таинственном. И только совсем недавно произошло то, что большинство из нас, пессимистов с горьким опытом, считало если не совсем невероятным, то могущим произойти в отдаленном будущем.
Отдадим должное серьезно выправляющейся крымской милиции: темное, непроясненное дело, тяжелый “висяк” наконец-то считается раскрытым. Названы мотивы, обстоятельства, имена. Подтвердилась третья версия: внутрикрымские разборки. Более того, дословно подтвердилось высказанное четыре года тому, по горячим следам, предположение, что “башмаков” навели на мысль о виновности Поданева в убийстве их шефа, что и подтолкнуло их к решению “помянуть” Виктора Викторовича, проливая кровь врагов на поминальные дни.
Но не только жажда мщения заставила их пойти на смертельный в общем-то риск публичного расстрела опаснейшего вожака на своей территории, когда любой профессионал и просто вдумчивый наблюдатель заподозрили бы именно “башмаков”. Давно было подмечено авторами исследований о криминалитете, что на одного убитого должника приходится десять убитых кредиторов. Союзнические отношения крупнейших преступных группировок Крыма были скреплены не только и не столько договоренностями и некоторым временным совпадением интересов, но и деньгами. Виктор Башмаков ссудил пока в точности неизвестную, но наверняка весьма крупную сумму Папе на срочные нужды партии, возможно, на проведение ее пышного учредительного съезда.
Получение этой ссуды, естественно, проходило не так, как живописал некогда Папа в конфиденциальной беседе с будущим мэром Севастополя, поскольку статус у Виктора Викторовича был не тот, что у подмятых Папою бизнесменов. Но еще более важно, что деньги подлежали возврату. И “наследники” Башмакова приняли подброшенную им истинным убийцей шефа, Дзюбой, версию о том, что Папа убрал кредитора и одновременно главного конкурента. Специфическому менталитету вожаков группировки, преемников Виктора Викторовича, это показалось вполне убедительным.
План разборки с Поданевым разрабатывали трое. Основной работой занимался Сергей Хабибулин. Двое других – Виктор Карпов и Николай Иванов (фамилии в интересах все еще не законченного следствия изменены) – выступали как организаторами, так и исполнителями плана. Все они занимали довольно высокое положение в иерархической структуре группировки Башмака и вполне могли взять на себя ответственность за организацию подобной акции.
Накануне поминальной трапезы, при расстановке столов, Хабибулин тщательно продумывал сценарий предстоявшего действа. Учитывалось, что среди приглашенных будет немало людей, которые никогда не расстаются с оружием и, не задумываясь, вступят в перестрелку; учитывалось и присутствие милиции в непосредственной близости от площадки и у заезда в поселок со стороны Евпаторийской трассы. Можно сказать, что план был продуман тщательно, профессионально: и свои в перестрелке не пострадали, при расстановке столов учитывались секторы обстрела, и отход тех, кому полагалось отойти, состоялся как по маслу, и главное – Папа был убит. Место для Поданева и его людей было отведено за центральным столом.
Рядом Хабибулин планировал посадить своего человека, который в нужный момент должен был выстрелить в Папу. Это послужило бы сигналом к перестрелке, во время которой планировалось добить Поданева, если бы первый выстрел оказался недостаточным. Здесь должны были четко действовать двое других организаторов – Карпов и Иванов. Они должны были проследить за тем, чтобы Поданев не ушел из-за стола живым.
Для прикрытия Карпова и Иванова предназначались автоматчики (Климов и Татищев), которые очередями над головами собравшихся должны были свалить гостей на пол и остановить перестрелку на несколько секунд, которые требовались для отхода стрелков. Дальнейшие действия Хабибулин также распланировал и отработал с исполнителями. До последнего момента у организаторов были сомнения, приедет ли Поданев. Может быть, именно поэтому по Симферополю был пущен слух, конечно же обязанный дойти до слуха Папы, будто убийцы Виктора, спалив мотоцикл, пересели на один из автомобилей, принадлежащих Поданеву.
(Поговаривали, что неизвестные вроде бы специально угнали машину у Поданева накануне покушения, чтобы таким образом “замарать” его. ) Во всяком случае, слухи распространились, и Поданев, который опасность чуял, но вины “за Башмака” – нет, решил поехать, как вы помните, “чтобы не возникало кривотолков”. За день до предполагаемого расстрела Хабибулин определил места, на которых во время поминок будут находиться автоматчики, прикрывая отход Карпова с Ивановым. Двадцать девятого июня 1994 года на поминки съехались авторитеты различных рангов и мастей.
Приехал и тот, кого с таким нетерпением поджидали организаторы. Он занял заранее приготовленное место за столом, рядом с ним сели его люди. Операция должна была начаться после того, как прозвучит первый выстрел. После первого поминовения Андрей Кашин по кличке Белый, сидевший почти напротив Поданева, неожиданно встал и выстрелил почти в упор из пистолета в Папу.
Пуля из “ТТ” пробила череп навылет, Поданев был убит наповал. После первого выстрела, как и предполагалось, началась беспорядочная стрельба. Стреляли “башмаки”, палили из пистолетов люди Поданева, и пули достигали цели. Но тут, как и было запланировано, загрохотали автоматы.
При этом случайно пострадал десятилетний мальчик. Иванов и Карпов под прикрытием автоматного огня бросились в разные стороны, и каждый добрался до намеченной точки, где их ожидали автомобили с ключами в замке зажигания. Посеяв панику и дав соратникам возможность разбежаться, автоматчики тоже ретировались. Они тоже отходили в разные стороны, уверенно лавируя проходными дворами.
Татищев бросил свой автомат сразу. Климов выбросил оружие в речку. Через несколько дней он за ним вернулся, автомат лежал на прежнем месте, поджидая своего хозяина. У поминальных столов остались лежать девятеро, в том числе и убийца главы ХЛПК Белый.
Только после тщательной экспертизы удалось установить его личность-до такой степени пули обезобразили его лицо, а отпечатков пальцев в деле, да и самого дела, не имелось. Трудно сказать, стреляли ли поданевские охранники, погиб ли он случайно или его на всякий случай устранили свои же. Это, повторяем, картина происшествия, установленная следствием. Вполне логично предположить, что последующие резонансные убийства, закончившиеся самороспуском ХЛПК, связаны с теми же внутрикрымскими разборками, зачисткой свидетелей, сведением счетов и восстановлением порядка на новом уровне.
Михаил Корчелава говорил родным: “Меня убьют, потому что я знаю, кто сидел за столом в “Калинке”. Человек, который десятилетиями находился в соприкосновении с криминальной средой Крыма и к тому же обладал прекрасной памятью на лица и цепким взглядом художника, мог действительно знать, видеть этого человека раньше – и узнать в считанные секунды Андрея Кашина, Белого. А фраза, оброненная в семейном кругу, могла быть им сказана где-то еще, и за сорок дней дойти до слуха, скажем, Хабибулина. Но возможно, за такой “отсрочкой приговора” скрывается и период переговоров о возвращении долга.
Надо учесть, что Михаил Корчелава был человеком существенно иного плана, чем покойный Папа, и просто не мог единолично распоряжаться деньгами партии: это было делом верхушки севастопольской группировки. Возможно, отчетливое понимание им близости расправы, очевидно выраженное в последние дни жизни, было связано с неудачными переговорами Корчелавы с членами партийного руководства. Вкупе с обстоятельствами покушения на Корчелаву следующий скорый удар по Александру Рулеву и Михаилу Турукало не был неожиданностью. Почему вдруг крупных бизнесменов и уважаемых политических деятелей понесло ночью вдвоем в машине на отдаленный пляж.
Непонятно, если не вспомнить о практике бандитских “стрелок”, которые “забиваются”, как правило, в уединенных местах первыми лицами заинтересованных сторон, а при отсутствии мировой заканчиваются кровью. После неудавшихся покушений на Шуригу-Кондратевского и Сергиенко наезды прекращаются, хотя в последующие годы были еще покушения на нескольких бывших руководителей бывшей ХЛПК, равно как и на других представителей “группы повышенного риска” вне зависимости от политического окраса. Так добрались “башмаки” до партийной кассы. Или севастопольцы нанесли ответные удары, например ликвидировав Сергея Хабибулина прямо в подъезде дома все в том же поселке ГРЭС.
Или, что представляется наиболее вероятным, они наконец-то получили убедительную информацию, что расстрел Виктора Башмакова – дело рук боевиков Дзюбы. Возможно, со временем будут получены точные ответы. Итак, если относиться к ХЛПК как к серьезной политической партии, к объединению большой группы людей вокруг общих идей и целей, и если считать, что в ее учредительных документах высказаны замечательные слова и обещания, то мгновенное исчезновение ХЛПК после полудюжины терактов против ее руководства – нечто неестественное, невозможное и небывалое. Настоящие партии так, считай что в одночасье, не умирают.
Но вот если речь шла о группировке, сколоченной на принципах авторитаризма, силою самого Папы и его ближайших подельников, если все декларированное было только современным способом “окраса”, маскировки, то ситуация становится совершенно ясной. Убили “дона”, “консильери”, пару-тройку “капореджими”, возможно, достали казначея – и “семья” рушится, распадается на осколки, которые вливаются в другие объединения или живут самостоятельной жизнью. Есть, как нам кажется, глубокая историческая справедливость в том, что произошедшее не выходило за рамки гангстерской войны. ХЛПК – не партия, а замаскированный под политическую партию преступный клан (что, кстати, не отменяет возможность для части бывших ее членов до сих пор трепетно хранить в душе декларированные идеи).
И к величайшему сожалению, есть немало партий, больших и малых, из существующих сейчас, которые сорганизованы только на авторитарных принципах и с преступною целью – и разве что на первый взгляд не кажутся они столь очевидным славянским вариантом сицилийского ноу-хау. Громкие убийства двух крымских криминальных “китов”, В. Башмакова и Е. Поданева, расстрел руководства Христианско-либеральной партии открыли эпоху большой гангстерской войны на полуострове, которая до этого проявлялась в виде отдельных эксцессов.
Эта война длилась в течение нескольких лет. В смертельной схватке в ней сошлись все без исключения крымские криминальные группировки и бились до тех пор, пока не прекратили своего существования все более или менее крупные их лидеры, а остальные не стали добычей правоохранительных органов, к концу девяностых резко повысивших эффективность и качество работы. Поданным крымской милиции, в ходе войны произошло около двухсот убийств в среде криминалитета, сотни ранено и покалечено и, кроме того, пострадали десятки невинных людей, задетых пулями и осколками. Впервые за последнее время масштабы людских потерь стали сопоставимыми с главной причиной неестественной смертности, действующей ежедневно, ежечасно и истребляющей активную часть населения, – гибелью на автодорогах.
Одна из наиболее мрачных страниц этой гангстерской войны в Крыму подлинная охота, которую устроили в 1995-1996 годах представители обезглавленного, но не разгромленного клана “башмаков” на одного из главных своих недругов, Олега Николаевича Дзюбу. Напомним, Дзюба сначала расколол банду Гужева (Гуни), затем участвовал, как минимум, в двух покушениях на него. После неудачного второго на некоторое время оказался за решеткой; за это время его ближайший помощник Сахан принял бригаду и, более-менее удачно сочетая дипломатию со стрельбой и бомбометанием, поднялся в авторитеты. “Входить под кого-то”, а тем более под собственного выкормыша, Дзюба просто не мог, не позволял характер и внутренние установки.
А вот сил и средств, решимости и положения в криминальном мире у него хватило, чтобы сколотить новую бригаду и снова попытаться совершить рывок на бандитские вершины. Повод, как уже говорилось, был: создавались кооперативные объединения. В одно из них – Русь” – наряду с нормальными предприятиями и кооперативами входили порождения криминалитета. Сюда и вкатились Сахан, Дзюба, Башмаков.
Но Дзюба больше не мог всерьез заниматься мирной работой, не мог и занять единолично главенствующего места в объединении, возможно сильнейшем в Крыму на тот период. После первой войны между “Русью” и “Сейлемом” он в очередной раз оказывается за решеткой. Но ненадолго. Однако за эти полтора года существенно изменилась расстановка сил.
Выбыл из игры его близкий дружок и партнер, Сахан, которого убили. Когда Дзюба был уже на свободе, восстановилось относительное благополучие, но только относительное. Выйти в лидеры уже очевидно не было шансов: главенствовали, как минимум, две команды. Это “башмаки” – мощная организация, которую уже никто не называл по имени всяких там объединений, а только по производной от фамилии первого руководителя, и Папа.
В “гражданской жизни” Олег Дзюба был известен как директор корпорации “Каштан-сервис”. Называлась корпорация по имени популярного в восьмидесятых годах симферопольского пивного бара “Каштан”, взятого со временем Дзюбой под свое крыло и превращенного в своего рода штабквартиру фирмы. Основным профилем “корпорации”, естественно, были рэкет и выбивание долгов. Всерьез легальным бизнесом корпорация не занималась, то есть, по сути, оказалась единственной тогда в Симферополе крупной чисто бандитской группировкой.
Сам же Дзюба считался последним из крымских вожаков после гибели Сахана. Трудно сказать, почему Олег Николаевич, человек брутально аморальный, но далеко не примитивный, не пошел по пути остальных крымских группировок и не попытался всерьез врасти в экономику, организовать и вести нормальный бизнес, который обеспечил бы и семью и клан. Благо в квалифицированных подручных большого дефицита нет в богатом кадрами Крыму. Видимо, все-таки необратимо сломалась шкала ценностей и, несмотря на неюный возраст, захлестывали эмоции.
Его окончательно разочаровал недолгий опыт работы с кафе “Иден” и вообще корпорацией “Русь”. Что же оставалось. Идти “под Башмака”, своего бывшего товарища по “Руси” и “Идену”, младшего соратника, который, умело сочетая легальные и “черные” методы работы, со своим недюжинным умом, энергией, бесстрашием и своеобразным обаянием поднялся на недосягаемую высоту. Почти недосягаемую.
Даже в кругу “товарищей по оружию” Дзюба слыл за отчаянного беспредельщика. По словам знавших его людей, это был настоящий отморозок, не знакомый ни с малейшим состраданием и жалостью к своим жертвам. Конечно, и все прочие бандиты, в том числе и пытающиеся заниматься бизнесом и политикой, сентиментальностью не отличались. Но в Дзюбе более существенно было то, что он решительно не разделял коллег и “лохов”, не считался ни с кем, не стремился уживаться с другими вожаками или авторитетами, был не прочь залезть в чужую зону влияния, “кинуть” или подставить кого-нибудь из конкурентов.
По большому счету он справедливо считал, что лучших в этом специфическом мире быть не может, все здесь худшие. Свои же относились к нему с почтением и страхом. Особо отмечали одну черту Дзюбы: часто занимать в долг крупные суммы денег. Не давать ему было трудно: сказывалась и репутация Дзюбы, и несомненная особая энергетика его личности, его умение подавлять, ломать.
Настаивать на возвращении, тем более своевременном, долга было смертельно опасно. Не одного и не двух чрезмерно настойчивых кредиторов Дзюбы обнаруживали с явными признаками насильственной смерти на челе, а сам Алик, дабы поправить свое моментально ухудшающееся финансовое положение (мот он был отменный), подыскивал следующую жертву. Фактически это был не заем, а вымогательство; многие, на кого наехал с просьбой-требованием займа Дзюба, попросту откупались или, если откупаться было нечем, скрывались, уезжали из Крыма. Но было на полуострове несколько человек, которые не боялись не только давать в долг весьма крупные суммы, но и требовать их с беспредельщика.
Таким, в числе немногих, был Виктор Башмаков. Мы уже говорили, что одна из существенных особенностей крымского криминалитета в том, что все сколь-нибудь проявленные вожаки знали друг друга. Всех их, естественно, знал и Дзюба, многих – еще со школьных лет. Знал он, естественно, и братьев Башмаковых.
Сталкивались они и в “профессиональной” деятельности, на немалый (по меркам короткоживущего криминалитета) срок работали в связке, знали об успехах и сложностях дел друг друга. Несомненно, у этих вожаков было достаточно много схожих черт, но были и различия. Никто не собирается петь дифирамбы бандитам, выяснять, кто из них лучше, а кто хуже, – оба хуже, как говорил неудобозабываемый вождь и учитель. Но совершенно объективно складывалось так, что “башмаки” под управлением Виктора Викторовича росли, крепли, вышли в лидеры, уже переступали к тому времени пределы Крыма, а Дзюба все бился в кругу разборок, подставок и отсидок.
Группа Дзюбы состояла 6 основном из боевиков и занималась грабежом, “выбиванием денег” или исполнением заказных убийств, которые в то время захлестнули юг Украины. (Убивали, кстати, кого угодно, в любой группировке и в любой структуре – был бы “заказ”. ) За “башмаками” тоже числится достаточно чернухи и мокрухи, но не только это. “Башмаки” патронируют корпорацию “Русь” – серьезную финансово-экономическую систему.
Под ними также и предприятия, не входящие в объединения, например страховые и доверительные общества, на них работали и легальные деньги в банках. Ни по своим масштабам, ни по организации, ни по финансовой базе группы не могли конкурировать между собой, а верных стволов у “башмаков” было на порядок больше. Теоретически “башмаки” могли прибегнуть к услугам Дзюбы и его боевиков, чтобы выполнить какую-нибудь операцию, однако даже такой шаг с их стороны ставился следствием под сомнение: уж слишком несовместимы были ранги обоих авторитетов, и собственных сил у “башмаков” в ту пору было более чем достаточно. И вообще связываться с Аликом, давать ему “заказ” было опасно: Дзюба автоматически становится опасным и может совершить дикий финт, например, сдать заказчика – а это уже подрасстрельная статья.
Виктор Башмаков, в этом практически нет сомнений, ничего не заказывал, а просто занял Дзюбе деньги и, когда приблизился договорной срок, напомнил, как о чем-то само собой разумеющемся, о возврате. Конкретные условия займа уже не установить, но ясно, что и сумма была велика (за парой “штук” к людям такого ранга не обращаются), и что Дзюба решил ее не отдавать, а “грохнуть” кредитора. Ударное ядро группы Дзюбы составлял отряд из трех братьев Сивашовых (фамилии исполнителей в интересах следствия, которое еще продолжается на момент выхода этой книги, изменены). Семья имела бурную “боевую” славу: отец в свое время считался особо опасным рецидивистом.
Один из братьев, Василий, прошел закалку в Афганистане, в совершенстве владел любым видом оружия. Кроме того, в молодости он увлекался мотогонками, был мастером спорта по мотоспорту. Остальные братья не слишком уступали ему ни в мастерстве обращения с оружием, ни в чем-либо еще. Когда и каким образом Дзюба “повязал их кровью”, наверное, останется загадкой.
Однако факт остается фактом: братья Сивашовы выполняли для Дзюбы самые грязные, кровавые заказы, их в Аликовой бригаде считали профессиональными киллерами. В группу с теми же самыми обязанностями входил симферополец Сергей Кондаров. У него за плечами было две судимости – в 1988-м и 1992 годах, за кражу и наркотики. Именно этому ударному отряду, проверенному в “мокрых делах” и хорошо законспирированному, Дзюба поручил убрать старшего Башмака.
В течение недели группа киллеров вела скрытое наблюдение за передвижениями Башмакова. Наблюдатели постоянно висели у него на хвосте, они выяснили маршрут и распорядок дня своей будущей жертвы; вычислили и дом в Укромном, где, у своей матери, часто останавливался отнюдь не чуждый семейным привязанностям Виктор. Несколько суток они провели неподалеку от этого дома, чтобы точно узнать, во сколько обычно выезжает авторитет “на работу”. В назначенный день участники операции разделились на две группы.
Двое братьев, Иван и Василий, на неприметной “Таврии” подъехали поближе к дому Башмакова. За рулем находился Дмитрий Сергеев, работавший в бригаде водителем. Связь со второй группой, в которую входили третий Сивашов и Кондаров, поддерживалась по рации. Получив соответствующий сигнал, Сивашов и Кондаров должны были занять исходную позицию.
Расчет делался на то, что в любом случае у выезда с ответвления на Укромное на основную трассу машина должна будет притормозить, и у киллеров будет достаточно времени на исполнение заказа. Для операции избрали быстрое и маневренное транспортное средство мотоцикл, которым оба владели в совершенстве. Вел мотоцикл Сивашов. Кондаров, вооруженный автоматом, сидел за спиной.
Двадцать первого июля 1994 года, примерно в десять утра, из “Таврии” поступил сигнал: заметили две отъезжавшие от дома Башмакова машины. В передней находился сам Виктор, сзади – машина сопровождения. У выезда на главную дорогу Симферополь-Евпатория башмаковский “БМВ” притормозил, пропуская следовавшие по трассе автомобили. Позже свидетели рассказывали, что в это время рядом с “БМВ” неизвестно откуда появился мотоцикл.
Парень, сидевший на заднем сиденье мотоцикла, вскинул автомат и хладнокровно расстрелял водителя, затем хлестанул очередью по машине сопровождения и отшвырнул разряженный автомат. Мотоцикл спокойно развернулся, взревел – и скрылся с места происшествия так же внезапно, как и появился. Виктор Башмаков скончался по дороге в Центральный аэропорт, к ближайшему медпункту. Получил пулю и один из охранников, сидевший в машине сопровождения.
Успешно завершив операцию, Сивашов и Кондаров помчались к селу Дубки, где сожгли мотоцикл в лесопосадках и пересели в заранее приготовленную машину. Олег Николаевич не боялся ни войны, ни крови, был, конечно, отчаянным отморозком и авантюристом, но не тактически безграмотным “быком”. Он отчетливо понимал, что его немногочисленная команда не может тягаться с сотнями стволов “башмаков” и что такая война вообще не принесет пользы никому, кроме милиции и похоронных команд. И он пошел на отвлекающий маневр: распустил слух, что Башмака убрали люди Поданева.
Отвлекающий маневр удался на время. Но не надолго. Конечно, невозвращенный долг-мотив очень серьезный, и у Дзюбы существовали все основания полагать, что Виктор Викторович сообщил о нем приближенным – а значит, “башмаки” долг выколотят, возьмут с кровью, если потребуется. Примеров уже было больше чем достаточно, и беспредельщик не мог не подумать о последствиях.
Но представляется, что деньги были только поводом, пусть даже очень серьезным, но причина все-таки была в другом. Именно и лично Виктор Викторович и своими словами, и своими действиями стал для Дзюбы воплощением всего, что противостояло и неуклонно вело к погибели. Дзюба так и называл Виктора Башмакова – своим главным противником, своим врагом “до последней крови”. Собственно, кровопролития уже были, и не раз в прошлом люди Башмака решительно указывали “дзюбам” на их место.
Именно с враждой старшего Башмака и Дзюбы был связан оставшийся в памяти симферопольцев взрыв на одной из улиц города в 1993 году, когда в результате неосторожного обращения со взрывчаткой погибло несколько человек, находившихся в легковой машине. Части их тел пришлось собирать на мостовой. Как предполагается, бомба предназначалась Олегу Дзюбе. Тактика упреждающих ударов была уже освоена, а не раз декларированные намерения Дзюбы (“всем рога посворачивать” и стать первым в Крыму) Башмаков знал, но, поскольку в то давнее-недавнее время в этом клане местные бандиты еще только осваивали пиротехнику, жертвой взрыва оказались сами его организаторы.
Первое же по-настоящему серьезное покушение на Дзюбу было совершено в сентябре 1993 года. Часов около шестнадцати машина с авторитетным беспредельщиком, водителем и двумя товарищами припарковалась на стоянке у одной из городских поликлиник Симферополя, находящейся на окраине. Здесь довольно длительное время практиковал врач-китаец, о чудодейственных способностях которого по крымской столице ходили легенды. Какими недугами страдал сорокалетний авторитет, достоверно не известно, однако он неоднократно прибегал к услугам китайского целителя.
На этот раз сеанс оздоровления чуть было не закончился для Дзюбы роковым образом. Олег Николаевич пробыл в поликлинике около получаса, вышел в сопровождении товарища и сел в машину. Именно в этот момент из ближайших к стоянке кустов раздались автоматные очереди (как выяснилось потом, стреляли из “АКМ”, который был брошен неподалеку). Прицельный автоматный огонь с небольшого расстояния скосил трех пассажиров машины, но сам авторитет каким-то чудом успел выскочить из автомобиля и, прижимая к телу простреленную руку, петляя и лавируя между прохожими, побежал по улице по направлению к центру города.
Киллеры (автоматчиков было двое) не рискнули преследовать свою жертву или стрелять вдогон на достаточно многолюдной в это время улице, и это дало возможность легко раненному Дзюбе уйти. Уходить тогда пришлось, впрочем, достаточно далеко. “Башмаки” всерьез взялись за конкурента: были нанесены весьма чувствительные удары по его предприятиям и людям. Один за другим были расстреляны или зарезаны несколько его боевиков, разгромлен офис “фирмы”, пока не было заключено перемирие.
Мог ли Дзюба сдаться, отступить, оставить всякие попытки если не реванша, то мести. Все, кто знал Олега Николаевича, считают это невозможным. “До последней крови” – это была не пустая угроза, Дзюба чаще разбрасывался пулями и гранатами, чем словами. У него оставалась верная боевая группировка, настоящие мастера черных дел, оставалось несколько подельщиков, оставались деньги и оружие, наконец, оставался он сам.
И оставались, не могли не оставаться, тайные связи с людьми, которые тоже, пусть каждый по своим причинам, жаждали убрать верхушку сильнейшего на то время бандитского сообщества. Вспомните еще раз, “все знали всех”, никакого неосвоенного пространства в Крыму уже не оставалось, очередной передел зон влияния и собственности надвинулся вплотную, а перед криминальным альянсом Башмакова и ХЛПК никто из конкурентов не устоял бы. Непосредственно после того, как прогремели автоматные очереди, оборвавшие бурную жизнь Виктора Викторовича на выезде из села Укромное, Дзюба вообще исчез с горизонта, улетел со всей семьей в Германию. Почему – долечивался после ранения.
Скрывался от каких-то еще преследователей. Не желал попасть в “мясорубку”, не на шутку раскрутившуюся после убийства Башмакова. А может быть, Виктор Викторович отправился на тот свет не совсем без помощи господина Дзюбы. Именно так и рассудили “башмаки”, иначе не объяснить ту настойчивость, с которой они продолжали преследовать недруга своего покойного вожака.
За полгода, прошедшие после бегства в Германию Дзюбы, его группировка заметно сдала и серьезной угрозы для “башмаков” уже не являла, несколько боевиков переметнулись к конкурентам, а киллеры (о чем, конечно, “башмаки” не знали), обретались то в российской, то в украинской столице. И обстоятельства складывались так, что у “башмаков” за зиму образовались куда более актуальные и опасные противники. А вот бандитская месть сроков давности не знает. Очередной, последний тур охоты на Дзюбу развернулся в начале 1995 года.
И ставка была сделана на то, чтобы добраться до Дзюбы любой ценой, даже не останавливаясь ни перед большим риском, ни перед возможностью убийства невиновных, в том числе семьи Алика, включая детей. Двадцать первого января 1995 года Олег Николаевич вместе со своей женой Ольгой, дочерью Аленой и двумя охранниками спустился по трапу самолета, прилетевшего рейсом из Франкфурта-на-Майне, в киевском аэропорту Борисполь. В 14. 15 при выходе из здания аэропорта на площадь двое неизвестных в масках открыли по ним огонь из пистолетов.
Обливаясь кровью, упали оба охранника Дзюбы. Авторитет Алик не ожидал нападения, поэтому допустил вопиющую ошибку: руки охранников были заняты поклажей, они не успели даже достать оружие. Впрочем, парни были только ранены, как и жена Дзюбы. Сам Олег Николаевич тоже получил три ранения – в голову, руку и шею, – но они были неопасные, пули лишь оцарапали авторитета.
(Как оказалось впоследствии, это было уже результатом недостаточного профессионализма, “служебной ошибки”: один из киллеров перед ликвидацией выпил сто граммов “Абсолюта”, видимо для храбрости, и поэтому промазал. ) А вот пуля, попавшая в тринадцатилетнюю дочь Дзюбы, оказалась роковой. Она угодила прямо в лоб ребенку, и “скорая” даже не довезла девочку до больницы: по дороге Аленушка умерла. Как только все пять “мишеней”, обливаясь кровью, оказались на асфальте, киллеры бросились бежать.
На многолюдной площади перед центральным столичным аэропортом им было не до того, чтобы проверять результаты стрельбы и совершать контрольные выстрелы. Дежурный инспектор ГАИ, который из сотрудников милиции ближе всех оказался возле места расстрела, попытался задержать нападавших, но был остановлен огнем из двух стволов (правда, остался жив). Еще несколько секунд – и киллеры вскочили в ожидающий их со включенным двигателем “жигуленок” и рванули в сторону столицы. Отход был спланирован достаточно просто, но вполне грамотно.
Киллеры предусмотрели, что на прямой как стрела скоростной трассе, ведущей из аэропорта в город, развилок мало – и все они, не говоря уже о въезде в Киев, наверняка через несколько минут после покушения будут заблокированы. Следовательно, от засвеченной машины надо срочно избавиться. Так и сделали: на 35-м километре автомагистрали Киев – Борисполь киллеры подожгли машину, выбросили оружие, бронежилеты и вязаные шапочки, которые были на каждом из них во время покушения, и пересели в заранее подготовленную следующую машину. И на первом этапе это сработало, в город прорваться удалось.
Но к тому времени по специальному плану была поднята и жестко мобилизована командованием, шокированным беспределом в международном аэропорту, столичная милиция. Бандиты, непосредственные исполнители покушения, плохо знали Киев, город непростой для ориентировки; несколько сложных в транспортном отношении мест они проезжали неуверенно, и опытный взгляд гаишников вычленил их машину из транспортного потока. Уйти от преследования им тоже не удалось – и машина у бандитов была не слишком подходящей, и водителями они оказались слабоватыми. Загнали и взяли их без стрельбы.
Киллеры-крымчане Андрей Шулежко 1970 года рождения и Александр Сляднев 1973 года рождения входили в “семью” “башмаков”. Они полностью признали свою вину, но всячески выгораживали организатора преступления, некоего Владимира Янмина (кличка Японец), который также был задержан вместе с человеком, осуществлявшим прикрытие, – киевлянином Тарасом Зиновенко. Следствие собрало все необходимые доказательства, что называется, “раскрутило” криминальный эпизод. Шулежко и Янмин получили исключительную меру наказания, Сляднев и Зиновенко соответственно – 14 и 12 лет лишения свободы.
А драма семьи Дзюбы продолжалась. Через неделю после не совсем, с точки зрения главных заказчиков, удачного бориспольского покушения в лесополосе близ симферопольской городской свалки был найден труп двадцатитрехлетнего сына Дзюбы от первого брака. Молодой человек, давно пристрастившийся к наркотикам, был попросту задушен. В отместку Дзюба поклялся “залить весь Крым кровью”.
Как и следовало предполагать, у него оставались еще боевики, оружие и взрывчатка. Ранения действительно требовали лечения, а еще важно было алиби: Олег Николаевич понимал, что за ним будут усиленно следить, и обеспечил свою безопасность – больница тщательно охранялась. Дзюба сумел отсюда отдать своим необходимые команды. Удары были направлены против легальных предприятий “башмаков” и заметно сказались на экономическом положении клана.
В начале лета 1995 года были взорваны контролируемые “башмаками” бары “У Андрея”, “Кондор”, “Татьяна”, “Аленка”, мебельный цех частной “башмаковской” фирмы. Как считали милиция и сами “башмаки”, взрывы были организованы Дзюбой. Между тем сам авторитет лечился после ранений, не покидая больничных стен, а выписавшись из больницы, он с женой уехал ненадолго в Россию, очевидно, подготовить позиции для отступления из Крыма. Вернувшись летом в Симферополь, они объявили товарищам, что все намерены продать и уехать навсегда.
Но уехать им не дали. Двенадцатого июля 1995 года красная “девятка”, в которой ехала с двумя охранниками и водителем Ольга Дзюба, была буквально изрешечена из двух “Калашниковых”, Сама Ольга, ведший машину двадцатидвухлетний Евгений Иконников и двое его ровесников – охранники Игорь и Руслан, – скончались на месте. Интересно, что нападение на жену Дзюбы произошло буквально через десять минут после того, как она вышла из приемной тогдашнего начальника Главного управления внутренних дел Украины в Крыму Виталия Кириченко. Незадолго до этого она обратилась к Кириченко с просьбой о защите и выдаче разрешения на ношение оружия.
Но 12 июля назначенная на полдень встреча не состоялась: посидев в приемной, Ольга получила сообщение, что ее не примут (по другой информации, Кириченко все же принял ее), после чего Ольга села в красную “девятку”. В монументальное здание ГУ МВД Украины по Крыму сторонние посетители, конечно, заходят, но наверняка Ольгу Дзюбу увидел кто-то из своих, управленческих, и сообщил “башмакам”. Хотя, возможно, за машиной тщательно следили, и долгая ее стоянка перед зданием управления милиции дала возможность выставить бригаду киллеров. Сразу же после расстрела автомашины первыми к ней подбежали сотрудники железнодорожной милиции (преступление произошло недалеко от железнодорожного вокзала в Симферополе, на вполне предсказуемом маршруте от центра к дому Дзюбы).
Убийцы же, сбросив рабочие халаты, спортивные шапочки и перчатки, бежали с места преступления. Автоматы полетели в речку Салгир. Ольга была убита чуть за полдень. Буквально через два часа после гибели жены Олег Дзюба позвонил своей матери и сообщил, что “Олечку убили”, а он задержан милицией.
Около 22 часов, после беседы у руководства крымской милиции (на самом деле Олег Николаевич не был “задержан”, его привезли в Главное управление поговорить, выяснить прежде всего, есть ли какаянибудь информация о причинах покушения на жену), Дзюба отправился домой. Во избежание “продолжения” вокруг дома была выставлена охрана – бойцы спецподразделения “Беркут”. Вскоре в дом приехали несколько милицейских офицеров, а затем и сам начальник крымской милиции. Приехавшая домой к сыну мать (Олег жил отдельно) застала его в окружении милиции.
Он был сильно, чуть ли не до невменяемости пьяным. Тут же присутствовал начальник ГУВД Кириченко. Олег, достав бутылку водки, предложил еще выпить. Мать отговаривала: “Давай, сынок, сначала Олечку похороним”.
Рванув на себе рубаху, Дзюба, почти рыдая, выкрикнул: “Что мне делать. Дочь убили, жену убили. ” После этого в комнату вошли следователи. Посовещавшись с ними, генерал В.
Кириченко отдал распоряжение оставить у дома охрану и уехал. О последующих нескольких часах жизни авторитета ничего не известно. Никто из немногочисленных свидетелей не может вспомнить, говорил ли Дзюба что-либо существенное. Лишь вспоминают, что он больше практически не пил.
Тем временем напряжение нарастало: многие, и бойцы “Беркута” в том числе, полагали, что с наступлением темноты произойдет нападение. Сам Олег Николаевич, не зажигая света, сидел в комнате и думал. Что созрело в голове этого неординарного человека. Неизвестно, хотя последующие внешние его действия хронометрированы с точностью до минуты.
Против ожиданий, на Дзюбу в эту ночь никто покушаться не стал. Все произошло как раз наоборот: сам он, выпрыгнув из окна во двор, бежал из охраняемого дома. Прежде всего он отправился к замаскированному тайнику, откуда взял припрятанные автомат и пистолет “ТТ”. Обстреляв из них сотрудников “Беркута”, которые попытались преследовать авторитета, он двинулся в назначенное по радиотелефону место, где его уже ожидала машина с тремя охранниками.
Машина колесит по городу с вполне конкретной целью, и в ней появляются, извлеченные из тайников, еще один “Калашников” и граната РГД. Затем, выбравшись из лабиринта завокзальных улочек на евпаторийскую трассу, белый седан мчится в поселок ГРЭС. На пустынной в это время трассе Дзюба, скорее всего не столько пьяный, сколько предельно взвинченный, палит в окно из автомата. Так и запомнилась эта картина случайному свидетелю: ночь, рев мотора, ослепительный свет фар, полыхающий пламенем из окна машины автоматный ствол и бледное, мертвенное (из-за освещения.
) искаженное лицо стрелка. Машина влетает в грэсовский поселок и направляется к кафе “Калинка”, одной из штаб-квартир и традиционных мест сбора “башмаков”. Дзюба едет творить над своими врагами суд и расправу. Можно не сомневаться, что для всякого, кто оказался бы в кафе, эта ночь стала бы последней.
Но в кафе в это время уже никого не было, даже ночного сторожа, поэтому Дзюба, резанув очередями по окнам, приказал возвращаться в город и сам уселся за руль. Снова ночная трасса, но на этот раз без стрельбы; один автомат с пустым магазином выброшен в кусты, другой по дороге отдан “на хранение” (позднее его вместе с остальным оружием изымут оперативники). В городе на одной из улиц машину пытается остановить пост ГАИ. Но Дзюба (гаишники его уверенно опознают) вдруг выхватывает гранату и заявляет, что, если милиция будет его преследовать, он взорвет и ментов, и машину со всеми, кто в ней есть.
Репутация Дзюбы не позволяет усомниться, что по крайней мере первая часть угрозы непременно осуществится, и патрульные почитают за благо отпустить машину и посовещаться по рации со старшими. А граната. Свидетели утверждают, что, отъехав от поста, Дзюба запихнул гранату в карман. Гонка по ночным улицам, на этот раз с целью, известной только самому Олегу Николаевичу, продолжается до тех пор, пока машина не сталкивается с грузовиком, серьезно повредив при этом радиатор.
Тогда Дзюба едет к своим бывшим соратникам, позднее перешедшим к “башмакам”, – братьям Бачевским, чтобы потребовать новую машину. Войдя, “здоровается” – расстреливает собаку. Когда на выстрелы выбегает хозяин, Дзюба, наведя пистолет уже на него, требует машину. Бачевский моментально сообразил, что откупиться от Дзюбы, да еще от вооруженного и взвинченного до невменяемости, за свое “отступничество” всего лишь машиной – милость небесная.
Поэтому он поспешно выгнал из гаража свою “ладушку”, а на ее место загнал разбитую “бээмвуху”. На новых колесах Дзюба посылает одного из охранников к себе домой проверить, там ли еще “Беркут”, а сам направляется в гараж на Льдозаводской улице, где у него стоит еще одна машина. Здесь он отправляет оставшегося охранника с каким-то поручением и входит в гараж. Тем временем посыльный добирается до дома Дзюбы на улице Шахтеров.
И когда он осматривается – “Беркут” тут как тут. Вооруженного гонца берут тихо и, быстро допросив, отправляют спецгруппу по названному боевиком адресу, где, как предполагают, Дзюба сидит в своей машине в гараже и ждет. Как только спецназовцы прикоснулись к двери гаража, раздался оглушительный взрыв, за ним еще несколько. Когда отгремели взрывы и удалось сбить пламя, в развороченном автомобиле оперативники обнаружили обгоревший до неузнаваемости труп.
По официальной версии, рванула граната, которая, по клятвенным утверждениям посыльного и задержанного в тот же час охранника, была у Дзюбы, когда авторитет входил в гараж, – а затем детонировали хранившиеся там взрывчатка и боеприпасы, целый арсенал банды. Что же произошло в действительности. Самоубийство. Или совершенно пьяный от водки, горя и ярости главный беспредельщик подорвался на своей гранате по неосторожности.
Но если проанализировать хронику ночи с 12-го на 13 июля, то создается впечатление, что Олег Николаевич постепенно трезвел, а не пьянел и, согнав хмель и ярость стрельбой, автомобильными гонками и “отравниванием” тех, кто попадался под руку, начинал действовать осмысленно и целенаправленно. Во всяком случае, ни посылка разведчика к своему дому, ни точное нахождение нужных ему адресов, ни вполне четкие команды и распоряжения не указывают на крайнюю, до полной потери самоконтроля степень опьянения. Более вероятно, что после вспышки активности на Олега Николаевича накатило отчаяние от понимания полного разгрома и безвозвратности потери семьи, дочери и жены, которых он, по всем отзывам, очень любил. А по данным МВД, в войне Дзюбы с “башмаками” погибло около 30 человек, была уничтожена практически вся его бригада.
Но неужели отчаяние настолько захлестнуло главного беспредельщика, что он решил покончить с собой. И рванул чеку “эргэдэшки”, когда услышал звук моторов милицейских “уазиков” и шаги оперативников. Возможно, и так, однако полной уверенности в этом нет. Олег Николаевич не отличался устойчивой психикой, легко впадал в ярость, в неудержимое бешенство, но вот в депрессию – весьма редко.
Он проигрывал, но не отступал, мирился, но не прощал; так неужели сейчас, когда у него были еще возможности мстить, во всяком случае дорого продать свою жизнь, он доставит врагам такую радость. И еще. Дзюба всегда был неплохим тактиком и всегда любил заниматься устройством тайников, запасных явок, укромных убежищ. Гараж на Льдозаводской улице был как раз одной из тщательно и заблаговременно подготовленных явок.
Умел он прилично работать с взрывными устройствами, во всяком случае, у подрывников его команды накладок не случалось. И как-то совсем не верится, что не предусмотрел он запасного хода, не подготовил способ тайного отступления и фейерверка в честь закрытия еще одной страницы жизни. Тогда становится более понятным, зачем ему понадобилось отправлять подальше обоих охранников. Одного – на разведку (неужели Дзюбе было так важно возвращаться этой же ночью в свой дом.
), второго – домой, причем даже не позволил ему войти в гараж, так что парень не знает, не было ли там еще кого-то. И почему, наконец, взрыв раздался, едва прикоснулись к двери – будто сработала автоматика. Да и у оперативников, осматривавших место гибели главного беспредельщика, есть вполне обоснованные сомнения: останки ли Дзюбы видели они в разбитом гараже и не стоит ли в ближайшее время ожидать воскресения из мертвых одного из самых жестоких крымских преступников. А может быть, воскресение под другим именем и где-нибудь достаточно далеко от Крыма уже произошло.
С точки зрения легального бизнеса, дела в объединении “Русь” и у нескольких других дружественных предприятий шли нормально для нашей все еще необычной ситуации. Производилась продукция, и оказывались услуги, выплачивались в размерах, определяемых связями и квалификацией бухгалтеров, налоги, подсчитывались прибыли и убытки, ремонтировались пострадавшие в конкурентной борьбе точки и строились новые. В принципе, обычные радости и обычные трудности предпринимательства, лишенного особенных льгот, но еще не исчерпавшего инвестиционные ресурсы. Что же касается черной стороны, собственно бандитов, то здесь дела обстояли совсем не так.
После короткого, но яркого расцвета для “башмаков” наступили тяжелые времена. Виктор Башмаков, не только преуспевающий предприниматель, но и глава группировки, был убит. В сражениях за наследство ХЛПК, с “греками” и “Сейлемом” полегло несколько бригадиров. Сводный брат Башмака, Станислав, находился в розыске.
Не способствовала башмаковскому укреплению и кровавая война с кланом Дзюбы. Весьма ощутимые удары по своим предприятиям со стороны и конкурентов, и правоохранительных органов сказались на доходах. Башмаковские бригады несли потери, и, как это водится у бандитов, их лидеры стали нередко перебегать под другие, ставшие более могущественными “крыши”. Летом 1995 года на востоке полуострова и даже в самом Симферополе “башмаков” попытались потеснить татары (об этом читатель узнает из специальной главы).
Наконец, после татарских погромов “точек” и предприятий “башмаков” в Феодосии и Судаке на них всерьез наехала милиция. Несколько облав было проведено на крупных башмаковских “малинах”.
Статья взята с: http://www.web-lit.net
