Недавние митинги у «Останкино» против НТВшных разоблачений и призывы к бойкоту телеканала показали, что общество стало проявлять интерес к тому, как его изображают на телеэкране. Спорные сюжеты против оппозиции и правозащитных организаций выходили на НТВ и раньше, но теперь, когда протест стал массовым явлением, люди начали ассоциировать себя с теми, кого так шумно разоблачают спецбригады НТВ. Между тем, политическая цензура и пропаганда — явление, относящееся далеко не только к телеканалу НТВ и существующее уже более десятка лет. Slon попытался разобраться с тем, как устроена на телевидении система фильтрации информации и формирования «правильного» общественного мнения. К сожалению, далеко не все из тех журналистов, с которыми пообщался Slon, согласились давать хотя бы анонимные комментарии. Некоторые из них отвечали, что с радостью все расскажут, вот только «спросят сначала разрешения у начальника». Стоит ли добавлять, что этого разрешения они, конечно, не получили и никаких комментариев так и не дали.
Впрочем, из тех интервью, которые все-таки удалось взять, создается достаточно объемная картина происходящего. Так и не удалось прояснить до конца, кто именно после ухода Суркова встречается сегодня с гендиректорами каналов: эту информацию до обычных журналистов и редакторов не доводят. Один из источников сообщил, что как минимум один раз с того времени неофициальную «планерку» с гендиректорами устраивал лично Дмитрий Медведев. Впрочем, как можно понять из этого материала, эти детали не имеют принципиального значения: государственный контроль за контентом на телевидении остается и никаких послаблений не предвидится.
Slon обратился к руководству трех федеральных телеканалов с просьбой прокомментировать ситуацию с цензурой в их эфире. Ответ получили только от генерального директора «Первого канала» Константина Эрнста: «В стране цензура запрещена Конституцией. Редакционная политика является внутренним делом каждого СМИ».
***
Павел Шеремет, “экс-сотрудник “Первого канала”
Я не сталкиваюсь с цензурой в ежедневном режиме, я занимаюсь спецпроектами, но, по моим наблюдениям, все разговоры о наступившей сейчас на телевидении оттепели — миф. […]
Есть, конечно, и Петр Толстой с Максимом Шевченко, обязательная программа, такая поденщина федеральных каналов, но, поверьте, ни один, ни другой никаким серьезным авторитетом внутри канала не пользуются. К ним очень холодное отношение, их терпят как «комиссаров».
[…] ничего антипутинского в прямом или косвенном смысле в эфир попасть не может. Как и антикадыровского — только по согласованию с Кремлем. […]
Самый пик цензуры на «Первом» пришелся на 2006–2007 годы и 2008 год в предвыборной период — тогда все политические темы были заморожены. Просто сейчас про это никто не вспоминает, но ведь не было никаких серьезных программ, фильмов, исследований. Да и обществу тогда это было не нужно. В последний год–два форточку стали приоткрывать, причем по простой причине: аудитория ушла — волей-неволей пришлось возвращать политические темы. Иначе телевизор как главное орудие пропаганды не будет работать. За счет чего еще выезжают? Абсолютно нет цензуры вне российских тем. Можно срывать маски с Лукашенко и Януковича или, если произошла какая-то неполитическая катастрофа — тоже полностью отрабатывают, как умеют. С Белоруссией, правда, сложнее — там все зависит от того, подписывает он в этот момент Таможенный договор с Россией (тогда цензура будет) или не подписывает (тогда цензура снимается).
Я лично не сталкивался с цензурой от рекламодателей или от собственника — по-моему, все эти собственники, все эти бояре обладают очень и очень условной властью. Точно так же и в «Коммерсанте» — Алишер Усманов сначала не вмешивался в редакционную политику, а потом произошла история с журналом «Власть», и ему пришлось вмешаться, потому что рявкнул кто-то из самого верха. Так и здесь — все эти владельцы каналов в последние десять лет — это мнимые величины, а реальная власть сидит в Кремле.
Все, для кого цензура была принципиальна, давно ушли с канала — остались либо те, кто согласен с этой политикой, либо те, кому по барабану внутренние переживания. Когда мы встречаемся, мы стараемся избегать этих тем, потому что уже надоело слушать бесконечные оправдания или агрессивные аргументы, что все, что они делают, — это правильно. Конечно, есть люди, которые переживают, но у них есть семьи. Это банальные аргументы, но что делать, у каждого разная степень свободы.
Так что ждать массового исхода я бы не стал, в материальном плане там все прекрасно, да и потом, за каждым гением стоит толпа из гениев поменьше из разного рода Голожопинских тупиков, Россия — страна большая, и рекрутировать новых солдат информационной войны можно еще долго. […]
***
Бывший сотрудник “России-24”
У ВГТРК, равно как и на других федеральных каналах (насколько мне это известно), нет никакого специального цензора как человека, присматривающего за контентом. С приходом Путина контент, который вызывает заботу всех телеканалов, — это информация, которая касается первого лица. За этим следит непосредственно глава телеканала.
Все, что касается освещения Путина, раньше курировал его тогдашний пресс-секретарь Громов. Он звонил либо директорам каналов, либо напрямую на мобильный исполнителям (скажем, ведущему аналитической программы), рассказывал, что нравится, что нет. Проблемы здесь никакой не было, потому что [генеральный директор ВГТРК Олег] Добродеев был изначально назначен Путиным.
Кроме того, когда еще Сурков был в администрации президента, по пятницам он проводил планерки с представителями телеканалов — либо с директорами каналов, либо с руководителями информационной службы, никто ниже рангом там не появлялся. Там обсуждалась в целом информационная политика, а то, что касалось непосредственно первого лица или частей его тела — это уже контролировал Громов. После ухода Суркова, они сходили на поклон к [первому заместителю главы администрации президента Вячеславу] Володину, но проводит ли сейчас Володин постоянные летучки, я достоверно не знаю. Громова же давно сменил Песков.
На самом деле, в специальных цензорах потребности нет, потому что все это телевидение создавалось для ублажения Владимира Путина, личное благополучие руководства телеканала изначально зависело от того, какую картинку они показывают, насколько она нравится первому лицу. Думаю, что и [гендиректор «Первого канала» Константин] Эрнст, и Добродеев, будучи людьми неглупыми, не только козыряли перед Громовым–Песковым, но и сами предлагали, как подать новость получше. Функция Громова и Пескова, скорее, была в том, чтобы объяснить малограмотным журналистам госканалов из кремлевского пула, какую часть синхрона с Путиным надо давать, какую нет — сами же эти журналисты, будучи людьми малосведущими, были понять это не в состоянии, им постоянно нужны были подсказки, как детям из детского сада. За это их, собственно, и брали на госканалы.
И уж тем более не было нужды в каких-то «запретных темах», все с самого начала прекрасно знали, о чем нельзя говорить, доходило и до того, что некоторые слова были под запретом, скажем, нельзя было говорить «Чечня», только «Чеченская республика». Или, например, когда Путин начал сильно лысеть, был скандал, что где-то в эфире промелькнула его плешь, было видно, что наш кормчий сильно комплексует по этому поводу, поэтому запрет на лысину стал не менее важным, чем содержательные моменты.
Стоп-листов запрещенных гостей тоже не существует, никто по своей воле просто не позовет деятеля, появление которого может вызвать гнев руководителя. И если появляются сомнения или желание выглядеть «полиберальнее», чем другой телеканал, то он обязательно посоветуется с начальством. Это происходит на всех федеральных телеканалах.
Если же ведущий позволяет себе лишнее, руководство канала пускает в ход ножницы. Скажем, после того как «Вести недели» выходят на Дальний Восток, происходит совещание с главой телеканала, на котором руководство объясняет, что надо убрать, что подправить, а что, может быть, добавить.
Иногда власти заказывают и специальные документальные фильмы, заказчиком может быть администрация президента, а может быть, как это обстоит, например, с «расследованиями» Мамонтова, — напрямую с Лубянки.
Рупор информационных программ госканалов направлен в обе стороны — и на зрителя, и на нашего несменяемого национального лидера. Причем, главный адресат — это, конечно, именно он, кормчий. Но поскольку лично с ним контакта никакого нет, то непонятно, насколько внимательно он отслеживает эфиры, вся реакция идет через его пресс-службу и Пескова, и когда кто-то из его прихлебателей начинает орать и рассказывать, как ему не понравилось — поди проверь, ты же не можешь ему перезвонить и переспросить.
Я не могу сказать, действительно ли кто-то из журналистов верит в то, что говорит в эфире, но можно вспомнить, как эти люди приходили к Добродееву: кто-то сидел без работы, кто-то приехал из провинции — и вот тебе огромная зарплата, квартира. Они даже не задают себе никаких вопросов. Если кто-то в курилке заговорит про свободу слова, что не дают нормально работать, все подумают, что этот человек — провокатор. Те у кого-то были иллюзии по поводу возможности выразить свою журналистскую позицию на телеканале, уже давно на канале не работают. […]
***
Экс-сотрудник ВГТРК
Штатных цензоров на телеканалах не существует, просто потому что в них нет надобности — их роль исполняет руководство телеканалов, которое каждую пятницу приходит в Кремль за инструкциями. На постоянной же основе за цензуру от администрации президента раньше отвечал Алексей Чеснаков, а теперь сменивший его Костин Константин Николаевич, начальник управления внутренней политики. Кроме того, телефонное право распространяется на пресс-секретаря Путина [Дмитрия] Пескова и пресс-секретаря Медведева [Наталью] Тимакову.
Кураторы от администрации, конечно, все отсматривать не в состоянии, в основном цензуру осуществляют сами редактора, они люди неглупые и знают, что можно поставить, что нет. Они составляют «темники» — это список событий на будущую неделю, где описано, как и что нужно освещать, а что игнорировать. При этом стоп-листов я никогда не видел в письменной форме, тем более, что список допускаемых к эфиру лиц все время меняется, но все примерно понимают, кого можно звать, а кого нет.
Чеснаков и Костин — мне приходилось с ними общаться — никогда не ставили перед собой никаких глобальных задач, у них цель простая — пиар «Единой России». Их Сурков для этого и взял. Кстати, Костин до своего назначения возглавлял ЦИК ЕР. […]
***
Бывший сотрудник “России-24”
Каждую неделю нам приходил из Кремля распечатанный список событий, что и как освещать. Главные редактора встречались в Кремле по пятницам, получали там рецензии на эфиры и указания по дальнейшему освещению событий. Иногда указания приходили и по несколько раз в течение недели. Их распечатывали на бумажках и раздавали на летучке — там вся неделя расписана по событиям с объяснениями, как это все подавать. Некоторые темы были помечены «Павловский» — его «Фонд эффективной политики» сопровождал определенный набор тем, готовил по ним информацию, подбирал аналитику.
Есть СМИ, которые получают сверху набор тем и по ним работают. Это заметно, когда в разных источниках синхронно появляются новости с одинаковыми заголовками и одинаковой тональностью: «Вести», «Комсомольская правда», «Известия» — отличается только стилистическая окраска. Иногда, когда надо принять тот или иной закон, некоторые темы специально «подсвечиваются». Вот, скажем, травматику когда хотели запретить, СМИ начинают синхронно рассказывать о всплеске насилия с применением травматики. Все большие телеканалы и печатные медиа получают сводку МВД по всей стране, а из нее могут отфильтровывать, что угодно, и найти любые тенденции там, где их нет.
Стоп-листы в письменном виде у нас не оформлялись, но все отлично понимали, что какого-нибудь Гарри Каспарова звать нельзя. Кроме того, в базе контактов у нас было указано, по каким темам можно гостя спрашивать, а по каким нет. Если происходит событие, связанное, скажем, с ущемлением свободы в интернете, и известно, что какой-нибудь известный блогер считает необходимым закрутить гайки в связи с педофилией, тогда его приглашают в качестве эксперта, чтобы он высказался именно по этому вопросу, потому что у интернет-аудитории к нему есть определенное доверие. При этом по другим вопросам, разумеется, ему ничего сказать не дадут. То есть на определенные темы зовут определенных людей, чтобы они самим фактом своего присутствия повышали доверие к материалу.
Людей, которые могут сказать что-то незапланированное, к прямому эфиру могут не подпустить, если же прокол случается, что бывает редко, то к следующему выпуску это исправляют и в интернете выкладывают уже подчищенное видео. Помню, как Константин Семин как-то ляпнул в эфире, что Джинджич «получил заслуженную пулю», мы это быстро отовсюду убрали, но осталось в интернете. Директор нам сказал это оттуда убрать, а как уберешь уже? В rutube легко договорились, а в youtube было сложнее.
Запреты были не только по политическим темам. Скажем, был запрет на любое упоминание Алины Кабаевой. Все, что о ней говорилось, проходило через отдельный фильтр. Одним словом, чувствительная для Кремля тема.
Под выборы за эфиром установили особый контроль. За три месяца до выборов нам стали каждую неделю выдавать график, сколько партии должны получить места в эфире. «Единая Россия» должна получить 60% времени, КПРФ — 20%, ЛДПР поменьше, и так далее. Смысл в том, чтобы зритель привыкал к тому, какая партия насколько значима. Правда, по-моему, эта разнарядка не особо соблюдалась, потому что реально не всегда та или иная партия дает какие-то информповоды. Ну и еще было правило — это всем известно, — что Путину и Медведеву должны уделять в эфире одинаковое количество времени. […]
Никаких эмоций по поводу цензуры сотрудники телекомпании, по моим наблюдениям, не испытывают, они циничны и спокойны, как санитары в морге. А кто-то и вообще во все это верит. Всех людей с самостоятельным мышлением система отторгает. Да и платят там нормально, есть уверенность в завтрашнем дне, соцпакет. Кроме того, корочка ВГТРК — это всегда здорово. Меня самого гаишники так не раз отпускали. Помню, под Белгородом где-то 6 мая вылетел на пост ГАИ на дикой скорости, меня остановили, я им корочку ВГТРК, отпустите, мол. Они спросили: «Куда торопитесь?». А я не знаю, что сказать, отвечаю: «Но ведь завтра же инаугурация!». И они: «Счастливого пути!». Хотя, при чем тут инаугурация, я и сам не понимал, конечно. Но это все радости для простых сотрудников, а руководители каналов — это очень состоятельные люди, у которых вдобавок много дополнительных источников доходов.
Я заметил, что каждый, кто здесь работает, через некоторое время начинает переживать деформацию сознания, ему кажется, что все, что он делает, идет, в конечном счете, на благо родины. Это в определенный момент начинало действовать и на мой мозг. Мне уже и друзья стали говорить: «С тобой трудно стало общаться, раньше сразу называл сволочей сволочами, а теперь везде пытаешься найти оправдание». Ты начинаешь чувствовать себя частью большой корпорации и, самое главное, начинаешь думать, что все остальные россияне глупее тебя, что они бедные-несчастные не в состоянии без тебя принять правильное решение, у них нет просто этой информации. Поскольку через тебя проходит уйма информации, ты считаешь, что надо обезопасить граждан и оградить их от лишнего негатива.
Многое становится понятнее, если учесть, что у российского телевидения единый владелец — Юрий Ковальчук, совладелец банка «Россия» и хороший знакомый Владимира Путина. Он контролирует блокирующий пакет «Первого канала», он через банк «Россия» управляет «Газпром-медиа» (эта компания, вопреки всеобщему заблуждению, давно не имеет к ОАО «Газпром» никакого отношения) — это НТВ и ТНТ, и он владеет «Видео Интернешнл», которое является поставщиком рекламы на все телеканалы и таким образом влияет на них на всех, включая ВГТРК. Кроме того, у него есть административные рычаги, через которые он может влиять на тот же ВГТРК. А недавно Ковальчук купил и блок-пакет СТС. Так что теперь он контролирует все медиаканалы. При этом любопытно, что все затраты на телевидении ложатся на государство, на налогоплательщиков, а доходы идут Ковальчуку.
***
Действующая сотрудница ТВЦ
У меня передача не политическая, так что я знаю не все. Ну, что знаю? Перед выборами нельзя звать депиков, если они не из «Едра». Из «Едра» можно всегда. Вообще, кого можно звать в эфир, кого нет — иногда не поймешь. Вот, скажем, Ольга Романова бывала у нас, бывала, и разного рода оппозиционные политики тоже. Но вдруг выясняется, что такого-то звать нельзя. Причем, не поймешь даже, почему. Одно время почему-то нельзя было Жирика. Что совсем непонятно. Потом это проходит так же неожиданно. Ясное дело, что нельзя позвать какого-нибудь Навального или Каспарова, скажем. А более спокойные оппозиционеры, повторюсь, были.
Разумеется, нельзя трогать Собянина. Либо хорошо, либо ничего. Ну, и с Лужком так было — не срать в кепку. Но, я бы сказала, Собянин гайки завинтил. Правда, насчет гаек, это я уже говорю на уровне интуиции. Потому что стараюсь не вникать ни во что для сохранения нервов, и до меня мало что доносится. Мне кажется, это связано еще и с общим завинчиванием гаек в СМИ.
Если кто-то из сотрудников телеканала не понимает правил, то иногда проще снять передачу совсем, чем что-то вырезать. Закрыли же Малкину за час, когда она про Лужка что-то написала в газете (Татьяна Малкина с 2007 по 2009 — ведущая передачи «Ничего личного» на канале «ТВ Центр», посвященной проблемам культуры и искусства. Была уволена после того, как в своей колонке на сайте «Газеты» сравнила Москву с «ульем в кепке», а Лужкова назвала «стариком Батуриным», поставив ему диагноз «медовая интоксикация» — Slon).
Темы… Тоже не поймешь. То можно мочить милицию, то вдруг нельзя. То можно медицину, то нежелательно. О причинах очень часто невозможно догадаться. Они обсуждаются где-то в кулуарах. Но в последнее время вообще не хотят конфликтных тем. Говорят, что народ не хочет про ужасы. Но это фигня, конечно.
***
Действующий сотрудник НТВ
Если, например, какое-нибудь ток-шоу или какая-нибудь программа с политической тематикой выходит в записи, то многие ведущие иногда позволяют себе смелость позвать кого-то из несистемных политиков или озвучить цифры и факты про коррупцию, понимая, что все крамольное все равно будет вырезано. И, разумеется, все гости, которые могут вызывать сомнение, согласуются с гендиректором канала лично. И если, скажем, приглашают Немцова, то все, что он говорит про Тимченко –Ковальчука–Роттенбергов будет вырезано, зато можно будет сказать: «Вот видите, какая же у нас не свобода слова, когда такие люди выходят и говорят все, что хотят, а вырезали мы фрагменты по соображениям хронометража». Граница между тем, что может остаться в эфире, а что — не может, всем очевидна, и если кто-то по своей глупости оставит что-то такое, то есть специальные механизмы, которые проконтролируют, чтобы это было вырезано. Та же программа «НТВшники» пишется по несколько часов, а остается не больше полутора часов эфирного хронометража. Могут снять и весь эфир, как было с двумя выпусками программы «Нереальная политика» Андрея Колесникова. Я предполагаю, что кто-то из руководства мог подумать: «Этот шут зашел слишком далеко, красуясь перед своей либеральной тусовкой, а сам при этом даже не в штате телеканала и только подставляет нас. Так что если хочешь плевать в своего работодателя — делай это в своем «Коммерсанте». А здесь мы определяем, что можно, а что нет». А может, он просто недостаточно кланялся перед руководством, считая, что он такой же приближенный к Путину, как и они.
После декабрьских событий колебания и растерянность во власти были восприняты руководством НТВ как сигнал к тому, что можно попробовать расширить рамки возможного, ведь кто его знает, как все повернется, почему бы и не попробовать. При этом все по-прежнему делалось с ведома и согласия гендиректора канала. Вся эта команда «НТВшников» — это же люди которые не первый день работают, знают все правила, получают очень приличные деньги и никогда у них, наверное, не было душевных терзаний из-за цензуры. А теперь в околотелевизионной тусовке все друг другу рассказывают, какие они либеральные. Либерализм у них только в том, что спецслужбы не ставят им той заказухи, которая идет через шалимовскую редакцию Юрий Шалимов, директор общественно-правового вещания НТВ — Slon), где появляются все эти фильмы про Лукашенко, Лужкова и оппозицию.
Пресс-службы Кремля и Белого дома не только контролируют транслируемую информацию, но могут и заказывать ее. Скажем, если готовится какой-нибудь Госсовет по сельскому хозяйству — перед этим в эфире появляются репортажи про комбайны и урожаи. Во все остальное время, что происходит в сельском хозяйстве, нигде не покажут и никого это не интересует. А тут прям живые истории про какого-нибудь комбайнера и, глядишь, он сидит где-нибудь во время поездки в Барнаул и разговаривает с первым лицом. Ну, плюс, понятное дело, документальные фильмы.
На самом деле, циничность и продажность журналистского сообщества — явление, появившееся еще до Путина. Сам хорошо помню, как в 1997 году НТВ подключилось к олигархическим войнам во время приватизации «Связьинвеста», и уже тогда журналисты сознательно давали в эфир «джинсу». Уже тогда, когда начальство спускало какую-то информацию, никто из журналистов не переспрашивал — кто, почему, какие-то аргументы. Но, конечно, никакой государственной пропаганды в то время еще не было, речь шла только о процветающей на всех уровнях «джинсе».
Заказные материалы ставит не только администрация президента, но и разные силовые ведомства: ФСБ, МВД, прокуратура. У них есть свои журналисты, которым они сливают какую-то информацию, и те за это готовы выставлять их ведомства в правильном свете или, наоборот, запускают какую-нибудь дезу, чтобы кого-то прижать. Зато связи с органами дают журналистам дополнительные возможности решать свои бытовые проблемы, например, если надо с кем-то разобраться. Причем органы это приветствуют, чтобы потом держать журналиста на крючке.
Быть тележурналистом — это очень доходное дело. Это еще с Гусинского пошло, журналистам стали платить огромные деньги, помогали получить кредит на квартиру на особых условиях. Раньше были еще и побочные доходы — например, «входная плата с гостя» за приглашение участвовать в передаче. Сейчас уже, правда, такого на телевидении почти нет: все ведущие такого уровня могут получить за модерацию какой-нибудь дискуссии где-нибудь в Саратове гонорар 30 000 евро, так что с подработкой проблем нет. Да и сама зарплата ведущего — это десятки тысяч долларов в месяц.
Часто мы видим в политических ток-шоу одни и те же фигуры — это, конечно, тоже неслучайно. Есть гости, «рекомендованные» руководством, — вся обойма этих взращенных Сурковым политологов: Данилин, Орлов, Симонов, всякие там Никоновы-Миграняны, Нарочницкая, плюс люди типа Холмогорова, Веллера, Проханова — это все та же обойма дрессированных.
В освещении внешней политики действуют те же правила, что и в освещении внутренней. По умолчанию лучше быть антиамериканистом, а там уж руководство телеканала поправит: когда надо — помягче, когда — пожестче.
Сегодня на НТВ уже почти не осталось профессионалов. На них просто нет спроса. Независимые рекламодатели ни за что бы не дали денег под тот продукт, который сейчас выдает канал, но их точно так же прогибают, как и журналистов, рекламный рынок-то — маленький и управляемый. Раньше между каналами была сильная конкуренция, нельзя было упустить новость, надо было бороться за качество подачи материала — а сейчас если конкуренция и осталась, то только в желтухе, в подглядывании в замочную скважину. […]
***
Павел Лобков, экс-сотрудник НТВ
Цензура на НТВ бывает двух видов. Первый — это цензура политическая. Она была, можно сказать, конвенциональная. То есть порою удавалось что-то пропихнуть, какие-то совершенно невероятные материалы — об издевательствах в полиции или в армии, причем совершенно непонятно, как: то ли это усилиями [экс-директора праймового вещания НТВ Николая] Картозии, который был главой нашей дирекции праймового вещания, то ли усилиями и самого [генерального директора НТВ Владимира] Кулистикова. А порой, наоборот, материал казался совсем безобидным, и вдруг это вызывало совершенно безумную реакцию. Знаете, как бывает у ребенка аллергия на креветки. А они совершенно не кусаются. Ну, там, сюжет по Жанаозену в Казахстане, кажется, хотя, казалось бы, это уж никак не влияет на электоральную ситуацию у нас. Может, из-за какой-то газпромовской дружбы с [президентом Казахстана Нурсултаном] Назарбаевым? Я уж не знаю, это очень сложно понять в условиях, когда генеральный директор с вами не общается на летучках, не высказывает никак свою позицию, а когда что-то случается не то, что он ждал, то сразу «о, е**ный в рот!» и т.д. Крики были не от Кулистикова — от Картозии. Кулистиков вообще был доступен для рядового или даже нерядового сотрудника примерно так же, как для рядового майя был доступен верховный жрец или как для рядового египтянина был доступен фараон Сети I. Он мог к вам, правда, иногда снизойти, как иудейский бог, внезапно позвонив ночью по какому-то совершенно левому поводу.
Была еще цензура, так сказать, стилистическая. Все-таки федеральный канал — это такой канал для определенной публики. Скажем так: наша база — это не люди, которые покупают «роллс-ройсы». Наша база — это люди, которые покупают колготки, мыло, порошки. Поэтому нам нужно, конечно, обеспечить их лояльность. Я занимался всякими научно-популярными вещами, и мне объясняли: это — слишком сложно, это надо упрощать, а сюда надо вставить звезду, а вот здесь должна быть какая-нибудь жопа Киркорова, условно говоря, Но это как раз понятно, потому что рекламодатели у нас ориентируются на аудиторию, и всем правит диктат рейтинга. И в этой области конкуренция очень высокая, борьба идет за одну и ту же аудиторию. Если даже ты с качественным материалом профукал один раз, то есть практика не давать повтора тем проектам, которые на премьере были неудачны. Второго шанса нет. И, честно говоря, стилистическая цензура меня беспокоила больше.
Еще и до этого «опуса магнума» под названием «Анатомия протеста» к нам гости часто отказывались ходить и отказывались сниматься в документальных фильмах. И когда нужно было кого-то позвать, приходилось звонить мне, а не редактору. Люди очень боятся, потому что иногда какому-нибудь актеру скажут, что приедет канал «Культура», а приезжает та же самая дирекция, которая вчера ваяла этот самый «опус магнум», и спрашивает что-то типа: «А почему вы свою подругу 16 лет назад назвали подлой сукой?» И этот человек будет бояться зеленого шарика НТВ, как шаровой молнии. Какая-нибудь Юля Иванова — она сегодня может быть там, завтра — здесь, так что звонить приходилось людям с узнаваемым голосом, в ЦТ — Такменев, например, а с документальными фильмами звонил я. Но ощущение брезгливости, ореола брезгливости, который окружал НТВ, оно все равно было.
С шалимовской редакцией, которая и ваяет все эти скандальные «разоблачения», мы делили и кафешку, и сортир, и курилку, но кроме их начальства — [директора общественно-правового вещания НТВ Юрия] Шалимова, [руководителя программы «Чрезвычайное происшествие» Андрея] Куницына — мы мало кого знали. Шалимов, кстати, пришел с того же старого добродеевско-гусинского НТВ, где он вел криминальные новости: как достали кошку из водосточной трубы силами МЧС или как зять замочил тещу — нормальный такой наборчик. Ну вот, вырос человек, не знаю. Он из Магадана, может, ему эта тематика ближе. Но вот когда у Картозии были поминки-проводы в связи с его увольнением, он написал в «Фейсбуке»: приходите все, кто любит, помнит, знает. И, конечно, когда появился Шалимов, это была минута молчания, достойная Гоголя. Вот не стал бы я приходить, если бы Шалимов в отставку ушел. Но, тем не менее, тогда как-то обошлось без драки.
Были у нас и черные списки, конечно: все мы знали, кого можно просто даже не звать. Как, например, [обозревателя «Коммерсанта»] Гришу Ревзина. В программе «Центральное телевидение» было много архитектурных и градостроительных сюжетов. Но мы знали, что Грише Ревзину можно даже не звонить. То есть было представление о том, кого не покажут. Виртуозно обошлась дирекция того же Шалимова с Немцовым. Когда надо было мочить Юрия Михайловича [Лужкова], они взяли его доклад [«Лужков. Итоги»] и полностью экранизировали. Но при этом сам Немцов был в стоп-листе. Понимаете?
Были и запретные темы. К примеру, с [президентом Чечни Рамзаном] Кадыровым было плохо. У нас ребята съездили, сняли про пытки — материал не пустили в эфир. Они потом, правда, выложили в «Фейсбуке». Интересно, что обычно, если человек выкладывает там материал, который не прошел в НТВ, это дикий скандал, а тогда скандала не было.
Сейчас конфликта между теми, кто ушел с НТВ и кто остался, нет, не то что во времена, когда закрывали НТВ в 2001-м. Во-первых, мы все уже не такие молодые. Тогда у нас не было ни семей, ни детей — рот закрыли да пошли. Сейчас мы все понимаем, что существуют у людей и кредиты на квартиру, и обязательства какие-то. Не могут же все, как Удальцов, все положить на алтарь свободы. Сколько таких людей должно быть в стране? Эфирное телевидение, особенно федеральное, в любом случае это компромисс.
Дело даже не только в цензуре сверху, дело и в том, что за путинские времена телеаудитория изменилась, изменилась в сторону люмпенизации. Ей уже не расскажешь про какие-нибудь акционерные дела, бизнес-тематика вообще проходит мимо. Причем, если раньше у нас люмпенами были, условно говоря, те, кого мы называем зюганатом, то теперь у нас зюганат молодой. И не такой уж люмпенский, самое смешное. У нас — как в Польше 20 лет назад. Мы от Польши отстаем по политическому и социальному развитию на 20 лет. Может, и больше. В 95-м году в Польше меня страшно удивляло, что старики — это моего возраста нынешнего, 40+, голосовали все за Валенсу, а 20-летний молодняк весь голосовал за коммуниста Квасневского. Меня это страшно удивляло, потому что у нас в стране тогда было ровно наоборот. Мне там объяснили, что те люди, которые завоевали свободу с «Солидарностью» Валенсы в 80-х, уже состарились и голосуют за Валенсу. А тот, кто в детстве прошел тяжелые экономические реформы и помнит проклятые 80-е — то, что для нас проклятые 90-е, — когда тоже жрать было нечего, зарплат не было, ничего не было, — голосуют за коммунистов, потому что не помнят коммунистических ужасов. Точно то же самое через 15 лет произошло у нас. Мы ничем не отличаемся от нормальной страны, поэтому у нас аудитория, конечно, — это сериалы, бандитские сериалы. И сериальная аудитория потянула аудиторию и информационных программ. НТВ зарождался как канал информационно-документально-публицистическим. А стал сериально-пропагандистским.
Потом присоединился шоу-бизнес. Шоу-бизнес тоже определенного сорта. Внутри корпорации мы все время обсуждаем: а вот ОРТ сделало эту тему про Яну Рудковскую так, а вот мы сделали эту тему совершенно по-другому. Знаете, когда вы работаете ассенизатором, вы разбираетесь в тонкостях продукта, но для всех остальных это все описывается одним словом из пяти букв. И в этом смысле, все наши внутрикорпоративные дела не имеют никакого значения. При этом концепция и у НТВ, и у ОРТ была общая: между новостями должен быть разгонный блок в виде сдвоенной ступени — знаете, у ракеты бывает сдвоенная ступень — в виде двух серий бандитского или женского сериала. Так вот, эта концепция и сформировала аудиторию новостей.
И если теперь цензуру вдруг отменить — изменится ли аудитория? Я вот вспоминаю мемуары Шаламова, или, может, это у Солженицына было, что выходили после 20 лет лагерники, мыкались-мыкались по округе и возвращались к стенам лагеря. Запрос на интеллектуальный продукт аудитория телевидения сегодня просто не формирует. Когда я хочу пообедать с девушкой, я с ней не иду в чебуречную.
В Кремле НТВ курировали два человека: Сурков и Громов. И если на РТР федеральный министр может убрать сюжет о себе, то на НТВ не может. Роскомрыболовство не могло убрать сюжет о том, как пропала путина во Владивостоке на НТВ, а на «России» могло. Заказухи рекламной у нас тоже не ставят, во всяком случае, я о таком не слышал. У нас была анекдотичная история, когда Леша Егоров делал про мясо, где была доля 29%, про то что все мясо не мясо. Но вот так получалось, что на «Микояне» мясо — мясо. И когда выяснилось, что на «Микояне» мясо — это, в основном, мясо, они («Микоян») предлагали денег просто за то, чтобы этого не вырезали. И это не вырезали, но денег не взяли. Телевидение — это мозг шизофреника.
