В 1993-м первым президентом новой независимой Латвии стал внучатый племянник Карлиса Улманиса – Гунтис УЛМАНИС.
– Насколько вы готовы быть откровенным?
– Президент Эстонии Леннарт Мери говорил мне: «После семидесяти ты можешь говорить все, что хочешь. Это некая плата за твое молчание пятьдесят или двадцать лет назад. Надо возвращать обществу то, что ты накопил и не успел ему сказать». Поэтому у меня не будет ограничений. Как сказал, так и будет. Договорились?
– Договорились.
– Я знаю, что вы хотели спросить меня о моем отношении к советскому прошлому.
– Точно. Вы к СССР теперь плохо, наверное, относитесь?
– На днях я встречался с людьми, которые тогда работали в самом известном латышском колхозе «Адажи» Он гремел на весь Советский Союз, его любил Горбачев и вся номенклатура, как союзная, так и местная. Это был такой образцово-показательный колхоз. Когда двадцать лет назад мы восстановили независимость, многие, не без основания, проклинали колхозы. Потом проехались по ним бульдозером…
И вот на днях люди из поселка Адажи подарили мне книгу «История Адажи». Я был поражен – более трети воспоминаний на тему, как все было хорошо и замечательно в советское время. В книге есть фотографии бывшего председателя, а ведь он был ярым коммунистом. Он не только верил, что на основе колхозов можно построить прекрасный мир для сельских жителей, но и частично доказал это. Только не надо забывать, что за счет одного его примерного колхоза существовали сто нищих колхозов.
Сегодня бывшие колхозники вспоминают, что у них были бесплатные школы, детские сады, больницы, то, сё… А какие были взаимоотношения между людьми! Какие были танцы в праздники! Я не стал спрашивать их: были ли они свободными в то время? Это был бы некорректный вопрос с моей стороны. Я и люди моего возраста, прожившие большую часть жизни в советское время, не будут проклинать прошлое. Это значило бы проклинать свою молодость, юность, свою молодую семью. Как поется в песне, «мои года – мои богатство».
Но в то же время мы не видели тогда никакой перспективы. Нам все время говорили, что свет будет в конце тоннеля. Но ни я, никто другой этого света не видел. «Надо потерпеть еще лет десять, а, может, двадцать… Или – пятьдесят. А вот потом будет хорошо», – говорили нам. Но главное, что внушалось: надо было потерять интерес к миру вокруг, обществу. За тебя это делали другие люди и организации. Ты должен был работать, есть, танцевать и пить алкоголь.
После смерти Суслова советская идеология стала терять управляемость, и в конце концов мы увидели ее крах. Сегодня, спустя годы, очень часто многие строят из себя героев: «Мы сделали революцию». Но разве кончилась бы советская идеология сама по себе, если бы не было Горбачева? Ельцина я в этот список не включаю, он намного раньше понимал, что надо строить новый дом.
Когда Ельцин уже был президентом, мы встречались с ним в Латвии. Тогда он очень переживал, что слишком доверился российским олигархам: «Гунтис, я допустил одну большую ошибку – неправильно оценил отношения страны и олигархов». В то время Россия была в некоем тупике, и они пользовались ситуацией, но без них, захвативших все рычаги государственной власти, страну нельзя было вывести из тупика. Так думал Ельцин.
В моем представлении, несмотря на ряд ошибочных решений, Ельцин остается национальным героем России. Он думал не только о своей стране, но и о ее соседях. Я думаю, что Россия со временем сумеет более объективно оценить его наследие, хотя политиков редко оценивают теми мерками, которые соответствовали бы их искренним желаниям.
– У нас обсуждают возможность возвращения памятника Дзержинскому на Лубянку. До сих пор Ленин в мавзолее, и тут же – отмечают юбилей Дома Романовых…
– Знаете, в этом плане вы имеете в моем лице плохого собеседника. Я не разделяю мнения, что в России что-то не так происходит. Каждый народ имеет свою историю. У каждого народа свои герои и антигерои. Ни один человек в мире не имеет права осуждать или обсуждать жизнь россиян. Если россияне решат объявить Распутина выше Петра Первого и поставить ему памятник на крыше Казанского собора – пожалуйста, вперед, ребята. Если вам это нравится, то делайте. Это же вам самим потом придется плакать или смеяться, а может, объяснять, зачем все это было.
– Однако в России до сих пор есть силы, которые уверены, что без «железной руки» она не сможет выжить.
– Вы не задумывались, почему в России жить лучше, если народу ничего не объясняется? Если решение в России принято, все должны понимать, что так и будет. И никакого обсуждения.
– При этом законы принимаются, но не выполняются.
– Если это так, то плохо. Правда, это болезнь не только России, когда обещается и не выполняется. В Латвии то же самое – политики обещают и часто не выполняют своих обещаний.
– Что рассказывали вам ваши родители о том времени, когда Латвия была независимой или, как называли ее у нас, – буржуазной?
– Во-первых, в Латвии под буржуазностью мы понимаем, в основном, хорошее. Во-вторых, мне сложно ответить на этот вопрос, потому что после оккупации были репрессии. Поэтому те, кто жил в Латвии до 1940 года и остались жить после, мало рассказывали о том времени.
С годами стало легче. В хрущевские времена можно было более или менее свободно говорить. В 1959 году я встретился с бывшим министром иностранных дел свободной Латвии Вильгельмом Мунтерсом. Он тоже, как и все мои родственники, был в сибирской ссылке. Он мне и рассказал, что в ЧК было принято решение о ликвидации всех родственников Улманиса, до последнего.
– Вы же не сразу стали Улманисом – детство провели под другой фамилией.
– Мне нужно было получать паспорт, когда исполнилось шестнадцать лет. В то время у меня была фамилия отчима, второго мужа моей матери – Румпитис. Мать говорила, чтобы я записал в паспорте его фамилию. За неделю до того, как мне получать паспорт, отчим пришел домой пьяный и устроил скандал. «На фига мне фамилия такого человека?» – подумал я. Так получилось, что спустя несколько дней в шкафу у матери нашел свое свидетельство о рождении, где была указана моя настоящая фамилия – Улманис. И в милиции я попросил, чтобы меня записали как Улманис. Удивительно, но даже несмотря на то время, все кончилось благополучно.
– Это было в Сибири или в Латвии?
– В Юрмале, в 1955 году. Так в школе я стал Улманисом. Все были в шоке. Классная руководительница чуть инфаркт не получила. Директор школы сказала, что ей теперь придется увольняться. Но ничего страшного не случилось. Проблемы начались потом, когда я окончил университет и пошел в армию.
В советской армии мне попался полковник, грамотный и удивительно интеллигентный для того времени командир части. После нескольких наших бесед он мне сказал: «Ты должен вступать в партию. Твой дядя был грамотный, сильный и великолепный человек. Ты достоин быть коммунистом». Странно, не правда ли? С завода «Автоэлектроприбор», где я работал до армии, прислали рекомендации, и меня приняли в партию.
Вернулся домой после службы, и все шло нормально, пока работал рядовым экономистом. Потом начались повышения по служебной лестнице, пока органы не поняли, что я – Улманис. В 1971 году мне предложили переехать в Саратов, потому что только там у меня может быть перспектива сделать карьеру. «В Латвии ты никогда никем не станешь, – говорили мне. – Все дело в твоей фамилии и твоих родственниках». Я не поехал.
В 1975 году министр бытового обслуживания хотел назначить меня директором Дома мод, но ему запретили это делать в ЦК компартии Латвии. Он вернулся оттуда и сказал: «Гунтис, я ничего не смог сделать. Ты родственник президента Латвии. Не понимаю, разве ты виноват, что у тебя были такие родственники?» Я ему не поверил, мне казалось, что он ищет причины, чтобы не дать мне новую должность. «Хочешь, я сейчас позвоню в КГБ? – сказал министр. – Пусть там тебе все объяснят». Он на самом деле позвонил товарищу Йохансoну.
Тот принял меня в здании КГБ, но не в кабинете, у них было специальное помещение для таких приемов. «Ты можешь работать директором, – сказал он мне. – Ты можешь работать руководителем, начальником управления или цеха, и так далее. Единственное, что я тебе могу гарантировать, так это то, что ты никогда не будешь президентом Латвии». Он знал, что мой дядя был президентом до войны, и считал, что эти слова – такая хорошая шутка.
Но жизнь повернулась так, что все случилось наоборот.
– Он дожил до этого момента?
– Дожил. Правда, я с ним больше не общался. Мне всегда были противны эти органы.
– Они следили за вами?
– Не думаю, что следили. Я даже сегодня не верю, что у меня прослушивают телефон, хотя, наверное, это делается.
То, что было надо, в КГБ узнавали и через соседей. В советское время была такая вещь как коллективная ответственность.
А что было хорошего в советское время, так это человеческие отношения, как между людьми разных профессий, так и разного уровня. Мы больше дружили. Больше доверяли и поддерживали друг друга в разных ситуациях.
– Как вы относитесь к ежегодным шествиям легионеров СС в Риге?
– Агрессивному радикализму не должно быть места в нашем обществе. Пора перекрыть им кислород. СС никогда не был другом Латвии. Человек, завлеченный в этот легион с помощью пропаганды, это один вопрос. Само существование СС вызывает отвращение у нормального человека.
Те, кто принимают участие в этих шествиях и с той и с другой стороны, скорее, крайние националисты. Таких можно найти в любом народе. Мне кажется, в этом есть определенный смысл: эти радикалы всегда дают возможность увидеть, какой вред они могут принести. Радикалы есть во всем мире, и пусть будут. Я не сторонник идеи, что их всех надо сажать в тюрьму или расстрелять. Надо работать с обществом, чтобы оно не порождало их.
– Но лично вам эти легионеры приятны или нет?
– В последние годы они стали другими. Скажу так: они мне не мешают. В основном, это старые, пожилые люди, у них есть своя душевная боль. Пусть ходят.
– Но на эти шествия приходит и молодежь.
– Это уже беда. Если молодой человек поддерживает лозунги, которые, например, некоторые члены легиона не понимали сами, когда были молодыми, это уже беда. Но в Латвии нет неонацистов.
Я не вижу такой проблемы в Латвии, она больше заметна в странах центральной Европы. Это они должны думать, как остановить эти процессы.
Полностью интервью http://www.online812.ru/2013/11/28/009/
