В школьные учебники по истории этот очередной провал не до конца вменяемых людей в бараньих шапках, вообразивших, что Украина — это они, вошел под названием «Другий зимовий похід». Вообще-то воевать зимой в нашем климате приятно, если это слово вообще применимо к такому мерзкому занятию, как убивание себе подобных. Проблема бездорожья отсутствует. Речки легко переходятся по льду. Темнеет рано, что позволяет более слабой стороне (а украинцы, как известно, всегда воевали в меньшинстве против многомиллионных вражеских орд) в полной мере применить свое коварство и резать «донесхочу» в кромешной тьме сонного противника. Желто-синие знамена элегантно полощутся над стройными конными рядами. Песни про Галю, которую казаки «повісили вниз головою», как бы сами собой висят в воздухе. А трупы врагов (да и свои собственные) не разлагаются на морозе, как в жарком июле, отравляя поля исторических сражений смрадом тухлятины, а аккуратно лежат на свежем воздухе, как в холодильнике. Почему бы и не повоевать в таких «тепличных» условиях?
Самые отчаянные головы в окружении Петлюры носились с идеей пресловутого «Зимового походу» еще с весны. В марте 1921 года Польша заключила мирный договор с советскими Россией и Украиной. По отношению к Петлюре и его УНР это был «кидок». Варшавское соглашение между Петлюрой и Пилсудским, подписанное в апреле предыдущего года накануне совместного броска на восток, запрещало какие-либо сепаратные «угоды» двух союзников с большевистскими «демонами». Но Польша в очередной раз обманула доверчивых украинских энтузиастов и, с трудом отбив нашествие полчищ Тухачевского на Варшаву, поспешила закончить дело миром, в последний раз в своей истории объявив себя единоличным победителем в войне — в будущем поляки будут воевать только на подхвате, размахивая не так саблями, как перьями своих темпераментных историков.
ПОЛЬСКИЙ “КИДОК”. В результате коварного советско-польского договора на территории Речи Посполитой в лагерях для интернированных скопилось большое количество безработных петлюровцев. Пилсудский еще не стал диктатором. Польша считалась глубоко демократичной страной с древними традициями шляхетского парламентаризма. В польском руководстве боролись различные группы влияния, и у всех у них были собственные взгляды на так называемый «украинский вопрос».
Самые большие любители украинской независимости на тот момент сконцентрировались во Втором отделе Генерального Штаба Войска Польского — то есть, в военной разведке (в просторечии — «двуйке»). Любить Украину им полагалось по службе, так как это означало одновременно вредить России — к тому же красной, с сильным еврейским элементом во главе в лице коммунистической партии Ленина и Троцкого. Делать пакости одновременно «жидам» и «москалям» (извините за терминологию, но именно так это называлось по-польски) было для настоящего польского разведчика высшей патриотической радостью.
Где-то в недрах «двуйки» созрела идея отправить наиболее воинственно настроенных петлюровцев, даром жрущих лагерные пайки и еще не утративших боевого духа, в «освободительный поход» на Советскую Украину. По крайней мере, глава вышеупомянутого Второго отдела Генштаба подполковник Игнаций Матушевский ее поддержал и распорядился предоставить срочно организованному Партизанско-Повстанческому штабу во главе с генерал-хорунжим Юрком Тютюнником всестороннюю помощь вооружением, обмундированием и харчами.
На место руководителя освободительного похода можно было бы подыскать кандидатуру и более серьезную, ибо вышеупомянутый генерал-хорунжий являлся таковым только по названию. В реальности он никогда не руководил самостоятельно ни одной военной операцией. Первым и последним званием Юрка в регулярной армии был чин прапорщика военного времени. Одну звездочку на погоны воткнули ему еще в Русской императорской армии в 1915 году после ускоренного курса обучения, и так она и просияла сиротливо до самого конца военных действий, ибо в Первую мировую прапорщик Тютюнник воевал, в основном, с тыловой скукой — в 32-м пехотном запасном полку в Симферополе. Революцию он встретил все тем же прапорщиком, о которых в русской армии ходила шутка: «Курица — не птица, прапорщик — не офицер». Означало это только одно — Тютюнник предпочитал ошиваться в глубоком тылу.
Подлинным призванием Тютюнника было ремесло актера. Оно в полной мере проявило себя после 1917 года, когда настало время играть роли «народолюбцев» и «профессиональных украинцев». Юрко совместил оба эти амплуа. По манере поведения он напоминал хорошо известных нам «полевых командиров Майдана». Юрко произносил зажигательные речи, умел пачками производить тексты для листовок, украинизировал свой 32-й запасной полк, превратив его в Первый Украинский имени гетмана Петра Дорошенко, но никаких подвигов так и не совершил. Высшей точкой его карьеры в этот период стала должность коменданта гауптвахты Киевского гарнизона, откуда он перескочил в члены Политсовета при Военном Секретариате Центральной Рады. В первую очередь, Тютюнник был не офицером, а политическим функционером с наклонностями к тому, что сегодня называется «самопиаром».
В 1918 году будущий генерал-хорунжий неожиданно оказался… у большевиков в качестве комиссара у атамана Григорьева, признавшего советскую власть и называвшегося командиром 1-й бригады 1-й Заднепровской дивизии Рабоче-Крестьянской Красной армии. Когда Григорьев решил податься к белым и Махно прикончил его на сходке, бывший комиссар Тютюнник дал деру во главе полусотни разбойников, в которых неожиданно проснулось национальное сознание. Хлопцы признали бывшего прапорщика своим атаманом. По дороге к Петлюре на этот импровизированный отряд налипло еще несколько подобных «банд». В результате Юрко явился к «головному атаману» не с пустыми руками, а во главе воинства из двух тысяч человек, которое он торжественно именовал двумя дивизиями. После соединения 14 июля 1919 года с петлюровцами этот отряд переименовали в Киевскую группу армии УНР, а во главе ее поставили все того же Тютюнника.
Особых успехов Киевская группа не достигла. В основном, она виртуозно уворачивалась от любых столкновений как с красными, так и с белыми, что впоследствии назовут Первым зимним походом армии УНР. В это время армией командовал великий мастер отступлений и лучший загробный ученик Кутузова в украинском войске генерал Омелянович-Павленко. Бывший полковник русской гвардии, он еще с военного училища затвердил завет победителя Наполеона: «Главное — сохранить армию!» У этого выдающегося «отступателя» Тютюнник некоторое время числился заместителем, ни на что в реальности не влияя — как при Чапаеве, при нем всегда находились перешедшие на службу УНР бывшие штабные офицеры дореволюционной русской армии, не давая прапорщику-политику наделать каких-нибудь особо выдающихся глупостей.
Но все это вместе с саморекламой создало Тютюннику репутацию выдающегося специалиста по партизанской войне. В мае 1920 года Петлюра присвоил ему звание генерал-хорунжего — по нынешней терминологии — генерал-майора. Если понимать партизанскую войну как уклонение от столкновений с противником, в чем Юрко преуспел еще со времен службы в царской армии, то это бы действительно непобедимый партизан — он всегда удирал от врага еще до начала боя.
УКРАИНСКИЙ “НАПОЛЕОН”. Тем не менее, себя Тютюнник, как и многие его современники, сравнивал с Наполеоном. Юрко всегда возил с собой почтовую открытку с изображением французского императора. Бреясь по утрам, он, по уверениям очевидцев, принимал перед зеркалом наполеоновские позы, хмурил брови, оттопыривал нижнюю губу — словом, всеми способами «мавпував видатну людину».
Когда весной 1921 года польский генштаб задумал для безработных ветеранов разбитой армии УНР Второй зимний поход, то наполеонистый Юрко сразу был выбран в качестве его предводителя. Петлюра этому делу сочувствовал. Но в детали не вмешивался. Симон Васильевич, отдадим ему должное, был самым умным из украинских деятелей той эпохи. Он считал, что вторжение на Украину, уставшую от гражданской войны, закончится полным провалом. Но так как ему доложили, что Тютюнник спит и видит себя на месте Петлюры, то, как прозорливый политик, возражать идиотской идее не стал — очень хорошо, если большевики открутят потенциальному сопернику дурную голову! Себе больше кассы останется…
Впервые поставленный во главе самостоятельно действующего крупного подразделения и лишенный талантливых советников (никто из толковых военных присоединиться к идиоту не пожелал, наперед зная, чем дурацкое дело закончится), «генерал-хорунжий» оказался отвратительным организатором. В отличие от Наполеона, он должен был по собственному опыту знать, что зимой на Украине бывают сильные морозы, но почему-то не позаботился о теплом обмундировании для своей армии. Тютюнниковцы выступили в поход прямо в том, в чем их выпустили из лагерей — то есть, в старом изношенном обмундировании.
Юрко мог бы послать соответствующий запрос в польское интендантство, готовившее эту пакость большевикам, на профессиональном языке именуемую «диверсией». Тем более, что поляки делали гадость от всей души и имели к тому соответствующие ресурсы. Воинство Тютюнника они снабдили 45 пулеметами, выдали всем винтовки, патроны, а кавалерии не только сабли, но и пики — как своим уланам. К 1921 году саблями уже мало кто умел из-за больших потерь профессионально махать — лучшие рубаки давно вырубили друг друга на полях бесконечных сражений. А пика позволяла даже неопытному коннику наколоть врага, как кусок шашлыка на шампур — конечно, если у противника ее не было. Спрашивается: какого же лешего Тютюнник не попросил у щедрой Польши еще и шинелей, теплых кальсон и кожухов? Ответ: потому что, даже числясь генерал-хорунжим, он все равно оставался прапорщиком — младшим офицером, в обязанности которого входило всего лишь поднять полуроту в атаку. Мозг прапорщика не должен быть перегружен хозяйственными проблемами, иначе, чего доброго, он станет слишком умным и откажется героически умирать. Но, счастливо избегнув благодаря службе в тылу смерти в Первую мировую войну и явно не соответствуя новой высокой должности «главнокомандующего», Тютюнник представлял собой опасность, прежде всего, для подчиненных. Среди них было достаточно храбрых людей. Но командовал ими, скажем прямо, выдающийся баран.
Четвертого ноября 1921 года боевая группа Тютюнника, насчитывавшая 1200 штыков и сабель и именовавшая себя Украинской Повстанческой Армией, вторглась из Польши на советскую территорию. Волынь, по Рижскому мирному договору, находилась в руках поляков. До Киева было рукой подать. Группа Тютюнника шла вдоль железной дороги по направлению к Коростеню.
В основном, подвиги тютюнниковцев не стоили и понюшки табаку. Они свелись к расстрелам большевистских активистов, захваченных по селам. «З’їли обід, зібрали десь 20 підвід харчів від селян, — вспоминал участник похода поручик Зоренко, — прибули до села Лісовод, де на вулиці спіткали 5 озброєних (місцева команда міліції). Довідавшись від них, що в селі є комісар із своїми посіпаками, їдемо туди. Незабаром розстріляли комісара та його прибічників, а решту, відібравши від них зброю, випустили».
Еще из его мемуаров: «Звалили кілька телеграфних стовпів та порозбирали залізничну колію… В’їзджаючи до села Бебехів, пробували наздогнати 8 московських кіннотників, але вони, очевидно, передчуваючи лихо, втекли, відстрілюючись… У цукроварні… сподівався захопити москалів. Москалів не було, захопили 12 кепських коней та 6 рушниць із набоями. Між тим по шосе біля заводу проходив відділ московської піхоти силою в 40-50 людей… Намагались ми під’їхати до них близько, але вони до себе не підпустили й утекли, відкривши по нас вогонь».
НАПОРОЛИСЬ НА КОТОВСКОГО! Поручик Зоренко был, по-видимому, тоже полудурок, как и его генерал-хорунжий. Но честный полудурок. Читаешь его откровения и сразу веришь. Сразу видно, что так оно и было. Безуспешные назойливые попытки захватить «москалей» показывают, что боевой дух УПА Тютюнника был близок нулю. А может, опускался даже до отрицательных величин, как температура на улице. Красные москали убегают, но никто их не преследует, так как они отстреливаются. Однако, бесконечно долго москали убегать не собирались. Вскоре они перешли в контрнаступление, и убегать начала уже УПА Тютюнника. Со всей возможной скоростью.
В мемуарах разбитых участников Второго зимнего похода, естественно, фигурируют неисчислимые орды москалей. Просто целая Красная Армия! В действительности командование красных выдвинуло на перехват Тютюннику всего одну кавбригаду — знаменитого Котовского. В ночь с 16 на 17 ноября накануне решающего сражения под Базаром у села Малые Меньки котовцы совершили изнурительный марш, догоняя неуловимых повстанцев. Кони их были истощены. Артиллерии при бригаде не было. Как и пулеметов. Однако имелось то, что называется боевым духом. Завидев растянувшийся по дороге обоз Тютюнника, командовавший бригадой бывший вахмистр 12-го Белгородского уланского полка царской армии Криворучко повел бригаду в сабельную атаку. (Котовский в решающей битве не участвовал.) Но подчиненные у него были что надо. Причем, в основном, не «москали», а бессарабцы (там сегодня Приднестровская республика) и украинцы — бывшие петлюровцы, перешедшие к красным, и те, что были красными с самого начала Гражданской войны. Криворучко же был самым настоящим украинцем — только советским, что не дает нам права забывать его воинские подвиги. Он родился 1887 году в селе Березняки Черкасского уезда на Киевщине — более украинскую Украину трудно придумать! Организовал партизанский отряд в 1918 году, воевал против гетмана Скоропадского, в бригаде Котовского командовал полком. Это Криворучко возглавил прорыв бригады из окружения в июле 1920-го под Кременцом, разбросав во все стороны удиравших поляков. Это он же разгромил группу Тютюнника под Проскуровым осенью того же года. Теперь у лихого рубаки не было никаких комплексов перед старыми врагами. Он бил их в прошлом. И собирался бить снова. И нервы у Тютюнника не выдержали. Завидев несущуюся по снегу лаву красных кавалеристов с обнаженными шашками, генерал-хорунжий бросил свою «армию» и кинулся удирать в ближайший лес. За ним понеслась, побросав польские пики, его «кавалерия» — штаб и конная разведка.
ГЕНЕРАЛ, СЫГРАВШИЙ ТРУСА. Из воспоминаний участника Зимнего похода подполковника Ремболовича: «Доходила година 12. Головна колона рушила. В цю хвилину від хвоста колони залунали крики: «Кіннота, кіннота!» Повернувши голову праворуч, я побачив, що навперейми голови колони чвалом скаче московська кіннота… Очі всіх повернулися до генерала Тютюника. Він також повернув голову в бік ворожої кінноти і… кар’єром поскакав до голови колони, а за ним слідом — полковник Янченко, обидва командири бригад (полковник Сушко й підполковник Шраменко) і кінна сотня сотника Хмари. Пізніше до них приєдналося ще кілька старшин і козаків, яких було вислано вперед як розвідку. Все це понеслося щосили в бік польско-совітського кордону».
Тютюнник поступил, как последний подонок. Он бросил свою армию и удрал. А армия, увидев бегство своего «наполеона» и его «маршалов», сдалась. Вот это и есть правда о Втором зимнем походе. Самая важная и до сих пор самая скрываемая от Украины.
Впоследствии Тютюнник выпросит у красных персональную амнистию и разрешение вернуться в Украину. Он будет работать на киностудии сценаристом (между прочим, был соавтором у Довженко в раннем фильме «Звенигора»!) и даже сыграет самого себя в фильме «ПКП». А потом его расстреляют. Как тех 359 его подчиненных, которых он бросил под Базаром 17 ноября 1921 года, став триста шестидесятым расстрелянным — для круглого счета. И если их мне жалко, как и лихого рубаку Криворучко, который станет комбригом и погибнет во время репрессий в 1938 году, то Тютюнника — ни капельки! Собаке — собачья смерть!
Первоисточник http://www.segodnya.ua
