Испания: католичество против коммунизма

Любая война — трагедия для каждого, кто в ней участвует. Но все же особое горькое свойство есть у войн гражданских. Если международные конфликты рано или поздно заканчиваются подписанием некоего договора, после которого армии — бывшие враги — расходятся, чтобы возвратиться каждая на свою родину, то внутренние сталкивают семьи, соседей, однокашников. А по их завершении наступает неизбежное «мирное» сосуществование этих однокашников, изуродованное воспоминаниями, ненавистью, обидами, простить которые выше человеческих сил.

Гражданская война в Испании формально продолжалась три года — с 1936 по 1939-й. Но и многими десятилетиями позже укрепившееся правительство генерала Франко все еще вело воображаемую борьбу за «национальную идею», а точнее — за ее иллюзию. Оно пыталось сплотить население против «коммунистической угрозы», «масонских» заговоров и прочих столь же эфемерных опасностей. Все это стало неотъемлемой частью послевоенной системы власти. Но война испанцев против испанцев не закончилась, ее нельзя было погасить при помощи пустых политических лозунгов.

До начала так называемого «переходного периода» (по-кастильски — «трансисьон») от тоталитаризма к демократии в 70-х годах прошлого века говорить о братоубийственной войне приходилось с большой осторожностью — эмоциональная реакция еще была слишком сильна и диктатор-победитель до поры до времени находился у власти. Тем более выдающимся достижением на весах истории не только иберийской, но и Запада вообще предстают «естественная» смена застарелого режима и установление «правового государства», заявленного первой статьей Конституции 1978 года. В Испании, конечно, принято считать, что такой резкий и в то же время бескровный поворот стал возможен благодаря национальной мудрости, но все же имеет смысл выделить три решающих фактора, сделавшие его реальным. Во-первых, решительно и благоразумно действовал молодой король Хуан Карлос, оказавшийся у власти волею тирана. Во-вторых, идеологические противники сравнительно быстро нашли компромисс (переход к демократии в Мадриде называют даже «революцией по взаимному согласию»). И наконец, огромную конструктивную роль сыграла сама Конституция 1978 года.

Сегодня, спустя 70 лет после открытия самой кровавой страницы в судьбе Испании, двадцативосьмилетний опыт конституционной демократии позволяет взглянуть на мятеж и режим Франко без предрассудков, без неутоленной жажды мщения, без ненависти — скрытой или явной. В последнее время стало популярно апеллировать к коллективной памяти. Что ж, задача сколь похвальна, столь и трудна: учитывая изменчивость человеческого отношения к одним и тем же событиям, подходить к памяти сердца надо так, чтобы оказаться выше желания взять реванш. Следует иметь мужество слушать правду и отдать дань героям, с какой бы стороны «баррикад» они ни находились. Ведь героизм-то, во всяком случае, был неподдельным.

Итак, окрепший дух свободы самим своим существованием отменяет заключенный на годы и годы «пакт о молчании». Горячие испанцы наконец-то готовы посмотреть в лицо фактам.

Король Альфонс XIII (1886—1941), полиглот и спортсмен, обрек себя на последующее низложение, поддержав диктатуру Мигеля Примо де Риверы

Конец королевства

К 1930 году многострадальная испанская монархия, прошедшая и до того сквозь множество низложений и реставраций, в очередной раз исчерпала свои ресурсы. Что поделаешь, в отличие от республики наследственная власть всегда нуждается в твердой народной поддержке и всеобщей любви к династии — иначе она тут же теряет почву под ногами. Правление же Альфонса XIII совпало с разочарованием нации в политической системе, введенной в конце XIX века премьер-министром Кановасом. То была попытка на британский манер «привить» поочередную смену у государственного руля двух крупных партий и преодолеть таким образом традиционно испанскую склонность к крайнему плюрализму (старинная поговорка гласит: «У двух испанцев всегда три мнения»). Не получилось. Система трещала по всем швам, выборы бойкотировались.

Пытаясь спасти престол, король в 1923 году лично санкционировал установление диктатуры Мигеля Примо де Риверы и специальным манифестом доверил ему полномочия «железного хирурга» общества. (Самый блестящий испанский интеллектуал того времени, Мигель де Унамуно, впрочем, прозвал генерала «зубодером», за что и лишился поста ректора Саламанкского университета.) Соответственно, начался «период лечения». С экономической точки зрения все поначалу выглядело довольно радужно: возникли большие промышленные компании, был дан толчок туристической «разработке» страны, началось серьезное государственное строительство. Однако общемировой финансовый кризис 1929 года, явный и с каждым днем все более глубокий раскол между республиканцами и монархистами плюс проект новой ультраконсервативной конституции свели «хирургические» усилия на нет и весьма стремительно.

В 1923 году генерал Примо де Ривера, маркиз де Эстелья (1870— 1930), совершил государственный переворот

Разочаровавшись в возможности национального примирения, в январе 1930 года Примо де Ривера подает в отставку. Роялистов это так деморализует, что королю просто физически не удается собрать полноценный кабинет министров. Происходит неизбежное: антимонархические силы, напротив, консолидируются. Один из военных округов, известный «вольнодумными» настроениями среди младшего офицерства, даже решается на попытку переворота. Восстание в городе Хака, правда, удается последними усилиями подавить, но вполне легитимные выборы 1931 года подводят черту под застарелым конфликтом: левые побеждают с подавляющим «счетом». 14 апреля муниципальные советы всех крупных городов Испании провозглашают республиканский строй. Знаменитый историк и афорист Сальвадор де Мадарьяга, впоследствии бежавший от франкистов за границу и сыгравший большую роль в образовании послевоенного международного сообщества, писал тогда о своих согражданах: «Они встретили Республику со стихийной радостью, подобно тому, как радуется природа приходу весны».

Не правда ли, подобное настроение сопутствует почти всем революциям и вновь возвращается, сколько бы их ни происходило в прошлом (Испания, например, пережила пять)? Причем заметьте, народное ликование даже не настолько контрастировало с чувствами «отставленного» монарха, насколько этого можно было ожидать. Альфонс XIII оставил отвергшим его подданным несколько прочувствованных строк: «Выборы, состоявшиеся в воскресенье, с ясностью показали мне, что сегодня любовь моего народа решительно не со мной. Я предпочитаю удалиться, чтобы не толкать соотечественников на братоубийственную гражданскую войну, по требованию народа я сознательно прекращаю отправление королевской власти и удаляюсь из Испании, признавая ее единственной властительницей своих судеб». На следующий день он уже трясся в личном вагоне, направляясь из Мадрида в Картахену, чтобы отплыть от берегов страны, в которую ему никогда уже не придется вернуться. По свидетельству приближенных, Его Величество находилось при этом во вполне беззаботном состоянии духа.

Подобный мирный переход от режима к режиму — на радость властям и народу — казалось, мог всем послужить примером для подражания в сходных «трудных случаях» и делал честь «милой девочке», как ласково прозвали Республику ее счастливые приверженцы. В тот момент никто еще не знал, что новый режим откроет ящик Пандоры с «вечными» испанскими вопросами, попытка решить которые определит будущее страны вплоть до 1936 года. Или 1975-го, когда умер генерал Франко? Или до наших дней?

Группа республиканских солдат общается с иностранными журналистами, среди которых Эрнест Хемингуэй (спиной). 1937 год

Великие державы репетируют
Испанская война стала для грандов европейской политики разминкой перед будущей, второй по счету, мировой войной. Так, британское правительство заявило о своем нейтралитете, но английские дипломаты в Испании почти открыто поддерживали националистов. Были даже заморожены все активы республиканского правительства в Соединенном Королевстве. Казалось бы, все в порядке, нейтралитет соблюден — ведь то же касалось и франкистских активов. Однако последние не хранились в английских банках. Подобным же образом объявленный запрет на экспорт оружия в Испанию фактически коснулся только республиканцев — ведь франкистов щедро снабжали отнюдь не подконтрольные Лондону Гитлер и Муссолини.

Фашистская Италия и нацистская Германия, впрочем, не только нарушили эмбарго, но и открыто послали войска (соответственно, «Корпус добровольческих сил» и легион «Кондор») на помощь Франко. Первый эскадрон самолетов с Апеннин прибыл в Испанию еще 27 июля 1936 года. А в самый разгар войны итальянцы отправили в Испанию 60 000 человек. Действовало и несколько формирований добровольцев из других стран, выступивших за националистов, — например, ирландская бригада генерала Эоина O’Даффи. Таким образом, из-за франко-британского эмбарго, республиканское правительство могло рассчитывать на помощь только одного союзника — далекого Советского Союза, который, по некоторым оценкам, поставил Испании тысячу самолетов, 900 танков, 1500 артиллерийских орудий, 300 бронемашин, 30 000 тонн боеприпасов. Республиканцы, впрочем, заплатили за все это 500 млн. долларов золотом. Помимо оружия наша страна послала в Испанию более 2 000 человек — по большей части танкистов, пилотов и военных консультантов.

Германия и СССР в первую очередь использовали Пиренейский полуостров как полигон для обкатки быстрых танков и испытаний новой авиатехники, которая интенсивно конструировалась как раз в то время. «Мессершмитт-109» и транспортные бомбардировщики «Юнкерс-52» были впервые опробованы тогда. Наши «гоняли» недавно созданные истребители Поликарпова — «И-15» и «И-16». Испанская война явилась также одним из первых примеров тотальной войны: бомбардировка баскской Герники легионом «Кондор» предвосхитила подобные акции времен Второй мировой — воздушные налеты нацистов на Британию и «ковровые» бомбардировки Германии, осуществленные союзниками.

Труп монахини-кармелитки выставлен республиканскими карателями напоказ. 4—5 июля 1936 года, Барселона

Цена всех монастырей Мадрида

В стране со столь давней католической традицией, как Испания, церковь и по сей-то день имеет громадный неформальный вес в обществе (особенно в сфере образования!), что говорить о тридцатых годах? Конечно, нападки на косных клерикалов, «исконных противников всякой интеллектуальной свободы», со стороны республиканцев, были небезосновательными, но, как и следовало ожидать и как заметил тот же Мадарьяга, — «оголтелыми». Спустя месяц после эйфории, 14 апреля, Мадрид проснулся в дыму: горело сразу несколько монастырей. Государственные деятели нового режима отозвались запальчивыми заявлениями: «Все монастыри Мадрида не стоят жизни одного республиканца!», «Испания перестала быть христианской страной!»

При всей радикальной репутации левых социалистов официальная антицерковная кампания явилась неожиданностью для общества — прямо на глазах изумленного народа, «на законных основаниях» рушился повседневный уклад жизни: согласно статистике тех лет, более двух третей населения страны регулярно ходили к мессе. А тут — декреты о разводах и гражданских браках, роспуск ордена иезуитов и конфискация его имущества, секуляризация кладбищ, запрет священникам преподавать (а ведь они задавали тон в лучших школах).

Правительство собиралось «всего лишь» вырвать из рук «папских ставленников» влияние и фактическую власть, но, действуя напролом, лишь вызвало общенациональный ужас.

Испанский кабальеро — Владимир Ленин

Первая статья новой республиканской конституции провозглашала Испанию в духе времени «Демократической Республикой всех трудящихся» (идеологическое влияние СССР в Западной Европе вовсю набирало силу). Экономический подъем и начало индустриализации страны, последовавшие за диктатурой Примо де Риверы, подготовили к тому же почву для мощного профсоюзного движения, подтолкнувшего Министерство труда во главе с Франсиско Ларго Кабальеро (позже его прозвали «испанским Лениным») к решительным реформам: было установлено право на отпуск, определены минимальная зарплата и продолжительность рабочего дня, появилось медицинское страхование, смешанные комиссии по урегулированию конфликтов. Однако радикалам этого уже казалось мало: влиятельные анархисты повели атаку на правительство, требуя полной эмансипации трудящихся. Зазвучали и «роковые слова»: ликвидация всей частной собственности. Снова и снова мы сталкиваемся с общим знаменателем подобных ситуаций: левые силы разобщены, а следовательно, обречены. Лишь в эпизодических ситуациях они будут отныне действовать заодно.

Государства в государстве

Тут подоспела и еще одна смертельная опасность для Республики. Еще со второй половины XIX века самыми преуспевающими областями Испании стали Каталония и Страна Басков (к слову сказать, лидерство они удерживают до сих пор), а революционная гласность расчистила путь националистическим настроениям. В тот самый апрельский день, когда родился новый строй, влиятельный политик Франсиско Масиа провозгласил «Каталанское государство» в составе будущей «Конфедерации иберийских народов». Позже, в самый разгар Гражданской войны (октябрь 1936-го), будет принят Баскский статут, от которого, в свою очередь, «отколется» Наварра и едва не «отколется» совсем уж крошечная провинция Алава, населенная преимущественно теми же басками. Другим регионам — Валенсии, Арагону — тоже захотелось автономии, и правительство оказалось вынуждено согласиться на рассмотрение их статутов, только времени уже не хватило.

Еще не вместе»: республиканские офицеры задерживают подозреваемых во время коммунистического восстания в Бильбао. 4 февраля 1933 года

Землю крестьянам! Единство солдатам!

Третий «нож в спину Республики» — провал ее экономической политики. В противоположность большинству соседних стран Европы Испания 1930-х оставалась весьма патриархальной сельскохозяйственной страной. Аграрная реформа уже около столетия стояла на повестке дня, но все еще оставалась недостижимой мечтой для государственной элиты всего политического спектра.

Антимонархический переворот подарил наконец крестьянам надежду, ведь значительная часть их действительно жила тяжело, особенно в Андалусии, земле латифундий. Увы, меры правительства быстро рассеяли «оптимизм 14 апреля». На бумаге Аграрный закон 1932 года провозглашал своей целью создание «крепкого крестьянского класса» и повышение уровня его жизни, а на деле оказался бомбой замедленного действия. Он внес дополнительный раскол в общество: землевладельцы испугались и преисполнились глухого недовольства. Селяне, ожидавшие более решительных перемен, остались разочарованы.

Итак, единство нации (вернее, его отсутствие) постепенно стало наваждением и камнем преткновения для политиков, но особенно беспокоил этот вопрос военных, которые всегда видели себя гарантами территориальной целостности весьма пестрой в этническом отношении Испании. Да и вообще, армия, сила традиционно консервативная, все более отчетливо противилась реформам. Власти ответили «Законом Асаньи» (по имени последнего, как оказалось, президента Испании), «республиканизировавшим» командование. Все офицеры, которые проявляли колебания с присягой на верность новому режиму, увольнялись из вооруженных сил, правда, с сохранением довольствия. В 1932 году самый авторитетный из испанских генералов, Хосе Санхурхо, вывел солдат из казарм в Севилье. Восстание быстро задавили, но настроения людей в погонах он отразил четко.

Перед бурей

Так республиканское правительство поставило себя на грань банкротства. Оно отпугнуло правых, не выполнило требований левых. Практически во всех вопросах — политических, социальных и экономических — обострились разногласия, что привело влиятельные партии к прямой конфронтации. С 1936 года она стала и вовсе открытой. Обе стороны естественным образом пришли к логическим завершениям своих идей: коммунисты и многочисленные «им сочувствующие» принялись призывать к революции, подобной Октябрьской 1917 года в России, а их противники, соответственно, — к крестовому походу против «призрака» коммунизма, постепенно обретавшего плоть и кровь.

В феврале 1936 года проходят очередные выборы и атмосфера накаляется уже стремительно. Победа (с минимальным преимуществом) достается Народному Фронту, но главная партия коалиции — Социалистическая «от греха подальше» отказывается формировать правительство. В умах, поступках, парламентских речах появляется лихорадочное возбуждение. Супруга лидера коммунистов, Долорес Ибаррури, известная всему миру под партийной кличкой Пасионария («Пламенная»), вошла, минуя строй солдат, в тюрьму города Овьедо (ни один не посмел остановить — все-таки депутат парламента), выпустила из нее всех заключенных, а затем, высоко подняв над головой ржавый ключ, показала его толпе: «Темница пуста!»

С другой стороны, респектабельные правые силы под руководством Хиля Роблеса (Испанская конфедерация автономных правых — CEDA), неспособные на столь решительные и «театральные» действия, потеряли престиж. А «свято место пусто не бывает», и их нишу постепенно заняла военизированная Фаланга — партия, позаимствовавшая черты европейского фашизма. Ее неформальные лидеры — генералы, под чьей командой находились тысячи «штыков», показались властям более реальной угрозой. Последовали очередные «меры»: основных подозреваемых в подготовке мятежа превентивно выслали подальше от стратегических пунктов Пиренейского полуострова. Харизматик Эмилио Мола попал в качестве военного губернатора в Памплону, а менее заметный, добродушный с виду Франсиско Франко — и вовсе на «курорт», на Канары.

12 июля 1936 года на пороге собственного дома застрелили некоего республиканца лейтенанта Кастильо. Убийство, похоже, организовали ультраправые силы в ответ на жестоко подавленную накануне манифестацию монархистов. Друзья погибшего решили отомстить, не дожидаясь официального правосудия, и на рассвете следующего дня близкий друг Кастильо выстрелил в депутата от консерваторов Хосе Кальво Сотело. Общественность обвинила во всем правительство. Счетчик отсчитывал последние дни до начала путча.

Дети Испании на чужбине По официальной статистике, во время Гражданской войны Испанию покинули почти 200 000 человек: 140 000 из них оказались во Франции, 19 000 — в Северной Африке, 8 000 — в Мексике, 6 000 — в СССР. Для большинства из этих последних наша страна стала второй родиной.

Асусена (в переводе с испанского — «лилия») Михайловна Макарова рассказывает о своей матери Бальбине Вильярес, мастере по вышивке гербов и флагов, проживавшей в СССР с 1937 года: «Маме тогда только исполнилось 23. Она находилась среди педагогов, сопровождавших группу ребят. В Бильбао остались ее мать и тетя. Когда тебе двадцать, все события воспринимаются легко, и, конечно, она надеялась вернуться назад. Но ожидание затянулось на 28 лет. Мама очень тосковала. Она хотела, чтобы я говорила по-испански, но меня до девяти лет воспитывала бабушка, а позже я так и не выучила язык. Родителям, вообще, приходилось осторожничать. Скажем, они не регистрировали брака до моего шестнадцатилетия: имея жену-иностранку, отец наверняка лишился бы должности начальника отдела снабжения в речном порту.

Только в 1965 году маме с большим трудом удалось выехать в Испанию. Было пролито море слез, ее уговаривали остаться — не удалось. Но через некоторое время она сама поняла, что жить на родине не сможет. В Москве остались ее муж, дети, и для родственников она уже стала «другой»… Кстати, моя тетя, побывав у нас однажды, больше не приезжала: не понравилось.

Во второй раз мама привезла из Испании 11 чемоданов вещей — все старались помочь, чем могли. А в 70-е выезжать стало легче, и мы все по нескольку раз побывали в Бильбао.

В Москве мама всегда тосковала по Испании, а «там», наоборот, чувствовала свою инакость. Мы отмечали все праздники по два раза — на русский и испанский манер, ели приготовленные ею национальные сладости. Она до конца жизни говорила по-русски с сильным акцентом, а в разговоре с соотечественниками по привычке вставляла русское словцо…»

Мятеж

Вечером 17 июля группа военных выступила против республиканского правительства в марокканских владениях Испании — Мелилье, Тетуане и Сеуте. Во главе этих мятежников встает прибывший с Канарских островов Франко. Уже на следующий день, услышав по радио заранее оговоренное условное сообщение «Над всей Испанией безоблачное небо», восстает ряд армейских гарнизонов по всей стране. Под контроль войск, называющих себя «национальными», быстро попадают несколько городов юга (Кадис, Севилья, Кордова, Уэльва), север Эстремадуры, значительная часть Кастилии, родная провинция Франко Галисия и добрая половина Арагона. Крупнейшие города — Мадрид, Барселона, Бильбао, Валенсия и раскинувшиеся вокруг них промышленные области — сохраняют верность Республике. Полномасштабная Гражданская война началась, и каждому гражданину, даже застигнутому врасплох, предстояло срочно определиться: с кем он.

Лагерь повстанцев с самого начала представлял собой довольно пеструю картину: члены Фаланги, которой вскоре предстояло сделаться единственной законной политической силой страны, видели свой идеал в монументальном «вождизме» итальянского и германского образца. Монархисты хотели «обычной» военной диктатуры, способной вернуть Бурбонов на престол. «Особая» группа их единомышленников из Наварры мечтала о том же, с небольшой «поправкой» относительно смены династии. Присоединилось к Франко и «охвостье» распущенной коалиции правых сил — не к республиканцам же им было идти. Всю эту разношерстную компанию объединяли, по сути, «три кита»: «религия», «антикоммунизм», «порядок». Но этого оказалось достаточно: сплоченность и скоординированность действий стала основным козырем националистов. И именно ее не хватило их противникам, людям честным и горячим…

Республика против фашизма

Республиканцы, как мы помним, всегда страдали от внутренних разногласий. Теперь же, в военных условиях, они не нашли ничего лучше, как бороться с ними «террористически», путем чисток, подобных сталинским. Последнее неудивительно: с первых дней противостояния на ключевые позиции среди республиканцев выдвинулись самые энергичные и беспощадные, то есть ортодоксальные коммунисты, вдохновляемые и наставляемые товарищами из Москвы. В своем собственном лагере они произвели едва ли не большие опустошения, чем во вражеском: первыми жертвами пали анархисты. За ними последовали неблагонадежные члены Рабочей партии марксистского единства (их лидер, Андреу Нин, некогда работал в аппарате Троцкого и, конечно, не мог выжить в окружении советских комиссаров. Его убили в «интернациональном концлагере» в Алькала-де-Энарес 20 июня 1937 года, когда к городу приблизилась линия фронта). Не избежали, конечно, «кары» умеренные социалисты: некоторые из них попадали под дула расстрельных команд прямо из министерских кресел. В каждом «республиканском» городе создавались комитеты и дружины, где заправляли партийные или в крайнем случае профсоюзные активисты. Целью таких «летучих отрядов» открыто провозглашались преследование и экспроприация собственности людей, так или иначе связанных с путчистами, и священников. Причем решать, кто путчист, а кто нет, естественно, предоставлялось им самим по законам военного времени. В результате потоки «случайной» крови пролились прямо на «мельницу» националистов. Вступая в опустошенные «комитетами» местности, те демонстративно отменяли экспроприацию и посмертно награждали замученных «героев». Народ безмолвствовал, но мотал на ус…

Руже Ружес, редактор русскоязычной литературы из Барселоны. Прожила в СССР с 1937 по 1946 год: «Мой дядя был ответственным за отправку детей в СССР. Когда бомбежки Барселоны стали беспрерывными, он вывез в Ленинград жену, дочку и меня, а сам отправился за следующей группой детей. Но не успел: в Фигерасе узнал, что франкисты заняли Барселону. Он уехал в Париж, а оттуда в Мексику. Мне было 10, и я плакала, не понимая, почему я в далекой холодной стране, а не с родителями. Тете пришлось еще тяжелее: ее маленькая дочь, моя кузина, умерла от болезни почек. В 1946 году после многочисленных попыток дяде удалось добиться разрешения на наш выезд в Мексику. А еще через два года мы плыли в Испанию, и я боялась, что умру от счастья, когда увижу родителей… Я думала, что за десять лет совсем забыла родной каталанский язык, но вот заговорила с водителем по дороге — и мой артикуляционный аппарат сам все вспомнил. Самым главным было не проговориться, что мы жили в СССР. Дядя выправил нам фальшивые документы, как будто мы всегда оставались с ним. Сейчас я все чаще возвращаюсь мыслями к стране, где провела девять лет. Вспоминаю Волгу, на ее берегу мы жили до Великой Отечественной. Вспоминаю, как занималась в детской студии балетом. У меня был авитаминоз, и когда откудато привезли мандарины, мне дали вдвое больше, чем другим. К нам все были очень добры. Этим летом я еду в Россию: в круиз по Волге и, конечно, в Москву».

В Алькасаре без перемен

К началу августа 1936-го энергичный Франко сумел доставить по воздуху на полуостров всю свою африканскую армию. То была беспримерная в военной истории операция (впрочем, возможной она стала, конечно, благодаря немцам и итальянцам). Будущий вождь народа планировал немедленно атаковать Мадрид с юга, застав его врасплох, но… «блицкриг по-испански» не удался. Причем, как говорит позднейшая «националистическая легенда», очень популярная в кастильских школьных программах 50—60-х, — из-за маленькой, но героической заминки. Прежде чем направиться в столицу, благородный генерал, верный офицерскому братству, счел себя обязанным освободить цитадель («алькасар») города Толедо, где республиканцы обложили горстку восставших во главе с полковником Москардо, старым товарищем Франко. Отважный полковник со считанными единицами уцелевших бойцов дождался-таки «своих» и встретил главнокомандующего у ворот крепости хладнокровными словами: «В Алькасаре все без изменений, мой генерал».

Между тем один Бог знает, чего стоила Москардо эта простая фраза: за отказ сложить оружие он заплатил жизнью сына, которого республиканцы держали заложником и в конце концов расстреляли. В крепости-дворце под началом и защитой этого несгибаемого командира находились 1 300 мужчин, 550 женщин и 50 детей, не говоря о заложниках — гражданском губернаторе Толедо с семьей и доброй сотне левых активистов. Алькасар держался 70 дней, продовольствия не хватало, были съедены даже лошади — все, за исключением племенного жеребца. Вместо соли использовали штукатурку со стен, а сам Москардо исполнял обязанности отсутствующего священника: вел погребальные обряды. При этом в его осажденном королевстве бывали парады и даже танцевали фламенко. Современная Испания отдает должное такому героизму: в крепости существует военный музей, несколько залов которого посвящены событиям 1936 года.

Хосефина Итурраран, филолог, историк, преподаватель МГПУ, МГИМО, Дипломатической академии, супруга ныне покойного лингвиста Владимира Гака. В России с 1937 года: «Про Родину, как и про мать, говорят, что у нее может быть много детей, но у каждого из них она одна. А у меня вышло так: я же уезжала именно от матери, взяв Родину с собой. Я — незаконнорожденная дочь и первые годы прожила в чужом городе, в чужих семьях. Позже мама взяла меня к себе в Бильбао, но в дни войны отправила в приют, откуда я и поплыла в Ленинград. Нас встречали в порту тысячи людей, и каждый стремился обнять, дать конфету. Какая доброта и какое милосердие, таких я раньше в своей детской жизни не знала! Нам давали черную икру, а мы удивлялись, что это за страна такая, где варенье соленое. Для меня и сейчас соседка в Москве ближе, чем родные в Испании… Я поехала туда только в начале 70-х, но оказалось, что до сих пор помню баскские молитвы и песни. В одном доме я увидела куклу, очень похожую на ту, с которой приехала двенадцатилетней девочкой в Союз и которая всегда была со мной, пока мне не пришлось выменять ее на хлеб во время голода в Самарканде. Я промолчала, но хозяйка дома обо всем догадалась (по глазам, наверное) и подарила мне игрушку».

На Мадрид пятью колоннами

Боевые действия шли «своим чередом» — с переменным успехом. Франкисты вплотную подошли к столице, но взять ее не смогли. С другой стороны, попытка республиканского флота высадить десант на Балеарских островах была на корню пресечена авиацией Муссолини.

Впрочем, на помощь — кораблями из Одессы — уже спешила массированная советская подмога, которая внесла необыкновенное оживление в стан левых, можно сказать, преобразила его по боевому большевистскому образцу. По личному требованию Сталина был создан Центральный Республиканский генштаб под руководством все того же «Ленина» — Ларго Кабальеро, в армии появился институт комиссаров, о которых говорилось выше. Официальное правительство, безопасности ради, переехало в Валенсию, а защита Мадрида легла на плечи специальной Хунты национальной обороны, где председательствовал Хосе Миаха — старый генерал. Показывая свою решимость спасти город любой ценой, он даже вступил в Компартию. Он же санкционировал широкое распространение пережившего эту войну лозунга «No pasara’n» («Они не пройдут»), который до сих пор служит символом всякого Сопротивления. Тысячи политических заключенных из числа заподозренных в «национализме» в те дни демонстративно выводили из тюрем, конвоировали по центральным улицам до пригородов и там расстреливали под звуки франкистской канонады.

Тысячи молодых романтиков-интербригадовцев текли им навстречу, к баррикадам, к фронтовым рубежам. Добровольцы со всего мира, в большинстве своем не имевшие ни малейшей боевой подготовки, наводнили столицу. На какое-то время они даже создали республиканской стороне численное преимущество на поле брани, но количество, как известно, не всегда переходит в качество.

Тем временем противник предпринял еще несколько безуспешных попыток полностью блокировать Мадрид, но мятежникам уже стало ясно: война продлится дольше, чем планировалось. Радиосообщения той кровавой зимы вошли в историю чеканными строками. Скажем, тот же генерал Мола, соперник Франко в лидирующей верхушке националистов, подарил миру выражение «пятая колонна», заявив, что помимо четырех армейских, находящихся у него под ружьем, он располагает еще одной — в самой столице, и она-то в решающий момент ударит с тыла. Шпионаж, саботаж и диверсии в Мадриде действительно достигли серьезного размаха, несмотря на репрессии.

Очевидец героической обороны Мадрида, немецкий историк и публицист Франц Боркенау писал в те дни: «Безусловно, здесь меньше хорошо одетых людей, чем в обычное время, но их все-таки очень много, особенно женщин, которые демонстрируют свои выходные платья на улицах и в кафе без страха и колебания, совершенно не так, как в пролетарской Барселоне… Кафе полны журналистов, государственных служащих, интеллигенции всех видов… Потрясает уровень милитаризации: рабочие с винтовками одеты в новенькую синюю форму. Церкви закрыты, но не сожжены. Большинство реквизированных машин используются правительственными институтами, а не политическими партиями или профсоюзами. Экспроприаций почти не было. Большинство магазинов функционирует без какого-либо надзора».

Массированные бомбардировки знаменитой Герники немецким легионом «Кондор» (воевал на стороне Франко) повлекли гибель более полутора тысяч человек. 24 апреля 1937 года

Герника и не только

После взятия франкистами Малаги в феврале 1937 года яростные попытки захватить Мадрид решено было оставить. Вместо этого националисты устремились на север: громить основные промышленные узлы Республики. Здесь им сопутствовала быстрая удача. «Железный пояс» Бильбао (бетонные оборонительные сооружения) пал в июне, Сантандер — в августе, а вся Астурия — в сентябре. Неудивительно, что на сей раз «антикоммунисты» взялись за дело всерьез и без сантиментов. Наступление началось событием, совершенно деморализовавшим врага: вслед за Дуранго немецкий авиационный легион «Кондор» стер с лица земли легендарную Гернику (последний город известен всему миру в отличие от первого только благодаря Пабло Пикассо и его великой картине). В конце октября правительству Республики вновь пришлось собираться в дорогу: из Валенсии в Барселону. Стратегическую инициативу оно утратило навсегда.

И международное, как теперь говорят, сообщество почувствовало это, отреагировав со свойственным ему трезвым цинизмом. Республика, с чьими лидерами еще вчера встречались государственные деятели великих держав, была в одночасье забыта, словно и не было ее. В феврале 1939 года правительство Франсиско Франко официально признали Франция и Великобритания. Все остальные страны, за исключением Мексики и СССР, последовали их примеру в течение нескольких месяцев. Коммунисты спешно покидали страну. Оставалось только подписать капитуляцию, условия которой были предусмотрительно опубликованы в Бургосе — временной столице националистов. Приказ о заключительном триумфальном наступлении главнокомандующий отдал 27 марта. Сопротивления почти не последовало: 28 марта атакующие заняли Гвадалахару и вошли в Мадрид, 29-го перед ними открылись ворота Куэнка, СьюдадРеаля, Альбасете, Хаэна и Альмерии, на следующий день — Валенсии, 31-го — Мурсии и Картахены. Первого апреля 1939 года была опубликована последняя военная сводка. Пушки смолкли и начались долголетние споры и дискуссии, в которых, увы, не смогли принять участия от 250 до 300 тысяч погибших на этой войне.

Дон Пако — счастливчик

1 апреля 1939 года скромный и малозаметный (до поры до времени) служака, ветеран нескольких марокканских кампаний, «дитя» национального унижения, пережитого Испанией после поражения в 1898 году от США и утраты последних колоний на Кубе и Филиппинах, Франсиско Франко Баамонде стал неограниченным правителем. Исчез из политической истории боевой генерал пехоты, любимый своими солдатами, и его «сменил» пожизненный глава государства и правительства, предводитель Фаланги, «Caudillo de Espan~a por la gracia de Dios» — «Вождь Испании Божиею милостью».

Обладал ли простоватый на первый взгляд «дон Пако» (так, сокращенно от Франсиско, его прозвали подданные) достаточным интеллектуальным потенциалом, чтобы вести «корабль Испании» между рифами истории? И да, и нет. Очевидно одно: каудильо везло. Именно везение помогло ему консолидировать власть. Товарищи Франко, которые могли составить ему конкуренцию, — Санхурхо и Мола погибли в очень сходных авиакатастрофах в начале Гражданской войны. Ну а в дальнейшем вождь не упустил удачу. Он умело манипулировал настроениями приближенных. Проявил себя как виртуоз политики «частичного действия»: никогда не шел до конца, предоставляя право последнего хода партнеру-оппоненту. Как истинный галисиец, всегда «отвечал вопросом на вопрос», что, кстати, помогло ему при личной встрече с Гитлером в Андае, на франко-испанской границе 23 октября 1940 года. Легенда гласит: Франко запутал фюрера до такой степени, что последний вышел из себя и закричал: «Не вступайте в войну! Ни нам, ни вам этого не нужно!» И испанцы так и не «обнажили шпаг» в большой мировой «драке» — единственная Голубая дивизия добровольцев (Divisio’n Azul), отправленная на войну против СССР, конечно, не в счет.

Спасительный «железный занавес»

После Второй мировой падение каудильо казалось неизбежным — разве могла ему проститься тесная дружба с фюрером и дуче? Фалангисты ведь даже ходили в синих рубашках (по аналогии с нацистскими коричневыми и итало-фашистскими черными) и вскидывали вверх руки, приветствуя друг друга. Однако простилось все и забылось. Конечно, помог «железный занавес», опустившийся на Европу от Балтики до Адриатики, он вынудил западных союзников потерпеть пока что «западного сторожевого». Франко надежно контролировал коммунистические движения в своих владениях и «прикрывал» доступ из Атлантики в Средиземное море.

Помог и лукавый курс на «политический католицизм», взятый диктатором после некоторых колебаний. Обвинения международной общественности теперь оказалось тем легче отводить, что можно было «встать в позу»: дескать, видите, кто на нас нападает? Леваки, радикалы, враги традиций! А мы что делаем? Защищаем христианскую веру и мораль. В результате после непродолжительной изоляции тоталитарная Испания даже получила в 1955 году доступ в ООН: тут сыграли роль подписанный в 1953 году конкордат с Ватиканом и торговые соглашения с США. Теперь можно было приступать к выполнению Плана Стабилизации, скоро преобразившего отсталую аграрную страну, но прежде…

Трагедия в цифрах
Согласно имеющейся весьма приблизительной статистике, во время Гражданской войны в Испании с обеих сторон погибло 500 000 человек. Из них 200 000 пали в боях: 110 000 на республиканской стороне, 90 000 — на франкистской. Таким образом, погибло 10% от общего числа солдат. Кроме того, по вольным подсчетам, националисты казнили 75 000 гражданских лиц и пленных, а республиканцы — 55 000. В число этих павших входят и жертвы тайных политических убийств. Не забудем и иностранцев, сыгравших важнейшую роль в боевых действиях. Из тех, что сражались на стороне националистов, пало 5 300 человек (4 000 итальянцев, 300 немцев, 1 000 представителей иных наций). Интербригады понесли почти такие же тяжелые потери. Приблизительно 4 900 добровольцев погибли за дело Республики — 2 000 немцев, 1 000 французов, 900 американцев, 500 британцев и 500 прочих. Кроме того, около 10 000 испанцев нашли свой конец во время бомбардировок. Львиная их доля пострадала во время налетов гитлеровского легиона «Кондор». Ну и, конечно, голод, вызванный блокадой республиканских берегов: считается, что он погубил 25 000 человек. Всего во время войны погибло 3,3% испанского населения, 7,5% получили физические увечья. Есть также данные, что уже после войны по личному приказу Франко отправились в мир иной 100 000 его бывших противников, а еще 35 000 погибли в концентрационных лагерях.

Хуан Карлос I в 1981-м успешно подавил попытку военного переворота, нацеленного на восстановление авторитарного режима

Порфироносный «пилот перемен»

…Прежде следовало решить вопрос о «престолонаследии» — выбрать преемника. Еще в 1947 году Франко объявил, что после его кончины Испания «в соответствии с традицией» вновь обратится в монархию. Спустя какое-то время он достиг соглашения с доном Хуаном, графом Барселонским, главой королевского дома в изгнании: сын принца должен был отправиться в Мадрид, чтобы получить там образование, а потом и трон. Будущий монарх родился в Риме, а в отечестве своем впервые очутился в конце 1948 года десятилетним мальчиком. Здесь Его Высочество прошел курс всех военных и политических наук, какие счел нужными его высокий покровитель.

Хуан Карлос I короновался сразу после смерти каудильо в 1975-м, кстати, еще до того, как его отец официально отрекся от прав на трон. Возведение на престол произошло точно по плану, продиктованному ушедшим в мир иной диктатором: у «операции» имелось даже кодовое название — «Светоч» (Lucero). Буквально по минутам был расписан процесс восхождения юноши к верховной власти в государстве. Силовые ведомства оказали ему нужную поддержку.

Разумеется, король при всем при этом не получил той абсолютной власти, которой обладал его предшественник. И все же роль его была значительной. Вопрос состоял лишь в том, сможет ли он удержать управление в неопытных руках. Сможет ли доказать миру, что он король не только по «назначению»?

Хуану Карлосу предстояло много потрудиться, прежде чем он провел страну по пути от диктатуры к современной демократии и добился огромной популярности дома и за рубежом. Произошла «Перемена» (Cambio), за ней — «Переход» (Transicion). Испания не однажды оказывалась близка к военному перевороту, даже скользила назад в пропасть братоубийственной бойни. Но — удержалась. И если каудильо прославился как мастер обводить всех и вся вокруг пальца, то король победил тем, что раскрыл карты. Он не искал аргументов и не проклинал своих оппонентов, как участники Гражданской войны. Он просто заявил, что отныне будет служить интересам всех испанцев — и тем «подкупил» их.

Рамон Химено Санчес, Побло Мартин де Санта Олалиа Салудес