Место действия – здание австрийского посольства в Москве. Фото автора.
Человека, рассказавшего эту историю, не стало совсем недавно. Был он из тех, кто в рекламе не нуждается. Выражаясь на жаргоне чекистов, он “сидел в ушах”. То есть, одев наушники, слушал разговоры в помещениях, где техническая служба установила микрофоны.
Итак, 21 июня 1941 года этот сотрудник НКГБ, специалист по немецкому языку, прослушивал, что происходит в кабинете германского посла графа Вернера фон Шуленбурга. Кабинет находился в здании бывшего посольства Австрии в Пречистенском переулке. После аншлюса 1938 года, когда фашистская Германия присоединила к себе Австрию, советское правительство передало Третьему Рейху дом посольства Австрийской Республики. Широкий жест мотивировался уникальной возможностью установить в здании новейшие “средства технического контроля” вместо микрофонов, которые ставил еще Андрей Васильевич Прохоров в те дни 1924 года, когда налаживались дипломатические отношения между СССР и Австрией. Прежние хозяева больше не мешали, а новые еще не могли помешать специалистам компетентных органов переоснастить бывший дом Миндовского в соответствии с требованиями времени.
Так вот, днем 21 июня наш герой услышал, как Шуленбург и его близкий друг военный атташе Кёстринг обсуждают последнее предписание из Берлина. Завтра днем посол должен был предстать перед наркоминдел Молотовым с нотой об объявлении войны. Шуленбург, представлявший возможности Советской России, был самым последовательным противником этой затеи. Месяцем раньше он на свой страх и риск предупредил советского посла в Берлине Деканозова о дате нападения Германии на СССР. Но поскольку Шуленбург объявил, что действует по собственной инициативе и поверяет советским коллегам государственную тайну, ему не поверили. Хотя посол и военный атташе Германии знали детали плана “Барбаросса” и понимали неотвратимость войны, они до последнего уповали на чудо. Примерно так же советские дипломаты в 1968 году тешили себя надеждой, что Политбюро не станет вводить войска в Чехословакию, хотя умом отлично понимали всю неизбежность этого решения.
И вот теперь для Шуленбурга настал самый черный день в его дипломатической карьере. Посол был в истерике. Задыхаясь от слез и негодования, он выложил Кёстрингу все, что думал о фюрере, партии, органах СС, тупых генералах и “всех этих Круппах с Маннесманнами”. Граф твердил: “Это безумие!” Военный атташе целиком разделял его чувства.
За 45 минут разговора сотрудник спецотдела услышал столько тайн Третьего Рейха, что не успевал их записывать. В пять часов вечера 21 июня он доложил своему шефу наркому госбезопасности Меркулову о панике в немецком посольстве и содержании разговора Шуленбурга c Кёстрингом. Меркулов наорал на сотрудника: «Провокатор! Вон отсюда!» После работы начальник спецотдела позвонил бдительному сотруднику и сказал: «Ты только что подписал себе приговор. Завтра зайди в особый отдел».
Вопреки расхожему стереотипу его не взяли прямо тогда же на Лубянке. Наш герой был на хорошем счету, ему (под наблюдением, конечно) позволили вернуться домой, собрать вещи, проститься с семейством.
Когда в 9 утра 22 июня он пришел к особистам, на него опять наорали: «Ты где шляешься? Почему не на рабочем месте? Что, не знаешь, немцы напали! Война с Германией!» В 11 утра нарком Меркулов приказал все, что связано с Шуленбургом, докладывать напрямую лично ему.
Вряд ли был в Советском Союзе человек, которого известие о вероломном нападении порадовало сильнее, чем нашего героя. И много лет спустя он говорил: “Конечно, нехорошо, но я скажу от себя. Все потом так материли этих немцев, а я лично им признателен. За пунктуальность”.
