«Мне кажется, если другие города смертны, то этот будет существовать до тех пор, пока есть люди на земле». Пьер Жилль, французский историк и картограф XVI в.
Средневековый латинский хронист писал: «Константинополь – это не только око веры христианской, но и предмет желаний всего мира». В более чем тысячелетней истории Второго Рима два события стоят особняком, их роль в генезисе цивилизации огромна. В следующем году исполнится 560 лет, как под ударами 29 мая 1453 года турок-осман пал Константинополь. А чуть раньше, 13 апреля исполнится 810 лет с того времени, как Воинство Христово «отклонилось» от цели похода – освобождения «Гроба Господня», захватило и разграбило город императора Константина.
Для православного мира Константинополь больше, чем символ. Греки, болгары, сербы, черногорцы, македонцы, украинцы, русские, белорусы, румыны, молдаване, грузины, эфиопы, египетские копты, православные палестинцы, сирийцы и армяне-григориане и сейчас связаны с наследием и традициями Византии видимыми и невидимыми нитями. Влияние Второго Рима на все сферы жизнедеятельности восточного христианства (особенно в церковной жизни – константинопольский патриарх и ныне «первый среди равных» – и, конечно же, культуре) остается огромным.
«29 мая 1453 г., несомненно, является поворотным пунктом в истории человечества. Он означает конец старого мира, мира византийской цивилизации. В течение одиннадцати столетий на Босфоре стоял город, где глубокий ум являлся предметом восхищения, а науку и литературу классического прошлого тщательно изучали и берегли… Это был также город, правители которого в течение многих веков поощряли развитие школы искусства, не имеющей аналогии в истории человечества и явившейся сплавом неизменного греческого здравого смысла и глубокой религиозности, видевшей в произведении искусства воплощение Святого духа и освящение материального. Кроме того, Константинополь был великим космополитическим городом, где наряду с торговлей процветал свободный обмен идеями и жители считали себя не просто каким-то народом, а наследниками Греции и Рима, просвещенными христианской верой…», – писал англичанин Стивен Рансимен в своей книге «Падение Константинополя в 1453 году».
Фатальное «отклонение»
…Византия умирала долго и мучительно. После смерти в 1180 году базилевса Мануила Комнина империя погрузилась в пучину мятежей, восстаний, дворцовых переворотов. Представители династии Ангелов стали могильщиками былого величия богатейшего города в мире.
Сразу же после первого, неудачного штурма латинян 17 июля 1203 года узурпатор трона Алексей III сбежал из Константинополя, прихватив с собой казну. Казалось, цель похода достигнута, и пора Христовому воинству отправляться в Палестину сражаться с сарацинами: возвращенный на престол, ранее ослепленный заговорщиками Исаак и его сын-соправитель Алексей, выплатили крестоносцам огромную по тем временам сумму – около 100 тысяч серебряных марок, почти половину оговоренных в договоре денег. Но алчные венецианцы остаются непреклонны и требуют окончательного расчета. Они убеждают французов, немцев, норманнов-сицилийцев остаться под стенами Константинополя.
Окончательная развязка наступила после очередного государственного переворота и прихода к власти ярого противника латинян Алексея IV Мурзуфла. Но в чистом поле «франкам» (так византийцы называли своих врагов) тогда еще не было равных. Под стенами Константинополя в феврале 1204 года греки потерпели поражение. Плохим предзнаменованием стала утрата в этом бою имперской святыни – иконы Божьей Матери, написанной, по преданию, самим евангелистом Лукой. 9 апреля штурм города захлебнулся, и крестоносцы стали поговаривать о неугодности Богу их предприятия. И тут в дело вступили церковные иерархи, которые именем Папы Римского отпустили грехи всем, кто ринется на твердыню еретиков-»схизматиков». И вот, вечером 12 апреля 1204 года Пьер Амьенский среди первых крестоносцев, понукаемых алчным и расчетливым венецианским дожем Энрико Дандоло, ворвался в Город-Сад, подвергшийся невиданному разрушению и разграблению…
Силы оставили византийцев еще задолго до первого падения их столицы. Из имперских пассионариев они в течение ХI-ХII веков постепенно превращались в безудержных интриганов, подтачивающих основы собственной державы. Что там наемники (ставшие главной ударной силой императоров), они ведь и свои собственные интересы имели в этом богатом полисе, свергая басилевсов зачастую раз в два-три года.
Византийцы насмехались над варварами-латинянами, всегда подчеркивали свою ученость и более высокий культурный уровень. Но ими практически был утерян дух воителей – наследников Великого Рима. Ромеи (греки) безуспешно и как-то хаотично пытались оттянуть конец Истории.
«Город-дворец» у ног варваров
Вот как описывает грек Никита Хониат в своих «Хрониках» страшное разграбление Константинополя крестоносцами 13 апреля 1204 года: «Таким образом… беззаконничали западные войска против населения Христова, не оказывая решительно никому ни малейшего снисхождения, но всех лишая денег и имущества, жилищ и одежд и совершенно не оставляя тем, кто имел что-нибудь!.. Вот эти ревнители, поднявшие на плечи крест и многократно клявшиеся им и словом Божиим проходить христианские страны без кровопролития… вооружить свои руки против сарацинов и обагрить мечи кровью опустошителей Иерусалима!» И латиняне, отнюдь не стесняясь, описывают разграбление Константинополя. Так, маршал Шампани Жоффруа Виллардуэн в своих интереснейших мемуарах «свидетельствует вам по совести и по истине, что в течение многих веков никогда не находили столько добычи в одном городе. Всякий брал себе дом, какой ему было угодно, и таких домов было достаточно для всех» (источники говорят о 30-50 тысячах воинов-»пилигримов», принимавших участие в этой резне).
Одной из причин непримиримого соперничества Рима и Константинополя была духовная, интеллектуальная, экономическая пропасть, разделявшая их. О богатстве Византии говорили и католики, к примеру, Кретьен де Труа, с восхищением вещавший в романе «Клижес»: «Описывать ее не смею, поскольку для таких чудес в природе нашей нет словес».
Один из участников похода Робер де Клари в книге «Завоевание Константинополя», рассказывая о разграблении Фаросской церкви, отмечает: «…нашли два куска креста Господня толщиной с человеческую ногу,., и потом там нашли железный наконечник от копья, которым прободен наш Господь в бок, и два гвоздя, которыми были пробиты его руки и ноги…», «пилигримы разглядывали громадность города, и дворцы, и богатые аббатства, и богатые монастыри, и великие чудеса, которые были в городе; они долго дивились этому и особенно сильно дивились монастырю святой Софии и богатству, которое там было». Налицо удивление настоящих варваров!
Как видим, латиняне-крестоносцы с упоением, достойным лучшего применения, уничтожали город великого императора Константина. Гелена Гринева, исследовательница западноевропейского Средневековья, очень тонко заметила: «Город-сад, город-дворец был разрушен…Запад здесь был, как и прежде, чужаком…Латинская империя чахла полвека, ибо Запад, расчленив птичку, но так и не найдя механизма, который заставляет ее щебетать и порхать, со скукой и недоумением отвернулся».
Реванш византийцев
И все же самые харизматичные наследники Константина Великого не смирились с потерей столицы, откатились в малоазийскую Никею, где создали империю в изгнании. Знатью новым императором был избран Феодор Ласкарис.
Г реки вернутся в Святой город в 1261 году, чтобы изгнать ненавистных латинян. Впереди было почти два века борьбы за место под солнцем в окружении отнюдь не дружественных держав, а потом и с неумолимо надвигающейся османской угрозой. Но это была лишь агония. Великая империя, правопреемница Римской, так и не смогла оправиться от страшного погрома 1204 года…
После почти полувекового изгнания в Никее и восстановления империи Михаилом Папеологом, доминирующей державой на христианском Востоке Византия так и не стала. На Балканах в ХIII-ХIV вв. за гегемонию боролись три достаточно мощные державы: Сербия, Болгария и Венгрия. В материковой Греции, на островах Эгейского и Средиземного морей возникли десятки франкских княжеств (обломки Латинской империи), буквально с каждым годом усиливали свое влияние в Восточном Средиземноморье Венецианская и Генуэзская республики. Где подкупом, а где и силой они основывали свои колонии, многие острова в Эгейском море принадлежали им. Генуэзцы также постепенно вытеснили венецианцев с берегов Крыма, основав там ряд колоний (Кафа, Солдайя, Чембало). Нельзя было сбрасывать со счетов Эпирскую деспотию династии Ангелов, воинственных албанцев, боснийцев, валахов и Великих Комнинов – императоров Трапезундской империи на юго-восточном побережье Черного моря, еще один осколок греческого мира…
Но главная опасность для Константинополя уже со второй половины XIV века исходила от турок-осман, постепенно, шаг за шагом захвативших почти всю Малую Азию и начавших экспансию на Балканах. После битвы на Косовом поле в 1389 г. утратила независимость некогда могущественная Сербия, вскоре настал черед Болгарии. Османская «удавка» вокруг жалких остатков владений Византии затягивалась все туже и туже. Город Константина, несколько городов во Фракии, Фессалоника, с десяток островов в Эгейском море и Пелопоннеский полуостров – вот и все, что осталось от когда-то великой империи.
В 1396 году султан Баязид Молниеносный в битве при Никополе разгромил крестоносцев. Но уже в 1402 г. произошло событие, отодвинувшее захват турками Константинополя на целых 50 лет. В начале года Баязид пытался взять столицу Византии измором, но, обеспокоенный вторжением войск Тимура в Малую Азию, бросился навстречу Властителю счастливых созвездий. Поражение турок-осман было полным, а сам Баязид умер в плену. Возникла пауза. Султан Мурад II в 1422 году оказался под стенами Константинополя, но буквально через несколько часов, обеспокоенный известиями о заговоре, отступил восвояси.
Палеологи пытались спасти державу. Императору Мануилу II удалось даже отвоевать у турок ряд городов во Фракии и укрепить «византийскую партию» при дворе султана. Но главной силой, которая могла реально помочь умирающей империи, оставался Запад. Предпоследний властитель Византии, император Иоанн VIII был убежден, что спасти империю сможет только союз с Римом. И «единственная возможность заставить своих подданных принять унию – утвердить ее на соборе, который, насколько это было бы возможно, приближался бы по своему представительству к Вселенскому», – писал Стивен Рансимен.
Уния с Римом – последний шанс?
Проведя многие годы в молодости на Западе, Иоанн VIII Палеолог был знаком с настроениями Папы и государей. В 1437 г. он уезжает в Италию. В Ферраре император, патриарх Иосиф, представители восточных патриархов, архиереи и ученые начали переговоры с папской курией об унии. Чума вынудила всех переехать во Флоренцию. Среди главных вопросов – правильное толкование канонов Вселенских соборов и трудов Отцов церкви. Многие православные иерархи проигнорировали Собор, и потому император возвел в сан митрополита трех ученых монахов: Виссариона из Трапезунда, Исидора из Киева и Марка Евгеника. Каждый византиец выступал на диспутах сам по себе (иерархи, включая и патриарха, считаются одинаково просвещенными свыше в понимании догматов веры, а толкование трудов богословов – прерогатива мирян); потому латиняне, выступившие единой командой, выглядели сильнее.
Император, человек образованный, всячески стремился загладить возникавшие конфликты; вопрос об учении о Божественной энергии так и повис в воздухе. Патриарх Иосиф согласился с Римом в таком вопросе, как формула латинян о Святом Духе, исходящем и от Отца, и от Сына (filiogue). Было принято латинское учение о посмертном очищении молитвами Церкви душ умерших без отпущения грехов. Римский первосвященник признавался управляющим Вселенской церкви, но за восточными патриархами сохранялись их права и привилегии. Папскую туфлю отказались целовать все греки, кроме Исидора. Возникал вопрос – а готовы ли к унии православные церкви стран Дунайского бассейна, Восточной Европы, Закавказья? Сохранив за собой лишь обряды и богослужение, император и патриарх (последний умер еще в Италии; один ученый сказал, что ему, «как приличному человеку, растерявшему остатки своего престижа, ничего другого не оставалось») подписали унию, где признавали догматы Рима и главенство пап, заставив сделать это же большинство священников и философов. Уклонился от подписания документов философ Плифон и, даже под угрозой лишения сана – Марк Эфесский.
«Лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала»
Возвращение императора и иерархов церкви в столицу завершилось скандалом. Услышав во время обедни в величественном соборе святой Софии имя Папы, люди выбегали на улицу с криками: «Святая София поругана!». Восточные патриархи не признали себя связанными подписью своих делегатов. Исидор в Москве был брошен в темницу и, лишь подкупив охрану, бежал в Польшу, а потом в Италию. Марк Эфесский был лишен императором сана, но для абсолютного большинства простолюдинов он оставался главой церковной иерархии. Патриархи-униаты читали молитвы лишь узкому кругу царедворцев. Георгий Маммас, возведенный в патриархи в 1445 году, через шесть лет бежал в Рим.
Объявленный Папой Евгением в 1440 году крестовый поход против турок-осман завершился в 1444 году полным разгромом «воинства Христового» под Варной. Император Иоанн VIII, проживший после возвращения из Италии еще девять лет, постоянно мучился от безысходности положения. Его братья Константин Драгаш, Димитрий, Фома и Феодор проводили время в междоусобицах. Все надежды православной партии в империи связывались с Димитрием, решительно отвергшим унию, но вскоре (1442 г.) он стал деспотом Морей в обмен на отказ от претензий на престол. Реально пытался помещать экспансии турок лишь Константин, укреплявший оборонительные линии на Коринфском перешейке. В 1447 году умер деспот Феодор, а так как Иоанн был бездетен, то наследииком стал Константин. На печально известном Косовом поле в 1448 году растаяли последние надежды. Регент Венгрии Янош Хуньяди, «… имея всего 36000 и не дождавшись Кастриота (вождя албанцев Скандербега. – С.М.), выступил против султана на Косовом поле и был раздавлен султанскими войсками, которых было в 10 раз более…», пишет Федор Успенский в «Истории Византийской империи». Иоанн VIII, узнав об этом поражении, через несколько дней, 31 октября 1448 года, умер. Наследие, оставленное им, было мало и небогато. Лишь Константинополь, Морея и ряд городов во Фракии оставались в руках Константина. Адмирал флота Византии Лука Нотарас сказал: «Лучше тюрбан султана, чем шапка кардинала», и это был голос отчаяния.
«Остров» в османском «океане»
Городу, пережившему с 1348 г. по 1431 г. девять эпидемий чумы, насчитывающему к 1430 году лишь 40 тысяч жителей, приходилось ждать своей участи. Оставаясь сторонником унии, Константин добился признания своей власти у братьев Фомы и Димитрия. Но симптоматичен такой факт: коронация императора Константина состоялась в Мистре (Морея) в 1449 году при отсутствии патриарха. Не прошло и двух лет, как в Адрианополе умирает Мурад II, скорее союзник, чем враг империи. Приход к власти его 20-летнего сына Мехмеда II, казалось, не предвещал ничего плохого. Но не мягкость и податливость, а твердость и решительность были его чертами характера. «Скорее имел Мехмед II неукрощенную натуру своего прадеда Баязида I Молниеносного», писал Агатангел Крымский в «Історії Туреччини». Константин попытался вести разговор с султаном как с равным себе. Мехмед II очень скоро показал свой нрав, умертвив всех своих малолетних братьев. Византия опрометчиво потребовала от молодого султана выплаты дани, пускай и символической. Расположенный к христианам великий визирь Халиль ответил послам: «Мы знаем ваши намерения, а вы не знаете, какая опасность грозит вам самим! Совестливого Амурата (Мурада II. – С.М.) более нет в живых; его престол занят юным завоевателем, которого не могут стеснять никакие законы, и не могут останавливать никакие препятствия; если же вы вывернетесь из его рук, приписывайте это небесному милосердию, которое отсрочит наказание за ваши прегрешения. К чему пытаетесь вы испугать нас пустыми и косвенными угрозами?» (Стенли Гиббон. «История упадка и разрушения Римской империи»).
В 1453 году Константину Драгашу было уже почти 49 лет. Еще до вступления на престол он проявил большие способности как администратор и хороший воин. Редкий случай – Константина любили, им восхищались буквально все подданные, несмотря на скорее видимую поддержку ими унии – император был связан словом чести продолжать политику покойного брата.
Предвестием будущей осады Константинополя стала закладка султаном в 1452 году в самом узком месте Босфора крепости Румели хисар. Еще в 1396 году его прадед Баязид Молниеносный воздвиг крепость как раз напротив, на азиатском берегу, назвав ее Ана-долу хисар. Румели хисар (по-турецки – крепость в стране румов, т. е. ромеев) или же второе название – Богаз кесен («перерезающая пролив») была построена за четыре месяца под пристальным взглядом Мехмеда II. Путь, по которому в Константинополь поступало продовольствие из Причерноморья (генуэзских колоний, Трапезунда и Грузии), был окончательно перекрыт. Столица Византии окончательно стала «островом» в османском «океане». Гарнизон крепости был обязан производить досмотр всех кораблей, проходящих через Босфор в обоих направлениях, получив указание султана топить их в случае неповиновения.
После унизительных поражений под Никополем, Варной и Белградом европейские государства оказались на распутье. У многих властителей накопились и собственные неотложные проблемы. Фридрих III Габсбург готовился к коронации в Риме в качестве императора. Франция и Англия еще не оправились от бедствий Столетней войны. Польша и Литва, объединенные в единое государство, находились в конфронтации с Тевтонским и Ливонским орденами; на юге их беспокоили крымские татары. Короли Кастилии, Арагона и Португалии продолжали изнурительную борьбу с маврами, до окончания Реконкисты было далеко … Папа римский Николай V (с 1447 г.), в свою очередь, не был настроен помогать городу, фактически проигнорировавшему решения Флорентийского собора. Впрочем, нельзя сказать, что Ватикан совсем уж махнул рукой на проблемы Константинополя, предвещающие его скорую гибель…
И вот, 31 августа 1452 г. Мехмед со своей армией неожиданно появился у стен города Константина и провел там три дня. Эта рекогносцировка недвусмысленно дала понять: падение города – дело времени.
26 октября 1452 г. в Константинополь прибыл Исидор, экс-митрополит Киевский и всея Руси, недавно возведенный в сан кардинала римской церкви и назначенный папским легатом к императору. Ему удалось за деньги Ватикана нанять в Неаполе 200 лучников. Остальные европейские государи отмалчивались. Запад умывал руки…
Начало осады
В конце 1452 года Мехмед II приступил к подготовке нападения на столицу Византии. По свидетельствам современников, он «ночью и днем, ложась в постель и вставая в своем дворце и вне его, имел одну думу и заботу: какой бы военной хитростью и с помощью каких машин овладеть Константинополем». В конце января 1453 года султан собрал большой совет, на котором было принято решение атаковать Константинополь. Европейская армия во главе с Караджабеем осадила византийские города на Черном море – Месемврию, Визос и Анхиалос. Немногочисленные их гарнизоны капитулировали. Селимврия и Перинфос, расположенные на Мраморном море, защищались, но были взяты штурмом и разграблены, а защитники их казнены.
Вся помощь Запада уже в 1453 году выражалась в высылке хорошо вооруженного отряда во главе со знаменитым кондотьером Джованни Джустиниани Лонго из Генуи. 700 воинов, приветствуемые горожанами, торжественно прибыли в Константинополь 29 января. Понятно, что это была лишь капля в море. Джустиниани был назначен командующим обороной сухопутных стен. Генуэзцы и венецианцы (в основном вооруженные моряки и купцы) во главе с бальи Минотто, на время забыв о распрях, стали также готовиться к обороне. Свои услуги императору предоставили и жители каталонской колонии, и около сотни турок из свиты претендента на османский престол Орхана.
Но не все иностранцы имели мужество остаться в городе. Так, 26 февраля шесть критских и один венецианский корабль с 700-ми пассажирами на борту выскользнули из бухты Золотой Рог. Впрочем, больше никто город не покинул. По распоряжению Константина была проведена перепись годных к службе мужчин. Таковых оказалось: 4983 грека и чуть более 2000 иностранцев. К началу осады в Золотом Роге оставалось 26 военных кораблей. Против почти 80 тысяч регулярной армии султана и нескольких десятков тысяч ополчен-цев-башибузуков стояли лишь 7000 христиан.
«Вечная память!»
Праздник Светлого Воскресения Господнего – Пасха – выпал в 1453 году на 1 апреля. Многочисленные храмы били во все колокола. Цвели фруктовые сады, запели соловьи, на север потянулись караваны птиц. Но совсем рядом, в европейской Фракии, земля содрогалась от движения многотысячной армии. 2 апреля ее передовые отряды подошли к Константинополю. Император приказал разрушить мосты через рвы, закрыть городские ворота и протянуть через бухту Золотой Рог огромную заградительную цепь (на воде ее поддерживали деревянные плоты).
Уже 5 апреля кольцо осады полностью охватило город. Перед очами осман и их подневольных союзников (сербов, валахов, боснийцев) предстал потускневший, но все еще великий город. Территорию он занимал огромную: 16 ворот по берегу Золотого Рога и 11 – на суше лицом к западу. Султан обратился к Константину и его подданным, обещая сохранить жизнь и имущество в случае добровольной сдачи. Император ответил: «Готов жить с султаном в мире, оставив ему все захваченные им города и земли, и уплатив любую посильную дань. Константинополь же отдать не можем – уж лучше умереть…»
12 апреля началась бомбардировка города. «Наиболее тяжелые орудия, в т. ч. урбановский монстр (гигантская пушка венгерского инженера Урбана. – С.М.), требовали столько возни, что из них удавалось выстрелить не более семи раз в день. Зато каждый такой выстрел производил огромные разрушения» (Стивен Рансимен). Многочисленные подкопы, попытки засыпать рвы под прикрытием высокой деревянной башни раз за разом заканчивались неудачей.
Султан решил направить большую часть флота в бухту Золотой Рог, чтобы открыть боевые действия с севера. 20 апреля в ходе морского сражения, завершившегося полной победой христиан, выявилось превосходство последних. Султану надо было что-то решать – ситуация в лагере накалилась до предела. Выход все же нашли – по специально выстроенному деревянному помосту, смазанному жиром, суда на подставленных под ними колесах были перевезены из пролива Босфор в бухту Золотой Рог. 80 судов оказались прямо перед северными стенами города, и его положение стало практически безнадежным. Христианам можно было надеяться лишь на чудо…
24 мая султан отдал приказ готовиться к решающему штурму. У Константина рассеялись последние надежды на помощь Запада: вернулась, чудом прорвавшись через турецкие корабли, бригантина, посланная в Эгейское море; моряки ее так и не нашли ни одного венецианского корабля, Рим, Венеция, Генуя лишь готовили экспедиционный корпус, который мог отправиться на помощь Византии лишь через несколько месяцев. 25 мая наступило лунное затмение, и в течение трех часов в Константинополе царил полный мрак. Христиане молились Богоматери Оди-гитрии. Самая почитаемая икона была водружена на носилки, но вскоре она необъяснимым образом упала. Ее с трудом водрузили на место – это было плохое предзнаменование. Процессия прекратилась, через несколько минут пошел дождь с грозой, а вскоре начался и град. Утром 26 мая Константинополь был в полном тумане, а уже следующей ночью купол храма святой Софии оказался в самом центре странного сияния…
В понедельник, 28 мая 1453 года, на закате дня турецкий лагерь, безмолвствующий уже более суток, внезапно ожил. Тысячи людей двинулись к крепостным стенам; они начали засыпать рвы, готовить пушки и стенобитные орудия. В половине второго ночи 29 мая Мехмед II отдал приказ о решающем штурме. В городе епископы, монахи и священники ходили вокруг стен и со слезами на глазах пели: «Господи, помилуй!» Император расставил войска таким образом: 3000 человек во главе с Джустиниани – у ворот святого Романа по центру линии крепостных стен, 500 человек – во Влахерне у своего дворца; еще 500 человек буквально «рассыпал» по береговой линии. На башнях остались лишь небольшие караулы – от пяти до 10 человек. Последние слова Константина, обращенные к защитникам, дошли и до нас: «В ваши руки передаю мой скипетр – вот он! Сохраняйте его! На небе вас ждет лучезарная корона, а здесь, на земле, останется о вас вечная память!». Единодушный крик обреченных христиан долетел и до лагеря осаждавших: «Умрем за веру и Отчизну!»
Силы были неравными. Стартовала последняя, трагическая глава в истории неповторимой и блистательной Византийской цивилизации…
Турки (в первом ряду шли отчаянные башибузуки) лезли на стены, карабкались по трупам, подгоняемые янычарами. Но лишь ценой многих тысяч погибших они сумели проникнуть в город у стены императора Феодосия. Джустиниани был ранен (пуля, пущенная из пищали, пробила латы); кондотьер потребовал, чтобы его отнесли на генуэзский корабль. Его многие современники (в основном, по горячим следам) считали чуть ли не главным виновником поражения христианского войска. Но это только эмоции; уже через несколько недель храбрый генуэзец скончался от полученных ран на острове Хиос, куда он был перевезен соотечественниками. Император Константин XI пал в бою, как простой воин. Последний из басилевсов погиб с мечом в руках, не запятнав род Палеологов капитуляцией. Османский хронист Орух был краток, когда вспомнил о Константине: «Правитель Стамбула отличался храбростью и не просил пощады». Похвала героизму из уст победителя выглядит несколько неожиданно… Многие турецкие хронисты писали, что их воины нашли труп последнего басилевса среди изувеченных тел по золотым гербовым орлам на сапогах. Но это вновь таки яркий образец мифологии из уст победителей.
Султан отдал город на разграбление: «Сокровища и пленные пусть будут вашей добычей; себе я оставляю лишь здания и стены города». Греки разбежались по домам в тщетной надежде защитить свои семьи; генуэзцы, венецианцы и критяне пытались прорваться с оружием в руках к своим кораблям, находившимся в заливе Золотой Рог. И около 20 кораблей все же сумели прорвать блокаду, выскользнув в Мраморное, а потом и Эгейское море – турецкие моряки также занялись грабежом.
Потоки крови залили улицы города. В неволю было уведено от 30 до 40 тысяч человек. Погибли многие произведения искусств, в том числе была уничтожена икона Богоматери Одигитрии, пережившая первое падение города, В течение
суток – из отведенных султаном трех – на улицах и площадях Константинополя продолжалась кровавая вакханалия, «Бесконечные вереницы пленников, которых, точно стада коров и овец, выводили из храма, из сего прибежища, являли зрелище невероятное!» – писал византийский историк Дука.
Но последним актом, завершающим аккордом драматической истории Византийской империи стали те минуты, когда 29 мая 1453 года турки-османы ворвались в главную жемчужину Города – храм Святой Софии, то есть Святой Премудрости. Турецкий хронист Ашик-Паша-оглу словно телеграфист отчеканил: «Война продолжалась 50 дней, днем и ночью. На 51 -й день правитель приказал грабить. Налет был совершен удачно и удовлетворительно. Базары наполнились золотом, серебром и различными материями. Начали продавать. Население было взято в плен. Правитель неверных был убит. Красивые девушки попали в объятия завоевателей». Весьма лаконично, но точно сказано!
“Паук свершает службу…”
Оговоримся, что в аналогичной ситуации во времена Средневековья так поступали практически все армии, независимо от того, под знаменем Христа или Пророка они сражались. В этом ряду и разграбление ландскнехтами в 1527 году Рима – города «наместника Христа на Земле», и тотальная экзекуция, устроенная московскими опричниками уже век назад «присоединенным» новгородцам в 1570 году, когда тысячи горожан были казнены и выброшены в воду Волхова…
Паук свершает службу стражника в палатах царя, Сова затягивает военную песнь во дворце Афрасиаба.
Слова из персидского стиха говорят об уничтожении арабами Персидской державы в VII веке. По легенде, именно их напел султан турок-осман Мехмед II после осмотра собора Святой Софии и развалин Императорского дворца во Влахернах, разрушенного крестоносцами в 1204 году, и так и не восстановленного за почти двухвековую историю после изгнания латинян.
Новый властитель империи на Босфоре, повторимся, отдал приказ янычарам восстановить порядок уже после суток вакханалии грабежей и разрушений. Он горько посетовал: «Какой город мы отдали на разрушение и разграбление!». Возможно, это тоже мифология. Достоверно известно, что призыв к молитве в Святой Софии раздался из уст улема султана уже 30 мая 1453 года. И сегодня «четыре стражника» (минареты), поставленные османами вокруг храма, «следят» за ним. Такую не совсем политкорректную, если говорить современным языком, сентенцию изрек выдающийся русский писатель Иван Бунин. Который был, конечно же, наслышан о «греческом проекте» Екатерины II, в основе которого было восстановление Византийской империи под скипетром ее любимого внука Константина Павловича.
…Непростую, полную разрушений и тревог жизнь прожил величайший храм Византии. В Святой Софии происходили церемонии восшествия на престол императоров. Всех, кроме последнего – Константина XI Драгаша из династии Палеологов. Это был дурной знак. Из-за неприятия унии с Римом (подписанной во Флоренции в 1439 г.) практически всем населением крошечной, но гордой империи, в Святой Софии более 13 лет не проводились молебны. Лишь императоры (Иоанн VIII, а с 1449 года Константин XI) и считаные их приближенные посещали храм, ставший собственностью униатов. Потому короновался Константин в Мистре (Морея на Пелопоннесе), вдалеке от глаз своих подданных. Вспомним еще раз знаменитую фразу православного ортодокса Луки Нотараса, адмирала императорского флота: «Лучше турецкий тюрбан, чем папская тиара!». Очень точная оценка настроения православных, оказавшихся на краю гибели.
Константинополь стал многоликим Стамбулом, а Западная Европа постаралась забыть о страшном для всех греков и православных по сей день вторнике, когда с оружием в руках умерла великая Византия.
Автор: С.Махун
