Бог богатства Чжао Гунмин. Бумага, тушь. Китай, провинция Хэнань. Династия Цин, начало XX века. Традиционно этого бога-хранителя изображали верхом на тигре или драконе, с оружием в одной руке и символами достатка в другой. Фото: ALAMY/DIOMEDIA

Печать картинок с помощью резных деревянных блоков — древнее изобретение и очень трудоемкий процесс. Сегодня в Китае мало желающих осваивать тонкости несовременного искусства

— Там же ничего нет! Дома под снос! — очередной таксист на автовокзале города Фошань отказывается везти меня по адресу, который я называю.

Я еду навестить семью Фэн, чья история на протяжении нескольких поколений неразрывно связана со всеми перипетиями истории няньхуа — искусства печати картинок на бумаге при помощи резных деревянных блоков. Таксист не обманул: несколько ветхих домов традиционной постройки с нанесенным белой краской иероглифом «чай» (снести), разбитая дорога и пустырь — все, что осталось от улицы в Фошане, на которой в начале XX века было множество мастерских няньхуа.

Слово «няньхуа», которым называют китайские лубочные картинки, отпечатанные ксилографическим способом (ксилография — оттиск на бумаге с картинки, вырезанной на деревянной доске. — Прим. ред.), буквально означает «новогодняя картина». Термин «няньхуа» описывает традиционное назначение лубков лишь частично и вошел в обиход относительно недавно, в 1930-е годы, когда эти изображения стали использовать только для украшения помещений на Новый год.

Конечно, лубочные картинки всегда играли важную роль в праздновании Нового года по лунному календарю: картинки, призванные оберегать в течение года от злых духов, болезней и прочих неприятностей, полагалось срывать со стен и сжигать накануне праздника, а на их место вешать новые. Однако традиционно новогодними праздниками дело вовсе не ограничивалось: лубки печатались и по случаю Праздника начала лета, Праздника середины осени и Праздника фонарей. Да и помимо календарных праздников няньхуа пользовались большим спросом в течение всего года. Например, в виде картин и надписей, которыми украшали дом по поводу сватовства, свадьбы или рождения ребенка, как изображения на веерах и для наклеивания на фонари, просто сцены из представлений традиционной китайской оперы (нечто отдаленно напоминающее современные комиксы), картины на историко-литературные темы, а также религиозные изображения Будды и даосских святых. Большая часть няньхуа — классические обереги, в которых переплелись воедино древние культы почитания предков и духов земли с даосскими и буддистскими традициями.

Традиция няньхуа, вероятно, началась с изображений «дверных богов», или духов хранителей ворот, которыми стали украшать двери жилищ во времена правления династий Шан и Чжоу (1600–256 годы до н. э.). Тогда изображение наносилось художниками непосредственно на дверные панели. С изобретением метода печати при помощи деревянных блоков его перенесли на бумагу. Но до сих пор дверные боги остаются одним из наиболее любимых и узнаваемых сюжетов няньхуа. Расцвет искусства няньхуа пришелся на период династии Тан (618–907 годы н. э.),  исследователи полагают, что сам метод пришел в Китай вместе с буддизмом из Индии (в пользу этой версии говорит первоначально религиозное содержание изображений) и продолжился во времена династии Сун (960–1279 годы н. э.). Тогда полностью сложились и оформились его классические элементы: особые региональные стили, общие традиционные сюжеты и колористика, а сами картинки получили широкое распространение и из культового и иконографического искусства превратились в народный промысел.

«Счастливые». Сучжоу, Китай, XVII век. Сорока на сливе символизировала приход весны. Фото: BRIDGEMAN/FOTODOM.RU

С развитием печатного мастерства во времена династии Мин (1368–1644 годы), выросло и искусство резчиков по дереву, сюжеты стали более сложными и законченными. В четырех регионах — городах Тяньцзинь в провинции Хэбэй, Янцзябу в провинции Шаньдун, Чжусяньчжэнь в провинции Хэнань и местечке Таохуа в районе Сучжоу — сложились четыре основные школы печати изображений, каждая в своей особой художественной манере. Лубки из Хэнани можно было узнать по тщательной проработке мелких деталей, которая стала возможной благодаря мастерству умелых резчиков по дереву, в этой школе было принято очень эффективное сочетание желтого и пурпурного цветов. Хэбэйские гравюры сохраняли прочную связь с фольклорным искусством: отсюда простые композиции, чистые линии, минимум деталей. В этом с ними схожи наивные няньхуа из провинции Шаньдун. Гораздо более изысканные картины, отпечатанные в районе Сучжоу, близки к классическому китайскому изобразительному искусству: печатались они в трех основных цветах — желтом, зеленом и красном, — а потом еще раскрашивались кистью вручную.

В середине XVI века возникло еще несколько значительных центров печати в провинциях Шаньси, Сычуань, Фуцзянь и Гуандун. В провинции Сычуань печатали только черное контурное изображение, которое затем вручную раскрашивали. В Гуан дуне искусством няньхуа славился город Фошань: лубки, изготовленные здесь, отличались яркими цветами и большим количеством мелких деталей, которые художник дописывал сам золотой и серебряной краской на завершающей стадии работы. На самом деле практически в каждой китайской провинции существовал особый стиль лубочных изображений. Каждая мастерская и даже каждый художник руководствовались локальными традициями изображения того или иного персонажа. Детали технологии — методы изготовления минеральных красителей, обработки бумаги, способы сохранения печатных досок — держались в секрете.

В период правления династии Цин (1616–1912 годы) няньхуа стали пользоваться такой популярностью среди простого населения, что тиражи лубков достигали миллиона экземпляров в год. Это привело к неизбежному ухудшению качества изображений: во-первых, для снижения стоимости стали использоваться дешевые низкокачественные бумага и красители, во-вторых, при таких масштабах производства пришлось ввести разделение труда между мастерскими, каждая из которых отвечала теперь за определенный этап работы: разработку сюжета, резьбу по дереву, изготовление красителей и, наконец, печать.

В середине XIX — начале XX века сфера применения няньхуа расширилась за счет масскульта: появились театральные афиши и рекламные постеры, отпечатанные этим методом. Список сюжетов пополнился изображениями политического содержания — таким, доступным неграмотному народу, способом правительство пыталось донести важную информацию в период восстания тайпинов (крестьянская война 1850–1864 годов в Китае против маньчжурской династии Цин. — Прим. ред.) и борьбы с иностранной интервенцией. Но вскоре все изменилось.

Фото: Фото: BRIDGEMAN/FOTODOM.RU Массовый лубок Относительно благополучно искусство няньхуа вписалось в современную китайскую действительность только в провинции Шаньдун, где в год печатается около двух миллионов оттисков, а на базе печатной мастерской работает колледж, обучающий молодежь этому традиционному искусству. К сожалению, современный шаньдунский лубок не может порадовать ценителей качеством, зато конкурентоспособен — цены доступны любому желающему, а тематика проста и понятна: упитанные младенцы, румяные боги богатства, пожелания богатства и процветания — все то, что волнует современного потребителя. Грустно, но закономерно: китайский лубок няньхуа в любую эпоху был, в первую очередь, массовым искусством, отвечавшим потребностям сегодняшнего дня.

*****
Жестяные ставни мастерской семьи Фэн в Фошане чаще всего опущены, и о ее существовании говорит лишь скромная вывеска под крышей, которую едва ли заметит  случайный прохожий. 75-летний глава семьи Фэн Бинтан встречает меня на пороге, покуривая самокрутку. Он последний мастер, владеющий искусством печати няньхуа в фошаньском стиле, которое, вероятно, уйдет вместе с ним.

В тесной мастерской пахнет красками и бумагой, мастер Фэн Бинтан приносит из кладовки несколько ящиков с антикварными печатными досками, которые его отец смог спрятать во время «культурной революции» 1960-х — из более чем двухсот резных деревянных блоков сохранилось едва ли больше 10, да и те пострадали: некоторые из них были расколоты и склеены, на других следы пламени.

— Когда в 1966-м в Фошань пришли красные бойцы хунвейбины, картины и доски первыми полетели в огонь, — вспоминает Фэн Бинтан. — По всему Фошаню собрали около двухсот тысяч досок, сжигали их почти год, пропитанное чернилами старое дерево горело плохо. Что не получалось сжечь, рубили. Помню, как отец в страхе за семью трясущимися руками сам рубил во дворе печатные блоки, мы плакали…

Фэн Бинтан открывает одну из коробок, это комплект из трех деревянных блоков для печати свадебных картинок сихуа, необыкновенно тонкой работы: чтобы сохранить их от уничтожения, его отец Фэн Цзюн вырезал в свободном от узоров месте революционные лозунги. Хунвейбины пощадили эти резные доски, но время оказалось беспощадным: годы неправильного хранения, влажность и жучки, источившие дерево, сделали их совершенно непригодными для печати.

После «культурной революции» Фэн Бинтан работал на фабрике по производству металлоконструкций, тяжелый труд хорошо оплачивался, и семья ни в чем не нуждалась. В начале 1980-х он открыл свое дело — мастерскую по изготовлению оконных решеток. Мысль о том, чтобы вернуться к семейному ремеслу печати картин няньхуа, даже не приходила ему в голову до тех пор, пока его отца не подкосила тяжелая болезнь. В 1989-м, умирая, девяностолетний Фэн Цзюн крепко сжал руку сына и заставил его пообещать, что он не позволит исчезнуть делу, которым занимались поколения его предков, и вернет искусству фошаньской няньхуа былую славу, рассказывает Фэн Бинтан, едва сдерживая слезы.

— Многие тогда думали, что я сошел с ума, когда продал бизнес и закрылся в старой мастерской отца вспоминать, чему он меня когда-то учил. Сколько денег можно сделать на картинках, которые никто не хотел покупать даже за десять юаней (чуть больше 1,5 доллара. — Прим. ред.)? А ведь у меня на плечах была семья: жена и сын…

Случившееся в XIX веке разделение труда в процессе печати няньхуа стало одним из краеугольных камней в трагедии, постигшей это ремесленное искусство в период китайской «культурной революции». Упаднические виды искусства были запрещены, мастерские закрыты и заколочены, хранившиеся веками печатные доски сожжены, а многие мастера сосланы в места не столь отдаленные… Когда пришло время восстанавливать разрушенное, оказалось, что мастера, отвечавшие каждый за определенную стадию, имели довольно смутное представление о печатном искусстве в целом. Большая часть бесценной информации и технологий была потеряна. Например, так и не смогли воссоздать красный пигмент, использовавшийся в качестве фонового цвета для изображения дверных богов и не тускневший под влиянием света и погодных условий в течение сотен лет.

— Мне повезло, — рассказывает Фэн Бинтан, — мой отец был старшим в семье и с детства помогал отцу в работе. В основном он был на побегушках у взрослых, крутясь между несколькими мастерскими на нашей улице. В то время печать няньхуа была разделена на двадцать отдельных процессов в разных мастерских по соседству. Отцу удалось получить наиболее полное представление обо всех, кроме того, у него были блестящие способности резчика, которые он передал мне.

Слева: Печатные доски, изготовленные мастерами семьи Фэн в Фошане. Во время китайской культурной революции в 1966-м на досках были вырезаны революционные лозунги (на фото: «Да здравствует народная коммуна!» и «Повысим производительность!»). Это спасло доски от уничтожения Справа: Печатная доска и оттиск с нее с изображением стража ворот Гуаньди, покровителя богатств и завоеваний. Доска была изготовлена мастером из семьи Фэн в Фошане в XIX веке, во времена династии Цин Фото автора (Х2)

Cегодня няньхуа — удел энтузиастов и безумцев, продолжающих семейные традиции вопреки всем мыслимым и немыслимым обстоятельствам. Мастеров  можно пересчитать по пальцам: Фэн Цзиньцян в Фошане, Гуо Тайюнь в Кайфыне, Дун Цзин в Тяньцзине, Тай Липин в Фэнсяне. Большинству далеко за 60. Фэн Бинтан вырезает новые доски, следуя тем приемам, которым учил его отец. На помощь приходят и иллюстрации из альбомов с изображением классических фошаньских оттисков. Мастер Фэн открывает толстый фолиант, его пальцы пробегают по страницам книги, внезапно останавливаясь на подписи под одним из изображений: «Этот фошаньский оттиск хранится в России, — показывает он, — раньше я не мог и предположить, но, оказывается, там находится одна из самых больших коллекций няньхуа!»

Фэн Бинтан мечтает об учениках, однако молодежь не хочет осваивать традиционное ремесло. Если и встречается молодой человек, которого мастер в состоянии увлечь , родители встают горой, пытаясь отвадить чадо от мастерской. Говорят, случались даже скандалы, во время которых темпераментные матери оглашали криком окрестности, обвиняя семью Фэн в желании загубить жизнь их отпрыску и обречь его на нищенское существование. И их можно понять: старый дом на заброшенной улице едва ли вяжется в сознании родителей с понятием художественно-образовательного центра и светлым будущим их ребенка.

Фэн Цзиньцян, сын Фэн Бинтана, с грустью признает, что за попытками привлечь общественное внимание к традиционному искусству няньхуа в Фошане и спасти его от полного исчезновения, так и не смог овладеть всеми приемами мастерства. Сейчас в двери постучалась очередная беда — дом, несколько столетий служивший печатной мастерской, намерены снести, и Фэн Цзиньцян обивает пороги чиновников. Он не скрывает, что тяжелая задача воскресить семейное ремесло вовсе не была его личным выбором, когда 14 лет назад он оставил свой бизнес, но, смутившись, добавляет: «Разве я мог бросить отца? Кто ему еще поможет, кроме меня!»

Время летит, мастер Фэн разменял восьмой десяток, но так и не дождался внуков, его тридцатисемилетний сын все еще не женат, ни одна из фошаньских невест не хочет мужа с подобным «приданым». Да и времени не остается, ведь помимо попыток пробить лед в кабинетах чиновников на младшем Фэне лежит ответственность за закупку расходных материалов, сбыт готовой продукции, организацию участия в выставках традиционных народных промыслов, общение с журналистами, искусствоведами и общественными организациями.

— Я не прошу денег, — с горечью говорит младший Фэн. — Важно создать культурный центр или музей няньхуа в Фошане, обеспечить уход за сохранившимися в семье досками, некоторым из которых более четырехсот лет, сберечь дом, единственное, что осталось от истории искусства. Нам нужен хоть какой-то статус!

В последнее время Фэн Цзиньцян уговаривает отца сделать несколько печатных досок с более современными изображениями — эта идея пришла ему еще во время Олимпийских игр в Пекине. Кроме того, несколько лет назад младший Фэн установил на расписанные вручную оттиски с антикварных досок цены, соответствующие уникальности этих произведений искусства. Отец качает головой, не понимая, почему то, что когда-то никто не покупал и за 10 юаней, сейчас стоит порой в сотню раз дороже и находит-таки своего потребителя, и выступает против новаторских идей сына, предпочитая традиционные культурные ценности быстрым деньгам, которые можно заработать на дешевом ширпотребе.

За воротами дома Фэн Цзиньцян догоняет нас, чтобы проводить до машины.

— Знаете, если они снесут наш дом, я продам все старые доски и отцу даже вспоминать запрещу… Двадцать лет не продавал, в самые тяжелые моменты даже подумать об этом не мог, а снесут — точно продам! К нам как-то обращался музей из Японии, тогда мы отказали, но если здесь, в Фошане, в Китае, это искусство никому не нужно, пусть уж лучше его сохранят для истории хоть в виде этих печатных блоков — все равно в каком государстве.