Неаполитанское королевство вошло в состав единой Италии в результате похода «Тысячи» Гарибальди. В октябре 1860 года к ней на подмогу пришли войска Сардинского королевства (Пьемонта). Верхом — Джузеппе Гарибальди и два пьемонтских офицера, один из которых держит в руках знамя Сардинского королевства. Четверо пеших — добровольцы-гарибальдийцы разных сословий. Слева — ветеран-краснорубашечник. Красные рубашки впервые надели бойцы Итальянского легиона, защищавшие в 1843 году под предводительством Гарибальди независимость Уругвая от посягательств аргентинского диктатора Хуана Росаса. По преданию, тогда гарибальдийцы реквизировали груз униформы, предназначенный для мясников Буэнос-Айреса. Рис. МАКСИМА ПОПОВСКОГО, РОДИОНА ЧИЧЬЯНЦА

В январе 1861 года прошли первые выборы в парламент итальянского королевства. В Европе появилось новое государство, не уступающее размерами и мощью большинству великих держав

Вечером 14 января 1858 года на французского императора Наполеона III, направлявшегося с супругой на премьеру оперы Россини «Вильгельм Телль», было совершено покушение. Заговорщики, поджидавшие карету государя близ театра на парижской улице Ле Пелетье, бросили в нее три бомбы. В результате восемь человек погибли и почти полторы сотни получили ранения, но сама императорская чета каким-то чудом осталась невредимой. Во главе заговора стоял известный итальянский революционер Феличе Орсини, который за несколько лет до того, перепилив решетку и связав простыни, бежал из австрийской тюрьмы. Смерть французский император заслужил, по мнению Орсини, за предательство дела возрождения Италии. Патриоты помнили, что, оказавшись после падения своего великого дяди Наполеона Бонапарта в эмиграции, будущий Наполеон III присоединился к итальянским карбонариям и даже принял участие в организации путча, за что едва не поплатился головой.

Из тюрьмы Орсини написал письмо Наполеону III. Не унизив себя просьбой о помиловании, он призвал императора сделать все возможное, чтобы Италия обрела независимость, поскольку без нее «спокойствие Европы и Вашего Величества будет лишь химерой». Наполеона III глубоко потрясло и само покушение, и поведение Орсини (что не помешало ему отправить заговорщика на гильотину). К тому же он был не прочь ослабить Австрию, оккупировавшую значительную часть Апеннин, а заодно подновить изрядно подпорченную репутацию либерала. По указанию императора письмо было напечатано в газетах, а вскоре Франция заключила тайный союз с Сардинским королевством, направленный против Австрии. Так неудавшееся покушение многократно ускорило давно развивавшийся процесс, через три года приведший к образованию Итальянского королевства.

Географическое понятие

В середине XIX века Италия пребывала в жалком состоянии. Страна была раздробленной на восемь больших и малых государств и экономически отсталой, а думающие итальянцы уже не верили в возможность что-либо изменить в судьбе своей родины, мучились комплексом национальной неполноценности. Установленный после Наполеоновских войн державами-победительницами — Россией, Австрией, Пруссией и Англией — мировой порядок, так называемая Венская система, действительно лишал Италию всяких надежд на объединение. Его краеугольным камнем был принцип легитимизма, то есть незыблемости освященных историей прав монархических династий. Коротко говоря, Францией должны управлять французские Бурбоны, Пруссией — Гогенцоллерны, Россией — Романовы, а итальянскими государствами — их монархи. Однако исторические права последних у самих итальянцев вызывали большие сомнения. Почти везде на Апеннинах правили иноземные или полуиноземные династии. В самом крупном Неаполитанском королевстве (или Королевстве обеих Сицилий) — испанские Бурбоны, в обширном Папском государстве — римский первосвященник, итальянец по происхождению, но космополит «по должности». Ломбардо-Венецианское королевство победившая Наполеона коалиция передала австрийским Габсбургам, то есть оно фактически находилось под иностранной оккупацией. В Великом герцогстве Тосканском и герцогстве Моденском тоже правили австрийские Габсбурги (хотя частью Австрийской империи эти формально самостоятельные государства не являлись), в герцогстве Пармском — жена Наполеона I Мария Луиза Австрийская, а после ее смерти — испанские Бурбоны. Из всех апеннинских монархов только короли Сардинии могли считаться итальянской династией, хотя их исторической родиной была франкоговорящая Савойя.

Ко всему прочему итальянская раздробленность решительно противоречила все более утверждавшейся в умах европейцев идее национального государства, согласно которой люди, говорящие на одном языке, с общими культурно-историческими традициями, должны жить в одном государстве. Национализм и был поднят на знамя теми, кто боролся за освобождение и объединение Италии. В те времена он был новой идеологией, противостоящей феодальному легитимизму. Естественно, и римский престол, и лоскутная империя Габсбургов, и многочисленные «законные властители» апеннинских княжеств идею национального государства отметали с порога. «Италия — это просто географическое понятие», — заявил на Венском конгрессе австрийский министр иностранных дел Меттерних. Некоторые основания придерживаться такой позиции у него имелись: на Апеннинах со времен Римской империи никогда не было общего государства, да и в культурном, даже языковом отношении части полуострова отличались весьма существенно. Однако итальянские патриоты не разделяли точку зрения канцлера: в стране возникло движение за возрождение Италии — Рисорджименто. Позже этим именем станут называть и всю эпоху образования единого государства на Апеннинском полуострове.

Многие жители Юга Италии, недовольные новой властью, начали вооруженное сопротивление. Всех их официально называли бандитами и вели за ними беспощадную охоту . Фотография 1860-х годов. Фото: ALINARI/PHOTAS

Вид с Юга

Среди жителей Юга Италии немало тех, кто считает, что объединение с Севером для них означало не освобождение, а порабощение. Вековечная отсталость Юга, с их точки зрения, — миф. Именно в Неаполитанском королевстве были построены первые в Италии пароходы, железные дороги, здесь впервые появилось газовое освещение.

Почти сразу после объединения в сельских районах Юга начали формироваться — где стихийно, а где стараниями католических кюре и сторонников Бурбонов — повстанческие отряды. Дело в том, что при новой власти налоги возросли, мужчин стали призывать в армию (при Бурбонах она была волонтерской), местная промышленность, которую уже не защищали протекционистские тарифы, умерла.

В 1863 году на Юге было введено военное положение — теперь, чтобы расстрелять человека, достаточно было одного  подозрения, что он принадлежит к «бандитам». Число жертв было огромным — около четверти миллиона, миллионы эмигрировали, отправившись искать лучшей жизни в Северной или Южной Америке.

Сопротивление удалось загнать в подполье: именно из него выросли потом знаменитые мафиозные кланы. При всем том на Юге, в отличие от Севера, мало кто мечтает о независимости: без северных дотаций регион сегодня обойтись не может.

Романтическое начало

Поначалу в борьбу включилась лишь горстка романтиков, так называемых карбонариев («угольщиков»). Их тайные общества состояли, как правило, из представителей интеллигенции и потому были «страшно далеки от народа». Действуя преимущественно в жанре «плаща и кинжала», они больше заботились об эффектности своих акций, чем об их эффективности. Тем не менее карбонариям удалось в 1820–1821 годах организовать несколько крупных выступлений в разных районах страны, но они были подавлены австрийскими войсками.

На новый уровень вывел движение Джузеппе Мадзини — молодой интеллектуал из Генуи, некогда вступивший в ряды карбонариев, но быстро в них разочаровавшийся. В 1831 году он, находясь в эмиграции, создал «Молодую Италию» — новую по духу организацию, которая делала ставку не на заговор, а на народную революцию. Но кто и как будет поднимать массы? В этом вопросе Мадзини, по словам Маркса, «не дорос до подлинно классового анализа». Бывший карбонарий считал, что народ сам по себе материал настолько горючий, что «стоит только высечь искру живого огня… и вся Италия превратится в огнедышащий вулкан».

Но реальность, мягко говоря, не отвечала этим ожиданиям. Обычно все происходило так: долгая подготовка операции, высадка на побережье одного из итальянских государств горстки вооруженных патриотов-эмигрантов, население, вместо того чтобы присоединиться к борцам, в лучшем случае с интересом на них взирает, в худшем — сдает властям, предварительно как следует отдубасив. Мартиролог героев пополнялся именами все новых мучеников, однако число желающих жертвовать собой не уменьшалось. Можно лишь поражаться упорству — чтобы не сказать упрямству — самого Мадзини, несмотря ни на что державшегося за свою теорию «искры».

Глухота народных масс к призывам мадзинистов легко объяснима: крестьян больше волновали их насущные проблемы, чем какое-то объединение, а образованные сословия пугал радикализм революционеров и явная, как тогда казалось, утопичность их целей. Кроме того, Италия — страна католическая, а Мадзини и его сторонники не жаловали римского папу и вообще церковь, а Христа поминали только как первого революционера. Лишены были патриоты и возможности пропагандировать свои идеи — власти тщательно контролировали все тогда еще немногочисленные каналы распространения информации. Но надвигалась европейская революционная буря 1848 года, которая многое изменила в стране.

Северная логика

Рисорджименто — краеугольный камень итальянской идентичности. При всем том гармоничным сосуществование Севера и Юга страны не было и в первые годы после объединения, не назовешь его таким и сегодня.

В 1991 году в Италии появилась «Северная лига» — партия, выступающая за большую автономию итальянского Севера и даже за полную его независимость. С точки зрения электората «Северной лиги» (от 5 до 28% в разных регионах Севера), ленивый, отсталый, коррумпированный и мафиозный Юг — обуза для трудолюбивых северян.

Что касается объединения, то оно было ошибкой, и такого народа, как итальянцы, попросту не существует, а есть южане — «собственно итальянцы» и есть северяне — потомки кельтов. Наибольшим влиянием «Северная лига» пользуется в Венето, где на протяжении последних двух десятилетий ее представители набирают около 20% голосов. Здесь считают, что включение Венеции в состав Италии в 1866 году было незаконным, а проигранную тогда Пьемонтом морскую битву с австрийцами при Лиссе называют «последней победой венецианского флота».

Тут есть своя логика, поскольку почти все моряки на австрийских кораблях были венецианцами, и австрийскому адмиралу Вильгельму фон Тегетхофу приходилось отдавать приказы на венецианском диалекте.

Долой империи!

Впрочем, ветры перемен задули в Италии даже раньше, чем в остальной Европе, — заняв в 1846 году Святой престол, папа Пий IX стал проводить в обширной Папской области реформы. Он амнистировал политзаключенных, ослабил цензуру, начал строить железные дороги, проводить телеграфные линии. А когда Пий IX выступил против ввода австрийских войск в Феррару (там активизировались сторонники Мадзини), итальянцы решили, что папа готов возглавить борьбу за национальное объединение и, значит, победа не за горами. Общее воодушевление захватило даже робкого по своей природе короля Сардинии (это государство по одной из главных своих провинций называли Пьемонтом) Карла Альберта, который заявил: «Если по милости Бога мне суждено будет когда-нибудь предпринять войну (с австрийцами. — Прим. ред.) за независимость, то я лично встану во главе армии и совершу то, что совершил Шамиль, поднявшийся против могучей русской империи!» В фактически оккупированном австрийцами Ломбардо-Венецианском королевстве настроения, естественно, были еще более радикальными. Миланцы, чтобы насолить австрийцам, державшим монополию на поставку табака, все поголовно бросили курить, а тех немногих, кто рисковал показаться в публичном месте с сигарой или трубкой, нещадно избивали. Когда же в самой Австрии вспыхнули волнения, ломбардцы воспользовались этим: изгнали оккупантов и позвали на помощь сардинского короля. Пришлось Карлу Альберту свои воинственные заявления подтверждать делом — он объявил войну Австрии. На патриотической волне Тоскана, Папская область и Неаполь тоже послали войска. Но силы итальянских государств и огромной империи Габсбургов были несопоставимы, к тому же соседи боялись чрезмерного усиления Пьемонта, по этому в скором времени свои части отозвали. 25 июля 1848 года австрийцы разбили пьемонтскую армию при Кустоце и 6 августа вступили в Милан. Карл Альберт вынужден был заключить перемирие. «Война монархов закончилась, начинается народная война», — заметил тогда один из итальянских либералов.

Вскоре в Венеции, Флоренции и Риме (где собрались все руководители эмиграции во главе с Мадзини) были провозглашены республики, полыхало восстание на Сицилии. Зашатался трон и Карла Альберта. Под давлением общественного мнения он был вынужден пойти на самоубийственный шаг — возобновить войну с Австрией. На сей раз австрийцам хватило пяти дней, чтобы разобраться с Пьемонтом. За полным разгромом последовало отречение Карла Альберта в пользу сына Виктора Эммануила. Сопротивление в Милане и Венеции было подавлено. В Неаполитанском королевстве установился жесткий полицейский режим. В Рим по инициативе французских католиков и лично Наполеона (тогда еще не императора, а президента) был введен французский экспедиционный корпус. На долгие 10 лет на Апеннинах воцарилось кладбищенское спокойствие.

Несостоявшийся союз

Когда Пий IX, взойдя в 1846 году на Святой престол, провел несколько либеральных реформ, итальянские патриоты решили, что он-то и объединит страну, благо за папой стоит такая мощная сила, как церковь. Джузеппе Гарибальди, который уже 12 лет находился в изгнании, также был захвачен этой идеей. Он направил письмо папскому нунцию в Бразилии Гаэтано Бедини, в котором писал: «Я предлагаю Его Святейшеству свою шпагу и обещаю создать итальянский легион во имя родины и католической церкви… хотя и знаю, что трон Святого Петра не нуждается в моей помощи, ибо человеческими усилиями его не поколебать».

Бедини переслал письмо папе, тот рассыпался в благодарностях, но предложение отклонил. Более того, вскоре стало понятно, что понтифик не только не рвется объединять Италию, но готов отлучить от церкви всякого, кто слишком в этом усердствует. Разочарованный Гарибальди назвал папу «самым вредным существом на свете, наивысшим препятствием человеческому прогрессу и братству людей и народов». В своем имении на острове Капрера он назвал самого упрямого осла Пием IX (по-итальянски «Пиононо»).

Композитор Джузеппе Верди (1813–1901). Убежденный патриот, депутат первого итальянского парламента, а с 1874-го пожизненный сенатор. Фото: ALINARI/PHOTAS

Время дипломатии

Политики извлекли из событий 1847–1849 годов разные уроки. Мадзини оставался верен себе. В 1850-е годы он организовал несколько отчаянных, обреченных на неудачу вылазок, оттолкнувших от него даже многих революционеров. Напротив, либералы пришли к выводу, что сами по себе стихийные выступления бесперспективны. «Италия имеет две живые силы, — писал один из них, — пьемонтское войско и народное восстание. Ни одна из них не может победить в одиночку». Пьемонт действительно оставался единственным островком либерализма на Апеннинах. Вся Италия с надеждой смотрела на короля Виктора Эммануила. Когда в миланском Ла Скала давали очередную оперу Верди, вокруг театра собиралась многотысячная толпа, скандировавшая Viva Verdi! Австрийцы прекрасно понимали, что «Верди» в данном случае аббревиатура (Vittorio Emmanuele Re d’Italia, «Виктор Эммануил, король Италии»), но не могли арестовывать людей за любовь к музыке.

В 1852 году пост премьер-министра Пьемонта занял талантливый либеральный политик Камилло Кавур. Никто в стране, включая короля, не понимал так ясно, как он, что, не заручившись поддержкой (или по крайней мере нейтралитетом) крупнейших держав и не склонив на свою сторону европейское общественное мнение, то есть без мощной дипломатической подготовки, Италию не объединить.

Естественными союзниками в борьбе с «реакционной» Австрией Кавур считал две «прогрессивные» страны Европы — Великобританию и Францию. Когда в 1853 году обе эти державы в союзе с турками вступили в войну с Россией (Крымская война), итальянские, да и европейские либералы почему-то решили, что это силы света вступили в бой с силами тьмы, и если Россия будет сокрушена, Европа перестроится на новых, либеральных началах. Поэтому Сардиния вступила в антирусскую коалицию и отправила в Крым экспедиционный корпус. Прямых дивидендов Италия в результате этой войны не получила, но французы стали воспринимать итальянцев как своих союзников, а Австрия, предавшая Россию, оказалась в полной дипломатической изоляции.

Действуя весьма активно на внешнеполитическом фронте, Кавур не забывал и о делах внутренних. Он выдвинул идею «союза двух сил» — монархии и национальной революции. Ему удалось привлечь под свои знамена Джузеппе Гарибальди, который успел прославиться и как бесстрашный революционер-мадзинист, и как талантливый флотоводец, сражавшийся на стороне бразильских республиканцев. Это обеспечило Кавуру поддержку многих итальянских радикалов. Даже самый ярый из них, Мадзини, признал: «Речь не идет больше о республике или монархии: речь идет о национальном единстве, о том, быть нам или не быть».

Королевская война

К заговору Орсини Кавур никакого отношения не имел, но покушение на Наполеона III сыграло ему на руку, поскольку подвигло французского императора включиться в борьбу итальянцев за воссоединение. В июле 1858 года на французском курорте Пломбьер Кавур тайно встретился с Наполеоном и договорился, что в случае войны с Австрией Франция поддержит Пьемонт, за что получит две его франкоговорящие провинции — Савойю и Ниццу. Обе стороны сошлись на том, что стратегическая цель союза — создание в Италии конфедерации независимых государств под номинальным главенством папы и покровительством Франции. Наполеон III думал таким образом угодить сразу и либералам, и католикам. С одной стороны, он содействовал национальному возрождению Италии, чего требовали все либералы Европы, но при этом сохранял светскую власть папы. Пьемонту в альянсе отводилась заведомо подчиненная роль.

Монахини подбирают раненых после битвы при Мадженте (4 июня 1859 года). Победив австрийскую армию, франкопьемонтское войск. Фото: ALINARI/PHOTAS

Заручившись поддержкой Франции, Кавур начал энергично готовиться к войне. В соседние итальянские государства рассылались секретные инструкции местным националистам: «Когда начнется война с Австрией… вы будете взрывать мосты, перерезать телеграфные линии, поджигать склады оружия, продовольствия, фуража, брать в заложники крупных чиновников, сотрудничающих с австрийцами, а также членов их семей». Однако для того чтобы начать войну, недоставало повода — ни Франция, ни Пьемонт не хотели выглядеть в глазах Европы агрессорами. Но тут зашевелилось австрийское правительство, которое не могло не заметить военных приготовлений итальянцев — Вена предъявила Пьемонту ультиматум с требованием разоружиться. Лучшего подарка для Кавура и Наполеона III нельзя было и придумать!

Так называемая Вторая война за независимость началась 29 апреля 1859 года. Объединенная франко-сардинская армия, костяк которой составляли французы, разбила австрийцев при Мадженте и Сольферино, причем оба сражения были чрезвычайно кровавыми, поскольку с появлением ружейных затворов плотность огня выросла многократно, а войска все еще по старинке двигались по полю боя сомкнутыми колоннами (заключение Женевской конвенции и создание Красного Креста во многом было реакцией на ужасы Сольферино). Однако австрийцы не были разгромлены, а самое главное — в Италии события получили совсем не то развитие, на какое рассчитывал Наполеон III. Вместо контролируемой локальной «революции» он получил стихию, которая начала жить по своим собственным законам: в зависимых от Австрии центрально-итальянских герцогствах к власти в результате переворотов пришли сторонники объединения с Пьемонтом, и идея конфедерации была забыта. Французского императора это никак не устраивало, и он поспешил заключить с австрийцами сепаратный мирный договор, по которому Габсбурги теряли лишь Ломбардию, Венеция же оставалась за ними. Между тем загнать выпущенного из бутылки джинна уже не представлялось возможным — Италия бурлила. Пьемонтские политики, с одной стороны, подливали масла в огонь, поощряя радикалов, развернувших пропагандистскую деятельность по всей стране, а с другой — всячески пугали Наполеона III и Европу революцией: мол, сегодня приходится выбирать уже не между старыми порядками и объединением, а между объединением под эгидой Пьемонта и революционным хаосом.

Так, Кавуру удалось добиться присоединения к Сардинскому королевству центрально-итальянских герцогств. (Ниццу и Савойю ему все же пришлось уступить французам.) Пьемонт, таким образом, получил даже больше, чем мог рассчитывать. Однако до полного объединения было еще далеко: Венеция на севере, папские земли в центре и огромное Неаполитанское королевство на юге оставались вне юрисдикции Виктора Эммануила.

Раненый Гарибальди и английский доктор Нельсон. В 1862 году Гарибальди был тяжело ранен в ногу. Медицинские светила съехались к нему со всей Европы. От ампутации ноги героя спас доктор Николай Пирогов. Фото: ALINARI/PHOTAS

Безумство храбрых

Умеренные, включая Кавура, были вполне удовлетворены достигнутым и не видели смысла торопить события. Но радикалы во главе с Гарибальди так не считали. Свои надежды на объединение всей Италии они связывали прежде всего с Папской областью, где у них имелось много сторонников. Но здесь камнем преткновения был тот самый папа-реформатор Пий IX — более ярого и убежденного противника объединения, чем он, в Италии не существовало. Папа, да и многие правоверные католики считали, что для такого принципиально наднационального института, как церковь, национальная идея губительна. Пий IX не остановился даже перед отлучением Виктора Эммануила от церкви. За папой стояли миллионы католиков Европы, и обижать его было опасно. Поэтому, когда Гарибальди с единомышленниками начал в 1860-м готовить поход на Рим, пьемонтские власти решительно эти приготовления пресекли.

Оставался юг страны, но у правящих в Неаполитанском королевстве Бурбонов были сильная армия, эффективная полиция и богатый опыт подавления разного рода народных выступлений. К тому же крестьяне, составлявшие большинство жителей королевства, к Рисорджименто и прочим господским затеям относились с полным равнодушием. Но среди горожан, особенно жителей Палермо, которые ощущали себя в королевстве гражданами второго сорта, было немало сторонников объединения. Когда в городе в очередной раз вспыхнули волнения, революционер Розолино Пило отправил Гарибальди телеграмму, в которой сильно преувеличил их масштаб. Не прийти на помощь Гарибальди не мог и приступил к формированию отряда добровольцев. Кавур всячески этому противодействовал, и если Гарибальди с его «Тысячью» (в походе участвовали, по одним данным 1088, по другим 1117 человек) дали погрузиться на пароходы и отплыть в Сицилию, то лишь потому, что власти боялись народного возмущения. 11 мая 1860 года гарибальдийцы высадились на западном побережье Сицилии. Оружия у них практически не было, лишь кремневые ружья, в то время уже превратившиеся в музейные раритеты. Поэтому, встретившись через два дня с прекрасно вооруженными и значительно превосходящими их по численности правительственными войсками, гарибальдийцы сразу бросились в штыковую атаку. Потери для такого маленького отряда были огромны — 200 человек убитыми и ранеными, но противник не выдержал такого напора и отступил. С военной точки зрения победа выглядела более чем скромной, с психологической — стала настоящим триумфом. «Тысяча» покатилась по Сицилии, обрастая как снежный ком новыми бойцами. К Палермо Гарибальди подошел уже с трехтысячным отрядом. Штурмовать столицу острова ему фактически не пришлось: в городе вспыхнуло восстание, и 6 июня гарнизон сложил оружие.

Бедняга Гарибальди

Теперь целью Гарибальди был Неаполь, а затем Рим, хотя сил у него было явно недостаточно для ведения столь масштабных военных действий. Более того, Франция потребовала от Виктора Эммануила, чтобы тот воспрепятствовал высадке гарибальдийцев на континент. Король действительно повелел Гарибальди оставаться на Сицилии, но в секретном послании написал ровно обратное. Здесь он пошел даже против Кавура, которого беспокоила колоссальная популярность народного вождя. «Если Гарибальди проникнет на континент и овладеет Неаполитанским королевством, — писал он, — то он станет абсолютным хозяином положения».

Помешать высадке должны были мощный неаполитанский флот и охранявший побережье 20-тысячный корпус. Тем не менее 19 августа она состоялась, а затем повторилось сицилийское чудо: 5000 волонтеров за неделю, практически не встречая сопротивления, дошли до столицы королевства. В ликующий Неаполь Гарибальди прибыл на поезде, в сопровождении всего нескольких спутников. Остававшиеся в городе правительственные войска были бессильны ему помешать.

Виктор Эммануил II (1820–1878), с 1849-го король Сардинский, с 1861-го король Италии. Фотография 1870-х годов. Фото: ALINARI/PHOTAS

Неаполитанский король с оставшимися ему верными частями отступил на север и засел в городе Гаэта. Это была грозная сила, и если бы Гарибальди повел свой отряд дальше на Рим, Бурбоны немедленно бы вернули себе все утраченное. Поход пришлось отложить, чем немедленно воспользовался Кавур. Он снова выставил перед европейскими державами жупел революционной стихии — если они не развяжут руки Пьемонту, то Италия окажется под властью радикалов вроде Гарибальди. В результате все великие державы, кроме Австрии, согласились на вторжение сардинских войск в Папскую область, а через нее — в Неаполитанское королевство. Папе, которого по-прежнему охранял французский корпус, Виктор Эммануил все же вынужден был оставить Рим и небольшую область вокруг него — Лацио, последнему же королю Неаполя, Франческо II, не оставили ничего (хотя он и сопротивлялся еще около полугода). Так респектабельные пьемонтские политики руками полупрезираемых радикалов совершили невозможное — превратили «географическое понятие» в единое королевство. При этом главный радикал, которым Кавур пугал европейских монархов, проявлял полную лояльность Виктору Эммануилу. «Король мне сказал, что, хотя Гарибальди все еще носится со своими фантазиями, он готов во всем и всегда ему повиноваться, — писал Кавуру один из министров. — Бедняга Гарибальди! Он имеет лишь несколько тысяч солдат и никакого политического влияния!» На самом деле влияние Гарибальди было огромным, но он не стал этим пользоваться и, когда король отказался предоставить ему на год в управление Юг Италии, отошел от дел и удалился в свое имение.

На наспех устроенных плебисцитах население апеннинских княжеств высказалось за присоединение к Пьемонту, и в марте 1861 года Виктор Эммануил был провозглашен королем Италии. Популярность его в народе была велика, но она не шла ни в какое сравнение с популярностью Гарибальди. К вождю краснорубашечников постоянно обращались то с предложением баллотироваться на какой-то выборный пост, то с просьбой защитить от произвола властей, а то и вовсе возглавить войска северных штатов Америки, воевавших с южными. Наконец, узнав, что его соратников пьемонтские власти не только не наградили, но и прямо преследуют, Гарибальди вернулся в Турин. Там к нему сразу же стали стекаться единомышленники, жаждавшие продолжить дело объединения Италии. «Мне кажется, пришло время нам снова взвалить на себя наш крест», — произнес тогда Гарибальди и начал готовить поход на Папскую область. Но времена изменились — Урбано Раттацци, занявший после скоропостижно скончавшегося Кавура кресло премьера, не задумываясь, применил против двинувшихся на Рим гарибальдийцев силу. Вождь краснорубашечников был тяжело ранен и даже какое-то время просидел в тюрьме. Рим же был присоединен к королевству и стал его столицей только в 1871 году, после того как разгромленная Пруссией Франция вывела войска из Святого города. Что касается Венеции, то она отошла к Италии пятью годами раньше и тоже благодаря Пруссии, которая заставила проигравшую ей войну Австрию покинуть Апеннины.

Создание итальянцев

Стремительный успех Рисорджименто поразил Европу, да и большинство самих граждан народившегося национального государства, зачастую плохо понимавших речь друг друга, восприняли его как чудо. «Хорошо, мы создали Италию, теперь придется заняться созданием итальянцев», — заметил незадолго до смерти Кавур.

В самом деле, Север и Юг страны и в экономическом, и в культурном отношении отличались весьма существенно. В разных провинциях говорили на разных диалектах, так что многие даже не могли читать итальянских классиков: Данте, Петрарку, Боккаччо. Да и флорентийский диалект, на котором они писали, стал восприниматься как литературный итальянский сравнительно недавно — в 1830-е. По сути, он стал общенародным языком только после выхода в 1883 году книги Карло Коллоди «Приключения Пиноккио». Дети обожали эту книгу, и поколение, на ней выросшее, наконец получило единый язык и стало единым народом. Правда, вдали от городских центров, где люди книг особо не читали, на современном итальянском заговорили лишь в 1950-е годы благодаря радио и телевидению.