Хунвейбинами в Китае прозвали двенадцати-тринадцатилетних учеников средних школ, носивших на рукавах хлопчатобумажные красные повязки с желтыми знаками “Хун Вей Бин” (Красные стражи). Их первым “делом” стала атака против университета Цинь-хуа. Вскоре к ним присоединились дети разных возрастов, студенты и члены Молодежного союза китайской компартии, которые, с одобрения Мао, взбунтовались против своего официального руководства, и чьи банды завладели улицами…
С течением времени на Западе появилось некоторое непонимание Культурной революции, представлявшейся как бунт интеллектуалов. В действительности все было совсем наоборот. Фактически, это была революция неграмотных и полуграмотных против интеллектуалов, ксенофобия, направленная против тех, кто считал, что “за границей луна полнее”. Это была самая большая охота на ведьм в истории, и в сравнении с этим послевоенные чистки Жданова в России выглядели почти тривиально.
Однако важно отметить, что этот подъем вандализма привлек определенный тип представителей радикалов в академической среде, и они стали печально известны в течение последующих нескольких лет в Европе и Северной Америке.
Первое “дацзыбао” в Пекине (“афиша с большими буквами”), адресованное университетским властям и полное нападок против них, было расклеено преподавательницей по философии Ние Юан-цу. На дацзыбао можно было прочесть: “Почему вы так боитесь дацзыбао? Это борьба не на жизнь, а на смерть против Черной банды!”
За одну неделю было развешано около сотни тысяч дацзыбао “размером с дверь”, где иероглифы часто достигали высоты четырех футов. Фразы повторялись: “Вам это так не пройдет… наше терпение исчерпано”. Тогда же начались и первые насилия. Беснующиеся уличные банды отрезали девушкам длинные волосы, рвали юношам брюки, пошитые по заграничной моде. Парикмахерам было запрещено делать прически типа “конский хвост”, в ресторанах приказано было готовить более простые меню, в магазинах не продавать косметику, юбки с разрезами, темные очки, шубы и прочие шикарные товары. Разбивали неоновые рекламы. По улицам жгли огромные костры, на которых уничтожали запрещенные товары, в числе которых оказались рулоны шелковой и парчовой ткани, золотые и серебряные украшения, шахматы, старинные сундуки и шкафы, игральные карты, ночные сорочки, фраки, цилиндры, пластинки с джазом и всевозможные произведения искусства. Хунвейбины позакрывали чайные, кафе, независимые частные театры и все частные рестораны, не разрешали работать странствующим музыкантам, акробатам, артистам, запретили свадьбы и похороны, запрещено было также держаться за руки и запускать воздушных змеев. В Пекине были разрушены древние стены, закрыт парк Бей Хан и Национальная галерея изящных искусств. Библиотеки были перевернуты вверх дном и закрыты, а книги сожжены. Но, хотя некоторые библиотеки еще и оставались открытыми, мало кто осмеливался их посещать. Десять лет спустя, Дэн сказал, что во время Культурной революции из восьмисот инженеров в Научно-исследовательском институте цветных металлов только четверо отваживались посещать институтскую библиотеку. Тех же, кто в то смутное время посещал лабораторию, изобличали как “белых специалистов”.
Не было власти, которая могла бы противостоять этим действиям. Когда собственники магазинов и другие пострадавшие прослойки обращались в полицию, им напоминали “Решение ЦК КПК о большой пролетарской культурной революции”: “Единственный метод – это самоосвобождение масс, верьте массам, рассчитывайте на них и уважайте их инициативность, не бойтесь беспорядков, пусть массы самообразовываются. Не принимайте никаких мер против университетских студентов, учеников в средних и начальных школах…” Даже партийных лидеров, пытавшихся обуздать хунвейбинов, водили по улицам в колпаках и с плакатами, какие обычно в наказание носили ленивые ученики.
После того, как движение набрало скорость, насилие стало обыденным, а потом и повсеместным явлением. Лидеры хунвейбинов, вероятно, вышли из самых низких социальных слоев. Некоторые из них были просто уличными карманниками и хулиганами, щеголявшими толстыми кожаными ремнями с медными пряжками. Их дацзыбао призывали: “Сварить его в масле”, “Размозжить его собачью голову” и тому подобное. Женщинам и мужчинам,причисленным к “духам и чудовищам”, “плохим элементам”, и “контрреволюционерам” брили головы. Позднее в каких-то отрывках из “политических дебатов” можно было прочитать: “Конечно, он капиталист. У него есть гарнитур из дивана и двух кресел”. Сотни тысяч частных домов были разбиты и ограблены по этой причине. Но хунвейбины нападали и на государственные учреждения и заставляли чиновников передавать им архивы, угрожая разоблачить их как “орудия ревизионистов”. Министерством иностранных дел завладела банда бывшего мелкого чиновника Яо Дэн-шана. Он отозвал всех послов, за исключением одного, понизил их в должности и отправил исполнять мелкие поручения. Его ноты другим государствам были написаны в стиле хунвейбинских дацзыбао и были вежливо возвращены с просьбой, чтобы в дальнейшем все письма подписывались председателем совета министров Чжоу. Но и Чжоу, будучи всегда спокойным центром китайской жизни при всех театральных постановках Мао, теперь, похоже, тоже был в опасности. Хотя хунвейбинамне разрешалось убивать никого из людей верхушки, все-таки многие погибли в тюрьме. А на более низком уровне смертельные случаи приобретали все более катастрофический характер. Агентство Франс-пресс считало, что убито около 400 000 человек – оценка, которая была принята всеми.
Во второй половине 1966 года практически все главные культурные организации Китая были подчинены ее армейской организации. Ведущие директора, сценаристы, поэты, актеры и композиторы обвинялись в раболепии перед иностранцами, в похвалах второсортным иностранным дьяволам, в изображении обыкновенных китайцев как “проституток, курильщиков опиума, обманщиков и женщин с семенящей походкой”.
Хунвейбинам было дано распоряжение уничтожить фильмы, песни и пьесы “линии национального унижения”.
Отряды предводителя хунвейбинов Цзян Цинь захватили радио и телевизионные станции, газеты и журналы, отбирали камеры и пленки, переворачивали студии вверх дном в поисках улик, запрещали доступ к сценариям, суфлерским экземплярам и музыкальным партитурам. Большинство художников не смело подписываться под картинами своими именами, а вместо этого использовали лозунг “Десять тысяч лет жизни председателю Мао”. “Приказываю, – сказала Цзян Цинь, – с молотом в руках атаковать все старые правила”. Она заставляла композиторов писать произведения, которые сначала пускались в “массы”, а потом переделывались с учетом их реакции. Она жаловалась, что должна “бить их молотом”, чтобы заставить подчиниться и преодолеть “иностранное влияние”. Кое-кто из ее последователей воспринял ее слова буквально и размозжил руки одному пианисту, учившемуся на Западе. Молоты, кулаки, удары и бой были знаками революционного искусства. Занявшись балетом, Цзян Цинь запретила держать пальцы рук в “форме орхидеи”, а также открытые кверху ладони, отдавая предпочтение кулакам и резким движениям, подчеркнуто изображающим “ненависть к классу землевладельцев и решимость отомстить”.
Запретив в 1966 году практически все формы артистических проявлений, Цзян Цинь отчаянно пыталась заполнить пустоту. Написанных произведений было немного: две оркестровые пьесы, концерт для фортепиано “Желтая река” и симфония Ша Чиа-пин, четыре оперы и два балета – все восемь были названы ян-пан хси или “образцовым репертуаром” по аналогии с образцовыми фермами. Была также одна скульптурная серия, названная “Двор сборщиков арендной платы”, и несколько картин, самая известная из которых – портрет Мао в синей робе, изучающего условия труда в шахте в начале 20-х годов. Фильмов снимали мало, актерам и актрисам давали “плохие гримерные”, не давали теплой еды, а на ее сценах и съемочных площадках часто отключали электричество.
Вслед за упоением 1966 года, когда Мао переплыл реку и культ его личности достиг своего апогея, Китай стал сползать к гражданской войне. Пятого февраля 1967 года приспешники Мао в Шанхае основали “коммуну” , -знак, что он еще вздыхает по политике “Большого скачка”. В основе коммуны стояли докеры, в частности 2 500 воинственных рабочих, которые за один день написали и развесили 10 000 дацзыбао. 532 рабочих этой зоны отказались вступить в коммуну. В наказание их заставили надеть высокие колпаки и носить позорные дацзыбао с мистериозными надписями “Деревня из четырех семейств” и “Антипартийная клика”. Дома их были разграблены, а самих приговорили к символической смерти, которая легко могла превратиться в настоящую. Предназначением Шанхайской коммуны было дать сигнал к основанию других коммун в Китае. Но рабочие не откликнулись на это. В действительности они часто оказывали сопротивление нападениям хунвейбинов на их фабрики. Даже в Шанхае городские власти организовывали “Алые дружины” против хунвейбинов. Обе стороны имели большое количество громкоговорителей, из которых с утра до вечера неслись оглушительные боевые лозунги: “Февральское взятие власти незаконно”, “Приветствуем февральское взятие власти”. Совершались похищения, истязания и побоища с применением велосипедных цепей и кастетов, “войска” перебрасывались из одного конца города в другой.
В университетах формировались частные армии. “Батальон Чин-каншан” из университета Цинь-хуа, “элитная группа” крайне левых вели постоянные сражения против “духов и чудовищ”, используя бамбуковые копья, самодельное оружие и бронированные машины. Были и другие подразделения: Пять-Один-Шесть, коммуна Новая Пейта, коммуна института по геологии “Алеет восток” и фракция “Небо” из Института по аэронавтике. Им подражали на фабриках и в неуниверситетских городах. С отходом Китая назад к организованным военным действиям банд и военной диктатуре начало развиваться нечто похожее на феодальную анархию. В июле 1967 года в Вухане произошел так называемый “бунт”. В действительности это было крупномасштабное сражение между рабочими-хунвейбинами и консервативной группой рабочих, известной под названием “Миллион героев”. Командир местной армейской части встал на сторону “Героев”. Для восстановления мира был послан Чжоу Энь-лай. К счастью, ему удалось бежать и спасти себе жизнь. Двух его сопровождавших поймали и пытали. В результате Цзян Цинь выдвинула лозунг “Обижай с умом, а защищай силой” и раздала хунвейбинам большое количество оружия.
Насилие достигло своего апогея к концу лета 1967 года. Как обычно, в такой момент Мао обеспокоился тем, что натворил, и одновременно тяготился бесконечной неразберихой. Вероятно, он сказал Цзян Цинь прекратить все это. И в сентябре она объявила, что насилие должно быть лишь словесным, а пулеметы нужно использовать только тогда, когда это “абсолютно необходимо”. Те, кто не подчинился, были обвинены в том, что “держат крепость в горах”. Атаки против британского посольства и его персонала были делом “ультралевых, подстрекаемых кликой Шестнадцатого мая”. Мао тоже взялся за дело. “Ситуация развилась быстрее, чем я ожидал, – сказал он перед Центральным комитетом. – Я не буду в обиде, если Вы на меня пожалуетесь”. Он досадовал, что министр иностранных дел Чэнь И похудел на 12 кг в результате допросов хунвейбинов: “Я не могу показать его иностранным гостям в таком состоянии”. “Молодым поджигателям” и “дьяволятам” велел вернуться в школы. Разогнал Шанхайскую коммуну. “Сейчас Китай похож на страну, разделенную на восемьсот княжеств”, – жаловался он.
Откат
Осенью 1967 года Мао перестал официально поддерживать Культурную революцию, по крайней мере ее наиболее активную часть -хунвейбинов, и использовал Китайскую народно-освободительную армию, чтобы восстановить порядок и подчинить группы, которые он теперь изобличал, как “некомпетентные” и “политически незрелые”. Использование силы он оправдал замечанием: “Солдаты -это просто рабочие и крестьяне, одетые в униформу”. В некоторых местах бои продолжались и в 1968 году, но уже с меньшей силой.
Позднее Мао начал угрожать, что если хунвейбины будут драться с армией, убивать людей, разрушать транспортные средства или “жечь костры”, они будут уничтожены. Но ему не хотелось совсем отказываться от анархизма: “Пускай студенты еще десять лет борются. Земля продолжит вращаться. Небо не упадет”. Несмотря на это, пятеро главарей хунвейбинов вскоре были высланы работать на свиноферме в глубокой провинции. Драма закончилась…
Автор: Из книги Пола Джонсона
