ДВОЙНИК
Автор: Александр Шлаен
“Зеркало недели”, № 27 (144) 5 — 11 июля 1997 года.

Прошел почти год после освобождения Кувейта от иракской оккупации. Саддам Хусейн, отойдя от шока сокрушительного поражения, решил устроить пропагандистское шоу – отметить самыми высокими наградами приближенных, дабы представить миру свой позор исторической победой. И среди сонма присных, удостоенных диктаторской милости, во главе перечня «героев» был, конечно же, его сын Удэй. В отличие от других удостоенный сразу четырех орденов «за заслуги в битве за родину», как гласил президентский рескрипт. Вечером, сразу же после торжеств в президентской резиденции, в респектабельной гостинице «Рашид» для самого узкого круга приближенных был устроен торжественный прием.
В разгар веселья, когда все уже изрядно перебрали, Латиф Яхья -двойник саддамовского сына Удэя, хватив лишку, позволил себе вольность. Подошел к Удэю и с ухмылкой неуклюже съязвил: «За что же вас наградили, ведь в Кувейте был я, а не вы?» Разговор проходил с глазу на глаз. Да и для окружающих это не было тайной за семью печатями. Но Удэй такой вольности не воспринял. Оскорбился. И в ответ Латиф услыхал отборную брань с угрозами. Собственно говоря, на другое и рассчитывать не приходилось. Ведь знал своего патрона. Да бес попутал по пьяному делу. Хоть и не предполагал, что все это примет столь крутой оборот. Ведь раньше и более едкие эскапады сходили с рук. Но на сей раз что-то не сработало. В реакции Удэя он почувствовал реальную опасность. Тем более знал, что диктаторский сынок столь же скор на расправу, как и его державный отец.

Сигнал опасности прозвучал назавтра. Торжества по случаю награждений продолжались. Следующую ночь обильных возлияний проводили в шикарнейшей багдадской гостинице «Вавилон». Далеко за полночь удэевский агент по поставкам любовниц, почувствовав разлад между Удэем и Латифом, пожаловался своему шефу на его двойника. Дескать тот не желает уступить ему свою автомашину. В другое время Удэй на это и внимания не обратил бы – мало ли свар происходит среди его обслуги. А тут вспылил и со злостью стал укорять своего двойника в немусульманской скаредности.
Конфликт, возникший буквально на пустом месте, начал приобретать остроту. На Латифа посыпались злобные упреки в неблагодарности, прозвучали угрозы. Причина же, конечно, была не только в неуступчивости Латифа. Даже не в его неуместной шутке. Скорее всего Удэй, выросший в атмосфере саддамовской клинической подозрительности, нутром почувствовал, – его двойник что-то задумал. Откуда же такая строптивость? Ранее ведь не было. Значит, скорее всего решил предать, выйти из игры, вырваться на свободу. К чему все это могло привести, он не сомневался. Уж очень информированным человеком был Латиф. Шутка ли сказать, четыре года был двойником Удэя Хусейна…
Четыре года… Потом сам Латиф назовет их годами крови. Той крови, в которую ему волей-неволей приходилось окунаться. Ведь волею судеб его вознесло в эпицентр одного из самых маниакальных и жесточайших режимов.
В личине диктаторского престолонаследника доводилось бывать повсюду. Даже позировать многочисленным корреспондентам с иракскими солдатами на кувейтском фронте. Так создавалась еще одна грандиозная ложь. Ведь народ Ирака был убежден, что Саддам послал своего сына в самое пекло войны в Персидском заливе. Но то был Латиф-двойник. Сам же Удэй в это время предавался беспробудным кутежам и любовным утехам за непроницаемыми для посторонних взглядов стенами многочисленных диктаторских дворцов.
Подменяя повсюду Удэя, – Латифу пришлось пережить девять покушений. Он и до сих пор не может понять, как уцелел. Опасность поджидала на каждом шагу, несмотря на плотное прикрытие службы безопасности. Все время приходилось – имитировать удэевские нравы, а они были общеизвестны. Этот вконец деградировавший жесточайший самодур за малейшее неповиновение мог и убить. Впадая в безудержную ярость, он полностью терял контроль над собой. Знал – все сойдет с рук. Так, в 1988 году в очередном приступе хмельного бешенства насмерть забил любимого слугу Саддама. Ничего, слегка повздорили с отцом, но обошлось. Правда, пришлось на некоторое время отбыть в Женеву, в своеобразную почетную ссылку. Отцовская немилость длилась недолго. Вскоре вернулся. И папаше нестерпимо захотелось видеть своего отпрыска на посту министра обороны. Но случилась неувязка. Три высших военачальника проявили строптивость, засомневались в возможностях диктаторского сыночка. Их мгновенно обвинили в заговоре и незамедлительно казнили.
Что же касается Удэя, то тот решил удариться в коммерцию. Так доходней. Используя непроницаемую блокаду саддамовского режима, стал одним из крупнейщих воротил черного рынка, спекулируя сигаретами, спиртными напитками и продовольствием. И миллионы долларов потекли на его зарубежные счета. Для внешнего мира, дабы придать себе респектабельность, сразу же после войны в Персидском заливе основал газету «Вавилон» и радиотелевизионную компанию, которая специализируется на демонстрации популярных вестернов. Для потребления же более узкого круга лиц приближенных, во время лукулловых пиров с самыми изысканными напитками и деликатесами, для отдохновения демонстрирует другие видеофильмы – материалы, заснятые в застенках своего папаши. И нервы щекочет, и воспитательные цели преследует – в назидание гипотетическим супостатам.

«ЛАТИФА ЯХЬИ БОЛЬШЕ НЕ СУЩЕСТВУЕТ»

Они были знакомы давно. Еще с детских лет. Учились в одном классе самой престижной Багдадской Высшей школы для мальчиков. Тогда все не переставали дивиться сходству сына зажиточного курдского торговца Латифа Яхьи и сына властелина Ирака Удэя Хусейна. Правда, в ту пору никто этому особого значения не придавал. Похожи, так похожи. Эка невидаль. Бывали ведь сходства и похлеще. Тем более, что детей разделяла непреодолимая социальная пропасть. Латиф, чтобы получить высокий балл, скажем, должен был по-настоящему работать. Удэю ставили самые высокие оценки только за присутствие на занятиях. Латиф ездил в школу сам. А вот Удэя доставляли на шикарных лимузинах под усиленной охраной. Да и после окончания школы их пути разошлись.

Латиф успешно окончил в 1986 году Багдадский университет. Получил диплом юриста и готовился к адвокатской карьере. Но разразилась война с Ираном. Он, как и большинство иракских юношей, был призван в армию. Трусом не был. Стал старшим лейтенантом в разведчасти. Был отмечен наградами. Однако внезапно в сентябре 1987 года его отозвали для прохождения службы в Багдад. Многие ему завидовали. Повезло – подальше от опасности войны. Что ни говорите, а больше шансов остаться живым. В столице ему приказали немедленно явиться в президентский дворец, к сыну Саддама Хусейна. Откровенно говоря, у Латифа невольно мелькнула мысль, что наконец-то его оценили по заслугам и теперь открывается прямой путь или в охрану президента, или в его гвардию.

Удэй встретил Латифа в роскошных апартаментах. Радушию его не было предела. Вспомнили школьные годы, юношеские проказы. Удэй участливо поинтересовался дальнейшими планами соученика, расспрашивал о семье. И вдруг, без всякого перехода, в упор задал вопрос:

– Хочешь стать сыном Саддама?

Латиф , не подозревая подвоха, но все же невольно насторожась, ответил стандартной, ставшей ритуальной фразой:

– Все мы сыновья Саддама…

Судя по всему, такой ответ диктаторского сына не устроил. Пристально вглядываясь в лицо Латифа, словно желая познать самое сокровенное, чеканя каждое слово произнес:

– Ты меня не понял. Я хочу, чтобы ты стал настоящим сыном Саддама. Вошел в нашу семью… Чтобы ты стал моим двойником!

Латиф опешил. Цену своему правительству он знал преотменно. Особых симпатий к нему не питал. Не только потому, что был курдом, но и потому, что отчетливо осознавал все происходящее вокруг. Поэтому, на мгновение замерев от неожиданности, пересилил страх и, выждав приличествующую паузу, спросил:

– А что станет со мной, если я откажусь? Согласись, неожиданно все это…

Удэй поднялся из кресла. Прошелся по комнате. Было видно, что он едва сдерживает раздражение. И все же достаточно миролюбиво ответил:

– Если согласишься, у тебя будут деньги, очень большие деньги, женщины, очень много женщин, собственные дома, слуги, машины… Словом, все будет… Ну, а если нет, останемся друзьями. Но ты не торопись с ответом… Подумай! – И вышел из комнаты, оставив Латифа одного.

В полнейшей растеряности Латиф лихорадочно искал наиболее приемлемую формулировку отказа. Еще с детских лет он помнил приступы безудержной ярости Удэя, когда тому кто-либо отказывал или возражал. Надежд на то, что саддамовский сын за эти годы изменился к лучшему не было. И все же Латиф решил испытать судьбу. Авось она смилостивится, как в окопах иранского фронта. И когда Удэй появился в комнате и застыл в ожидании латифовского ответа, тот как можно тверже сказал:

– Все иракцы служат президенту Саддаму. Я служу своему президенту, как солдат. Жизнь готов отдать за него. Это все, что я могу для него сделать. Я солдат!

Услышав такой ответ, Удэй рассвирепел. Глаза налились кровью. В бешенстве сорвал с Латифа погоны, ордена. Вызвал охрану…

И вот тогда-то Латиф в полной мере познал кошмары саддамовских застенков. Познал то, о чем иракцы только перешептывались в самом узком кругу наиболее доверенных лиц. Его нещадно избивали, подвешивали к потолку. И били, били, били. При этом без устали приговаривали, мол, если будет по-прежнему упорствовать, то свою жизнь закончит в тюрьме. Жизнь, которую, конечно же, помогут ему значительно укоротить.
Выбора не было. Через неделю жесточайших пыток он дал согласие стать двойником Удэя.

“Меня держали в особой камере для психи ческой обработки заключенных. В ней все было ярко-красным:стены, пол, лампа, — вспоминал потом Латиф Яхья. — Камера была слишком мала, чтобы вытянуться в ней лежа или встать во весь рост. Большую часть времени мне приходилось, скрючившись, сидеть на корточках. В камере не было туалета. Не было даже помойного ведра. В итоге через неделю я уже плавал в собственных нечистотах. Тут-то ко мне и заглянул Удай. Во время нашей предыдущей встречи я отказался от работы, которую он мне предлагал. Но теперь, когда он упомянул моих сестер и мать, я сдался”.

Незамедлительно был подписан контракт, который заканчивался сакраментальными словами, что «малейшее нарушение условий будет покарано смертной казнью через повешение». Все!

Латифа тут же перевели в госпиталь «Ибн Сина», где вскоре начали «доводку» его лица. Хирурги-косметологи часами колдовали над ним. Никаких мелочей для них не существовало. Должна была быть полная неотличимая идентичность с Удэем. Наконец, последние штрихи. Чуть углубили ямочку на подбородке. Удалили передние зубы и поставили протезы – точь в точь как зубы Удэя.

Когда сняли повязки и дали сойти опухоли, ему в палатные апартаменты внесли зеркало. Долго он не решался подойти к нему. А когда впервые увидал свое новое лицо, не сдержался и плюнул в зеркало, в свое отображение. Перед ним стоял вылитый Удэй Хусейн. Сын кровавого диктатора. Но это было только началом его превращения в двойника. Его перевели из госпиталя в дворцовые покои. Полностью изолировали от внешнего мира. И начался этап интенсивного обучения или, точнее говоря, дрессуры. По 16 часов в сутки ему показывали видеофильмы с Удэем.

“Меня привели в видеотеку и заставили просмотреть сотни кассет с записями самых разных пыток, — рассказывал Латиф. — Удай с гордостью признался, что именно так воспитывали его самого. Когда он, еще будучи ребенком, проявлял слабость или ненужную щепетильность, отец избивал его железным прутом и насильно усаживал перед экраном, на котором показывали видеозаписи жутких издевательств над врагами Саддама”.

Изучалась его походка, манеры разговора и поведения за столом. Латиф не любил и не умел танцевать. учили, полностью имитируя манеру танцев Удэя. Он не курил и не потреблял спиртное. Пришлось и этому обучаться в удэевском стиле. Как и постигать все тонкости вождения автомашины. Тонкости, присущие манере Удэя. День за днем инструкторы заставляли его отрабатывать каждое движение. И так до тех пор, пока не был достигнут автоматизм движений, до тех пор, пока не было достигнуто полнейшее неразличимое сходство.

Мало того, что его приучили к любимым удэевским сортам кубинских сигар и к смакованию виски «Димпл». Латифа приучали к удэевской хамской манере обращения с людьми. К манере избивания телохранителей и к привычке скабрезного сквернословия.

Через шесть месяцев изнурительных тренировок состоялось освидетельствование экспертами. И после этого, не найдя ничего, чтобы отличало Латифа от Удэя, было дано разрешение на выход двойника на публику.

Для этого был подобран соответствующий повод – футбольный матч. Ведь Удэй был председателем Национального олимпийского комитета и посещал самые значительные соревнования. При этом все обставлялось так, что бы рядом с ним было как можно больше его приближенных.

Латифа с отработанными по протоколу почестями привели на стадион. Усадили в правительственную ложу. Этот выход в свет, именно на футбольный матч, был выбран не случайно. Удэй был истый болельщик. И вот тут-то и Латиф должен был явить миру свою идентичность, неотличимую от Удэя. Ибо только в наивысших проявлениях эмоциональных нагрузок это проявляется наиболее зримо.

За ним следили десятки глаз экспертов, придирчиво выискивая малейшие отличия. Не нашли. Саддамовское же окружение, превосходно знавшее диктаторское чадо, приняло появление Латифа безоговорочно. Похож. Безупречно похож!

К тому же весь путь на стадион и обратно он превосходно справлялся в удэевской манере управления черным «Мерседесом 500SL», любимой маркой Удэя.
Когда после матча Латиф приехал на роскошную виллу, подаренную ему Удэем, где должно было состояться праздничное застолье по поводу его «презентации», он услыхал зловещую для себя фразу: «Латифа Яхьи больше не существует».

Вначале это повергло его в панику. Но вскоре он узнал что примерно такую же фразу услыхал и другой двойник Фауаз-аль-Амари. Второй двойник самого Саддама Хусейна, предшественника которого убили в 1984 году при покушении на диктатора.

Фауазу-аль-Амари пришлось пройти через более серьезные косметические операции, нежели Латифу. Лицо полностью переделали в Югославии. Русские врачи в Багдаде провели сложнейшую операцию на голосовых связках.

Двойники сдружились. Вместе ездили на учебные стрельбы. Вместе каждую неделю проходили во дворце тщательнейшее медицинское обследование. Президентским врачам нужно было постоянно удостоверяться, что у двойников тот же вес, что и у их хозяев. Что со здоровьем у них все в порядке и они могут безупречно выполнять обязанности двойников, принимая на себя самые невероятные нагрузки, которые и не снились Удэю и его папаше.

Правда, Латифу доставалось тяжелее, чем его коллеге. Приходилось постоянно бывать в ресторанах, на вечеринках и приемах. Напропалую курить ненавистные сигары и принимать фантастические дозы спиртного. Саддам себе такого не позволял, в отличие от своего отпрыска. Отсюда и затворническая жизнь его двойника, почти безотлучно находящегося во дворце. Он даже на улицу не рисковал носа высунуть. В облике Саддама, даже при наличии охраны, его могли просто убить.

Постылое затворничество нарушалось лишь в экстраординарных случаях. Когда нужно было явить вождя народу. Так, например, произошло 26 июля 1992 года, когда был совершен широко разрекламированный заплыв лже-Саддама в реке Тигр. Эта мистификация была задумана и осуществлена, дабы представить миру бодрого и здорового, полного сил и оптимизма Диктатора, который вопреки «западной лжи» о неладах со здоровьем после поражения в войне Персидского залива держит в руках, мощных руках непобедимого воина Ирак.

«Только не трожь моих девочек»

Жизнь двойника – не сахар. Особенно коль скоро он должен дублировать столь «неординарную» личность, как саддамовский отпрыск. Все эти четыре года Латиф должен был появляться в самых сложных и рискованных ситуациях вместо Удэя. И не только в Ираке. Но и в Париже, Лондоне, Женеве, словом, повсюду, куда вояжировал его шеф. И при этом ни на секунду не расслабляться, не забывать, кто он такой. Даже в мелочах.

К примеру, Удэй признавал костюмы только от Кристиана Диора или Ив Сен-Лорана. Если шили ему там костюм, то точно такой же приобретался и для двойника. И с автомашинами не было проблем. Удэевский гараж насчитывал их более сотни. Ежедневно одна из них подбиралась под цвет новой одежды. Иногда и несколько раз в день. Такому же ритуалу должен был следовать, естественно, и Латиф.

“Там не было ни одной машины стоимостью менее $100 тыс., — говорил Латиф. — У него было больше сотни “мазерати”, “феррари”, “порше”, “ягуаров” и “мерседесов” всех моделей и всех цветов. В свое время сын президента даже ввел закон, запрещающий импортировать в Ирак автомобили марки “феррари “, — просто потому, что хотел быть единственным в стране владельцем таких машин.

Но это все чисто внешние проявления. Бывали проблемы и посложнее. Когда разразилась война в Персидском заливе и саддамовское войско несло страшные потери, в мировой печати стали появляться статьи, что, дескать, Саддам Хусейн посылает в кровавую мясорубку тысячи и тысячи иракских юношей, а своего сына предусмотрительно отправил от греха подальше за пределы Ирака. И вот тут-то иракское руководство отважилось на осуществление грандиозного пропагандистского шоу, направленного на крупномасштабный обман и своего народа, и мировой общественности. Нужно было опровергнуть «лживую печать Запада», посрамить всех недругов. Конечно же, своего сына Саддам посылать в этот кровавый ад не намеревался. Не ровен час случайная пуля заденет, а то, глядишь, кто-либо из своих же недругов, воспользовавшись случаем, пальнет в дорогого сына. И вот в окружении многочисленной свиты телеоператоров и представителей прессы, облаченный в военный камуфляж двойник Удэя отбыл на кувейтский фронт. Подвигов совершать не требовали. Достаточно было появиться в окопах, вручить награды отличившимся, произнести несколько многозначительных патриотических фраз. Вот и вся недолга. Все это должно было сокрушительно опровергнуть «злобную клевету империалистических врагов». Опровергли…

Тут же были организованы «стихийные» неистовые восторги простых иракцев. Растиражированная ложь по сотням телеканалов посрамляла недругов. Традиционная саддамовская ложь восторжествовала.
Спору нет, сложись ситуация с посещением фронта иначе, Латиф мог погибнуть или получить ранение вместо Удэя. Все обошлось. Но ведь он был солдатом. И неплохим. К тому же опасность получить пулю поджидала его постоянно. На каждом шагу. И дома, в Багдаде.

Вот только один случай, который мог закончится для Латифа трагически. Удэй смертельно ненавидел саддамовского прихвостня-любимчика Камаля-Ханна, который организовывал тайные встречи диктатора с его любовницей Самирой Шахбандар, женой президента иракской авиакомпании. И вообще занимался устройством интимных делишек багдадского властелина, который до этого очень охоч.

Как-то в Багдад с визитом приехала жена египетского президента Сюзанна Мубарак. В её честь на берегу Тигра, в одной из саддамовских резиденций устроили пышный прием. По протоколу на нем должен был присутствовать и Удэй. Но он в очередной раз «загудел» со своими друзьями-собутыльниками. И вместо себя, конечно же, послал Латифа. Все бы обошлось, как это бывало не раз. Но ближе к полуночи Удэй, явно хватив лишку, решил все же заявиться на прием. И надо же такому случиться, что появился он там в тот момент, когда начался приветственный салют в честь высокой гостьи. При этом галантные иракские чины выражали свои восторги стрельбой из пистолетов. Разумеется, в воздух. Среди них палил в небо и Камаль Ханн.

Удэй подскочил к нему и в ярости потребовал прекратить стрельбу. Однако саддамовский любимчик в ответ лишь ощерился и резко выкрикнул что приказы он получает только от президента, а поэтому пошел, мол ты… Все это происходило на повышенных тонах. При том так громко, что слыхали все окружавшие. Этого, конечно же, Удэй снести не мог. Началась драка. Удэй полоснул ножом Ханна по шее. Сбил с ног и начал садистски избивать. На него навалились отцовские телохранители. Разняли их. Пострадавшего отвезли в дворцовую больницу, куда вскоре прибыл и сам Саддам Хусейн.

Ему доложили о состоянии Ханна. Надежд, мол, никаких. Разъяренный диктатор ухватил сынка за грудки и прокричал: «Если умрет Ханн, умрешь и ты!» В ту же ночь Камаль Ханн скончался. Все с напряжением ждали развязки. Ведь знали, что Саддам слов на ветер не бросает, когда дело касается казней. Чего стоит обвинить удэя в противосаддамовском заговоре и вместе с кучей его присных казнить. Мог быть и другой вариант: вместо Удэя на плаху положат его двойника, а сына упрячут подальше за границу, чтобы не дискредитировать силу слова диктатора. Как бы то ни было, но Латиф приготовился к смерти. К его счастью, все обошлось.

Чувство непроходимого страха постоянно сопутствовало Латифу. Он опасался, что в очередном приступе всезастилающей ярости Удэй убьет своего двойника. Боялся, что вместо Удэя сведут счеты с ним. И не только противники режима, но и родственники многочисленных женщин, которых его шеф обесчестил. Что и говорить, коль Латифу пришлось пройти через девять покушений. И среди них не только политических.

Однажды какой-то мужчина ворвался в Олимпийский комитет Ирака, возглавляемый Удэем, с криками, что тот обесчестил его младшую дочь. Удэй тут же выхватил пистолет и пристрелил его. А такие случаи были отнюдь не единичными.

Во время их сотрудничества Латиф имел все то, что Удэй обещал ему с самого начала. Ему разрешалось делать все, что только заблагорассудится. И лишь только одно ограничение: «Только, не трожь моих девочек!» Это ему было сказано в день «презентации» и соблюдалось Латифом неукоснительно. Стоило как-то одной из «девочек» почему-то не поладить с ним и пожаловаться Удэю, что мол, его двойник пытается её обольстить, как расплата следовала незамедлительно. Удэй бросил его на 21 день в тюрьму. Вскоре все выяснилось. И после освобождения, в порядке возмещения за это недоразумение, Латифу был подарен очередной «мерседес».

«Его тело скормлю собакам»

Торжества по поводу чествований «героев войны» продолжались. На следующий день после пьянки в банкетном зале гостиницы «Радвид» все приглашенные собрались в не менее фешенебельном «Вавилоне». На сей раз все прошло без эксцессов. Хоть холодок отчуждения Латиф все же ощущал, время от времени ловя злобные взгляды Удэя.

Утром, после окончания непомерно обильных возлияний, все засобирались по домам. Латиф, как это было строго-настрого заведено, поспешил к выходу первым. Во-первых, дабы не попадать вместе с Удэем на глаза посторонним. А во-вторых, и это самое главное, если случится что-либо непредвиденное, принять удар на себя. Ведь телохранители, как правило, больше кучковались возле патрона, если они были вместе, а внешней охране допуск в столь интимные места был заказан. Но едва он ступил на гостиничную площадку и нажал кнопку вызова лифта, чтобы спуститься в гараж к автомобилю, как внезапно невдалеке от него появился саддамовский сын. Такое нарушение заведенных правил не предвещало ничего доброго. Так и случилось. Неверной рукой Удэй выхватил пистолет и начал в него стрелять. Одна из пуль прошила мышцы предплечья. От неожиданности Латиф упал. В этот момент подошел лифт. Отворились двери и он юркнул туда. Удэй же словно растворился. Ранение оказалось несерьезным. Вскочив в машину, Латиф тут же стремительно выехал из гаража. На ходу наложил себе повязку, едва не врезавшись при этом в дерево. По радиотелефону связался с женой. Предупредил о грозящей опасности. Дал соответствующие инструкции, куда ей с детьми немедленно уходить и что делать. И погнал машину на север, в сторону Курдистана, к зоне «свободного неба», объявленной ООН.
То ли Удэй с пьяных глаз посчитал, что Латиф убит, а если и ранен, то далеко от него не уйдет и расправа будет неминуема. То ли по другой причине, но к удивлению Латифа посты на выезде из города не были оповещены. Иракские солдаты и офицеры на контрольно-пропускных пунктах, завидя его «Олдсмобиль» – тоже двойника удэевской машины, с такими же номерами – вытягивались, по-уставному приветствовали сына президента. Короче, ни на мгновение не сомневаясь, что мимо них промчался сам Удэй. Ну а то что без машины сопровождающей охраны, так ведь не впервой. Часто телохранители сидели в салоне. Стекла же затемненные, поди рассмотри кто там… Направив свою машину в Курдистан, Латиф рисковал.

Ведь курды могли принять его за саддамовского сына и без долгих слов уничтожить. Вот и пришлось, едва пересек курдские рубежи, кинуть машину и пешим ходом добираться до дома своего старого друга. Рассказать тому обо всем происшедшем. Тот вызвал надежного врача. Сделали перевязку. Стали, думать, что же делать дальше. Дорога была каждая минута. Ведь о его побеге могло стать известно саддамовским заплечных дел мастерам. Их ищейки в любой момент начали бы поиски. И где гарантии, что не вышли бы на него.

Вскоре появились люди из тайной курдской организации. Совещались недолго. Решили тайными тропами переправить его в город Заху, где размещалась штаб-квартира американских войск.
Несколько дней четыре офицера американской войсковой разведки, сменяя друг друга, вели многочасовые допросы. Ведь Латифу, который провел столько времени в высших иракских кругах, было о чем поведать. Через неделю ему сообщили, что тайная курдская организация вывезла из Багдада его жену Буиру с дочерью Тамарой и сыном Омаром. Они находились в полнейшей безопасности в Иордании. Естественно, это его немного успокоило, хоть впереди он предвидел еще немало опасностей.
Вскоре с помощью американцев удалось перебраться в Европу. Было принято решение, что он на первых порах обоснуется в Вене, где ему будет предоставлено политическое убежище. Приходилось жизнь начинать сначала, что при его укоренившихся привычках было достаточно сложно. Ведь даже внешне он по-прежнему оставался точной копией Удэя. Все та же бородка, которая отличала его шефа от остальных иракцев, довольствовавшихся усами а-ля Саддам. Те же затемненные зеркальные очки.
В средствах он особой нужды не испытывал. Ведь ему, как и другим саддамовским особо приближенным особам, открывали заблаговременно солидные кодированные счета в швейцарских банках. Этими счетами он успел распорядиться еще находясь в Курдистане. А теперь, даже потерпев крах с основанной им импортно-экспортной фирмой, особых финансовых сложностей не испытывает Потому по-прежнему облачается в костюмы от Диора и Сен-Лорана, увешивается массивными золотыми побрякушками с драгоценными камнями, курит элитарные кубинские сигары. От старых привычек избавиться сложно. И сейчас, взяв сигару, автоматически держит её до тех пор, пока кто-либо не поднесет ему огня, как то бывало раньше, когда вокруг него роились удэевские прихлебатели.
Но даже находясь в благополучной Вене, он не чувствует себя в безопасности. Ведь Австрия поддерживает достаточно тесные отношения с Багдадом. В городе много иракцев. И любой из них может оказаться подосланным убийцей. Он знает, что Саддам измен не прощает. Доводится таиться. Держать при себе надежную охрану, не расставаться с оружием.

Недавно его беспокойство усилилось. Неожиданно он получил письмо из посольства Ирака. Ему сообщили, что правительство Ирака гарантирует амнистию, если он вернется. Письмо было переслано ему по факсу. Личному факсу. И это при том, что свой адрес он хранит в строжайшей тайне, а номер телефона, естественно, знал самый узкий круг друзей. Значит, где-то произошла утечка. Пришлось срочно менять квартиру. Принять дополнительные меры безопасности.

Самое трудное для него сейчас – это сделать все возможное, чтобы вернуться к самому себе, стать самим собой.
– Удэй отнял у меня жизнь, будущее, мое «я», – говорит Латиф Яхья. – Если увижу Удэя, – убью его. Распотрошу на кусочки и скормлю собакам.