Михаил Воронин

10 июля выдающемуся украинскому модельеру исполнилось бы 75 лет

С Ларисой Михайловной, возглавившей концерн Voronin после того, как Михаила Львовича не стало, мы беседовали в ее нынешнем рабочем кабинете, который она по-прежнему называет папиным. Встретились накануне двух событий — открытия памятника Воронину на Байковом кладбище и большого концерта в честь 75-летия выдающегося портного и изобретателя, вошедшего в историю мировой мужской моды.

Анна ШЕСТАК
«Бульвар Гордона»

«10 июля к нам при­­едут те, кого папа пригласил бы на свой день рождения обязательно, — рассказала Лариса Воронина. — И конечно, выступят те, кто давно и очень тепло с ним дружил: Юрий Рыбчинский, Владимир Засухин, Тамара Гвердцители, Павел Зибров, Камалия… Будут также наши «лица» — молодой и очень талантливый певец Владимир Ткаченко, Потап и Настя, один из лучших теноров мира Алессандро Сафина. «Наш Шурочка», как говорил папа. Купив один из костюмов от Воронина в Москве, Алессандро загорелся: «Я и то хочу, и это, и вон то…». Наши партнеры решили: раз так — пускай собирается и едет в Киев, а там уже Михаил Львович думает, что с ним делать. Сафина прилетел, и папа обаял его настолько, что на одной из пресс-конференций артист, который, как вы знаете, намного моложе моего отца, сказал: «У меня такое чувство, что мы знакомы давным-давно и даже… учились в одном классе!». Папе такой комплимент польстил: он всегда хотел быть молодым душой. И мне кажется, ему это до последнего удавалось».
«ВСЕГО ЗА НОЧЬ ПАПА НА СПОР ВРУЧНУЮ ПОШИЛ ЗИМНЕЕ ПАЛЬТО»

— Моя жизнь разделилась на две части — до 14 апреля 2012 года, когда Михаила Львовича не стало, и после, — продолжает Лариса. — В ней изменилось абсолютно все. Я не считаю, что принесла себя в жерт­ву папиному делу и его предприятию, как говорят некоторые. Да, до этого много лет прожила в Америке, в благополучной среде, у меня там был свой бизнес, но с папой я тоже работала: приезжала, уезжала…

Михаил Львович с супругой Инной Семеновной и дочерью Ларисой. «В плане взаимоотношений и уважения друг к другу мои родители для меня идеал»

А с тех пор, как он ушел в мир иной, живу в Украине с мамой. И занимаюсь швейным производством, которому посвятил жизнь мой отец. Думаю, это правильное решение, да и выбора у меня не было.

— Вы ведь единственная дочь…

— …выросшая среди иголок, катушек, ножниц, лоскутков… К тому же окончила Киевский институт легкой промышленности и тоже швейник по образованию. Не обладаю той гениальностью, которая была у папы, но он умел хорошо строить конструкции, а я неплохо умею считать. Хотя как вещь должна быть сшита, чтобы человек ее с удовольствием носил и гордился ею, знаю.

— Михаил Львович начал с того, что в 14 лет вышил подушечку…

— …потому что хотел удивить в школе девочку, которая вышивала. Как говорится, шерше ля фам. (Улыбается). И когда его мать, моя бабушка, увидела это, она поняла: руки у мальчика растут из нужного места, ведь ты либо умеешь держать иголку, либо нет. Вот мудрая мама и посоветовала сыну стать портным.

— А сам он кем хотел?

Юный франт Михаил Воронин, 50-е годы

— Военным — думал окончить артиллерийское подготовительное училище. И знаете, был настолько талантливым, что если бы стал артиллеристом, был бы и там лучшим. Дар у человека такой — всегда побеждать.

— Правда, что, работая в ателье, будучи молодым мастером, он за одну ночь сшил зимнее пальто?

— На спор! Когда коллеги утром пришли на работу, он их в нем же и встретил. Если сегодня мы говорим об этом как о чем-то фантастическом, можете себе представить, как это вылядело 40 лет назад, когда не было прессов, все гладили утюгом, а из оборудования не использовали ничего, кроме обычной швейной машинки.

— Зная своего отца ближе, чем кто-либо, вы удивлялись тому, что он делал?

— Ой, всегда и всему: не только самому большому фраку, пуговице или «бабочке», а тому, что происходило каждый день. Для меня папа — огромная, разносторонняя школа жизни. С мамой я еще могла выяснять, кто прав, кто виноват, но все, что говорил Михаил Львович, было для меня догмой, аксиомой. Настолько велик был его авторитет — человека, который творит чудеса, — что никогда в жизни я не подвергла сомнению ни одну его фразу.

— Дочка — это, конечно, папина кукла…

— Ну, я вам скажу, что папиной куклой всю жизнь была работа, не я. Помню, мне было лет 10, к нам пришли гости, и кто-то спросил: «Миша, а сколько уже Лорочке?». И он не мог вспомнить, поэтому нагнулся ко мне и шепотом спросил: «Слушай, тебе девять или десять?».

— Обидно не было?

Молодожены Инна и Михаил Воронины

— Никогда не обижалась. Есть такая поговорка: способные люди рождаются раз в год, талантливые — раз в десятилетие, а гениальные — раз в столетие. Так вот, папе за его гениальность можно было все простить и мелочей таких даже не замечать.

— И вы уже в 10 это понимали?

— Чувствовала — на подсознательном уровне. Вы знаете, у всех детей была ревность, если мать или отец чересчур заняты работой, а у меня — гордость. Я думала: вот когда будут у меня дети, надо, чтобы они мною так же гордились, как я своим папой! Он еще не был фабрикантом и единственным академиком в швейной отрасли, а просто закройщиком Мишей Ворониным, но очередь к нему была расписана на полгода вперед (на чем, кстати, неплохо наживались те, кто вел списки, из-за чего у них «бразды правления» забрали), и я знала, что папа у меня — особенный.

— Случалось дергать за рукав и просить: «Ну пошей мне плащик или школь­ную форму не как у всех»?

— У меня было столько вещей «не как у всех», что начался обратный процесс. Классе в четвертом или пятом захотелось топнуть ногой и крикнуть: «Хочу такую же форму, как у других девочек, с воротником-стоечкой и юбкой в складочку!».

Это сегодня мы понимаем, что такое вручную сшитая одежда, да еще папиными руками, да еще со всей любовью к ребенку. А тогда выделяться не хотелось. И время было такое, не приветствующее тех, кто чем-либо выделялся.

В 1968 году Михаил Воронин открыл беспримерочный метод пошива, мгновенно получивший распространение в мире моды

Все ходят, как инкубаторные цыплята, а ты, если вдруг не такой, можешь гадким утенком прослыть. Вспоминая детство, осознаю: да, у меня была самая лучшая форма. И плащики, и кофточки, и юбочки, и выпускное платье. А тогда это не то чтобы не ценилось — просто модным считалось то, что носит большинство.

— Быт у вас дома, как я понимаю, держался на маме?

— Да, но у папы была возможность в нем участвовать. Стирать-убирать Михаила Львовича, конечно, никто не заставлял, равно как варить суп или борщ, но он был добытчиком, а еще любил делать мелочи интерьера своими руками: приносил домой продукты. До сих помню большой коричневый портфель, из которого папа доставал сухую колбасу, дарницкий балык, индийский кофе в круглой коричневой банке… Он обшивал чиновников, а те были благодарны: в столе заказов или первом гастрономе он мог получить так называемый цековский паек.
«У НАС НЕ БЫЛО ПОЛУЧЕННОЙ ОТ ГОСУДАРСТВА КВАРТИРЫ, ХОТЯ ОТЕЦ МОГ НАПРЯМУЮ ОБРАТИТЬСЯ К ЩЕРБИЦКОМУ»

— В интервью Дмитрию Гордону Михаил Львович говорил, что обшивал всех — от первого секретаря ЦК до последнего.

— Президентов тоже — у него заказывали костюмы и Кравчук, и Кучма.

— Папа делился впечатлениями от работы с первыми лицами в государстве?

— Нет. Мог прийти и сказать: «Какой красивый костюм заказал Леонид Макарович!» — и все. О чем они там говорили, выбирая фасон, или во время примерки, какие темы обсуждали, отец ни в кругу семьи, ни где-либо не озвучивал. Сплетен не распускал, знакомством с сильными мира сего не хвастался, да и не пользовался.

С известным российским кутюрье Вячеславом Зайцевым

Главный пример — то, что у нас не было полученной от государства квартиры, хотя папа мог обратиться напрямую к Щербицкому, даже не к Врублевскому, его первому помощнику. Мог, но даже мысли такой не имел! Я родилась, когда семья жила в коммуналке на Чоколовке с двумя соседками, потом родители построили кооператив на бульваре Леси Украинки: было лишних 10 рублей — мама несла в Сбербанк на книжку, было пять — и пять туда же клала.

Хотя бывали случаи, когда папа все-таки обращался к чиновникам, даже наивысшего ранга. Скажем, зайдет в ателье какой-то ветеран-инвалид: «Михаил Львович, я ваш старый заказчик, живу там-то, дома нет телефона, не могу даже «скорую» в случае чего вызвать…». И отец пробивал, помогал — даже не выясняя, какой это заказчик, потому что всех ведь не упомнишь. Я уверена: никто не скажет, что Воронин был заносчив или как-то не так относился к людям, смотрел свысока. Человек приходил к папе за пиджаком, а оставался на всю жизнь. Как-то журналисты спросили у него: «Когда вы закончили учиться?». — «А что, похоже, что уже закончил? — улыбнулся Михаил Львович. — Я всю жизнь учусь: и шить, и жить».

— Наверняка он был трудоголиком…

— Я бы сказала, человеком, который безумно влюблен в то, что делает. Но работал, конечно, до седьмого пота. Говорят, талант — это сколько-то процентов одаренности, сколько-то трудолюбия, кто как хочет, так и высчитывает. А папа считал: если над собой не работать, все равно, сколько процентов таланта тебе Богом отпущено. Если есть дар писать музыку, ты все равно должен знать нотную грамоту. Я стараюсь жить по отцовским правилам: если в 20.00 ухожу домой с фабрики, день окончился рано.

У Воронина одевались многие мировые знаменитости — в том числе итальянский оперный и эстрадный певец Алессандро Сафина. После знакомства с Михаилом Львовичем Сафина сказал: «У меня такое чувство, что мы учились с ним в одном классе»

— Правда, что у Михаила Львовича не было отпуска?

— Был, но какой — сейчас объясню. У нас практически весь коллектив уходит в отпуск одновременно, остаются лишь охранники да механики: за то время, пока технологи, художники, закройщики и швеи отдыхают, отлаживают оборудование. Папа ходил в отпуск вместе со всеми, и люди с опаской ждали его возвращения, потому что знали: приедет Воронин — будет революция, он и на пляже производственных новшеств напридумывает, что-то нарисует, сразу захочет опробовать… Хотя, честно говоря, фанатом пляжного отдыха папа не был. Когда был помоложе, любил путешествовать. Еще при железном занавесе объездил всю Европу и Азию. Причем ездил так: «Ага, в Италии будет выставка тканей — значит, нужно туда. Во Франции неделя моды — надо посетить…». Мы смотрели на него и думали: «Боже мой, человеку и пожить-то для себя некогда!». А он жил и для себя, и для других, совмещая приятное с полезным.

— В своих интервью Михаил Воронин признавался, что был удивлен, какие простые и дешевые костюмы выбрал у него президент США Рональд Рейган. Мол, ни один наш нардеп такого бы не купил!

— А я не удивляюсь. Понимаете, то, что Рейган присмотрел, — тема для отдельной статьи. Не о Воронине, а о том, как одеваются в Америке. Это наш человек выбирает костюм чуть ли не как супругу — на всю жизнь. І щоб рукав не короткий, і штанці не підстрелені, і сорочка на пузі не розстібалася… А там вещизма как такового нет. Люди одеваются очень просто и некрасиво: мол, в чем удобно, в том и хожу, никто не снимет и лучшего не даст. Порой до смешного доходит. Гуляем с мужем по Майдану, смотрим — группка народу, впереди шагает дядечка с во-о-от таким животом, в шортах (я всегда говорю, что Штаты — это детство в коротких штанишках, там если не шорты, то короткие, по щиколотку, брюки, из-под которых видны носки в арифметику), панамке, сандаликах и белых носочках. «Смот­ри, — говорю, — точно американцы!». Чтобы проверить, подхожу и спрашиваю: «Where are you, guys, from?». Откуда, мол, будете? Они дружно: «We’re from California!». И наоборот: если в США вы увидите ухоженную красиво одетую женщину, да еще если где-то у нее блестит, знайте: сто пудов русская! А Рейган… Ну, выбрал то, что выбрал: наверное, цвет понравился.

— Плохо одетые люди раздражали Михаила Львовича?

— Скорее, вызывали стремление подсказать и помочь. Он говорил: «Безвкусно одетый — все равно что раздетый». Раздражало, точнее, обижало другое — когда профессиональную помощь не хотели принять. Бывает же так, что приходит клиент — и без ума влюбляется в вещь, которая сидит на нем безобразно. Папа говорил продавцам: «В таких случаях не продавайте! Упрямится — срезайте логотип, чтобы на вопрос: «О Боже, где ты это взял?!» не ответил: «Как это — где? У Воронина!».
«ПРОСТО БОЯЛАСЬ, ЧТО ПРИДУ ПОСЛЕ УРОКОВ И НЕ УВИЖУ СВОЕГО РЕБЕНКА ИГРАЮЩИМ НА ШКОЛЬНОМ ДВОРЕ»

— Лариса, как вас отец в Америку на 20 лет отпустил?

— Не отпустил — отправил! История, надо сказать, весьма нетривиальная. Мы с мужем и сыном уехали не за длинным рублем, не из чувства стадности: мол, все едут — и нам надо. Это был 93-й год, Михаил Львович только-только стал хозяином фабрики, а время, сами знаете, какое: беспредел, рэкет, множество случаев, когда детей утаскивали из садиков и школ с целью вымогательства и шантажа родителей. Возможность эмигрировать у нас была — сестра мужа осела в Америке четырьмя годами раньше. И вот однажды папа пришел ко мне и сказал: «Лора, я хочу построить свой бизнес и всю страну одеть в костюмы от Воронина. А чтобы добиться желаемого в наше не­прос­тое время, у меня не должно быть уязвимых мест. Одно у меня есть, и все о нем знают, — это мой внук Женя. Забирайте его и уезжайте».

Сын как раз пошел в первый класс, и честно говоря, я очень за него переживала. Да что там говорить: просто боялась, что приду за ним после уроков — и не увижу своего ребенка играющим на школьном дворе. Поэтому уговорила мужа, который здесь работал врачом и не факт, что там бы им остался, бросила свое дело, квартиру, новую машину — и с семьей отправилась в Штаты.

— Чем же вы там занимались?

— На пособии ни дня не сидела, практически сразу нашла работу. Приехали мы в июле, в разгар лета, и я устроилась в химчистку. Утюжила на двух прессах около тысячи рубашек в день — при том, что на улице была 40-градусная жара. Родители долго не знали, где я работаю, потому что…

— …срочно вернули бы назад?..

— …переживали бы очень, беспокоились, как живем, хватает ли денег. Папа пытался помогать материально, однако я не взяла ни копейки, сказала: «Ты прекрасно знаешь, что ты первый человек, к которому я обращусь в трудную минуту, но пока мы с мужем можем зарабатывать самостоятельно, нам ничего не нужно». Потом, правда, попросила помочь заработать денег на свой бизнес, и отец подсобил получить контракт на поставку обуви в Туркменистан. Мы отправили туда 22 контейнера, не знаю, сколько человек обули, убились в пух и прах, потому что нужную обувь искали по всей стране и даже ночевали в тех контейнерах, чтобы никто ничего не украл!

— А что, разве могли?

— Еще как! Склады ведь не строят в элитных районах. Это же не коттеджный тихий городок, где у нас только велосипед Женин пропал, и то не потому, что увели, просто сын поставил где-то — и забыл… В общем, всякое случалось, прежде чем появился собственный бизнес, и склады, и контейнеры были том числе. А потом я открыла так называемый дедсад — в рамках государственной про­граммы по уходу за стариками. Что-то вроде санатория, куда дети утром привозят престарелых родителей, а вечером забирают. Эта работа научила меня двум вещам — терпению и пониманию, что все должно быть по правилам. Государственная программа обязывала четко и неукоснительно их соблюдать.

— Продвигать в Америке марку Voronin вы не пробовали?

— Пробовала. Ока­залось, это не­лег­ко — не буду вда­ваться в подробнос­ти. Но качество вещей, сшитых здесь, в Украине, на нашей фабрике, оценили тамошние профессионалы. Я принесла на фабрику, которая кроит вещи для марки Polo Ralph Lauren (только кроит, отшивают в «желтых» странах, так дешевле), пиджак, изготовленный нашими мастерами. Было это лет 10 назад. Пиджак разобрали на детали, рассмотрели и сказали: «Ну зачем же вы приносите нам вещь, сделанную под заказ? Разве это шьют в цеху?». А когда услышали, что не только в цеху, но еще и в Ук­ра­ине, чуть в обморок не попадали! На этом все и кончилось: конкуренты, имеющие все шансы отвоевать себе место под солнцем, никому не нужны.

— Домой вас тянуло?

— Конечно! Приехала в Киев погостить уже через 10 месяцев после отъезда: не выдержала. Почти каждый день мы с мамой и папой созванивались (скайпа тогда не было), они беседовали с Женей. Именно из-за этого он, кстати, и русский язык хорошо знает. Я всегда говорила: «Сынок, ты любишь бабушку и дедушку? Ну, тогда занимайся русским, чтобы с ними общаться».

Cейчас сыну 28, он американец, живет в Штатах, но часто приезжает сюда, ко мне. И классические костюмы носит только от Воронина! Другое дело, что спортивную одежду мы не шьем, а Женя — тренер по теннису, у него своя программа. Надо будет над этим подумать. (Улыбается). Сын следит за модой, очень стильный, на мой взгляд, молодой человек, и я постепенно готовлю его к тому, что папино предприятие, ставшее моим, ждет и его. Теннис теннисом, но выбора у него, как и у меня, нет.
«ВИДНО, БОГУ ТОЖЕ ПОНАДОБИЛСЯ ХОРОШИЙ ПОРТНОЙ»

— Как чувствует себя ваша ма­­ма?

— До сих пор не знает, как быть дальше, и смириться с уходом папы не может. Это понятно, потому что прожили вместе ни много ни мало 53 года! Отец не был эмоциональным человеком, считал, что мужчина должен не говорить красивые слова, а доказывать свою любовь поступками…

— …и шить жене красивые вечерние платья…

— …в том числе. А мама по натуре своей спорщица. Чтобы убедить, что это зеленая ткань, ей надо сказать, что материя салатовая. В их спорах часто рождалась истина. Когда папа писал книгу по конструированию, которая в Университете технологий и дизайна теперь редкость, раритет, он говорил: «Вот я утверждал одно, мама твоя доказывала другое, а в результате оказалось третье…».

— Швейная фабрика — женский коллектив. Не ревновала ли Инна Семеновна мужа?

— Знаете, я никогда не спрашивала. Если да, говорить об этом было бы больно. Если нет, зачем говорить вообще? Исходя из собственного жизненного опыта (мой супруг 20 лет проработал в роддоме, а это уж совсем женский коллектив), могу сказать: ревновать — последнее дело. Нужно вести себя и выглядеть так, чтобы быть для любимого человека лучшей. Мама и папа могли спорить, но в нашем доме не было ни мата, ни ругани. В плане взаимоотношений и уважения друг к другу мои родители для меня идеал.

Сейчас я всячески поддерживаю маму, чтобы она не чувствовала себя одинокой. Когда мы узнали, что у отца рак и это уже не начальная стадия, она пережила сильнейший стресс. 1 января 2011 года папу про­оперировали, потом — год и четыре месяца — мы всячески боролись за его жизнь. Что только ни пробовали, обращались и в киевские клиники, и в израильские, немецкие, австрийские… Хороших прогнозов врачи не давали, но ведь бывает же, что люди с третьей-четвертой стадией онкозаболевания живут и пять, и десять лет. Наверное, Богу виднее, кого и когда забирать. Кто-то сказал: видно, ему там, наверху, тоже понадобился хороший портной…

— Мысленно вы часто советуетесь с папой?

— (Удивленно). А как вы узнали? Когда я не знаю, какое решение принять, сажусь в машину, еду на Байковое. Выйду, присяду у могилки, выкурю сигарету… И ухожу с твердой уверенностью, как нужно поступить. Более того! Иногда мне кажется, что он ходит вместе со мной на работу. Этот кабинет до сих пор принадлежит отцу — я ничего не меняла, оставила все так, как было при нем. Только компьютер свой перенесла. А в кресло Михаила Львовича села лишь после 40 дней.

Он еще при жизни, когда плохо себя чувствовал, просил: «Лора, займи мой кабинет, тебе же трудно бегать то туда, то сюда, а тут рядом секретари, помощники…». Я наотрез отказывалась. Все надеялась, что папа почувствует себя лучше, вернется, и в кабинет не шла, чтобы эту надежду не перечеркивать. Даже сейчас, когда вижу на двери табличку: «Воронина Лариса Михайловна», сердце сжимается. Должно же быть: «Воронин Михаил Львович»…

— Весной вы открыли на фабрике музей. Что там хранится?

— Вся память о папе: от первых его закройных ножниц до кубков, грамот, престижных мировых призов «Золотой наперсток», «Волшебная игла» и свидетельств о рекордах. Самая большая в мире «бабочка», пуговица…

— …а как же 500 размера фрак и манекен, попавшие в Книгу рекордов Ук­ра­ины?

— Они на складе: там больше места. А в музее также папины рукописи, книга, с которой могут ознакомиться студенты-швейники, его наброски. То, чем он жил.

— Последние годы Михаил Воронин мечтал создать лечебный костюм…

— Да, у нас есть опытный образец — с золотой и серебряной прошивкой. Папа обязательно довел бы начатое дело до конца, но не успел. Видимо, когда-то продолжить его придется мне.

— На 70-летие вы подарили отцу свою первую коллекцию фраков, один из которых так и висит на манекене в его кабинете…

— На 75-летие подарю вторую, под названием Show Must Go On. Когда отмечали юбилей, папа говорил: «Надо того позвать, это сделать, то показать…». А если не получалось или не успевали, успокаивал себя и нас словами: «Ну, ничего — будут еще мои 75!». Даже узнав о болезни, планировал, хотел дожить, отметить, собрать друзей… Поэтому по случаю папиной годовщины во дворце «Украина» я решила устроить концерт и показ пяти его коллекций и одной моей. Не будем превращать это в поминальную молитву: Михаил Львович был бы первым, кому бы это не понравилось.