«Наутилус» у Северного полюса

Выступая в роли «спасителя» капитализма и открыто провозгласив притязания на мировое господство, правящие круги США ведут безудержную гонку вооружений, оснащают свои вооруженные силы разнообразным ракетно-ядерным оружием, сколачивают агрессивные военные блоки, держат свои войска на территории других государств, строят там многочисленные военные базы, провоцируют в различных частях земного шара вооруженные конфликты, ведут интенсивную пропаганду в духе антикоммунизма.

Важную роль в своих бредовых планах развязывания и ведения войны против Советского Союза и других социалистических стран военные руководители США отводят своим военно-морским силам. Основу ударной мощи военно-морских сил США составляют теперь атомные подводные лодки, пришедшие на смену авианосцам. Поэтому проблемам обеспечения «неуязвимости» атомных подводных лодок придается особенно важное значение.

Изучая возможности использования подводных лодок в агрессивных военных действиях на различных морских театрах, командование ВМС США уделяет большое внимание, в частности, Арктике.

Северный Ледовитый океан с его мощными паковыми льдами — естественной защитой для плавающих под ними подводных лодок — давно привлекает внимание военного руководства США.

Изучение возможностей боевого использования подводных лодок в ледовых условиях Пентагон начал сразу же после окончания второй мировой войны проведением большой серии антарктических и арктических экспедиций. Первой из них была организованная в 1946–1947 годах военная экспедиция в Антарктику, получившая наименование «Хайджамп». Вслед за этим в Арктику направляются подводные лодки. В 1947 году дизельная подводная лодка «Борфиш» прошла под паковым льдом шесть миль, а годом позже в районе Берингова пролива аналогичные испытания провела дизельная подводная лодка «Карп». На этот раз подледное плавание обеспечивалось эхоледомером — специальным гидроакустическим прибором, предназначенным для выявления льда над подводной лодкой и определения его толщины по разности расстояний от подводной лодки до нижней кромки льда и до поверхности воды. В 1952 году оснащенная эхоледомером дизельная подводная лодка «Рэдфиш» проникла под паковый лед на 20 миль от кромки и оставалась там в течение восьми часов.

К исследованиям ледового режима Арктики широко привлекались также военная авиация и надводные корабли ВМС США. Американские ледоколы и дрейфующие полярные станции накапливали данные о рельефе дна и выявляли вероятные районы действий подводных лодок.

Мероприятия военного руководства США по освоению и подготовке Арктического бассейна к военным действиям явились материальным воплощением так называемой «арктической стратегии», родившейся в стенах Пентагона вскоре после окончания второй мировой войны.

Подготовка Арктического бассейна к использованию его в агрессивных целях не ограничивалась проведением антарктических экспедиций и специальных походов в Арктику подводных лодок. Планировалось осуществление обширной системы военных мероприятий по подготовке арктического плацдарма, в том числе совершенствование существующих и создание в Арктике новых военных, авиационных и военно-морских баз, оборудование театра мощными радио — и радиолокационными станциями, современными средствами радионавигации и т. п.

Первоначально исследование возможностей плавания подводных лодок в Арктическом бассейне американское командование связывало с задачей нарушения в случае начала военных действий важной морской коммуникации Советского Союза — Северного морского пути. Очевидно, результаты походов в Арктику дизельных подводных лодок с точки зрения возможной эффективности их действий по нарушению судоходства по Северному морскому пути в какой-то мере разочаровали организаторов этих походов, и интерес к ним заметно упал.

Однако с появлением в американском флоте в 1955 году подводных лодок с ядерной энергетической установкой военные приготовления в Арктике заметно активизировались.

Приобрела новое содержание и пресловутая «арктическая стратегия». Теперь американские стратеги вознамерились превратить Арктику в гигантскую «стартовую позицию», в которой атомные подводные лодки-ракетоносцы, скрытые от противника паковыми льдами, в нужный момент всплывают и наносят ракетно-ядерный удар по жизненным центрам Советского Союза.

Первая в американском флоте атомная подводная лодка «Наутилус» после четырех безуспешных попыток, едва не приведших ее к гибели, в 1958 году достигает наконец Северного полюса. В том же году два похода в Арктику совершает атомная подводная лодка «Скейт». Главной ее задачей была отработка методов всплытия в паковых льдах. В оперативном приказе на поход указывалось: «Отработать методы всплытия лодки в районе паковых льдов… Все остальное должно быть подчинено этой задаче… Использование Северного Ледовитого океана для боевых действий окажется возможным, если лодки будут в состоянии всплывать на поверхность хотя бы периодически…»

В 1960 году в арктическое плавание направляются подводные лодки «Сарго» и «Сидрэгон», а два года спустя подводные лодки «Скейт» и «Сидрэгон» встречаются под паковыми льдами и проводят противолодочное учение в районе Северного полюса.

Будучи неуверенным в успехе походов, военное руководство США проводит подготовку к ним в строжайшей тайне. О неудачах подводных лодок в печати не сообщается. Зато в случаях, когда подводной лодке удается достичь Северного полюса, вокруг такого события по сигналу американского командования поднимается невообразимый шум. С сенсационными сообщениями в печати, по радио и телевидению выступают» военные и государственные деятели США и бесчисленные комментаторы. При этом значение достигнутых подводными лодками результатов неимоверно преувеличивается, успехи подводных лодок именуются не иначе как «историческими».

* * *

За последние годы в иностранной военной печати появилось немало книг о походах американских атомных подводных лодок.

Сокращенный перевод очерков, написанных командирами подводных лодок «Наутилус», «Скейт», «Сидрэгон» и «Тритон», а также книги военно-морского обозревателя Н. Полмара «Гибель Трешера» составляет содержание предлагаемой читателю книги «Вокруг света под водой».

Пропагандистский, рекламный характер этих материалов очевиден. Их авторы, добросовестно выполняя заказ Пентагона, не жалеют красок для восхваления якобы непревзойденных боевых и технических качеств американских атомных подводных лодок, выучки и героизма их экипажей.

Военное руководство США очень нуждается в такой рекламе атомного флота прежде всего для замазывания глубоких трещин в военно-политическом престиже США, для оправдания гигантских военных расходов и привлечения новых средств на создание ракетно-ядерного подводного флота.

Отставание от Советского Союза в области освоения космического пространства и создания межконтинентальных и глобальных ракет Пентагон пытается хотя бы частично компенсировать «сенсационными» трансполярными и кругосветными плаваниями своих атомных подводных лодок.

В памятные августовские дни 1962 года, когда весь мир был восхищен очередной победой советских людей в космосе — первым в истории групповым полетом Космических кораблей «Восток-3» и «Восток-4», пилотируемых майором Николаевым и подполковником Поповичем, в американской печати был поднят шум по поводу «исторической» встречи под паковыми льдами двух подводных лодок — «Скейт» и «Сидрэгон», состоявшейся 31 июля 1962 года. Газета «Нью-Йорк таймс» впервые опубликовала сообщение об этой встрече 23 августа 1962 года, то есть неделю спустя после блестящего завершения полета советских космических кораблей. Это была явная попытка отвлечь внимание мировой общественности от успехов советской науки.

Кстати, в том же сообщении «Нью-Йорк таймс» как бы между прочим говорится: «…Несколько дней спустя, снова двигаясь под водой, экипажи двух подводных лодок впервые услышали о том, что два советских космонавта майор Николаев и подполковник Попович летают по орбите вокруг Земли…» Дескать, мы квиты: два советских космических корабля — в космосе, две американские подводные лодки — под арктическими льдами.

Особое беспокойство утрата былого престижа доставляет правящим кругам США при подготовке к важнейшим внешнеполитическим акциям, в первую очередь к международным совещаниям и переговорам. Поборникам политики «с позиции силы» требуются «козыри», с помощью которых они рассчитывают диктовать свои условия как противникам, так и партнерам.

Об одном из таких «козырей» рассказывает включенная в настоящий сборник книга командира американской атомной подводной лодки «Тритон» Э. Бича «Вокруг света под водой».

Главным «козырем» в руках реакционной верхушки США на переговорах глав правительств в мае 1960 года был шпионский полет злополучного «У-2». Этот «козырь», как известно, оказался сбитым советской зенитной ракетой. Другим «козырем» в той же колоде было кругосветное плавание подводной лодки «Тритон» в феврале — мае 1960 года. «…Вот почему плавание «Тритона» было секретным! — восклицает автор записок о походе командир «Тритона» Э. Бич, узнав об участи «У-2». — А я и не знал, что наряду с походом «Тритона» проводились и другие мероприятия. Впрочем, это и неудивительно: перед такой важной встречей, естественно, нужно было запастись не одним козырем» (стр. 459).

Кстати, и этот «козырь» едва не утонул. Американские адмиралы ради сенсации выпустили в столь сложный поход плохо подготовленный, «сырой» корабль. Даже мало искушенный в вопросах подводного плавания читатель убедится в этом, прочитав записки командира «Тритона».

Не один «Тритон» едва не стал жертвой безудержной погони за сенсацией. На подводной лодке «Наутилус» перед походом к Северному полюсу было обнаружено просачивание забортной воды в главный конденсатор турбины. Попытки выявить в доке причины течи конденсатора успеха не имели. Несмотря на это, «Наутилус» был отправлен в поход. Командир «Наутилуса» У. Андерсон в своих записках о походе пытается изобразить дело так, будто это он единолично принял решение выходить в море со столь серьезной неисправностью, опасаясь отмены похода. Не может быть сомнений в том, что решение на выход подводной лодки с неисправной материальной частью могло быть принято только в Вашингтоне. И принято оно было, несмотря на серьезные опасения по поводу возможных последствий, выраженные работниками судостроительной верфи, ремонтировавшей «Наутилус» перед походом.

Невольно возникает вопрос: почему так торопились организаторы похода? Уж не запуск ли 15 мая 1958 года третьего советского спутника Земли лишил американское командование элементарной осторожности? Не лучше готовилась к арктическому походу и подводная лодка «Скейт». Под паковые льды Арктики она была отправлена с неисправным эхоледомером.

Рекламирование «сенсационных» походов атомных подводных лодок необходимо американской военщине для оправдания огромных расходов и привлечения все новых и новых средств на создание атомного подводного флота. По сообщениям американской печати, одна атомная подводная лодка с 16 ракетами «Поларис» стоит не менее 140 млн. долларов. А таких подводных лодок Пентагон намеревается построить более 40 единиц. По состоянию на март 1965 года в ВМС США было 29 атомных подводных ракетоносцев, а в разных стадиях строительства находилось еще 12 подводных кораблей этого подкласса, которые планируется ввести в строй до 1967 года. 28 подводных ракетоносцев предусматривается вооружить ракетами «Поларис» А-3 с дальностью действия около 4600 км, а остальные 13 — ракетами «Поларис» А-2 с дальностью действия около 2800 км.

Помимо атомных подводных ракетоносцев в составе подводных сил американского военного флота на конец июля 1965 года планируется иметь 23 атомные подводные лодки многоцелевого назначения, вооруженные торпедами, а к 1967 году флот США будет иметь более 40 таких подводных лодок^[2].

Таким образом, всего к 1967 году в ВМС США будет более 80 атомных подводных лодок. Кроме того, в составе флота имеется более 60 дизельных подводных лодок с торпедным вооружением.

Организационно американские атомные подводные лодки-ракетоносцы сведены в эскадры. 14-я эскадра базируется на Холи-Лох (Шотландия). В конце 1964 года на Тихом океане сформирована 15-я эскадра с передовой базой на острове Гуам. Военное руководство США осуществляет агрессивные планы создания своеобразного подводного ядерного кольца вдоль периметра Советского Союза. Что касается места, отводимого в этих планах Арктическому бассейну, то в этом отношении небезынтересны высказывания вице-адмирала Риковера, заявившего в выступлении по радио и телевидению 5 апреля 1959 года: «Мы можем прятать под лед подводные лодки, оснащенные ракетами. Они могут пробиваться через лед и пускать свои ракеты… даже если бы противнику удалось уничтожить нашу арктическую авиацию и наши ракетные базы, он никогда не смог бы обнаружить эти оснащенные ракетами «Поларис» подводные лодки, спрятанные подо льдом».

Авторы очерков о походах атомных подводных лодок, выполняя поставленную перед ними задачу создать рекламу американскому подводному флоту, стремятся представить американские подводные лодки, их техническую оснащенность, надежность механизмов и устройств в угодном американскому командованию свете. При этом авторы нередко поступаются истиной.

К восторженным описаниям американских подводных лодок следует относиться критически. Кстати, такого же мнения на этот счет придерживается и сам руководитель работ по созданию атомного флота США вице-адмирал Риковер. «…Поверьте, — заявил как-то известный своей вспыльчивостью Риковер, — эта реклама, эти красноречивые картинки выглядят гораздо лучше, чем сами корабли. Они скрывают все недостатки»^[3].

Уж ему-то, Риковеру, это известно лучше, чем кому-либо другому.

Не более оптимистически оценивают надежность некоторых систем и устройств своих кораблей и многие командиры американских атомных подводных лодок. Выступая 3 мая 1963 года с докладом на сессии американской ассоциации военно-морских инженеров, капитан 1 ранга Симс — командир атомной подводной лодки-ракетоносца «Рузвельт» указывал на ряд существенных недостатков в конструкции американских атомных подводных лодок. Симс считает совершенно не удовлетворительной и требующей полной реконструкции систему корабельной вентиляции. При этом он высказал даже уверенность в том, что «эта проблема будет беспокоить подводников еще в течение десяти лет». Неудовлетворительным он считает и состояние контроля за составом воздуха в отсеках подводной лодки. Существующие анализаторы воздуха ненадежны и, кроме того, не могут выявлять все имеющиеся в отсечном воздухе вредные примеси. Симс жалуется на недостаточную надежность антенных систем, выдвижных устройств и их гидравлических подъемников. Он заявил также, что до сих пор не решена проблема борьбы с влажностью в пусковых ракетных шахтах, торпедных аппаратах, трюмах и других помещениях подводной лодки, не имеющих изоляционного покрытия.

И уж совсем разоткровенничался упоминавшийся выше адмирал Риковер, когда ему пришлось давать показания комиссии по расследованию причин гибели американской атомной подводной лодки «Трешер». Эти показания наряду со многими другими материалами, свидетельствующими о наличии крупных недостатков в американской технологии строительства кораблей, читатель найдет в книге Н. Полмара «Гибель Трешера».

Американская атомная подводная лодка «Трешер» погибла 10 апреля 1963 года в Атлантике во время проведения глубоководных испытаний. Это был головной корабль серии противолодочных подводных лодок. Экипаж «Трешера» состоял из 9 офицеров и 85 старшин и матросов, а всего на лодке во время ее гибели было 129 человек. Стоимость строительства лодки составила 57 млн. долларов.

«Трешер» был передан ВМС США в августе 1961 года. Вскоре лодка прошла первые морские испытания, на которых выявился ряд существенных конструктивных недостатков. Во время первого глубоководного погружения в мае 1961 года измерительные приборы показали большие перегрузки в месте соединения носовой эллиптической части с цилиндрической частью корпуса. Через 11 месяцев после передачи лодки флоту она была поставлена на капитальный ремонт, длившийся 10 месяцев.

На следственной комиссии при выяснении причин гибели «Трешера» установлено, что ремонтные работы проведены на нем крайне небрежно и некачественно. Многочисленные неисправности жизненно важных устройств и систем корабля обнаруживались вплоть до самого выхода подводной лодки на повторные глубоководные испытания. По поводу причин гибели «Трешера» газета «Нью-Йорк таймс» 11 января 1965 года писала в своей редакционной статье:

«Доклад конгресса о фактах, скрывающихся за гибелью подводной лодки «Трешер», это, по существу, обвинение военно-морского флота в технической некомпетентности. Он говорит о возможности того, что люди, погибшие в результате трагедии с «Трешером», оказались жертвой халатности и нежелания правильно во всем разобраться, проявленных на морской верфи в Портсмуте, откуда злополучной подводной лодке разрешили выйти в море, хотя было известно о значительных дефектах в ее оборудовании. Расследование обстоятельств гибели «Трешера» подняло также серьезные вопросы (безопасности и качества строительства других кораблей, входящих во флотилии атомных подводных лодок, являющихся основой обороны Соединенных Штатов».

Следует указать, что и другим авторам не удается, как бы они этого ни хотели, обойти вопрос о недостаточной надежности материальной части подводных лодок. Особенно показательны в этом отношении записки Э. Бича — командира подводной лодки «Тритон», плавание которой сопровождалось многочисленными докладами о неисправности материальной части.

Книги о походах атомных подводных лодок преследуют и еще одну немаловажную для американского командования цель — привлечь к ним внимание американской молодежи, заинтересовать ее службой на атомных подводных лодках и тем самым облегчить комплектование экипажей кораблей атомного подводного флота.

Ради достижения этой цели авторы книг не прочь покривить душой. Условия службы на американских атомных подводных лодках представляются ими в приукрашенном виде. Правда, желание выдать американских подводников за каких-то необыкновенных, не имеющих себе равных «марсофлотцев», стремление превознести их мужество и выносливость, а кстати и свои собственные заслуги, заставляет некоторых авторов рассказать и о тяготах службы на подводных лодках. Но и в этих случаях речь, как правило, идет не о недостаточном внимании конструкторов к условиям обитаемости на подводных кораблях, а о якобы неизбежно сопутствующих подводному плаванию трудностях.

Тенденциозно нарисованные авторами картины условий службы на подводных лодках во многом не соответствуют действительности. Вот что говорит об этом упоминавшийся выше командир подводной лодки «Рузвельт»: «Существующий проект (подводной лодки типа «Джордж Вашингтон». — А. Г.) отвратительный. На лодке не предусмотрено место для хранения продуктов и помещение для приготовления пищи. Сейчас мы используем для этих целей угол в столовой, что создает страшный беспорядок».

Что касается оценки значения походов американских подводных лодок, то и здесь авторы, равно как и их руководители и наставники, и военные и литературные, далеко не всегда объективны.

Возьмем хотя бы вопрос о приоритете в подледном плавании. У. Андерсон в книге «Наутилус» у Северного полюса» утверждает, что после неудавшейся в 1931 году попытки американского исследователя Г. Уилкинса войти на подводной лодке под лед первыми такой маневр с целью укрытия под кромкой льда от противолодочных кораблей применили во время второй мировой войны немецкие подводные лодки, а первые подледные плавания совершили американские подводные лодки «Борфиш» — в 1947 году и «Карп» — в 1948 году.

Более того, командир подводной лодки «Скейт» Д. Калверт говорит даже о необходимости для американцев «сохранить ведущее положение по отношению к потенциальному противнику в деле расширения знаний об Арктике и в готовности к ведению боевых действий с использованием преимуществ этого нового морского театра».

Эти и подобные им высказывания не что иное, как попытка выдать желаемое за действительное.

Приоритет на подледное плавание по праву принадлежит советским подводникам. При этом первое в истории подледное плавание было совершено в 1938 году не ради рекорда и уж совсем не с военными целями. Советская подводная лодка «Народоволец» («Д-3») под командованием Виктора Николаевича Котельникова получила почетное задание: следовать к первой в мире дрейфующей станции «Северный полюс-1» и снять со льдины отважную четверку папанинцев. Встретившись в Датском проливе с ледяными полями, Котельников с целью подготовки подводной лодки к форсированию ледяных преград погрузился и на глубине 50 метров прошел под ледовой перемычкой шириной около полумили.

А в 1940 году во время войны с белофиннами подводная лодка «Щ-324» под командованием одного из трех первых Героев Советского Союза — капитана 3 ранга Коняева, возвращаясь в базу из боевого похода, форсировала подо льдом пролив Сёдра-Кваркен. Чтобы не выдать противнику маршрутов форсирования Кваркена нашими подводными лодками и обезопасить свой корабль от налетов вражеской авиации, командир провел «Щ-324» под сплошным льдом. Около 10 часов шла наша «щука» подо льдом и всплыла, ломая лед толщиной 10, а местами — 25 сантиметров.

В том же году советская подводная лодка под командованием капитана 3 ранга Зайдулина за одну навигацию прошла Северным морским путем из Архангельска во Владивосток.

Первым подледным плаваниям и ледовым походам советских подводных лодок предшествовали годы напряженного, самоотверженного труда советских поморников-моряков и летчиков, проложивших и освоивших великий русский Северный морской путь, а также наших подводников, которые задолго до американцев вышли в высокие широты Арктики. Советские люди уверенно и настойчиво покоряли Арктику. Целью их было освоение новых путей, обогащение мировой науки новыми сведениями об Арктике. А в годы войны в боевых походах советские подводники умело использовали опыт ледовых походов и в тактических целях.

Пригодился этот опыт и экипажам наших атомных подводных лодок в их плаваниях к Северному полюсу.

Таким образом, история опровергает версию о том, будто бы первооткрывателями подледных глубин были немецкие и американские подводники.

Итак, книги о плаваниях американских подводных лодок, изданные, несомненно, с ведома и под строгим контролем Пентагона, носят резко выраженный рекламный характер и грешат многими недостатками. Вместе с тем, написанные специалистами — командирами подводных лодок, непосредственными участниками бесспорно сложных походов, они представляют интерес.

Очерки о походах, помимо воли и желания их авторов, раскрывают перед читателем истинные, агрессивные цели американских «исследований» Арктики, знакомят с некоторыми взглядами военного руководства США на использование атомных подводных лодок.

Читатели найдут в этой книге немало полезных сведений по вопросам управления подводной лодкой в условиях плавания под мощными паковыми льдами и при всплытии в полыньях среди арктических льдов и ряд других сведений специального характера.

Авторы рассказывают в популярной форме об устройстве атомной подводной лодки, ядерной энергетической установки, о радионавигационных системах и о других специальных устройствах, обеспечивающих плавание подводной лодки подо льдом.

Многие страницы, рассказывающие о лихорадочной погоне за сенсацией, во имя которой ставится под угрозу жизнь человека, а иногда и всего экипажа, поведают советскому читателю о звериных законах американской действительности, проникающих даже сквозь толщу паковых льдов и прочный корпус подводной лодки.

Контр-адмирал А. ГОНТАЕВ

Операция «Саншайн»

В воскресенье 8 июня 1958 года атомная подводная лодка «Наутилус» стояла на швартовах у пирса в Сиэтле. В два часа дня по сиэтлскому времени ожидалось получение последнего, совершенно секретного приказа из Вашингтона, который решит вопрос: будет ли «Наутилус» выполнять прежние задачи или начнет труднейший морской поход.

На крохотном столике в моей каюте лежали два пакета с оперативными приказами. В одном, с надписью «Секретно», находился приказ, предписывающий «Наутилусу» совершить в подводном положении обычный длительный поход в Панаму с задачей сбора данных, необходимых для испытаний системы «Поларис». На другом пакете, который я хранил до этого момента в сейфе с тройным замком, стояла надпись «Совершенно секретно. Лично командиру корабля». В нем говорилось, что если поступит особое распоряжение начальника штаба военно-морских сил, то первый приказ отменяется и мы должны будем идти в Англию, причем не обычным путем, а под арктическим паковым льдом, покрывающим обширную часть Северного Ледовитого океана.

Принятие решения о выполнении операции «Саншайн», как ее называли, было возложено на начальника штаба ВМС США адмирала Бэрка. Экипаж «Наутилуса» ничего об этом не знал. В то время все были заняты последними приготовлениями к походу на юг. Как и всегда в таких случаях, я подписывал массу требований и накладных для получения различных материалов и запасов на переход в Панаму.

Наша ядерная энергетическая установка, не требующая для своей работы атмосферного воздуха и, следовательно, теоретически обеспечивающая возможность длительного перехода под паковым льдом, находилась в прекрасном состоянии. К этому времени на счету «Наутилуса» уже было свыше 115 тысяч миль, пройденных без аварий преимущественно под водой и только с одной перезарядкой ядерного горючего. До следующей перезарядки мы могли пройти еще несколько тысяч миль. «Наутилус» убедительно доказал громадные преимущества использования ядерной энергетической установки на подводной лодке.

Контр-адмирал Риковер, один из немногих, знавших о возможности проведения операции, особенно беспокоился о том, чтобы энергетическая установка была в идеальном состоянии. В тот день, когда я ожидал последнего приказа, Риковер прилетел из Вашингтона. Как всегда, он быстро и внимательно осмотрел установку, забрасывая вопросами механиков, и несколько задержался у главного инженер-механика капитан-лейтенанта Эрли — одного из лучших специалистов по ядерным энергетическим установкам, который производил в это время проверку многочисленных механизмов «Наутилуса». После того как Риковер убедился, что установка работает хорошо, мы вернулись в мою каюту. Закрыв на ключ дверь, я достал из сейфа морскую карту Арктики и показал ему маршрут, которым предполагал идти в случае осуществления операции «Саншайн». На карте была сделана предварительная прокладка и показано время прибытия к кромке пакового льда, на Северный полюс, а также нанесен предполагаемый маршрут дальнейшего перехода с указанием времени выхода из-подо льда в Гренландское море. Еще задолго до этого я разработал два графика: один — оптимальный, который предполагалось выполнить при отсутствии непредвиденных осложнений, и другой — более реальный, который можно было бы выдержать даже при значительных задержках. Последний график я нанес на карту Риковера и вложил ее в пакет с надписью «Совершенно секретно». Складывая пакет и засовывая его в свой планшет, адмирал давал мне указания, как поддерживать нормальную работу реактора в чрезвычайных условиях. Я знал, что в душе он советовал мне скорее допустить аварию энергетической установки, чем рисковать кораблем и экипажем.

Через час после отъезда Риковера я прошел в кают-компанию и обратился к капитану 2 ранга Дэмпси — командиру флотилии подводных лодок.

— Итак, сэр, — сказал я, — полагаю, что время наступило.

Мы вместе стали звонить начальнику управления боевого использования подводных сил контр-адмиралу Дэспи-ту, нашему главному шефу-подводнику в Пентагоне. Разговор был очень короткий.

— «Наутилус» к походу готов, — доложил я, стараясь говорить как можно спокойнее.

После некоторого молчания, показавшегося мне вечностью, Дэспит ответил:

— Выполняйте операцию «Саншайн».

Это означало: переход в Англию через Северный полюс, под арктическим паковым льдом.

Несмотря на то что операция «Саншайн» в течение нескольких месяцев поглощала все мое внимание, лишь после того как я положил трубку, до меня дошло значение слов адмирала. После прощания с Дэмпси мне припомнились события, которые предшествовали осуществлению этого рискованного перехода. Многое вспомнилось: первая беседа с адмиралом Риковером; назначение меня командиром «Наутилуса»; первое пробное плавание «Наутилуса» под арктическим паковым льдом год назад — у нас тогда волосы вставали дыбом от страха, когда мы представляли себя погребенными подо льдом; замаскированная подготовка к самой операции «Саншайн»; драматические и волнующие происшествия, имевшие место на борту «Наутилуса» за два последних месяца, которые, как мне казалось, являлись предзнаменованием того, что мы должны прекратить испытывать судьбу — отказаться от планов проведения операции «Саншайн». У меня раньше было такое ощущение, что операция никогда не осуществится. Но, как оказалось, я глубоко ошибался.

* * *

Моя служба на «Наутилусе» началась в один из холодных, хмурых январских дней 1956 года. В то время я преподавал тактику подводных лодок в школе подводного плавания в Нью-Лондоне.

Нью-Лондон — это второй дом и обычное место встречи подводников. Большинство из них — унтер-офицеры и матросы, а также офицеры — проходит там свою первую практику, а позднее стажировку либо в школе, либо при штабе командующего подводными силами Атлантического флота. Верфь «Электрик боут дивижн», являющаяся отделением фирмы «Дженерал дайнэмикс» и построившая для военно-морских сил больше подводных лодок, чем какой-либо другой концерн, находится всего лишь в нескольких милях от базы вниз по течению реки. Многие подводные лодки заходят в Нью-Лондон или на верфь «Электрик боут» для проведения осмотра, ремонта и переоборудования.

Я находился при исполнении своих обычных служебных обязанностей, когда командующий подводными силами Атлантического флота контр-адмирал Уоткинс вызвал меня по телефону и приказал немедленно явиться в штаб. Когда я прибыл, адмирал предложил мне сесть и без соблюдения формальностей, не раскрывая цели вызова, стал расспрашивать о моей прежней службе на подводных лодках. Как только я закончил свой рассказ, адмирал тоном, который ясно показывал, что беседа закончена, сказал:

— Прекрасно. Сюда приезжает одно лицо, с которым я хотел бы вас познакомить. Куда вам можно позвонить сегодня вечером?

— Я буду дома, — ответил я и вышел от адмирала в полной растерянности.

Вечером раздался звонок Уоткинса.

— Должен вас огорчить, но этот человек слишком занят, — сказал он. — Он не сможет с вами встретиться в этот приезд.

Адмирал, очевидно, догадался, что я сгораю от любопытства, и тихо добавил:

— Ничего не спрашивайте. Человек, о котором я говорю, — адмирал Риковер. Предстоит важное дело, и, возможно, вам придется вместе с другими принять в нем участие.

Затем Уоткинс дал мне указания относительно поездки в Вашингтон для встречи с Риковером и положил трубку.

Через несколько недель я прибыл в Вашингтон и явился в отдел адмирала Риковера. Я ждал в приемной адмирала, наблюдая за всем происходящим вокруг меня. Это был настоящий муравейник. Казалось, никто здесь спокойно не ходит — все только бегают.

Наконец подошла моя очередь идти к адмиралу. Держа фуражку в руке, я вошел в кабинет.

Адмирал посмотрел на меня пронизывающим взглядом. Без какого-либо вступления он проворчал:

— Где вы учились?

Я очень обстоятельно стал излагать свою биографию. Но чем дольше я говорил, тем больше чувствовал, что не подхожу для предстоящего дела, так как значительная часть моей жизни, если заглянуть в прошлое, казалась будничной и однообразной, насколько можно себе это представить на подводном флоте. Возможно, думал я, поэтому адмирал и не задает мне никаких дополнительных вопросов. Наконец он спросил:

— Андерсон, назовите книги и их авторов, которые вы прочли за последние два года. Не называйте того, что вы читали в прошлом месяце. Это не идет в счет, поскольку вы сказали, что готовились к поездке сюда.

У меня была привычка брать в плавание множество книг по различным вопросам: по морскому делу, истории, технике или о чем-нибудь еще, что взбредет в голову. Я читаю не слишком много, но, пожалуй, больше, чем средний читатель. За два года я прочитал десятка два книг. Но тогда я точно онемел. Я не мог вспомнить ни одного названия и ни одной фамилии автора.

Я мямлил, вспоминая название одной книги, какой — сейчас не помню, а фамилию автора я тогда забыл начисто. Риковер нахмурился. Затем, давая понять, что беседа окончена, сказал:

— До свидания, Андерсон.

Потом я пошел в нашу библиотеку. Просматривая корешки книг, начал припоминать прочитанное. С помощью жены я скоро составил список более двух десятков книг, которые прочел за истекшие два года.

— Хорошо, — сказал я жене, — это, очевидно, бесполезно и глупо, но, чтобы адмирал не думал, что все офицеры-подводники полнейшие идиоты, я отошлю ему этот список.

Я просидел весь день, печатая письмо одним пальцем на пишущей машинке. На следующий день с некоторой опаской я отправил его по почте.

Хотя адмирал никогда не говорил мне об этом прямо, но я понял, что это письмо сыграло решающую роль.

Он сказал как-то, что сначала я показался ему слишком спокойным и беспечным, но, получив письмо, он изменил свое мнение.

Несколько позже, как ни странно, я получил приказ явиться к адмиралу Риковеру. Было неясно, какое именно «задание» мне предстоит выполнять. В таком неведении я оставался в течение нескольких месяцев.

В отделе по разработке реакторов

С базы подводных лодок в Нью-Лондоне в отдел ядерных реакторов главного управления кораблестроения в Вашингтоне я переехал в июле 1956 года. Вскоре после приезда я понял, что мне надлежит стать командиром атомной подводной лодки. Хотя никто точно не сказал мне этого, было ясно, что я намечен кандидатом на этот пост. Но какой подводной лодки? Будет ли это одна из новых лодок — «Скейт», «Суордфиш», «Скипджек»? Или это будет «Наутилус»? Однажды я спросил об этом адмирала Риковера. Он отказался ответить прямо на вопрос.

— Предположим, — сказал он, — что для вашей тренировки это будет «Наутилус».

Меня посадили в небольшой кабинет в старом доме, в котором временно помещался отдел ядерных реакторов. Окружавшие меня инженеры и научные работники трудились с большим энтузиазмом, решая сложные проблемы, связанные с работой ядерного реактора и паротурбинных энергетических установок. На меня не было возложено никаких обязанностей. Я одиноко сидел за своим пустым столом, никто не обращался ко мне ни с какими вопросами. По прошествии двух дней я прошел в кабинет Риковера, где царила деловая атмосфера, напомнил ему, что уже нахожусь на работе, и спросил, что мне делать.

— Так вот, Андерсон, — ответил адмирал, — я полагаю, что прежде всего вы должны сесть и написать мне докладную записку о том, что вы должны делать.

— Есть! — сказал я и поспешно вышел из кабинета.

Это было очень интересное задание. Что должен изучать будущий командир атомной подводной лодки? Математику? Физику? Принцип работы ядерного реактора? Химию? У меня были кое-какие собственные идеи, кроме того, я в течение целой недели беседовал с сотрудниками Риковера: Мэндилом, Рокуэллом и Данфордом. После этого я написал докладную записку, основанную главным образом на беседе с ними. Она включала предложение провести мне несколько недель в Арко с целью изучения наземного прототипа реактора «Наутилуса». Второе предложение касалось поездки на завод фирмы «Вестингауз», где изготовлялись энергетические установки, а также посещения верфи «Электрик боут дивижн», где строились подводные лодки. Наряду с этим имелось предложение о подробном изучении истории проектирования и последних походов «Наутилуса», а также предлагался подробный план изучения многообразных отраслей знаний, имеющих отношение к ядерным энергетическим установкам. Адмирал не имел никаких возражений против моего плана. Больше того, этот план одно время даже служил руководством для подготовки будущих командиров атомных подводных лодок.

Ко времени моего появления в 1956 году в отделе ядерных реакторов этот отдел функционировал уже в течение семи лет, а Риковер разрабатывал проект подводной лодки с ядерной энергетической установкой уже в течение десяти лет. Идея подводной лодки с ядерной энергетической установкой, вооруженной ракетами, претворялась в жизнь полным ходом.

Однако вполне естественно, что меня лично больше всего интересовал «Наутилус». Я прочитал отчеты командира «Наутилуса» капитана 2 ранга Уилкинсона и изучил все, что говорили или писали о нем специалисты военно-морских сил. «Наутилус» впервые вышел в море 17 января 1955 года с верфи фирмы «Электрик боут дивижн» в Гротоне. С борта было передано следующее очень важное сообщение: «Идем на атомной энергии». Корабль медленно вышел из дока, но после того как прошел узкости, стал быстро продвигаться вперед. Результаты ходовых испытаний изумили даже тех, кто проектировал и строил «Наутилус». Он мог длительное время идти в подводном положении со скоростью хода около двадцати узлов.

Во время своего первого плавания «Наутилус» прошел в подводном положении 1381 милю за девяносто часов, установив замечательный для подводной лодки того времени рекорд скорости хода под водой. «Наутилус» обладал высокой маневренностью под водой, мог погружаться на очень большую глубину, кроме того, во время совместных учений с кораблями противолодочной обороны он действовал в пятьдесят раз эффективнее дизельной подводной лодки.

Вскоре я погрузился в детальное изучение работы ядерного реактора «Наутилуса», совершая поездки в Арко и на заводы «Электрик боут дивижн» и «Вестингауз». Темпы изучения увеличились после того, как я стал строго придерживаться режима работы в отделе ядерных реакторов: по восемь часов при шестидневной рабочей неделе и, кроме того, работать вечерами дома по нескольку часов.

К этому времени я уже твердо знал, что буду командиром «Наутилуса». Однако я не думал, что почти весь период моего командования этой подводной лодкой уйдет на планирование перехода под паковым льдом Арктики или, по существу, на испытания ее в этих условиях.

Неизведанное пространство

Северный Ледовитый океан в отличие от Антарктики, где преобладает твердая почва подо льдом и снегом, представляет собой водное пространство, покрытое льдом, по площади в пять раз превышающее Средиземное море. Паковый лед Арктики — это не сплошное ледяное поле, как обычно его изображают. Он, скорее, состоит из огромных движущихся льдин самых различных размеров, создающих впечатление сплошной массы. В разных местах бескрайних ледяных просторов встречаются разводья, трещины, полыньи или большие участки открытой воды, иногда называемые арктическими лагунами. Паковый лед, находясь почти все время в непрерывном движении как в зимнее время, так и при температуре выше нуля, достигает на востоке побережья Гренландии, а на западе — Берингова пролива.

Этот необитаемый, холодный, скучный и негостеприимный район на протяжении десятилетий привлекал к себе исследователей, путешественников, а совсем недавно привлек внимание военных специалистов.

В конце 1956 года я знал об Арктике ровно столько, сколько знает средний обыватель. На прямо заданный кем-либо вопрос, будет ли толщина льда у Северного полюса один метр или тысяча метров, я не мог ответить. Дело изменилось, когда в один прекрасный день мне стало известно о плане некоторых офицеров Пентагона направить следующим летом «Наутилус» в Арктику. Я стал частым посетителем находящейся по соседству военно-морской библиотеки. В течение нескольких следующих недель я ежедневно с большим удовольствием читал дневники и воспоминания тех людей, которые героически переносили все тяготы, связанные с исследованием Арктики. Многие из этих историй, такие, как санная экспедиция Пири по льду к Северному полюсу и полет Бэрда на самолете, слишком широко известны, чтобы на них останавливаться. Естественно, что меня больше всего интересовали плавания в Арктику экспедиционных судов.

Мне удалось выяснить, что их было очень мало и большая часть из них погибла. Некоторым ледоколам Удалось проложить путь сквозь паковые льды. Но большинству это не удалось. Два экспедиционных судна — норвежское «Фрам» и русское «Седов» — были затерты во льдах и, лишенные управления, беспомощно дрейфовали у Северного полюса. «Фрам» дрейфовал два года и одиннадцать месяцев и достиг параллели 85 градусов 57 минут северной широты. Дрейф «Седова» был несколько короче и продолжался в течение двух лет и трех месяцев. «Седов» достиг 86 градусов 39 минут северной широты. В 1937 году группа русских полярных исследователей высадилась с самолета на льдину у Северного полюса и дрейфовала на ней в течение девяти месяцев до тех пор, пока не достигла открытого водного пространства около Гренландии.

В Арктику направлялось много экспедиций и на подводных лодках. Первой и, может быть, самой известной, но неудачной, была экспедиция Губерта Уилкинса на подводной лодке, также названной «Наутилус». Уилкинс, основываясь на опыте исследователей, предполагал, что в Арктике имеются большие разводья и полыньи, позволяющие пересечь океан на специально оборудованной дизельной подводной лодке, которая могла бы погружаться, идти под водой и периодически всплывать на поверхность открытых разводий для подзарядки батарей. Полагая, что нижняя сторона льдин относительно гладкая, он предложил, сохраняя положительную плавучесть лодки, заставить ее скользить по нижней стороне льдин. Полозья, установленные на верхней части корпуса лодки наподобие перевернутых лыж, должны были, по его мнению, предотвращать повреждение самой лодки, а гребные винты — обеспечить поступательное движение.

Уилкинсу была предоставлена подводная лодка, предназначенная на слом. Этот исследователь оборудовал ее всем необходимым для подледного плавания, в том числе устройством для сверления льда, на случай если лодка оказалась бы под ним без энергии для продолжения движения. Эта экспедиция привлекла к себе большое внимание.

В августе 1931 года «Наутилус» Уилкинса достиг кромки пакового льда в районе между Шпицбергеном и Грен ландией. Несмотря на потерю кормовых горизонтальных рулей, Уилкинс попытался погрузиться под кромку льда. Но вскоре вследствие обледенения корпуса внутри лодки и ряда других причин Уилкинс вынужден был признаться в постигшей его неудаче и направиться к югу.

Во время второй мировой войны несколько дизельных немецких подводных лодок использовали кромку пакового льда в качестве временного укрытия. После атаки на конвои они мгновенно скрывались под лед и оказывались, таким образом, недосягаемыми для противолодочных кораблей союзных держав.

После второй мировой войны научный сотрудник лаборатории электроники ВМС США в Сан-Диего доктор Уол-до Лайон, физик, с которым я должен был вскоре познакомиться, предложил включить американскую подводную лодку в состав кораблей и судов, участвующих в антарктической военной экспедиции ВМС США под наименованием «Хайджамп». Лайон и возглавляемая им группа начали заниматься изучением взаимодействия подводной лодки с окружающей ее средой в море еще в 1940 году. Лайона очень интересовал вопрос о том, что произойдет, когда подводная лодка войдет в море, покрытое льдами. Приняв участие в экспедиции, Лайон вернулся в Сан-Диего. Арктика его очень сильно заинтересовала. Он предложил переименовать свою группу в отдел по исследованию Арктики на подводных лодках.

Годом позже американская подводная лодка «Борфиш», на борту которой находился Лайон, осторожно вошла под паковый лед и углубилась под него на расстояние шести миль. После этого Лайон создал эхоледомер, с помощью которого от ледяного покрова можно было получить отраженный сигнал и замерить таким образом расстояние от лодки до льда. В 1948 году этот прибор был установлен на верхней палубе подводной лодки «Карп», которая затем прошла подо льдом некоторое расстояние.

В том же году интерес к операциям подводных лодок подо льдом стал проявляться и иначе. Подводник капитан 3 ранга Макуэти, преподаватель навигационной школы в Монтерее, решил расширить свои познания об условиях арктической навигации. С этой целью Макуэти, узнав, что военные летчики проводят испытания навигационных приборов в Арктике, ухитрился получить отпуск и перелетел через полюс на самолете.

Наблюдая с высоты 5500 метров разводья и полыньи во льду, один из летчиков спросил его, почему в них не плавают подводные лодки. В то время Макуэти не ответил на этот вопрос, но идея его определенно заинтересовала. В 1949 году его интерес к изучению района Арктики настолько возрос, что он убедил управление кадров военно-морских сил разрешить ему отправиться в Арктику на ледоколе «Бертон Айленд». Наблюдая, как в покрытой льдами необитаемой Арктике ледокол взламывает толстый лед и проходит от одного открытого пространства к другому, Макуэти, подобно Уилкинсу, мечтал о том, как подводная лодка будет легко нырять под эти ледяные барьеры. Во время всех этих переходов эхолот ледокола «Бертон Айленд» постоянно работал, нанося кривую рельефа морского дна, которое никогда раньше не подвергалось тщательному обследованию. Данные, собранные ледоколом, очень пригодились нам в дальнейшем.

В 1950 году доктор Лайон совершил на ледоколе «Бертон Айленд» короткий переход с исследовательской целью. Поскольку Лайон и Макуэти придерживались одного мнения, не было ничего удивительного в том, что они стали посылать письма начальнику штаба военно-морских сил, указывая на Арктику как на возможный район действий подводных лодок. В результате, по предложению Лайона, в 1952 году с большими оговорками был организован пробный поход подводной лодки «Рэдфиш» в паковый лед Арктики. Оснащенная эхоледомером Лайона, подводная лодка проникла под паковый лед на двадцать миль от кромки и оставалась там в течение восьми часов. После этого интерес к полярным плаваниям подводных лодок стал ослабевать.

В конце 1956 года начальник штаба военно-морских сил адмирал Бэрк получил письмо от сенатора Джексона, только что вернувшегося из полета в Арктику на самолете воздушных сил. В письме ставился вопрос о возможности действий подводных лодок с ядерной энергетической установкой под паковыми льдами. Начальник штаба дал это письмо Макуэти для составления ответа, который, конечно, был положительным.

Теоретически подводная лодка с ядерной энергетической установкой является идеальным средством для исследования Арктики. Погрузившись на большую глубину, она может пройти даже под самым толстым льдом, встречающимся в Арктике. Ее энергетическая установка не требует воздуха и не разряжается, как аккумуляторные батареи на дизельной лодке, поэтому она может оставаться в подводном положении длительное время, передвигаясь медленно или на большой скорости хода. Всплывая на поверхность разводий или полыней, она не подвергается серьезной опасности, поскольку имеет возможность выбрать для всплытия место и время. Находясь в тепле, в помещениях с кондиционированным воздухом, экипаж подводной лодки не испытывает никаких физических неудобств. Такую подводную лодку можно оснастить большим количеством разнообразных приборов для регистрации состояния льда, воды и морского дна.

В процессе составления ответа на письмо Джексона адмирал Бэрк предложил офицерам своего аппарата глубже изучить этот вопрос. Именно поэтому я и оказался в военно-морской библиотеке.

Книг о попытках покорить полярные паковые льды написано очень много, но меня интересовали главным образом два вопроса: какова толщина льда и глубина океана под ним и проходят ли глубокосидящие айсберги через паковые льды? В научной литературе библиотеки, в том числе и в русских источниках, данные были противоречивы и подтверждали, что Арктика, в сущности, является неисследованной областью. Ни в одном из этих источников точных данных не было.

Тем не менее, чем больше я размышлял над проблемой освоения Арктики, тем с большим энтузиазмом думал о возможности организации полярного похода независимо от того, в какую форму он выльется. Первоначально Макуэти предложил переход в северо-западном направлении: вдоль побережья Аляски, через пролив Мак-Клюр и между островами Канадского архипелага, так как в 1957 году по этому маршруту должны были пройти лоцмейстерские суда «Спар», «Брэмбл» и «Сторис». Но эта идея была тотчас же отвергнута. На мой взгляд, плавание подо льдом атомная подводная лодка должна была начать там, где начинал свой злополучный поход Уилкинс, а именно в глубоких водах между Гренландией и Шпицбергеном. Я полагал, что нужно предпринять целую серию летних исследований, каждое из которых должно быть продолжительнее предыдущего, а всю операцию растянуть на несколько лет.

Все, с кем мне довелось беседовать о предстоящем походе, проявляли к нему явный интерес, но вскоре мне стало ясно, что многие из них считали даже самое консервативное предложение безрассудно храбрым, неоправданно рискующим в этом неизвестном районе единственной подводной лодкой с ядерной энергетической установкой. Один адмирал сказал мне совершенно определенно:

— Поход, о котором вы говорите, никогда не будет разрешен.

К весне 1957 года я и Маку эти, который привлек к этому многих офицеров, в том числе тридцать пять адмиралов, начали борьбу с оппозицией, Большинство факторов работало на нас. Несмотря на существование в штабе различных мнений, командующий подводными силами Атлантического флота контр-адмирал Уилкинс, человек, отличающийся большой проницательностью и смелостью, стал самым ярым защитником и ревностным сторонником идеи этого похода.

И наконец в июне 1957 года, после почти целого года работы в отделе ядерных реакторов под руководством Риковера, я выехал на западное побережье, чтобы принять командование «Наутилусом». В то время мне уже было ясно, что летом 1957 года арктический поход станет реальностью.

По прибытии в Сан-Франциско я очень много думал о предстоящем арктическом походе, но в то время передо мной стояла неотложная и нелегкая задача: мне нужно было принять командование «Наутилусом» у капитана 2 ранга Уилкинсона, найти общий язык с экипажем и заслужить его уважение и доверие. К этому нужно было подойти с большой деликатностью, так как сразу же после принятия корабля я должен был сообщить экипажу о предполагаемом полярном походе.

«Наутилус» находился в море. Было подготовлено все для доставки меня на него вертолетом. Я должен был прибыть на «Наутилусе» в Сиэтл и там официально принять командование. Когда мы летели над водой, я не испытывал особого удовольствия и невольно думал о том, приходилось ли пилоту раньше «висеть» над раскачивающейся палубой подводной лодки. Вдруг мы увидели под собой темный гладкий корпус «Наутилуса», качавшийся на поверхности воды. Матросы носились по палубе, готовясь к принятию вертолета. Вертолет замедлил скорость, повис над лодкой и снизился. Дальше на палубу мне пришлось спускаться на стропе. Уилкинсон устроил мне теплый прием. Вскоре мы погрузились и пошли в Сиэтл.

О ядерной энергетической установке «Наутилуса» и о тактико-технических элементах этого корабля я многое уже знал. Теперь меня интересовали еще два вопроса: первый — все, что касается экипажа; второй — обитаемости этого подводного корабля.

«Наутилус» — большая по размерам подводная лодка; длина ее почти сто метров, диаметр около девяти метров. Небольшая аккумуляторная батарея и незначительный запас дизельного топлива, занимающих на обычной подводной лодке почти половину внутреннего пространства в корпусе, позволили на атомной лодке отвести жилым помещениям больше места. Так, например, кают-компания на «Наутилусе» в четыре раза больше, чем на обычной подводной лодке. Столовый кубрик старшинского и рядового состава тоже очень просторный — в нем одновременно могут сесть за стол тридцать шесть человек. В течение пяти минут это помещение можно приспособить для кинотеатра на пятьдесят человек. Кроме того, на «Наутилусе» имеются стиральная и сушильная машины, лаборатория для исследований на радиоактивную зараженность, хорошо оборудованная механическая мастерская, фотолаборатория и библиотека, книжный фонд которой составляет шестьсот томов. В умывальной имеются индивидуальные ящички из нержавеющей стали для туалетных принадлежностей. Каждый член экипажа имеет отдельную койку.

Для обеспечения длительного пребывания под водой имеется установка, поглощающая углекислый газ, а также кислородные баллоны, из которых по мере необходимости в помещения может подаваться кислород. Благодаря установке кондиционирования воздуха на «Наутилусе» поддерживается температура 20–22 градуса по Цельсию и относительная влажность воздуха 50 процентов.

Все офицеры и рядовые матросы, поступающие на «Наутилус», независимо от того, служили они на подводных лодках или нет, в течение целого года должны изучать ядерные установки. Они проходят шестимесячную подготовку в школе по изучению ядерной энергии в Нью-Лондоне, а затем практику на наземном прототипе «Наутилуса» в местечке Арко. Сам «Наутилус» является своего рода школой повышенного типа. Эту школу уже прошли девять офицеров и сорок четыре матроса, которые служат на других атомных подводных лодках. Хорошую характеристику уровня знаний и способностей матросов дают следующие статистические данные: из двухсот восьмидесяти восьми матросов, служивших на «Наутилусе», сорок семь уже получили офицерские звания или представлены к ним.

Излишне упоминать, что ко времени принятия на себя командования кораблем от Уилкинсона я уже не думал, как будет реагировать экипаж на предстоящие испытания в полярных паковых льдах. Я был уверен в том, что экипаж пойдет на «Наутилусе» в любое время и куда потребуется.

Подготовка к походу

По планам высшего командования в конце сентября «Наутилус» должен был принять участие в учениях морских сил НАТО в европейских водах под названием «Страйкбэк». Все мы думали об этих учениях, но я должен откровенно признаться, что с того времени, как я принял командование «Наутилусом», все мои мысли были сосредоточены на полярном походе. Мое беспокойство все возрастало. Лето промелькнуло быстро, но все еще ничего не было точно известно о нашем походе. Когда в июле мы прибыли в Сан-Диего для проведения учений совместно с кораблями надводного флота, до меня дошел слух, что наш поход отменяется. Я тотчас же позвонил по телефону в Нью-Лондон моему начальнику капитану 2 ранга Генри, чтобы узнать, насколько реален этот поход. К моему удовольствию, он ответил:

— По-видимому, поход будет осуществлен.

Время подходило. Нам приказали прибыть в Англию примерно 20 сентября для участия в учении «Страйкбэк». Согласно графику, мы не должны были задерживаться и могли позволить себе провести у кромки пакового льда только десять дней. Но хуже всего было то, что мы должны были прибыть к кромке пакового льда к концу лета, то есть во второй половине августа, когда погода далеко не идеальная и лед начинает формироваться по-зимнему.

Я посетил доктора Лайона в лаборатории электроники в Сан-Диего. После моего сообщения о том, что испытания подо льдом будут действительно проводиться, он лучше, чем кто-либо другой, понял, что нужно торопиться. Кроме того, мы обсудили цели этого похода. На опыте прошлых плаваний подо льдами на подводных лодках «Бор-фиш», «Карп» и «Рэдфиш» Лайон был убежден, что «Наутилус» может совершенно безопасно погрузиться на большую глубину и пройти значительное расстояние подо льдами. Мы не обсуждали вопроса о Северном полюсе и считали, что главной целью является покрыть как можно большее расстояние и собрать как можно больше сведений в ограниченный срок. Затем мы решили, что нужно послать письма в Нью-Лондон и Вашингтон.

С целью экономии времени я посоветовал Лайону установить на «Наутилусе» его эхоледомеры и большую часть другой аппаратуры для определения состояния льда. Он согласился и предложил послать двух человек в Нью-Лондон, которые встретили бы нас там по прибытии и без промедления установили аппаратуру на «Наутилусе». Тем временем я написал в Вашингтон, чтобы из гидрографического управления направили одного человека для встречи с нами в Панаме и передачи нам самых последних карт с глубинами Арктики, сводки о состоянии льда и других имеющихся в их распоряжении материалов. К моменту нашего прибытия в Нью-Лондон 21 июля мы уже успели изучить эти материалы, а сотрудники Лайона ожидали нас в порту, чтобы начать работу.

В Нью-Лондоне стало известно, что, пока мы шли из Панамы к Восточному побережью, наш полярный поход едва не отменили. Но когда я спросил об этом капитана 2 ранга Генри, он ответил:

— Сейчас имеется только один человек, который может отменить поход.

— Кто? — задал я вопрос.

— Вы, — сказал он.

— Но я таким человеком, конечно, не буду, — последовал мой ответ.

Макуэти, Лайон, прибывшие один из Вашингтона, другой из Сан-Диего, и я вскоре присутствовали на совещании на высшем уровне при участии командующего подводными силами Атлантического флота контр-адмирала Уилкинса. На одном из заседаний был выработан окончательный план проведения воздушной разведки льда, под которым нам предстояло совершать переход.

5 августа небольшая группа, в которую вошли я, штурман, командир дивизиона движения лейтенант Лейлор, Макуэти, Лайон, командир «Триггера» капитан 3 ранга Келли (дизельная подводная лодка «Триггер» должна была сопровождать нас во время полярного похода в качестве корабля обеспечения) и другие, была доставлена на север на самолете. Мы приземлились на базе ВВС в Туле (Гренландия), чтобы заправиться горючим и немного отдохнуть. Во время стоянки в Туле все офицеры-подводники спрятали свои эмблемы, чтобы летчики не догадались о намечавшемся полярном походе.

На следующее утро, 6 августа, мы вылетели и опять устремились на север. Летели на высоте сто восемьдесят метров надо льдом. Он выглядел холодным и шероховатым. В некоторых районах лед представлял собой компактную массу, образующую сплошной слой, — видны были даже соединения. В других местах огромные льдины хаотически громоздились друг на друга. Это была беспорядочная масса льда, торосы и огромные глыбы, плавающие в открытых участках воды. Однако таких участков оказалось меньше, чем я предполагал. В продолжение всего полета я сидел у самого окна и держал кинокамеру, направленную на лед. Пролетев около тысячи миль над районом будущего плавания «Наутилуса», мы направились на юг, приземлились в Исландии и на следующий день полетели домой.

«Наутилус» стоял у пирса верфи «Электрик боут дивижн». На нем толпилось много рабочих с паяльными лампами и другими инструментами. Установка пяти эхоледомеров проходила успешно. Столь же успешно шла работа по проверке и ремонту различных механизмов и приборов «Наутилуса». Я обратил внимание на компасы, которые должны были играть важную роль при плавании лодки подо льдом. В то время «Наутилус» был оборудован двумя видами компасов — магнитным и гироскопическим. Но дело в том, что как магнитные, так и гироскопические компасы по мере приближения к полюсу становятся малонадежными. При приближении к магнитному полюсу магнитный компас начинает путать показания: стрелка его начинает то сильно колебаться, то описывает полные круги. Точно так же и гирокомпас при приближении к истинному географическому полюсу теряет свою устойчивость по причинам, слишком сложным для объяснения в этой книге.

Поскольку на показания компасов положиться нельзя, подводная лодка, находящаяся подо льдом, особенно в таком районе, где глубины океана неизвестны, не имея ориентира, может оказаться в очень тяжелом положении. Возьмем для примера подводную лодку, оснащенную обычными компасами, которая проходит подо льдом в районе между Гренландией и Шпицбергеном, держа курс на север. По мере продвижения лодки к полюсу картушка гирокомпаса начнет медленно и незаметно отклоняться вправо из-за отсутствия направляющей силы, что имеет место в высоких широтах. Магнитный компас также становится почти бесполезным ввиду слишком близкого соседства магнитного полюса. Неизвестные течения могут снести лодку в сторону от курса. По мере приближения к полюсу картушка гирокомпаса начнет отклоняться в другую сторону, вследствие чего лодка медленно описывает замкнутую кривую вокруг полюса. В результате неверных показаний компаса лодка теряет ориентировку и может выйти к берегу или вообще неизвестно куда, причем ничто не указывает на то, что она идет неверным курсом.

Изучая все эти проблемы, я узнал, что фирма «Гироскоп компани» спроектировала новый компас Мк-19, который более эффективен в высоких широтах. На пути из Панамы в Нью-Лондон я запросил разрешения получить такой компас, а во время короткой стоянки в Нью-Лондоне мы получили его, установили на лодку и проинструктировали экипаж, как им пользоваться.

Установив компас Мк-19, мы решили проблему подводной навигации. Теперь все наше внимание было направлено на решение других очень важных проблем, в частности на предотвращение пожаров и аварий жизненно важных механизмов, из-за которых лодка, находясь подо льдом, может потерять ход или управление. Каждый матрос по нескольку раз проверял вверенное ему оборудование. Главный инженер-механик Эрли с группой матросов еще раз тщательно осмотрели все, начиная от соединительных коробок с плавкими предохранителями и ядерной энергетической установки и кончая тостерами на камбузе.

Несмотря на мои далеко не блестящие знания ледовых условий, я был уверен в том, что, если даже мы и окажемся в безнадежном положении или если «Наутилус» постигнет бедствие, он все равно всплывет на поверхность. В случае полной невозможности найти разводье или полынью мы сделаем большой дифферент на корму и дадим залп из шести торпед в лед. При необходимости залп можно повторить несколько раз, так как в нашем распоряжении будет еще девятнадцать торпед. Если вся лодка не сможет всплыть в образовавшемся отверстии, то мы по крайней мере выведем в него рубку — ограждение перископов, радиолокационной установки и радиоантенн, что позволит связаться по радио с внешним миром и просить о помощи. Все необходимое для ремонта при повреждении «Наутилуса» и запасные части могут быть сброшены на парашютах. Мы даже можем в случае необходимости полностью оставить корабль, так как у нас имеется люк, ведущий через рубку на ходовой мостик. На случай необходимости такого рода на борту «Наутилуса» предусмотрен полный комплект теплого обмундирования: парки^[4], теплые сапоги, теплые носки, толстые армейские брюки, армейские рубашки, теплые морские куртки, вязаные шлемы и свитеры.

Дизельная подводная лодка «Триггер», имевшая меньшую скорость хода, чем «Наутилус», вышла в поход на несколько дней раньше и должна была ждать нас у внешней кромки пакового льда. Мне нужно было выяснить еще один важный вопрос, касающийся похода «Наутилуса». Я получил приказ от адмирала Уилкинса, который гласил: «Продвигайтесь по вашему усмотрению подо льдом вблизи параллели 83 градуса северной широты и возвращайтесь обратно». Эта параллель находится примерно в четырехстах двадцати милях от Северного полюса и в двухстах сорока милях к северу от кромки пакового льда.

Я спросил моего начальника капитана 2 ранга Генри:

— Как я должен понять слово «вблизи»? Иными словами, могу ли я дойти до Северного полюса?

— Мы уверены, что командир «Наутилуса» поступит правильно, — ответил он. — Мы знаем, что вы правильно истолкуете наш приказ.

Таким образом, мне было предоставлено право самому решать вопрос о достижении Северного полюса во время первого пробного похода. Естественно, что втайне я надеялся справиться с этой задачей. Однако у меня никогда не было уверенности в том, что мы сможем дойти до полюса. Успех похода к полюсу зависел от многих обстоятельств, и в частности от того, как будет себя чувствовать экипаж в условиях подледного плавания, а также от того, как будут работать компасы. Что касается нашей научно-исследовательской работы, то поход к полюсу желателен, но не является крайней необходимостью.

19 августа в восемь часов утра мы ушли в поход. Место назначения — кромка пакового льда между Гренландией и Шпицбергеном.

Северный поход

Мы миновали мелководье пролива Лонг-Айленд и вышли в район с глубиной сто восемьдесят метров. Затем «Наутилус» погрузился для дифферентовки.

Обычно бывает, что после относительно длительного пребывания у стенки и в доке обнаруживается много незначительных неисправностей; мы их тоже обнаружили и были этим смущены. Мощная лампа, которую установили наверху так, чтобы она освещала нижнюю часть льда при осмотре ее через перископ, была затоплена. Самопишущий глубинный термометр — прибор, используемый для измерения температуры забортной воды, вышел из строя. Один из перископов был очень плохо смонтирован — его трудно было поворачивать, к тому же его сальник пропускал надоедливую струю соленой воды.

В первый же вечер «Наутилус» всплыл на поверхность для ремонта протекающего сальника перископа. В то время как мы занимались этим делом, мимо по траверзу прошел военный корабль и, как обычно, запросил прожектором наши позывные. Мы их сообщили, тогда он вернулся обратно и снова спросил: «Куда держите курс»? Я хотел ответить: «На Северный полюс», но потом решил, что это будет слишком дерзко. Поэтому мы ответили, что идем выполнять секретное задание.

Наконец течь в перископе была устранена, мы опять погрузились, снова взяли курс на север и пошли на большой скорости. Жизнь на «Наутилусе» вошла в обычную колею, но был введен один специальный вид учебы: мы отрабатывали всплытие без хода, подобное подъему лифта. Это нужно было на тот случай, если придется всплывать на поверхность через трещину или свободный участок во льду (обычно подводные лодки всплывают, двигаясь по инерции вперед).

В пятницу 23 августа я подслушал разговор двух вестовых о плавании подо льдом. Один из них сказал, что он безгранично верит командиру, который проведет этот поход хорошо. Другой ответил:

— Я тоже. Но я предпочел бы сейчас находиться в Нью-Лондоне.

Во вторник 27 августа мы продвинулись далеко на север и находились вблизи Исландии. Считая, что наступило время немного подбодрить экипаж, я подошел к микрофону трансляционной сети и объявил:

— Матросы, говорит командир. Сейчас мы начинаем интересный этап похода. Я надеюсь, что на борту «Наутилуса» не найдется таких, кто сочтет этот поход страшным или сколько-нибудь опасным. Если бы я хоть на один момент подумал, что мы подвергаем опасности этот прекрасный корабль или его отличный экипаж, то я немедленно возвратился бы обратно.

Через некоторое время мой помощник сообщил, что все опасения, существовавшие при выходе из Ныо-Лондона, теперь рассеялись.

К среде 28 августа мы уже находились на большой глубине. Я предупредил вахтенных офицеров, чтобы они были все время бдительными и особенно следили за подводными препятствиями, например за необозначенными на карте резко выступающими участками дна океана и айсбергами. Было около часа, я крепко спал и вдруг почувствовал, как лодка сильно накренилась. Все незакрепленные предметы полетели на палубу. Я вскочил с койки и помчался в центральный пост.

— Гидролокатор показал прямо по носу на расстоянии около восьмисот метров какое-то препятствие, — доложил мне вахтенный офицер.

Он сразу же сманеврировал, чтобы обойти это препятствие, но вскоре мы поняли, что это была огромная акула или кит. Я похвалил вахтенного офицера за его распорядительность и, убедившись в том, что вахта несется бдительно, вернулся в каюту, лег на койку и крепко спал весь остаток ночи.

В четверг мы погрузились на большую глубину и устроили на «Наутилусе» нечто вроде церемонии в честь пересечения Северного полярного круга. Спустя некоторое время мы всплыли на перископную глубину для метеорологических наблюдений. Погода была типичной для Арктики: небо сплошь покрыто облаками, густой туман, видимость около трехсот метров. На следующий день недалеко от острова Ян-Майен мы замедлили ход и нам удалось связаться с подводной лодкой «Триггер». Она ожидала нас в условленном месте.

В то время как экипаж «Наутилуса» работал очень слаженно, на самом «Наутилусе» с техникой не все было в порядке. Неисправный перископ все еще было очень трудно вращать, и мне докладывали, что и другие устройства, имеющие важное значение, выходили из строя. Особенно много беспокойства доставляла воздухоочистительная установка, которая должна автоматически очищать воздух в отсеках от выдыхаемой людьми углекислоты. С момента выхода из Нью-Лондона эта установка плохо работала и ее несколько раз ремонтировали, но ничего не могли сделать. Однако мы были полны решимости добиться успеха.

Южнее кромки пакового льда мы всплыли на поверхность, пройдя в подводном положении четыре тысячи миль за одиннадцать дней; тогда это был самый длительный переход «Наутилуса» в подводном положении. Мы передали на «Триггер» теплую одежду и другие вещи для его экипажа, доставленные нам после выхода «Триггера» в море. Затем, оставаясь в надводном положении, мы направились на север. На «Триггере» не было нового гирокомпаса Мк-19, а старый уводил его в сторону, поэтому нам пришлось несколько раз подправлять курс «Триггера».

Вскоре на поверхности воды появились дрейфующие обломки льдин. Я приказал уменьшить скорость хода, и корабль пошел медленнее. Наконец мы подошли к кромке пакового льда. Нам казалось, что лед простирается до самого горизонта. Это была бесцветная пустыня, освещенная каким-то светящимся кругом; такое явление известно северянам под названием «ледяной отблеск».

Поверхность воды рябилась от легкого бриза. Мы проходили через полосу тумана. Стоять на мостике было приятно — температура была не ниже, чем в проливе Лонг-Айленд в январе. Когда я, как зачарованный, смотрел на этот негостеприимный ледяной покров, на память мне приходили различные истории прошлого, часто трагические, и люди, противопоставлявшие этому гигантскому барьеру свою сравнительно небольшую энергию и средства, которыми они тогда располагали. Вспомнились такие имена, как Росс, Пири, Кук, Амундсен, Стефансон, Уилкинс.

Рядом с нами раздавался шум работающих дизелей; выпуская клубы белого дыма, шла в суровую Арктику подводная лодка «Триггер». Согласно намеченному плану она должна была оставаться за пределами пака во время нашего погружения, чтобы помогать собирать данные с помощью подводных гидролокационных установок и, откровенно говоря, с целью моральной поддержки.

Я заверил командира «Триггера», что наше первое погружение под лед будет очень непродолжительным, мы пройдем не более ста пятидесяти миль и встретимся с ним за пределами пака спустя примерно сутки после нашего погружения. Через некоторое время я приказал вахтенному офицеру погружаться, если лодка к этому готова. 1 сентября 1957 года в восемь часов вечера прогудел ревун, и «Наутилус» погрузился. Не зная толщины льда, мы опустились на глубину более ста пятидесяти метров и взяли курс на север. Несколько минут мы двигались очень медленно.

Вторжение в неизведанный мир

Мы продвигались на север, уходя все дальше в неизвестность. В течение непродолжительного времени мы получили при помощи эхоледомера данные, которые считали в то время вполне достаточными для суждения о находящемся над нами слое льда. Мы обнаружили, что арктический паковый лед представляет собой громадную, вечно движущуюся, неоднородную по плотности массу. Местами это только небольшие льдины и обломки, среди которых может пройти любое надводное судно. Большая же часть ледового покрова состоит из отдельных льдин размерами до трех — пяти метров, редко больше. Нижняя сторона льда — не гладкая, как многие думали, а неровная. Ледовый покров имеет множество разводий и полыней, достаточно больших для всплытия подводной лодки. Они расположены на значительных расстояниях друг от друга, не всегда допускающих возможность всплытия обычной подводной лодки, вопреки предположению Уилкинса.

Тогда мы этого не знали, но позднее обнаружили, что эхоледомеры, наряду с множеством точных данных, не давали полного представления о характере льда, вернее, — мы не учитывали специфики показаний приборов. Каждый из них имел два самописца. Один предназначался для записи показаний глубиномера, точно фиксировавшего расстояние до поверхности воды. Этот самописец чертил одну линию на непрерывно движущейся бумажной ленте. Второй самописец соединялся с эхоледомером и давал графическое изображение нижней стороны ледового покрова. Таким образом, по мере движения вперед оба самописца вычерчивали рельеф и толщину льда ниже уровня воды.

Тогда мы не знали и только во время нашего следующего полярного перехода выяснили, что циклическая скорость эхоледомера была слишком медленной для скорости хода «Наутилуса». Иначе говоря, наши сигналы достигали нижней кромки льда и возвращались обратно со скоростью, недостаточной, чтобы получить точное представление о его рельефе. В результате мы имели о нем лишь частичное представление. Например, мы заметили, что иногда происходило вдавливание пера, свидетельствующее о возможной толщине льда пятнадцать и более метров. Мы рассматривали эти замеры как несовершенные сигналы эхоледомера. Фактически же они не были фиктивными, так как показывали свисающие на большую глубину ледяные выступы, опасные и гибельные для нашей лодки. Лед был много толще, и его выступы проникали гораздо глубже, чем мы полагали.

После того как мы освоились с плаванием в бесшумной холодной среде, я почувствовал желание взглянуть на лед. Я отдал приказ постепенно уменьшить глубину погружения и поднять перископ. Вода была сероватой и совсем не темной, так как солнечный свет проникал через лед. Прожектор, установленный на мостике, оказался лишним. Я переключил перископ на увеличение, чтобы лучше разглядеть льдины, которые проносились над головой подобно серым облакам. Это было чарующее, но в то же время жуткое и неприятное зрелище. Так как с научной точки зрения оно не представляло никакого интереса, я опустил перископ и благоразумно решил наблюдать за льдом через экран гидролокатора.

Вскоре мы достигли места поворота в нашем первом пробном выходе. Затем эхоледомер показал разводье или полынью, казавшуюся сравнительно большой. Так как в нашу задачу входило всплытие без хода, то я решил попытаться сделать это, не сомневаясь, что экипаж «Наутилуса» без труда сможет выполнить такой маневр.

Пользуясь показаниями эхоледомера, нам удалось направить «Наутилус» прямо под отверстие. Затем мы очень медленно начали всплывать. Я поднял перископ, чтобы проверить показания эхоледомера. Казалось, все полностью совпадает. Я не отнимал глаз от окуляра перископа и ждал, что его головка вот-вот выйдет из воды. Но через секунду выяснилось, что над нами не вода, а лед. Я думал, что это очень тонкий слой, такой тонкий, что его не зарегистрировал наш эхоледомер, и, так как теперь нельзя было остановить всплытие подводной лодки, я ждал, что перископ пробьет лед. Вместо этого вертикальное всплытие внезапно прекратилось и лодка задрожала. В тот же момент в перископе все почернело. Я крикнул:

— Срочное погружение!

Опять у меня возникло старое, уже забытое опасение. Поскольку все смотрели на меня выжидательно, я сказал глухим голосом:

— Что-то случилось со вторым перископом.

Почему это случилось или что случилось, в то время я не знал. Позднее выяснилось, что мы столкнулись с небольшой глыбой льда, дрейфовавшей в полынье. К сожалению, удар пришелся в самое чувствительное место подводной лодки. Я надеялся, что мое представление о повреждении слишком пессимистично и что перископ можно будет легко исправить после выхода на чистую воду. Я просил Лайона просигнализировать, когда мы достигнем другой большой полыньи. Вскоре мы снова попытались «вдеть нитку в иголку», направляя «Наутилус» под полынью.

Мы подходили постепенно, и, когда оказались на одной с ней линии, я поднял первый перископ. Так же как и во втором перископе, в нем было все черно. Я прекратил попытку всплыть на поверхность и приказал вести лодку назад к кромке пакового льда, навстречу подводной лодке «Триггер». В два часа дня мы установили с ним гидрофонную связь, а часом позднее вышли из-подо льда и всплыли на поверхность. Лаг показывал, что подо льдом мы прошли сто пятьдесят миль, поставив тем самым рекорд.

Быстрый осмотр надводной части корпуса лодки показал, что мое предположение не было преувеличенным. Второй перископ был поврежден безнадежно, а первый оказался сильно погнутым. Для атомной подводной лодки, имеющей эхоледомер, перископ является полезной, но не жизненно необходимой частью оборудования на переходе подо льдом. Но перископ имеет важное значение при торпедной атаке противника. График перехода не оставлял времени для выполнения серьезного ремонта. Это означало, по существу, что для подготовки к учению мы должны были отменить плавание подо льдом и немедленно направиться в Англию. Несколько недель энергичной подготовки в прошлом пропадали даром. Важнее всего было то, что я и экипаж впервые тогда не смогли бы выполнить возложенную на «Наутилус» задачу.

В то время как я размышлял над случившимся, некоторые из специалистов поднялись наверх, чтобы осмотреть повреждение. Вскоре после этого Эрли доложил мне:

— Командир, имеется возможность, хотя и небольшая, выпрямить первый перископ.

Я отнесся к этому предложению весьма скептически. Такая работа никогда не выполнялась даже в цехе по ремонту перископов; тем более она невозможна была в море в условиях килевой качки и ограниченной площади мостика подводной лодки. Положение ухудшали шторм и холодный ветер. Однако терять было нечего, и я дал свое согласие.

Борясь с воющим ветром, три человека подтянули несколько гидравлических домкратов к рубке и закрепили их между изогнутым перископом и алюминиевым ограждением рубки. Затем очень осторожно начали подкачку домкратов, прилагая давление к верхней части перископа. Прочный цилиндр из нержавеющей стали не поддавался, в то время как алюминиевый задний упор погнулся. Стали искать более прочный задний упор. После нескольких часов экспериментирования была разработана остроумная система поперечной связи. Затем еще раз повторили попытку, очень осторожно увеличивая домкратом давление на перископ. Неожиданно сквозь шум ветра послышался легкий треск. Мы осмотрели перископ и обнаружили, что на расстоянии шестидесяти сантиметров ниже головки перископа на цилиндре появилась трещина, через которую с шипением вырвался наружу сухой азот, содержавшийся внутри цилиндра для предотвращения отпотевания.

Когда мне сообщили об образовании в цилиндре трещины длиной четыре сантиметра, я готов был немедленно отказаться от дальнейшей работы. Но Эрли просил еще подождать:

— Я думаю, что сварщики заделают трещину, сэр.

Даже в идеальных цеховых условиях сварка нержавеющей стали требует большого опыта. Кислородная горелка должна обеспечивать постоянство небольшого пламени для наплавления металла. Предложение Эрли казалось мне неосуществимым, в особенности при температуре воздуха около нуля и при шторме с сильным ветром. Но, по-видимому, в тот момент я недооценил силу и решимость моряков «Наутилуса».

Сварщики по нержавеющей стали редки, но мы имели на борту двух таких специалистов для ремонта реактора, имеющего много деталей из нержавеющей стали. Они-то и взялись выполнить эту трудную работу. Когда они поднялись на мостик, ветер был настолько сильным, что сорвал с них защитные маски. Для защиты от ветра и холода над местом работы натянули брезент. Под этим брезентом они работали с перерывами в несколько минут для консультации, зажигания кислородной горелки и дальнейшего улучшения приспособлений. Сварщики проработали на мостике в общей сложности двенадцать часов; из этого времени только два часа фактически было затрачено на сварку. К удивлению всего экипажа, трещина была удачно заделана.

Перископ был выправлен, трещина заварена, но мы еще не покончили с затруднениями. После утечки сухого азота из цилиндра перископ наполнился влажным воздухом. Мы знали, что немедленно после погружения перископ затуманится и станет бесполезен. Необходимо было отсосать влажный воздух из цилиндра и создать в нем вакуум, после чего подать под давлением сухой азот. Но как создать вакуум внутри перископа?

Решение подсказал другой специалист, предложивший использовать для этой цели эжекторы главного конденсатора путем подвода шланга к перископу. Шланг был присоединен, и перископ почти мгновенно освободился от воздуха. Зарядка сухим азотом была произведена через фитинг перископа, а затем весь процесс повторили для надежности очистки цилиндра от влаги. Фитинг затем уплотнили, и через пятнадцать часов работы первый перископ был введен в строй. Это был один из самых редких случаев ремонта в море, который мне когда-либо приходилось наблюдать.

Неисправность компасов

Я сообщил на «Триггер», что мы продолжаем выполнение задания. Согласно графику на следующий день «Наутилус» должен был погрузиться и в течение двух — пяти суток пройти подо льдом до параллели 83 градуса северной широты.

Не говоря никому ни слова, я определил необходимую скорость хода, расстояние, время и курс для достижения Северного полюса, который находился от нас в шестистах шестидесяти милях. Расчеты показывали, что, если все пойдет хорошо, переход туда и обратно займет четверо — пятеро суток. Так как это казалось вполне возможным, я решил попытаться достичь полюса.

Мы погрузились глубоко под лед и развили скорость хода, значительно превышавшую ту, которой шли в первом плавании подо льдом, совершенно не думая об опасном потолке над нами. Оборудование энергетической установки — реактор, насосы — работало хорошо. Эхоледомеры работали непрерывно, накапливая огромное количество данных, которые экспертам-полярникам придется долго обрабатывать. На лодке снова установилась нормальная размеренная жизнь, с обычными шутками и шумным весельем людей, свободных от вахты.

Мы шли на север и своевременно достигли параллели 83 градуса северной широты. Проверка показала, что магнитный компас давал неверные показания, а гирокомпас старого типа, пригодный только до параллели 70 градусов северной широты, работал неустойчиво и только новый гирокомпас Мк-19 работал хорошо. Я приказал вахтенному офицеру держать тот же курс на север, к полюсу. Северный полюс казался уже в пределах досягаемости.

Через два часа после того как мы достигли 86-й параллели, мне доложили, что оба гирокомпаса вышли из меридиана. Это случилось так быстро и неожиданно, что одно мгновение, не веря своим глазам, мы в изумлении смотрели на них. Затем поняли, что причиной ненормальной работы компасов была не большая широта, а что-то другое. Скоро мы обнаружили, что из-за перегорания плавкого предохранителя прекратилась подача энергии к компасу.

Когда гирокомпас выключается в умеренных широтах и затем снова включается, то до прихода его в меридиан проходит около четырех часов. Так как никто из нас никогда не пытался снова пускать на крайней северной широте вышедший из меридиана гирокомпас, мы не знали о потребном для этого времени. Подача энергии была восстановлена, и мы стали ждать, направляя корабль, насколько это было возможно, с помощью магнитного компаса, стрелка которого медленно ходила вправо и влево по дуге 60 градусов. Положение было очень напряженным.

Полагая, что резкое изменение курса может нарушить работу включенного вновь гирокомпаса, мы продолжали идти в северном направлении. Небольшая ошибка на этой широте, где меридианы начинают сходиться, могла в последний момент нам очень дорого стоить. Мы могли лечь на ошибочный курс или, даже хуже, очутиться у забитой льдами береговой линии.

Вскоре после прохождения 87-й параллели северной широты, примерно в ста восьмидесяти милях от Северного полюса (это мы проверили позднее), я приказал постепенно поворачивать на большом радиусе. Было очень жаль, что мы не дошли до полюса, но дальнейшее продвижение ставило под угрозу подводную лодку и экипаж. Штурманы проложили курс на юг к кромке льда. Компас Мк-19 не приходил в меридиан почти в течение семи часов. Все это время мы шли по магнитному компасу, надеясь, что его колеблющаяся стрелка не будет водить нас вокруг полюса.

Даже после прихода компаса в меридиан не было уверенности в устойчивости матки гирокомпаса. Мы шли на основании периодических показаний, догадок и осреднения отклонений магнитного компаса. У тех, кто занимался решением этих задач, сон был короток. К счастью, все механизмы продолжали работать с исключительной эффективностью, поэтому я смог сосредоточить все свои мысли на проблеме навигации.

К моему ужасу, вскоре обнаружилось, что мы фактически оказались жертвой «игры в рулетку». Рассчитывая встретить постепенно уменьшающиеся глубины в водах Гренландского моря, мы внезапно оказались на мелководье, где лед был значительно компактнее и температура воды много ниже, чем предполагалось. Быстрый анализ обстановки показал то, что подтвердилось позднее, а именно: мы почти вошли в загромождающие берег льды Северной Гренландии. Я приказал изменить курс на 90 градусов влево. Через некоторое время, показавшееся нам вечностью, мы снова были в глубокой воде.

Спустя день после этого мы вышли за кромку пакового льда, пробыв подо льдом в течение семидесяти четырех часов и пройдя расстояние почти в тысячу миль. Мы не подошли к полюсу так близко, как хотели, однако считали, что в конце концов не только факт достижения полюса, но и опыт плавания в высоких широтах окажется очень ценным для других атомных подводных лодок, которые осмелятся уйти под лед. Счисление подтверждает, что «Наутилус» находился севернее, чем затертые льдами экспедиционные суда «Фрам» и «Седов».

Установив связь с подводной лодкой «Триггер», после дня передышки и отдыха мы вышли в третий, и последний, рейс под паковым льдом. Погрузившись на большую глубину, мы пошли переменным курсом. Во второй половине дня обнаружили большую полынью и, так как шторм утих, решили всплыть на поверхность. Еще раз мы осторожно вывели «Наутилус» под полынью и начали медленно всплывать. Вскоре перископ вышел из воды, и я увидел беспорядочно движущийся битый лед, который тянулся к горизонту во всех направлениях.

Полынья была достаточно большой для нашего корабля. Вода была тихая, и, хотя лед вокруг находился в движении, он не задевал лодку. В то время как Лайон и его помощник брали пробы грунта, я посадил на резиновую надувную шлюпку нашего фотографа, чтобы он занялся фотографированием. Это всплытие подтверждало, что атомные подводные лодки могут сравнительно безопасно действовать в этой пустынной местности, Проведя два полезных часа в отдаленном и уединенном озере во льдах, мы погрузились и через два дня, пройдя больше двухсот миль, возвратились к кромке пакового льда и опять установили связь с подводной лодкой «Триггер». Затем мы начали переход в Англию в подводном положении.

Совещание в Белом доме

В учении «Страйкбэк» и в последовавших маневрах с английскими противолодочными силами «Наутилус» действовал очень эффективно и «потопил» много кораблей. Возможности подводной лодки «Наутилус» произвели потрясающее впечатление на английских моряков.

Во второй половине октября мы взяли курс на запад, и к концу месяца «Наутилус» снова пришел в Нью-Лондон. Вскоре после прибытия я вылетел в Вашингтон для отчета об участии в учении «Страйкбэк» и о нашем полярном походе. Доклад об исследовании льда и рекомендации по дальнейшим исследованиям были составлены; у меня создалось такое убеждение, что при наличии усовершенствованного навигационного оборудования, в том числе компасов, атомная подводная лодка могла бы легко достигнуть Северного полюса.

Я покинул Пентагон с чувством разочарования, так как казалось, что не смог убедить командование в важности похода, совершенного «Наутилусом». Когда я медленно спускался со ступенек главного входа, я увидел военно-морского адъютанта президента капитана 2 ранга Орана, с которым случайно познакомился шесть месяцев назад. Мы обменялись рукопожатиями, и я кратко рассказал ему о плавании «Наутилуса» подо льдом и о том, что мы были в ста восьмидесяти милях от Северного полюса. Оран очень заинтересовался деталями похода и спросил, не смогу ли я зайти на следующий день в его кабинет в Белом доме, не говоря никому об этом. Конечно, я ответил положительно.

На другой день я дал Орану полный отчет о походе. Затем он задал мне вопрос:

— Как вы полагаете, смог бы «Наутилус» совершить кругосветное плавание в подводном положении?

— Если нам будет дано время и ядерное топливо, то несомненно сможет, — ответили.

Очень скоро наши взоры обратились к висевшей в кабинете огромной карте мира. Мы говорили о плавании подводной лодки «Наутилус» вокруг земного шара разными подводными путями и о возможности перехода из одного океана в другой через Северный полюс под паковыми льдами. Чем больше мы размышляли над последним вариантом, тем больше он нас интриговал.

Откровенно говоря, в начале обсуждения этой темы я думал о кругосветном плавании как о чем-то отдаленном, возможном лишь года через два-три. В моем официальном отчете о походе 1957 года я предложил скромную цель: осуществить еще одно подводное арктическое исследование. Ввиду связанных с этим опасностей и безразличия некоторых кругов к нашему походу 1957 года, мне не приходило в голову, что можно получить официальную поддержку идеи перехода из Тихого в Атлантический океан, а на воображение и энтузиазм Белого дома и авторитет адмирала Бэрка и его аппарата я не рассчитывал. Оран предупредил меня о строжайшей секретности и спросил, могу ли я возвратиться приблизительно через неделю, чтобы сделать доклад всему его отделу в Белом доме о нашем походе 1957 года.

— Все, что вы прикажете, сэр, — ответил я.

Затем я отправился в Нью-Лондон, чтобы снова присоединиться к экипажу подводной лодки. Через неделю после этого я вновь был в Вашингтоне. На докладе присутствовало около тридцати работников Белого дома, включая Адамса и Хэгерти.

Хэгерти задал вопрос, который был поставлен мне раньше Ораном и который, я уверен, занимал многие умы:

— Может ли ваша подводная лодка совершить кругосветное плавание в подводном положении?

— Да, сэр, — ответил я снова. — Это зависит от возможности располагать необходимым временем и ядерным топливом.

Хотя ничего не было сказано официально или неофициально, тем не менее я ушел с совещания с убеждением, что Белый дом проявил более чем обычный интерес к подводной лодке «Наутилус» и к ее полярному походу. Я прошел с Ораном обратно в его кабинет, и там около часа мы опять обсуждали возможность будущего трансполярного перехода, согласившись с тем, что самым важным моментом всякого кругосветного плавания будет переход из Тихого в Атлантический океан под ледовым покровом через Северный полюс.

Когда я уходил, Оран снова попросил меня не разглашать цели моего посещения Белого дома и ни с кем не обсуждать возможного перехода подводной лодки «Наутилус» через полюс. Предполагая, что Белый дом предложит мне выполнить этот переход, я, возвратясь в Нью-Лондон, написал формальное письмо в Пентагон, настаивая, чтобы «Наутилусу» разрешили совершить второе полярное плавание в 1958 году. Если бы обсуждение в Белом доме имело результатом принятие определенного плана, то нам потребовалось бы дополнительное навигационное и гидролокационное оборудование. Утверждение плана полярного похода подводной лодки «Наутилус» в 1958 году послужило бы основанием для установки этого оборудования на лодке.

Обдумывая предстоявшее плавание, я начал размышлять о походе 1957 года. На основании этого похода я не рекомендовал бы переход через полюс в 1958 году, если бы решение вопроса предоставлялось мне. Тем не менее я написал в Белый дом, что, по моему мнению, этот переход может быть совершен. Затем я начал обдумывать тысячи разных деталей, но, поклявшись хранить тайну, мог только изучать и ждать. Прошло шесть недель — никакого официального ответа не было. Все, что я знал из короткого и отрывочного телефонного разговора с Ораном, ограничивалось словами: «Идет подготовка».

После моего посещения Пентагона высшее командование заинтересовалось идеей кругосветного плавания. Небольшой группе офицеров было поручено исследовать возможность перехода. Они, подобно мне, высказывались положительно. Вскоре после этого адмирал Бэрк доложил президенту о том, что «Наутилусу» следовало бы предоставить возможность попытаться совершить переход в следующее лето. Президент отнесся к этому с большим энтузиазмом. Предлагаемый нами полярный переход сделался в некотором роде любимым проектом президента.

Этот переход превратился в самую большую тайну в истории военно-морских сил мирного времени. Нужно было сначала совершить переход и только потом объявить об этом, чтобы избежать преждевременного фиаско. О деталях готовящегося похода знала только небольшая группа людей в правительстве. В январе 1958 года мне было приказано как можно скорее представить доклад в секретариат начальника управления боевого использования подводных сил контр-адмирала Дэспита. Когда я мчался поездом в Вашингтон, мною овладели опасения, не допустил ли я где-нибудь ошибки?

В Пентагоне совместно с начальником отдела подводной войны капитаном 2 ранга Уокером мы прибыли к адмиралу Дэспиту, который попросил выйти своего главного секретаря и запер дверь. Когда мы сели, он, посмотрев на меня, сказал:

— Андерсон, как вы смотрите на то, чтобы «Наутилус» совершил переход из одного океана в другой через Северный полюс?

Затем он рассказал о предложении, сделанном Бэрком президенту, и о живом интересе последнего к такому переходу.

К тому времени я тщательно обдумал эту идею. У меня не оставалось сомнений, что начало перехода «Наутилуса» от кромки паковых льдов в районе Гренландия — Шпицберген, как ив 1957 году, будет благополучным. Глубины там очень большие. Я знал, что трудности ожидают нас на другой стороне — в Беринговом проливе и в Чукотском море, так как там мало водного пространства, чистого ото льда.

Если смотреть с высоты, то эта зона напоминает громадную воронку с узким горлышком — Беринговым проливом, — направленным к югу. Здесь льды более беспорядочны и более опасны, чем на Гренландской стороне. Относимый ветром к югу к стенкам воронки, которыми являются побережье Аляски и Сибири, лед набивается в узкий проход и нагромождается там слой за слоем на неровные береговые линии, в результате чего становится намного толще льда, находящегося у Северного полюса. Но хуже всего то, что глубины Берингова пролива и Чукотского моря очень невелики, в среднем не более сорока метров, а этого недостаточно даже для обычного плавания подводных лодок. Если подводная лодка встретит в этих водах глубоко сидящий лед, то она, возможно, не сможет пройти под ним или обойти его. Чистой воды под килем и над рубкой будут оставаться считанные метры.

И все же переход можно осуществить, я уверен в этом. В таком духе я и дал ответ.

Одно совещание следовало за другим. В Вашингтон вызвали Лайона. Он согласился с моим решением совершить переход из Тихого океана в Атлантический, начиная с самого трудного участка перехода. Ни тогда, ни позднее мы не могли быть абсолютно уверены, что сможем его совершить. Пусть это плавание будет носить исследовательский характер. Если существует какая-либо возможность пройти, решил я, то мы ею воспользуемся и пройдем. Если мы обнаружим, что лед слишком опасен, то примем решение на месте. Я знал также, что не буду подвергать «Наутилус» и его экипаж неоправданному риску.

Оставался вопрос: когда совершать переход, зимой или летом? Зимой полярный паковый лед распространяется далеко в узкий и мелкий Берингов пролив. В теплые месяцы его кромка перемещается почти к краю глубокого Арктического бассейна. Будущее может доказать ошибочность моего суждения, но на основании тех небольших знаний, которые у нас были в то время, казалось логичным начинать переход летом, тем самым сводя к минимуму время перехода подо льдом в неглубокой воде. В качестве ориентировочной даты было намечено 8 июня.

Двойная игра и бешеная подготовка

Вернувшись в Нью-Лондон, я вызвал в свою каюту нового старшего помощника капитан-лейтенанта Адамса, главного инженер-механика капитан-лейтенанта Эрли и нового штурмана лейтенанта Дженкса и, предупредив их о строгой секретности разговора, сообщил о важных событиях, происшедших в Вашингтоне. После этого мы вчетвером взялись за самое трудное дело — подготовку подводной лодки «Наутилус» к трансполярному переходу в условиях соблюдения полной тайны.

Чтобы скрыть действительную причину установки нового гидролокационного и навигационного оборудования, адмирал Бэрк одобрил план дезинформации. Командование объявило, что летом 1958 года атомные подводные лодки «Наутилус» и «Скейт», а также дизельная подводная лодка «Хафбик» будут участвовать в «арктических операциях». Подробности не сообщались. Создавалось впечатление, что «Наутилус», как и прошлым летом, собирается провести полярные исследования в зоне Гренландия — Шпицберген.

Затем в подтверждение разрешения на наше плавание в Тихий океан, откуда мы начнем наш поход под полярными льдами, адмирал Бэрк отдал приказ подводной лодке «Наутилус» выйти весной в плавание к Западному побережью с целью отработки противолодочными кораблями задач по обнаружению и уничтожению атомной подводной лодки. Портами захода будут Бальбоа, Панама, Сан-Диего, Сан-Франциско и Сиэтл. 7 июня «Наутилус» должен был начать свое обратное плавание к Восточному побережью, выйти из Сиэтла и после двадцатишестидневного перехода в подводном положении вернуться опять в Панаму. По плану дезинформации «Наутилус» должен был возвратиться в Нью-Лондон в июле для окончательной подготовки и совместного выхода с подводными лодками «Скейт» и «Хафбик» в район Гренландии в конце июля или в начале августа.

Вспоминая прошлое, следует сказать, что выполнить наш план дезинформации было так же трудно, как и сам переход. Единственный офицер в Нью-Лондоне, с которым я мог свободно говорить, был контр-адмирал Уордер, новый командующий подводными силами Атлантического флота. Не желая намеренно вводить в заблуждение экипаж, я старался держаться в стороне всякий раз, когда мог возникнуть вопрос о наших будущих действиях.

Из специального оборудования первым прибыло сложное устройство, называемое инерциальной навигационной системой, характеризующееся такой же точностью и сложностью, как электронный мозг. Система была спроектирована инженерами компании «Норт америкен авиэйшн» для наведения управляемой крылатой ракеты «Навахо». Эта система выдавала данные о скорости хода, курсе и прочих факторах и позволяла непрерывно получать координаты местоположения корабля.

Инерциальная навигационная система была установлена на подводной лодке «Наутилус» в середине апреля. Инженеры компании «Норт америкен», работая с соблюдением полной тайны и в строго ограниченное время, блестяще выполнили свое задание. Когда я впервые увидел эту изумительную электронную аппаратуру, у меня возникло сомнение относительно ее надежности. Однако после устранения технических дефектов инерциальная навигационная система давала точные данные нашего местоположения в любое время. Когда такая система станет доступной для торговых судов, она вызовет переворот в существующих методах кораблевождения. Кроме того, она будет необходимой частью оборудования наших подводных лодок с установками для пуска ракет «Поларис», так как для направления баллистической ракеты на цель при пуске требуется точное знание координат своего места.

Во время работ по установке системы инженеры фирмы «Сперри гироскоп» установили на «Наутилусе» дополнительный компас и переделали два других для плавания в высоких широтах. Представитель фирмы «Сперри» часами обсуждал со штурманом Дженксом и со мной вопросы полярной навигации. В то же время сотрудники Лайона прибыли с шестью новыми эхоледомерами. Один из них был изготовлен специально для подводной лодки «Наутилус». Он был значительно чувствительнее и эффективнее тех, которыми мы пользовались во время нашего похода в 1957 году.

Во имя справедливости необходимо было подобрать людей для плавания на началах полной добровольности. После обычного объявления о том, что подводные лодки «Наутилус», «Скейт» и «Хафбик» примут участие в арктических операциях, я потребовал от унтер-офицеров, чтобы они предложили своим подчиненным в виде испытания следующий вопрос: «Не предпочитает ли кто-нибудь взять отпуск или остаться на плавучей базе подводных лодок на время ледовых операций?» Ни один из матросов подводной лодки «Наутилус» не принял этого предложения.

Экипаж подводной лодки «Наутилус» не отличался болтливостью, и я слепо доверял каждому. Однако всегда случается, что кто-нибудь из командного или рядового состава допускает неумышленный промах. Поэтому лучший способ сохранения тайны — ознакомление с нею возможно меньшего круга людей. Кроме того, я думал, что для подавляющего числа членов экипажа было бы разочарованием узнать об отмене нашего полярного перехода из-за каких-либо причин, после того как им стало бы известно, что этот переход возможен.

Сложной задачей, кажущейся в настоящее время маловажной, а в то время имевшей большое значение, было получение карт и других печатных изданий, относящихся к зоне между Аляской и Портлендом (Англия). Мы знали, что если запросим материалы обычным порядком, то это может возбудить подозрение в гидрографическом управлении. Поэтому запрос сделал капитан 3 ранга Бейн из аппарата начальника штаба ВМС. Он потребовал от имени штаба карты всей арктической зоны, давая понять, что начальник штаба интересуется всей северной частью земного шара. Дженкс вылетел в Вашингтон для отбора материала. В дальнейшем он держал этот материал запертым в сейфе и всякий раз для изучения его проскальзывал в мою каюту и запирался на ключ.

Как выяснилось, кроме авиационных карт, которыми мы пользовались год назад, и карты в русском издании, показывающей некоторые промеры глубин, карт, относящихся к зоне арктического бассейна, не существовало. По нашей просьбе начальник штаба ВМС дал распоряжение гидрографическому управлению приготовить специальный комплект карт, но оно обещало удовлетворить просьбу не раньше конца июля. Тогда начальник штаба ответил, что карты ему необходимы в мае, и предложил подготовить их в срочном порядке. Эти карты, из которых многие содержали промеры глубин, выполненные нами во время похода 1957 года, были наконец доставлены на «Наутилус» совершенно секретной почтой перед самым нашим выходом из Сан-Франциско к месту последней остановки — Сиэтлу.

Эти меры предосторожности принесли мне много беспокойных и трудных минут. Я или молчал, или выражался обиняком о наших будущих операциях, и это вызвало отчуждение у многих моих товарищей по профессии.

Довольно неожиданно для нас настал день выхода из Нью-Лондона. 25 апреля, вскоре после наступления темноты, мы отошли от стенки верфи «Электрик боут» и направились вниз по Темзе к проливу Лонг-Айленд. По достижении достаточных глубин моря мы погрузились и взяли курс на Панаму.

Дурные предзнаменования

Хороший капитан бейсбольной команды обычно представляет себе и часто может довольно точно предсказать, выиграет ли его команда. Точно так же командир корабля иногда на основании наблюдений, а иногда и интуитивно может предсказать, будет ли плавание корабля удачным. Я суеверен не больше, чем любой моряк, но некоторые приметы, например попутный ветер, по-моему, имеют смысл.

Все приметы, которые я замечал на пути к Панаме и в дальнейшем, меня не радовали. Казалось, что перед нами возникнут трудности главным образом технического характера, связанные с не вполне достаточной подготовкой «Наутилуса».

На переходе в Панаму при безупречно работавшем реакторе мы обнаружили очень незначительное просачивание забортной воды в одном из главных конденсаторов. Просачивание такого рода через почти капиллярные отверстия не является необычным для подводных лодок. Однако просачивающаяся вода попадала в конденсатно-питательную систему, часть оборудования которой не отличалась коррозийной стойкостью к морской соленой воде. Мы знали, что это может привести к серьезному повреждению энергетической установки. В подводном положении это могло вызвать катастрофу.

Главный инженер-механик Эрли со своей группой специалистов очень внимательно осмотрел трубопроводы и клапаны. Судя по числу труб и фланцев, просмотренных Эрли, течь могла быть в тысяче мест. Все было проверено, но места течи не обнаружили. Однако постепенно, к моему большому огорчению, соленость конденсата стала повышаться.

В то же время мы заметили, что чистота воздуха на подводной лодке не соответствовала обычно поддерживаемому уровню. Происходила необъяснимая циркуляция дыма по всей подводной лодке с наиболее высокой концентрацией его в машинном отделении и в посту управления. Сначала мы думали, что это запах краски, поскольку большая часть подпалубных механизмов и помещений была окрашена в Нью-Лондоне во время нашей подготовки к переходу. Но запах не уменьшался даже и после обычного выветривания краски. Наоборот, по мере нашего приближения к Панаме он усиливался. Ко времени прибытия в Бальбоа глаза людей, стоявших на вахте в машинном отделении и в посту управления, слезились и краснели. В связи с этим в корабельной газете была помещена карикатура, изображающая матроса подводной лодки «Наутилус», который высаживается в Панаме в темных очках, со слезами на щеках и ощупывает тротуар палкой.

Наша стоянка в Панаме была кратковременной — около двух дней. 4 мая мы вышли в море. После короткого перехода в надводном положении мы достигли района больших глубин и погрузились. Почти в то же мгновение механики обнаружили значительную концентрацию дыма. Через несколько минут у людей снова начали слезиться глаза.

Когда командир дивизиона движения лейтенант Лейлор спустился в машинное отделение для устранения небольшой протечки забортной воды у одного из дейдвудов гребных валов, он заметил дым, поднимающийся кверху вблизи главной турбины левого борта. Хотя дыма было не больше, чем от сигары, он сообщил об этом вахтенному механику в пост управления электромеханической частью. Вначале полагали, что горит масло, капающее через соединительный фланец на горячий паропровод; этот дефект устраняется просто. Старшина отдал приказание одному из машинистов спуститься, стереть масло и уплотнить соединение, давшее течь.

К тому времени стало очевидно, что это была не простая утечка масла. Дым начал подниматься в верхнюю часть машинного отделения, застилая глаза вахтенным. Через несколько минут вахтенный инженер-механик доложил в центральный пост:

— У нас здесь снова много дыма, который уменьшает видимость.

Затем поступил еще более тревожный доклад:

— Пожар в машинном отделении! Я поспешил в корму.

Эрли, Лейлор и матросы, которые смотрели кино, также бросились в машинное отделение. Все помещение было наполнено облаками едкого дыма. У вахтенных текли слезы, они кашляли и были в смятении. Объявили аварийную тревогу. Когда я дошел до машинного отделения, из-за дыма нельзя было смотреть и дышать. Большинство людей в отсеке закрыли лицо смоченными полотенцами, некоторые надели защитные очки.

Первой задачей было выявить источник дыма. Два человека, на которых были надеты специальные противодымные маски, спустились по трапу вниз в нижнее машинное отделение, старательно избегая горячего паропровода энергетической установки. За ними следовали другие, с углекислотными огнетушителями. Я приказал машину левого борта остановить, турбину поставить в режим осушения. Мы всплыли на перископную глубину и пытались отсосать дым через шноркель, но это мало помогло.

Теперь мне стала ясна вся серьезность положения. Нужно было всплывать на поверхность. В надводном положении мы могли открыть люк машинного отделения, и часть дыма вышла бы в атмосферу. Кроме того, мы могли запустить небольшой аварийный дизель, который отсосал бы загрязненный воздух. Я приказал всплыть и открыть люк машинного отделения, который, к счастью, вода не заливала (был штиль), и позволил людям, наглотавшимся дыма, подняться на палубу подышать свежим воздухом.

Тем временем два человека в противодымных масках пробирались вниз между турбинами, трубами и клапанами, выявляя источник дыма. Наконец они обнаружили место пожара: горела изоляция турбины высокого давления левого борта, которая в течение нескольких лет постепенно, подобно фитилю, пропитывалась маслом. По нашему мнению, обшивка турбины все равно должна была бы воспламениться при плавании в теплых тропических водах от нагрева турбины при работе на высоком числе оборотов.

При помощи складных ножей и плоскогубцев двое в масках стали отрывать тлеющую изоляцию от корпуса турбины. Когда они сорвали первый слой, выбросилось пламя высотой около метра, едва не опалившее им лица. Люди привели в действие пенные огнетушители, работая ими с большой осторожностью, так как в тесноте углекислота легко могла попасть на их товарищей. Все задыхались и кашляли от дыма; никто не мог оставаться в отсеке больше десяти — пятнадцати минут. Один из матросов вышел, пошатываясь, наверх и, обессиленный, упал на палубу. Позднее он не мог вспомнить, как очутился наверху. Некоторых матросов рвало. Пробираясь сквозь дым, двое из них на ощупь нашли рукоятку управления вспомогательного дизеля и запустили его — в результате дым начал исчезать.

Внизу, где отрывали пылающую изоляцию от турбины, один человек сменял другого через несколько минут. Работали все, имеющие и не имеющие отношение к машинным отделениям, даже электрики. Это была опасная, изнурительная работа, казавшаяся бесконечной. Трюмы вскоре наполнились обуглившейся изоляцией и белой пеной углекислотных огнетушителей. Постепенно, в течение четырех часов, остатки воспламенившейся обшивки были удалены и пожар потушен. Он не принял серьезных размеров благодаря участию в его тушении многих членов экипажа.

Мне стало совершенно ясно, что самая большая опасность плавания под паковым льдом — пожар. В ту ночь, лежа на своей койке, я содрогался при мысли, что могло бы случиться с нами, если бы этот небольшой пожар возник подо льдом в таком месте, где мы не могли бы пробиться на поверхность. Разумеется, «Наутилус» и его экипаж погибли бы. Я понял, что следует обратить особое внимание на противопожарные мероприятия. Необходимо было произвести всесторонний осмотр лодки и иметь специальные дыхательные аппараты для защиты экипажа на случай пожара в лодке во время плавания подо льдом.

По прибытии в Сан-Франциско я посоветовался с представителями главного управления кораблестроения, которые в необычно короткий срок установили на подводной лодке специальные дымонепроницаемые дыхательные аппараты. При помощи регуляторов их можно было соединять с системой подачи воздуха для продувания балластных цистерн лодки. Однако времени хватило на установку аппаратов только для вахты, на обязанности которой лежит управление подводной лодкой. Если бы случился пожар во время перехода подводной лодки подо льдом, то она, вероятно, была бы спасена этими людьми, но остальные две трети экипажа могли погибнуть. Я приказал разработать план учения по ликвидации такого пожара, которого раньше не видела команда ни одной подводной лодки.

Между тем во время нашей стоянки на судостроительной верфи была удалена пропитавшаяся маслом изоляция и на турбине правого борта. Работая круглосуточно, рабочие изготовили новую обшивку для обеих турбин.

В то же время множество инженеров, рабочих и морских офицеров высокого ранга посещали нашу подводную лодку для решения самой серьезной проблемы: проклятого непрекращающегося просачивания забортной воды в конденсатор. Лучшие технические специалисты старались разгадать эту загадку, но успеха не имели. Подводная лодка была поставлена в док и тщательно проверена. Однако никто не смог обнаружить течи. Мое беспокойство увеличивалось не столько потому, что течь могла послужить причиной большой аварии во время перехода подо льдом, сколько по той причине, что кто-нибудь из Вашингтона сочтет риск слишком большим и отменит поход, несмотря на длительность и тщательность нашей подготовки.

Механики верфи на острове Маре продолжали поиски причин надоедливой течи на подводной лодке, а время шло. Я знал, что, если не выйду в море, лодка будет находиться в доке еще месяц. Я был уверен в экипаже. Даже в случае выхода из строя конденсатора я надеялся, что мы все же сможем перейти через полюс. Неожиданно я объявил местному начальнику военно-морской базы, по рангу значительно выше меня, что «Наутилус» выходит в море утром следующего дня.

К сожалению, я не мог сказать ему, почему мы должны были уходить. Когда мы покидали судостроительную верфь, некоторые ее работники, приложившие огромные усилия для установления причин течи, были весьма обеспокоены тем, что «Наутилус» выходит в море с неисправностью. Будучи хозяевами своего положения, мы погрузились и направились к месту нашей последней стоянки — Сиэтлу.

Трудности и неприятности

На пути в Сиэтл я все время думал о течи в конденсаторе. Несмотря на наши обращения по этому вопросу в Вашингтон, место течи осталось неустановленным. Эрли ежедневно совещался со мной, пытаясь найти причину течи, но к тому времени, когда оставалось всего несколько часов хода до Сиэтла, мы, как и специалисты в Сан-Франциско, все еще ни к чему не пришли.

Я вспомнил один разговор с моим тестем, ученым-химиком крупной организации. В связи с этим у меня неожиданно возникла идея.

Пригласив Эрли в свою каюту, я сказал ему:

— Эрли, когда мы придем в Сиэтл, пошлите людей в город в штатской одежде на различные бензозаправочные станции. Пусть каждый купит несколько банок жидкости, которая заливается в радиаторы автомобилей для прекращения течи.

Эрли улыбнулся. Было видно, что он не мог понять, серьезно я говорю или нет.

— Я говорю серьезно, Эрли, — сказал я. — Нужно достать около тридцати галлонов^[5] этой жидкости. Думаю, что ее продают квартами, поэтому нам понадобится целая батарея банок. Предупредите, чтобы никто не проговорился, что он с «Наутилуса»; это надо хранить в тайне.

— Есть, есть, командир! — воскликнул Эрли с энтузиазмом.

Он видел теперь, что я не шучу.

— Ну а когда эта жидкость будет на корабле, вы знаете, что с ней делать. Залейте ее в конденсатор так, как это вы сделали бы с радиатором автомобиля. Обеспечьте достаточное количество жидкости, чтобы ее хватило на весь переход.

После того как корабль ошвартовался, шесть матросов с «Наутилуса» сошли на берег в гражданской одежде и закупили, как мне думается, все банки с этой жидкостью, которые были в Сиэтле. Матросы принесли на «Наутилус» около ста шестидесяти литров жидкости и под руководством Эрли половину этого количества залили в конденсатор. Невероятно, но жидкость помогла. Просачивание воды прекратилось. Ни в Сиэтле, ни позже эта проблема больше не возникала^[6].

Поставив лодку в сиэтлский док, я осуществил давно задуманный план, а именно: произвел секретную воздушную разведку ледовых условий в районе Берингова пролива и Аляски. Готовясь к этой экспедиции, я получил специальные документы на имя Гендерсона, техника фирмы, прикомандированного к Лайону для наблюдения за поставленным фирмой оборудованием лаборатории электроники в Сан-Диего.

Вместе с Лайоном мы вылетели в Фэрбенкс, а затем в Ном, где, смешавшись с туристами, отправились на автобусе в город. Из Нома мы полетели на север в маленькую деревню Коцебу, где Лайон заранее договорился о предоставлении в наше распоряжение частного одновинтового самолета, который к нашему прибытию был уже подготовлен к полету. Воздушную разведку мы начали с Берингова пролива, а оттуда направились к самому северному пункту Соединенных Штатов — мысу Барроу. Летчику было сказано, что Лайон и я — ученые, собирающие данные для научных исследований.

По возвращении из разведки мне стало известно, что капитан 2 ранга Кинси, по специальности психиатр, работа которого была связана с проектированием подводной лодки-ракетоносца, находится у нас на борту. Доктор Кинси — один из немногих действующих лиц плана дезинформации. Его присутствие придавало характер достоверности тому факту, что мы действительно собирались провести переход в подводном положении с целью получения данных, необходимых для испытаний системы «Поларис». Очевидно, он должен был изучать все, что связано с особым внутренним напряжением людей в условиях длительного пребывания корабля в подводном положении.

В прошлые годы известные психиатры неоднократно посещали «Наутилус», но экипаж никогда не относился серьезно к их исследованиям. Однажды появился психиатр, который принес с собой небольшой ящик, в отверстие которого матросы «Наутилуса» должны были просовывать пальцы. Если у человека слегка дрожали руки, то указательный палец касался кромки отверстия, что отмечалось электронным регистратором. Каждый человек ежедневно подвергался испытаниям для подтверждения теории о том, что, чем дольше «Наутилус» находится в подводном положении, тем сильнее дрожат руки у членов экипажа.

Один из главных старшин, считавший, как и большинство матросов, что такие опыты никому не нужны, умышленно заставлял сильно дрожать руку в первый день, в результате чего показание регистратора подскочило до астрономической цифры. Затем с каждым днем он держал руку все более спокойно, и показания регистратора, вопреки всем теориям, постепенно падали. В последний день они были почти на нуле.

Имея на борту жидкость для приостановления течи конденсатора, мы были почти готовы сняться с якоря. В воскресенье, 8 июня, я сидел в своей каюте как на иголках, ожидая из Вашингтона приказа о начале трансполярного перехода. Когда приказ пришел, передо мной встал последний вопрос: как незаметно доставить на борт Лайона и его помощника Роурея, которые скрывались в гостинице в Такоме? Для военно-морских и научных кругов появление на подводной лодке Лайона тотчас же раскрыло бы наш секрет. Я оттягивал их прибытие на последнюю минуту, чтобы фотокорреспондент не «засек» их на борту «Наутилуса». Если бы фотография Лайона и Роурея, поднимающихся по трапу «Наутилуса», появилась в печати, наш поход перестал бы быть тайной, а нахождение их на борту задолго до отхода тотчас раскрыло бы команде характер задач предстоящего похода.

Был только один выход. Старший помощник собрал всю команду в столовой на инструктаж. Даже вахтенный на палубе был заменен одним из офицеров. В тот момент, когда команда получала инструкции относительно якобы намеченного перехода в Панаму, Лайон и Роурей поспешно поднялись на борт по заранее условленному сигналу. Мы бросились в офицерскую кают-компанию и заперли дверь.

Небольшое, но серьезное повреждение в главной турбинной установке задержало наш отход до полуночи. Такие неисправности всегда наблюдаются, когда энергетическая установка работает на холостом ходу^[7]. В ноль часов двадцать четыре минуты 9 июня Эрли доложил, что корабль к походу готов. Бросив вокруг последний взгляд, я приказал:

— Отдать швартовы! Средний назад!

Наконец-то «Наутилус» начал движение в район паковых льдов.

По направлению к полюсу

Когда мы скрылись в темноте пролива Пьюджет-Саунд, я приказал закрасить белые цифры «571» в носовой части и на ограждении рубки, чтобы не раскрыть принадлежность «Наутилуса» в случае, если нас кто-нибудь обнаружит. Я подготовился к выступлению перед экипажем. Люди понимали, что если на борту подводной лодки находится специалист по Арктике — Лайон, то мы не можем идти к экватору или в Панаму. Я включил микрофон корабельной трансляции и, обращаясь ко всему экипажу, объявил:

— Слушайте все! Говорит командир. Конечный пункт нашего перехода — Портленд в Англии. Мы пройдем через Северный полюс…

Излишне говорить, что это мое объявление вызвало необычайное воодушевление у всего экипажа.

Первые два часа в проливе Пыоджет-Саунд мы шли средним ходом, чтобы не смыть жидкой краски, которой были закрашены бортовые номера. Пройдя остров Марроустон, мы пошли полным ходом, в результате чего лодка стала сильно зарываться носом. «Наутилус» спроектирован для плавания в подводном положении; в надводном положении при определенной скорости хода мощность расходуется на преодоление волнового сопротивления. При плавании в подводном положении такого явления не наблюдается, и подводная лодка может идти гораздо быстрее, поэтому мы предпочитали идти под водой.

В проливе Пьюджет-Саунд рассвет наступил рано. В это время вахтенный офицер часто менял курс, чтобы держаться вдали от торговых судов. Подводная лодка без государственного флага и без опознавательных знаков могла вызвать подозрение. Наконец в девять часов утра, выходя из пролива Хуан-де-Фука, в нескольких милях от плавучего маяка Суифтшур, вахтенный офицер дал сигнал к погружению, и менее чем через минуту подводная лодка погрузилась. После обычной дифферентовки мы увеличили скорость хода до двадцати узлов и ушли на большую глубину.

Наиболее опасной и трудной частью нашего задания был проход через покрытый льдами узкий и мелководный Берингов пролив. Мы могли пройти через него двумя путями. Южная часть первого из них пролегает западнее острова Св. Лаврентия. Второй путь проходит восточнее того же острова. У нас было много оснований идти западным проходом, так как этот путь был короче, а океан здесь более глубок. Кроме того, мы прочли в старой лоции, что таящий для нас опасности береговой лед отрывается здесь от берега в начале года.

Между «Наутилусом» и островом Св. Лаврентия лежала широкая цепь Алеутских островов, находившихся севернее нас примерно в семнадцати милях. После того как мы погрузились, Дженкс проложил курс, которым мы могли пройти у края этого барьера. Затем на ходу в подводном положении вахтенный офицер приказал рулевым изменить курс и включить автоматическое управление подводной лодкой на глубине, напоминающее автопилот на самолете. Наконец мы легли на курс к цели, которой не достигал еще ни один корабль.

В первое утро море было спокойным. Многие офицеры и матросы не спали уже более суток. Визиты различных лиц, а также совместные учения с противолодочными силами у Западного побережья очень утомили нас. Но у членов экипажа, средний возраст которых около двадцати шести лет, силы восстановились быстро. После полудня жизнь на «Наутилусе» начала входить в норму. Старший помощник Адамс прочел первую лекцию для экипажа, чтобы ознакомить его с условиями плавания подо льдом; он сообщил основные сведения, которые должны были помочь всем ориентироваться в новых условиях, когда мы войдем в зону льдов. Необходимо было подготовить специальные вахты, разработать подробные инструкции и создать группу для наблюдения и записи данных в соответствии с пунктом приказа, предписывавшим нам собрать обширный научный материал.

По мере продвижения на север мы изредка подвсплывали на перископную глубину для подъема перископов, радиоантенн и шноркеля, проверяли счислимое место корабля астрономическими наблюдениями, получали важные сообщения по радио и с помощью шноркеля вентилировали помещения, поскольку я хотел сберечь запас кислорода для длительного перехода через Ледовитый океан и последующего движения на большой скорости в Англию и домой. Атомная подводная лодка — это прежде всего оружие войны, но она и самое удобное из известных человеку средств передвижения по морю. На рабочей глубине на подводной лодке абсолютно не чувствуется качки. Даже если наверху бушует самый сильный шторм, на глубине семидесяти пяти метров и более вода спокойна, как в мельничном пруду. Во всех жилых отсеках работают установки кондиционирования воздуха. При плавании под водой экипаж «Наутилуса» отвыкал от морской качки и не любил плавать в надводном положении; при всплытии для вентилирования многие укачивались. Единственный недостаток нашего пребывания под водой — это почти полное отсутствие известий из внешнего мира.

Вскоре после выхода из пролива Пьюджет-Саунд мы дважды переводили судовые часы вперед на четыре часа для приведения нашего времени к Гринвичскому. По этому времени мы должны были жить в течение всего похода. Вахты на лодке были организованы обычным порядком: четыре часа вахты, восемь часов отдыха. В качестве специальной меры предосторожности я увеличил число вахтенных офицеров с двух до трех: вахтенный офицер в центральном посту, помощник вахтенного офицера по наблюдению и вахтенный инженер-механик в посту управления электромеханической частью. Тем временем Лайон и его помощник Роурей начали проверять сложную систему чувствительной аппаратуры для обнаружения льда, которая была установлена еще весной якобы для «ледовых учений» с подводными лодками «Скейт» и «Хафбик». Лайон обнаружил, что давлением на большой глубине пробило один из приборов, установленных на верхней палубе. Однако это нас не очень обеспокоило, так как имелись резервные.

Через два дня рано утром радист принял сообщение о том, что впереди нас разразился сильный шторм, который перемещается на север. Шторм, конечно, не принес бы нам вреда, так как мы находились в подводном положении, но нас очень интересовало воздействие его на ледовые условия в Беринговом проливе и близлежащих районах. Однако теперь было уже слишком поздно заниматься исследованиями.

Путь закрыт

На третий день, когда полоса сравнительно теплого течения Куро-Сио осталась позади, температура резко упала. На рабочей глубине наш самопишущий глубинный термометр, с помощью которого контролируется температура наружных слоев воды, показывал 4 градуса по Цельсию. Уже несколько месяцев «Наутилус» не плавал при такой низкой температуре воды. Мы погрузились на максимально возможную глубину для того, чтобы проверить герметичность корабля в этих условиях. В некоторых случаях забортная арматура, не проницаемая в теплой воде, начинает «слезиться» при понижении температуры. После запроса по телефону о состоянии отсеков вахтенному офицеру доложили, что течи нигде не обнаружено. Удостоверившись в непроницаемости забортной арматуры корабля, я приказал всплыть на рабочую глубину. На четвертый день, приблизившись к Алеутским островам, мы всплыли на поверхность, внимательно следя за показаниями эхолота, который показывал быстрое уменьшение глубины. Было известно, что в течение следующих дней нам придется управлять кораблем с очень большой точностью, так как переход будет происходить по мелководью. Ночью 12 июня мы впервые увидели берег острова Унимак, находящийся в 1700 милях северо-западнее Сиэтла. Медленно маневрируя в поисках прохода на север через цепь островов, штурман корабля Дженкс выбирал наиболее безопасный курс. Наконец он нашел достаточно открытый проход между двумя островами, через который провел «Наутилус» на большой глубине. К полуночи, преодолев первое препятствие, «Наутилус» вошел в Берингово море.

Мы шли постоянным курсом в подводном положении, изредка производя наблюдения через перископ. Дно мелководного Берингова моря чрезвычайно плоское. Ученые говорят, что это объясняется наслоениями ила, образовавшимися в течение тысячелетий. Ил откладывается, когда прибрежные льды вместе с примерзшей землей откалываются, уносятся в море и тают. Мы продолжали наш путь с большими предосторожностями. Никогда раньше я не наблюдал на «Наутилусе» такого интереса к местоположению корабля. Старшины и матросы постоянно заглядывали через плечо штурмана, стараясь рассмотреть карту. Около пульта приборов управления реактором была вывешена большая карта полярного района. Приблизительно каждый час на ней отмечали место «Наутилуса» по мере продвижения его на север.

В пятницу, 13 июня, через четыре дня после выхода из порта, находясь на расстоянии тридцать метров от плоского дна Берингова моря, мы прошли острова Прибылова. На следующий день мы всплыли на перископную глубину, чтобы освежить воздух в последний раз. С этого момента я считал необходимым использовать нашу обычную систему очистки воздуха: кислород в баллонах и установки для поддержания в пределах допустимого уровня концентрации таких газов, как углекислый, угарный и водород. Корабельный врач «Наутилуса» и два санитара несли ответственность за проверку концентрации этих опасных газов в помещениях нашего корабля. Корабельные часы показывали день, а наверху уже был вечер, когда мы закончили вентилирование помещений. Море было очень спокойное, но видимость плохая, над водой стоял плотный туман. Опустив шноркель, мы увеличили глубину и начали определение поправок магнитных компасов, которые пришлось бы использовать в случае выхода из строя гирокомпасов и инерциальной навигационной системы.

В десять часов вечера мы подошли к западному проходу. Сибирь находилась от нас налево, а остров Св. Лаврентия — направо. Всплыв на перископную глубину для навигационного определения, мы увидели прекрасное безоблачное голубое небо и спокойное море. На расстоянии всего двадцати миль был ясно виден холодный сибирский берег с покрытыми снегом вершинами. Быстро определив место, мы ушли на глубину и взяли курс на север, в Берингов пролив.

Поздно ночью 14 июня мы встретились с первым льдом. Вначале он был обнаружен электронной аппаратурой. Через перископ мы видели, как его тень закрыла солнечные лучи. Лед не был ни толстым, ни сплоченным, но мы все же уменьшили скорость хода. Для новичков это была первая встреча со льдами, и они смотрели на экраны приборов как зачарованные.

К тому времени, когда вахта сменилась, мы проходили под плавающими льдинами длиной тридцать — тридцать пять метров и толщиной до шести метров. После быстрого, но внимательного наблюдения мы выяснили, что толстый лед покрывал около 60 процентов водного пространства над нами. Это заставило меня серьезно задуматься. На этой сравнительно малой широте мы ожидали встретить меньше льдов. Эхоледомеры и эхолоты давали точные и непрерывные показания. Расстояние между килем и дном океана было около четырнадцати метров, а от верхней части ограждения рубки до льда — около восьми метров. Через двадцать минут после полуночи мы прошли под огромной глыбой льда с осадкой около девяти метров. Откровенно говоря, я был удивлен. Мы с Лайоном обменялись выразительными взглядами.

При движении полярного льда на юг вдоль берегов Берингова пролива в зимнее время происходит сильное торошение; льдины нагромождаются друг на друга, и у них появляется глубоко сидящая подводная часть. Лед, идущий к берегу зимой, становится сплоченным. В более теплые месяцы полярный паковый лед тает, а сплоченный остается у берега. Постепенно он отрывается от берега и уходит в море.

Толщину многолетнего льда, который в течение длительного времени находился в открытом море в виде настоящего пакового льда, можно предсказать. Толщину же глыб сплоченного прибрежного льда предсказать невозможно. Никто не занимался исследованием сплоченности льда. Мы с Лайоном знали, что от берегов Аляски отрываются глыбы толщиной около восемнадцати метров. Но мы ничего не знали о толщине сплоченного льда, который отрывается от ближайшего к нам берега Сибири. Ничего — кроме того, что мы сейчас находились под огромной глыбой сибирского льда, уходящей на девять метров под воду. Я думал о еще более мелководных районах океана, которые нам предстояло пройти. Меня начал беспокоить тревожный вопрос: что будет, если мы встретим глыбу сибирского прибрежного льда на три метра толще последней?

Я поделился с Лайоном своими опасениями относительно ледовых условий. Он спокойно ответил, что его тоже это волнует. Мы оба хорошо понимали, что лед — это враг, которого следует уважать. Год назад мы бросались в битву с ним, подобно молодому воину, готовому сокрушить весь мир, но получающему синяки под оба глаза. В этом году я решил любой ценой предотвратить серьезные повреждения лодки.

Времени для раздумья не было. В течение нескольких секунд я пришел к определенному решению: подошел к вахтенному офицеру и спокойным, ровным голосом приказал ему лечь на обратный курс. Западный проход был закрыт,

На волосок от гибели

Поскольку западный проход был закрыт, я решил попробовать второй путь — на юг от острова Св. Лаврентия, а затем на север от берегов Аляски. Мы должны были пройти очень мелководные участки, где пришлось бы маневрировать часть времени в позиционном или в надводном положении, что увеличило бы возможность обнаружения. Но другого выхода не было.

В шесть часов утра следующего дня мы вышли из сибирских льдов. Всплыли без хода, чтобы определить курс на остров Св. Лаврентия. Ветер был слабый, льдов не было. Днем, когда мы снова всплыли на перископную глубину для вентиляции помещений, была туманная погода; видимость не превышала девятисот метров. Мы взяли курс на остров Св. Лаврентия. Я объявил экипажу, что через западный проход мы не пойдем, а попробуем пройти мимо Аляски. Все разделили мое разочарование по поводу того, что нам не удалось пройти сразу в глубокие арктические воды. Экипажу было также сообщено, что мы будем маневрировать в мелководье и что нам придется идти в надводном положении.

Экипаж был настроен оптимистически, но меня мучило подозрение, что не все обстоит благополучно. Просачивание воды прекратилось. Не было никаких признаков пожара. Однако возникли новые трудности. Подход к паковому льду через западный проход не удался. Главный гирокомпас, наиболее важный прибор нашего навигационного оборудования, работал неустойчиво. Мы обошли остров Св. Лаврентия с востока и повернули на север, направляясь к побережью Аляски. Глубины уменьшались. Мы шли на глубине двадцать шесть метров, но даже на этой глубине эхолоты показывали только четырнадцать метров под килем. К вечеру мы подвсплыли на глубину двадцать метров, так что верхняя часть рубки была едва скрыта под водой. Вахтенный офицер вел непрерывное наблюдение через перископ. Было слишком мелко. Уйти на глубину было невозможно, и нам пришлось маневрировать, двигаясь с очень малой скоростью.

Затем внезапно произошло несколько неприятностей. Во-первых, вышел из строя главный гирокомпас. Вскоре после этого на горизонте почти по носу обнаружили мачту. Меня немедленно вызвали, и я бросился к перископу, надеясь на то, что наша рубка, в тот момент частично выступавшая из воды, не была обнаружена. Первое впечатление было, что это подводная лодка под шноркелем. «Но что она делает в этих отдаленных водах? Не может ли она оказаться советской подводной лодкой?» — задавал я себе вопросы.

Мы быстро приближались к цели, готовые ко всему. Но вскоре вздохнули свободно. Оказалось, что это было плавающее бревно с двумя выступающими корнями, которые делали его очень похожим на подводную лодку с перископами. Мы находились рядом с устьем реки Юкон и на своем пути встречали много таких бревен. Спустя два часа мы подошли к одному бревну настолько близко, что не успели убрать перископ, который с силой стукнулся о него. К счастью, перископ не был поврежден. Днем мы снова вышли в широкую часть пролива. Стояла сравнительно ясная погода, температура воды была положительная, не было никаких признаков льда. Новость о том, что мы можем теперь держать курс на север при более благоприятных условиях, молниеносно облетела корабль. Настроение поднялось. К вечеру показались резкие очертания острова Кинг в южной части Берингова пролива, которые мы наблюдали через перископ. Погрузившись на большую глубину, мы легли на курс 270 градусов в расчете, что нам удастся пройти пролив на перископной глубине или глубже, избежав обнаружения радиолокационными станциями. В этот вечер вахтенный офицер сообщил о появлении нескольких льдин. Поворотом на север оставили лед слева. Вскоре после этого была замечена огромная плавающая льдина, выступающая из воды более чем на метр. Мы находились у входа в Берингов пролив — у ворот в Чукотское море и Арктику. 17 июня, вскоре после полуночи, мы увидели острова Диомида.

Затем начали вырисовываться сквозь туман берега Сибири и Аляски. Мы оставались на перископной глубине в этом мелководном и ограниченном районе. Кроме нескольких льдин около сибирского берега, льда не было видно. По морю шли волны с барашками высотой до одного метра. Условия были весьма благоприятны для того, чтобы пройти незамеченными через узкий пролив, находящийся под непрерывным наблюдением радиолокационных станций. Подводная лодка легко прошла через пролив на перископной глубине, и в пять часов тридцать минут утра мы вошли в воды Чукотского моря. Как и Берингово, Чукотское море мелководное, с плоским дном и глубиной, колеблющейся от тридцати двух до пятидесяти двух метров. Большие глубины Арктического бассейна пролегают в ста милях севернее Берингова пролива. Если бы нам удалось достигнуть этого района, не столкнувшись с глубоко сидящим сплоченным торосистым льдом, то все обошлось бы благополучно.

Двигаясь на север, мы старались держаться на глубине сорок один метр. Через несколько часов после выхода в Чукотское море прямо перед нами на расстоянии пяти миль появилась первая глыба льда. Ее неправильная форма напоминала плывущий корабль. Солнце отражалось от ее поверхности множеством зеленых и голубых огней. Это было захватывающее зрелище. Год назад мы убедились, что прочность льда почти равна прочности бетона, поэтому мы отвернули, чтобы избежать столкновения. Вскоре мы встретились с другими плавающими льдинами. Маневрируя до девяти часов утра, мы вошли в лед, который закрывал весь горизонт. Выхода не было — нужно было погружаться. Я приказал погрузиться на глубину тридцать четыре метра, и на средней скорости хода мы прошли под плавающими льдами и глыбами. На меридиане 168 градусов западной долготы корабль пересек Северный полярный круг. Приподнятое настроение, которое овладело нами, когда мы достигли этого района, стало постепенно исчезать. Море начало быстро мелеть. Так как сообщения об обнаружении льдов были нерегулярными, я решил всплыть и определить, можем ли мы маневрировать на поверхности. После наблюдения при помощи эхоледомера я приказал поднять «ледовый щуп» — одну из штыревых радиоантенн. Когда мы медленно всплывали, я наблюдал за поднятой антенной в перископ. Если бы она согнулась, то это свидетельствовало бы о наличии над нами льда и я имел бы время опустить перископ. Медленно всплыв, мы, к счастью, увидели вокруг себя чистую воду. Я приказал идти в надводном положении, поскольку мы были очень далеко от земли и вероятность обнаружения нас была невелика. В мелких неисследованных водах Чукотского моря мы могли идти в этом положении быстрее. Меня беспокоила мысль о том, чтобы наверстать время, потерянное при безнадежных попытках пройти через западный проход. Уклоняясь от плавающих льдин, мы прошли девяносто миль за семь часов. Наконец на параллели 68 градусов 30 минут северной широты вахтенный офицер доложил, что горизонт полностью закрыт льдом. После кратковременного наблюдения за этим огромным, казалось бесконечным, ледяным барьером мы заключили, что это была, возможно, долгожданная кромка полярного пакового льда. Мы с радостью ушли под воду, чтобы пройти подо льдом. С этого момента мы не надеялись увидеть дневной свет и чистую воду до тех пор, пока не всплывем в другой части света — около Гренландии.

Вначале все шло хорошо. Лед покрывал только 5 процентов поверхности воды, что было безошибочно обнаружено нашими чувствительными эхоледомерами. Расстояния от подводной части некоторых больших льдин до верхней части нашей рубки колебались в пределах шести — пятнадцати метров, а глубина под килем — около двенадцати метров. Многие подводники сочли бы эти расстояния опасно малыми, однако, имея некоторый опыт плавания подо льдами, мы не очень расстраивались и чувствовали себя в безопасности при увеличении скорости хода до восьми узлов, причем весь личный состав находился на своих постах. После того как мы около часа наблюдали за тем, как самописец эхоледомера вычерчивает профиль подводной части льда, я пришел к выводу, что над нами находится не беспорядочный береговой припай, а арктический паковый лед. Мы прошли 1383 мили под таким льдом во время плавания в 1957 году и знали его хорошо. Я приказал вахтенному офицеру увеличить скорость хода до десяти узлов.

Во вторник, 17 июня, в одиннадцать часов вечера, через восемь дней после выхода из Сиэтла, мой сон был прерван спокойной, но настойчивой просьбой вахтенного офицера:

— Командир, прошу вас прийти сюда.

Я поспешил в центральный пост.

Вахтенный офицер доложил, что «Наутилус» только что прошел подо льдом толщиной девятнадцать метров. Запись самописца показала, что лед находится лишь в двух с половиной метрах от рубки. Я немедленно приказал отклониться влево и увеличить глубину до сорока трех метров, рассчитывая этим маневром вывести лодку на расстояние шести метров от дна океана. Во время поворота гидроакустик спокойно доложил о том, что прямо по носу находятся две огромные подводные глыбы льда. «Наутилус» почти подошел под первую. Я приказал уменьшить скорость хода до самого малого. Гидроакустические приборы показывали, что огромная глыба, под которой мы очутились, имела ширину более мили. Давно я уже не чувствовал себя в подводной лодке так тревожно. Очевидно, нужно было срочно уходить из этих льдов. Стараясь говорить спокойно, я приказал переложить руль.

Когда мы совершали поворот, перо самописца эхоледомера нерешительно поползло вниз — все мы замерли, пораженные; затем оно медленно пошло вверх — все облегченно вздохнули. Мы прошли под глубоко сидящей льдиной на расстоянии восьми метров от нее.

Но успокаиваться было рано. Приборы показывали, что впереди находилась еще более серьезная преграда. Я смотрел на экран гидролокатора, не веря своим глазам. Медленно, очень медленно мы двигались вперед. Мои глаза были прикованы к перу самописца. Оно снова поползло вниз. Я весь сжался, как маленький мальчик, пытающийся пролезть под изгородь, и думал, как бы сделать то же самое с «Наутилусом». Неизбежным следствием удара было бы серьезное повреждение корабля, возможно, даже медленная смерть находящихся на нем людей.

Я ждал скрежета стали о твердый лед. Перо самописца находилось настолько близко к нулевой линии, которая показывала верхнюю часть рубки, что оно, казалось, в течение нескольких часов двигалось по этой линии.

Мы застыли в ожидании. Ни один человек не двигался и не разговаривал. Затем неожиданно перо медленно начало двигаться вверх. Расстояние между льдом и «Наутилусом» увеличивалось. Мы прошли под огромной льдиной на расстоянии всего полутора метров от нее.

Нескольких секунд хватило мне для того, чтобы понять, что операция «Саншайн» полностью и безвозвратно провалилась. Даже «Наутилус» не мог осмелиться бороться с такими льдами и победить их. На север от нас лежали мили более мелководных районов, а возможно, и более толстых льдов. Поэтому о движении на север не могло быть и речи. Оставалось единственное — повернуть на юг. Неохотно сообщил я экипажу свое решение о том, что мы выйдем из пакового льда, пошлем радиограмму адмиралу Бэрку и будем ожидать дальнейших приказаний.

Я долго составлял донесение. После стольких месяцев энергичной подготовки и хлопот было очень тяжело докладывать о неудаче. Мне было ясно, что придется задержаться у кромки льдов и провести длительные наблюдения. Я старался сделать донесение точным и выразить свою твердую уверенность в том, что операция, вероятно, удастся позднее, когда граница льда отодвинется к более глубоким районам. Нам были необходимы более подробные данные по ледовой обстановке.

Тяжелое возвращение

Мы продолжали свое отступление на юг, к Берингову проливу. Постепенно ледяной покров становился тоньше. Изредка попадались льдины толщиной до шести — девяти метров. Однако мы не встретили ни одной огромной льдины, подобной той, которая закрыла нам путь в Арктический бассейн.

В среду, 18 июня, через девять дней после выхода из Сиэтла, все приборы показали, что над нами чистая вода, и мы всплыли без хода на перископную глубину. Море было чистое, льда не было. Я приказал поднять радиоантенну и передать донесение начальнику штаба ВМС. Через несколько секунд мы установили радиосвязь с Пирл-Харбором. Когда радист отстукивал точки и тире, я с сожалением думал о том, что через несколько минут мое донесение будет в Пентагоне.

Видимость была хорошая. Сильный ветер поднимал волны высотой до метра, море было покрыто барашками. Для приема по радио указаний начальника штаба я приказал идти на перископной глубине с выдвинутой радиоантенной. С целью экономии запасов кислорода и дорогостоящего ядерного топлива я разрешил Эрли отключить кислородные баллоны и остановить главную турбину левого борта.

Вскоре, однако, мы опять встретили льды, чем были немало удивлены, так как во время пути на север эта часть Чукотского моря была чистой. Видимо, сильный юго-западный ветер пригнал лед в восточную часть моря. Пришлось опустить радиоантенну и перископы и погрузиться на большую глубину. При нормальных условиях, то есть в глубоководных районах, это был бы наиболее предпочтительный и быстрый способ перехода. Но здесь, в мелководном районе, пришлось двигаться медленно, избегая столкновений с плавающими льдинами, которые встречались на нашем пути. Это было очень утомительное плавание.

Уже к вечеру мы вошли в очень мелководный район, по которому нам предстояло пройти около сорока миль. При движении на север этот путь был свободен, а сейчас покрыт массой глубоко сидящего торосистого сибирского льда. Вскоре мы нашли разводье и всплыли на поверхность для выяснения обстановки. Было очевидно, что единственный возможный для нас путь пролегал подо льдом. Мы были окружены с трех сторон, и могло потребоваться много дней длительного ожидания благоприятной ледовой обстановки для прохода в надводном положении или на перископной глубине. Я приказал вахтенному офицеру развернуться на север по направлению к чистой воде. Затем мы медленно погрузились до безопасной глубины и повернули на юг, пытаясь найти самые глубокие впадины в дне океана. Вскоре мы уже преодолевали ледовое поле, буквально зажатые между льдами и грунтом; до нижней стороны льда и под килем оставались считанные метры. Когда гидролокатор показал, что впереди находятся огромные массы льда, вахтенный офицер начал поиск больших глубин. Пришлось непрерывно маневрировать, используя малейшие углубления в дне океана. Показания эхолота передавались регулярно. Сорокамильный участок нашего пути, проложенный на карте, напоминал плохую горную дорогу с острыми зигзагами и крутыми поворотами. Через несколько часов глубина начала постепенно увеличиваться. Около полуночи мы достигли открытого водного пространства, встали на якорь и, выдвинув антенну, стали ждать ответа от начальника штаба. Вскоре я получил шифровку следующего содержания:

Полностью согласен с вашими действиями и выходом из паковых льдов. Уверен, что вы приложили максимум усилий. Согласен с вашим предложением ожидать в Пирл-Харборе до тех пор, пока условия не улучшатся. Продолжайте движение и ждите дальнейших указаний. Продолжайте соблюдать скрытность. Бэрк.

Мы продолжали движение на юг через Чукотское море, прошли сто миль во льдах, пересекли Берингов пролив и вошли в мелководное Берингово море. 20 июня вышли в район, свободный от льдов. Отсюда путь на Пирл-Харбор был обычным, за исключением того, что надо было сохранять полную скрытность. Нельзя было упустить никакой мелочи. Я издал первый в моей жизни приказ с грифом «Совершенно секретно». Он гласил, что никакие подробности, касающиеся похода, не должны обсуждаться как на борту корабля, так и на берегу, а также упоминаться в переписке. Экипаж получил приказ проверить свои вещи и запечатать в пакеты с надписью «Совершенно секретно» все письма, бумаги, заметки и карты, в которых упоминалось об операции. Эти документы должны были некоторое время храниться под наблюдением. Это касалось также всех вахтенных журналов, карт, записей и рапортов.

Вся специальная арктическая аппаратура и снаряжение, включая теплую одежду, были спрятаны. Кроме того, при подходе к Пирл-Харбору мы провели некоторые мероприятия по дезинформации: объявили, что наше отсутствие было связано с походом в район экватора; нанесли на карту маршрут фиктивного похода; я написал короткую статью, чтобы весь экипаж рассказывал о походе одно и то же. В ней было сказано следующее: «Это был обычный несложный поход, в котором проверялось действие регенерационных установок, показавших, что они являются лучшими на сегодняшний день. Были разработаны подробные планы перехода атомной подводной лодки через экватор…» и т. п.

За сутки до прихода в Пирл-Харбор я получил по радио указание вылететь в Вашингтон и Нью-Лондон для доклада начальнику штаба ВМС и командующему подводными силами Атлантического флота о нашем неудачном походе.

Рано утром 28 июня мы обогнули мыс Дайамонд и взяли курс на юго-запад подальше от берега, чтобы наше местоположение соответствовало тому, которое мы имели бы, возвращаясь в Пирл-Харбор из похода к экватору. В шесть часов утра мы направились на север, к входу в Пирл-Харбор. Я старался поставить себя на место человека, который возвращается из южного похода. Чувствовалось, что все на борту старались делать то же самое.

Мы всплыли на перископную глубину, и я увидел сверкающий Оаху. Через несколько секунд «Наутилус» медленно всплыл на поверхность. Группа матросов поднялась на верхнюю палубу, чтобы восстановить наши бортовые номера. Они доложили, что надстройка находится в очень хорошем состоянии, если учесть, что мы только что прошли 6 тысяч миль в подводном положении.

Ровно в десять часов утра рулевой записал в журнале: «Ошвартовались левым бортом у пирса в базе подводных лодок в Пирл-Харборе». Лайон и Роурей не обнаруживали своего присутствия. Через четыре часа меня вместе с некоторыми семейными членами экипажа доставили на самолете в Вашингтон, где я доложил командованию о плавании «Наутилуса».

«Сопротивляющийся дракон»

Мой доклад для некоторых старших офицеров Пентагона о первом этапе операции «Саншайн» выражал твердое убеждение, что следующая попытка должна быть запланирована на конец июля этого же года. Кроме того, я предлагал совершить ряд дальних разведывательных полетов с целью тщательного изучения ледовой обстановки по нашему предполагаемому маршруту перехода в Чукотское море. Командование согласилось со мной, но снова возник вопрос о необходимости сохранить скрытность. Нужно было, чтобы люди, которые будут разрабатывать маршруты разведывательных полетов и руководить ими, ничего не знали о целях этих полетов.

Посоветовавшись с капитаном 3 ранга Бейном, который посвящал почти все свое время разработке операции, я решил, что лучше всего послать на Аляску одного из офицеров «Наутилуса», который все согласует и подготовит. Командование одобрило и быстро санкционировало это предложение. Для выполнения этой ответственной и серьезной миссии я назначил нашего штурмана Дженкса. Он лучше других мот справиться с этой задачей. К тому же его легче всего было отправить на выполнение этого поручения, так как в то время он был одним из членов небольшой группы экипажа «Наутилус», проводившей отпуск в Нью-Лондоне. Сообразив, что через несколько часов он улетит обратно в Пирл-Харбор, я по телефону приказал ему оставаться в Нью-Лондоне до моего приезда. На следующий вечер я изложил свой план Дженксу. Он сразу же все понял.

Дезинформация о деятельности Дженкса будет заключаться в следующем. Он немедленно отправится в Вашингтон и превратится из офицера с «Наутилуса» в офицера из Пентагона, специального представителя одного из отделов штаба ВМС. Он изучит деятельность и организацию этого отдела, скрывая при этом, что он подводник, запомнит имена своих временных начальников, узнает, какие должности занимают они в Пентагоне, и после этого станет просто офицером Пентагона, участвующим в разработке арктических и антарктических операций. В качестве такого офицера он отправится на Аляску для изучения ледовой обстановки в Чукотском море.

7 июля в девять часов утра Дженкс явился в Пентагон к Бейну. За пять часов он быстро ознакомился с организацией Пентагона, встретил своего нового «шефа» и вскоре был направлен на аэродром с приказами о специальных полномочиях, в которых, помимо прочего, указывалось: «Вам разрешается пропустить некоторые из перечисленных выше пунктов и изменить заданный маршрут, если это окажется необходимым».

Через тридцать семь часов, пролетев 4 тысячи миль, Дженкс прибыл на Аляску. У него в кармане находилось рекомендательное письмо контр-адмиралу Маккехни, командующему Аляскинским военно-морским пограничным районом. В этом письме Дженксу разрешалось сообщить Маккехни все подробности об операции «Саншайн». Свой доклад адмиралу Дженкс закончил изложением требований, предъявляемых к воздушной разведке ледовых условий. Адмирал вызвал несколько офицеров штаба для детальной разработки этой задачи.

Подготовка была нелегкой. Многие из офицеров штаба Маккехни действовали вслепую, однако они сделали все, что требовалось, и на следующий день, к удовольствию Дженкса, были разработаны расписания и маршруты полетов. В тот же вечер Дженкса направили к командиру 9-й эскадрильи патрульной авиации, а в среду, 10 июля, он прибыл на базу военно-воздушных сил Эйлсон в Фэрбенксе, на которую базировались патрульные самолеты Р-2. В тот день он совершил свой первый разведывательный полет по будущему маршруту «Наутилуса».

Дженкс был хорошо экипирован для полета. Летчики снабдили его специальным арктическим спасательным снаряжением, включая спасательный костюм для пребывания в ледяной воде в случае аварии. Дженкс уложил этот костюм в карманы летной одежды. Поверх всего этого он надел спасательный жилет и парашют.

По требованию Дженкса летчики из 9-й эскадрильи летали всюду, хотя все время и ворчали, что он распоряжается там больше, чем сам адмирал. В конце каждого полета Дженкс писал отчет, который, по установившемуся порядку, отправлялся в Пирл-Харбор и попадал в мои руки. Отчеты Дженкса указывали, что ледовая обстановка улучшается, но пройдет еще много дней, прежде чем мы сможем отправиться в путь.

После накопления необходимых данных и разработки руководства для продолжения разведки ледовых условий Дженкс по нашему требованию запросил Вашингтон и получил предписание возвратиться на «Наутилус», в Пирл-Харбор. Тем временем мы совершали короткие выходы в море, принимая на борт военных и гражданских лиц в качестве экскурсантов и наблюдателей. В остальное время изучали механизмы и знакомились с условиями далекого севера.

Я был весьма озабочен тем обстоятельством, что только одна треть экипажа обеспечена спасательными дыхательными аппаратами на случай пожара. После того как я доложил о своем беспокойстве командованию, на «Наутилус» в течение короткого времени были доставлены маски и воздушные баллоны для каждого члена экипажа. Во время одного из наших коротких выходов в море мы провели несколько тренировок, в которых экипаж действовал в масках.

Следующим важным приобретением для «Наутилуса» была телевизионная установка с замкнутым контуром, которая размещалась в верхней части рубки. Теоретически эта установка должна была позволить видеть лед значительно лучше, чем перископ. Она могла быть особенно полезной при определении разводий и полыней во льду в случае необходимости всплыть на поверхность. После установки телевизора один адмирал пошутил:

— Знаете ли, Андерсон, эта установка может сэкономить военно-морским силам несколько миллионов долларов ежегодно.

— Каким образом, адмирал? — спросил я, искренне изумленный.

— Вместо того чтобы ставить большие корабли в сухой док для осмотра их днища, мы пошлем вас с вашей телевизионной установкой и заставим произвести осмотр.

Тем временем мы узнали из сообщений адмирала Маккехни, что ледовая обстановка быстро улучшается и становится благоприятной для успешного осуществления второй попытки пройти в Арктический бассейн. Мы назначили дату нашего выхода на 21 июля. Был составлен второй план дезинформации, оправдывающий наше отсутствие на время второго похода. Командующий подводными силами Тихоокеанского флота адмирал Гренфелл воскресил уже знакомую выдумку и сообщил, что «Наутилус» совершит пробное подводное плавание от Пирл-Харбора до Панамы для испытания автономности.

В течение всего времени нашей стоянки в Пирл-Харборе экипаж и люди из ремонтных мастерских базы подводных лодок день и ночь работали над гирокомпасом Мк-19, который отказал во время первого плавания вблизи Берингова пролива. Вначале мы полагали, что устранили неисправность, но во время пребывания в Пирл-Харборе заметили, что гирокомпас постепенно продолжает накапливать ошибку. Я решил, что гирокомпас должен быть в безукоризненном состоянии, прежде чем будет предпринята вторая попытка совершить трансполярный переход.

По мере приближения намеченного дня выхода я чувствовал все большее беспокойство. Наши специалисты, работавшие с гирокомпасом, мало продвинулись вперед. Я позвонил в Вашингтон и попросил как можно скорее прислать в Пирл-Харбор специалиста по гирокомпасу Сперри. Ожидая его прибытия, мы перенесли наш выход на один день. Штабные офицеры-подводники, не осведомленные об истинном положении, не могли понять всей этой суеты по поводу неисправности гирокомпаса. Один из них сказал:

— У вас есть еще три компаса. Почему вы так обеспокоены?

— Все это правильно. Но я думаю, что мы на «Наутилусе» не можем погружаться до тех пор, пока все приборы не будут работать безукоризненно, — ответил я, подавив свою гордость.

После этого все подводники в Пирл-Харборе начали в шутку называть «Наутилус» «Сопротивляющийся дракон».

Опытный специалист, инженер фирмы «Сперри», быстро установил неисправность гирокомпаса Мк-19 и в течение короткого времени устранил ее. Четырехнедельная подготовка к походу заканчивалась. Последними на подводную лодку прибыли Лайон с новым помощником Уокером. Это событие нам удалось сохранить в тайне.

Снова на север

«Наутилус» тихо скользил по спокойным водам бухты Пирл-Харбор. Наступила темнота. Палубная команда быстро закрашивала наши бортовые номера. Небольшая группа сопровождавших нас подводных лодок вернулась на свои базы. Адмирал Гренфелл, находившийся на одной из них, послал нам ободряющее приветствие. Наша «королева морей» была готова совершить третий полярный поход.

Очень немногие представляют себе, какая суета происходит на борту атомной подводной лодки во время стоянки ее у пирса в перерыве между походами. Почта поступает буквально мешками. Огромными кипами отправляются официальные письма и донесения. Тщательно осматриваются механизмы. Устанавливается новое оборудование. Сотни человеко-часов расходуются на погрузку торпед, запасов кислорода, запасных частей, медикаментов, кофе, мяса, чилийского перца, ветоши, бобов, водорода, ацетилена, фреона, двуокиси углерода, шарикоподшипников, мыла, спирта для торпед, приблизительно двадцати пяти различных сортов масел и смазок, пленки, бумаги, пишущих машинок, редиса, аспирина и многого другого. Меняется состав экипажа: одни уходят, а на их место прибывают другие. При выходе в открытое море всегда испытываешь облегчение. Период стоянки в Пирл-Харборе в этом отношении не был исключением. После того как мы вышли с фарватера, я отдал приказ развить полный ход.

В среду, 23 июля, через три минуты после полуночи по сиэтлскому времени, мы вошли в глубокие воды южнее Оаху и удерживались на рабочей глубине. Все наши механизмы и приборы, включая компасы и сложную инер-циалъную навигационную систему, работали безукоризненно. Идя двадцатиузловым ходом, мы скоро обогнули остров Оаху по проливу Кауаи и снова взяли курс на Алеутские острова через пролив Юнаска. Предполагалось, что мы пройдем Берингов пролив через более узкие западные ворота, которые, как нам было известно, в это время были свободны ото льда. Это должен быть быстрый подводный переход. Ядерный реактор обеспечит круглосуточно почти максимальную мощность. Мы не будем снижать скорость хода, кроме редких случаев подъема антенны над водой для радиосвязи. Авторулевой должен удерживать нас на курсе, когда мы погрузимся и пойдем прямо на север.

Через сутки после выхода из Гонолулу мы получили из Пирл-Харбора первую сводку по ледовой обстановке. В сводке указывалось, что обстановка значительно улучшилась как в мелководном Чукотском море, так и вдоль побережья Аляски, вблизи мыса Барроу. На следующий день мы снова уменьшили ход с целью приема радиопередач для «Наутилуса».

Подродный переход от Пирл-Харбора до Алеутских островов был завершен поздно вечером в субботу 26 июля. Мы осторожно всплыли на перископную глубину и направили свою радиолокационную антенну на остров Юна-ска. Несмотря на расстояние двадцать миль, мы определили наше местоположение с помощью кратковременного подъема антенны. Затем мы ушли на глубину, чтобы пройти через проход между островами Юнаска и Герберта. На полпути всплыли и произвели тем же способом повторное определение своего места. Было туманно и пасмурно. Вахтенный офицер, напряженно всматривавшийся через перископ, случайно различил среди скал остров Юнаска. Взятые пеленги были ориентировочными, но достаточно точными. Определив место, мы оставили мрачный, унылый мир наверху и пошли на большой скорости, используя преимущества большой глубины. Скоро мы вновь достигли Берингова моря.

В ночь на воскресенье мы все еще шли по глубоководному району, быстро продвигаясь к северу, в сторону узкого пролива. Группа, обслуживающая эхоледомеры, все утро проверяла свое оборудование, подготовляя его к предстоящему трудному пути. Вскоре после полудня мы прошли западнее островов Прибылова, затем изменили курс к северу, чтобы пройти мимо острова Св. Матвея. Несколько позднее, когда мы прошли над стовосьмидесяти-пятиметровой глубиной, скорость хода пришлось уменьшить до восемнадцати узлов и подвсплыть на глубину сорок пять метров.

Мы вошли в холодное сибирское течение, температура воды стала быстро понижаться. Вскоре после этого глубина уменьшилась, и я понизил скорость хода до десяти узлов. Штурман определил место подводной лодки по острову Св. Лаврентия. По левому борту было ясно видно сибирское побережье. Море было спокойное. Под вечер всплыли на перископную глубину, чтобы осмотреть лед. Мы шли почти в той же самой зоне, где раньше встретили толстый торосистый ледяной припай, вынудивший нас отступить от западных ворот во время первого похода. Теперь льда, к счастью, не было.

Вдруг наша гидролокационная станция дальнего действия обнаружила судно на расстоянии нескольких миль к юго-востоку. Я замедлил ход и развернул перископ для быстрого осмотра. Это было не американское судно. Мы немедленно увеличили глубину погружения, чтобы не быть обнаруженными. 29 июля в час ночи всплыли на перископную глубину, определили место по скале Фэруэй и островам Диомида и сделали через перископ фотоснимок этой гранитной скалы. Мы находились очень близко к устью пролива. Когда «Наутилус» нацелился в узкий проход, я приказал увеличить скорость хода.

Через некоторое время мы без затруднений вошли в пролив. Я вызвал штурмана и попросил дать мне данные по переходу от Пирл-Харбора. Он уже подсчитал их: корабль прошел 2901 милю за шесть дней, четыре часа и девять минут; средняя скорость хода, включая 483 мили движения по мелководью, составила около двадцати узлов. Ни одна из подводных лодок, находившихся тогда в строю, не могла бы повторить такой переход; сравнительно немногие из надводных кораблей имеют такую большую скорость хода и дальность плавания. Снова мы рассекали воды Чукотского моря. Там, где раньше все было забито толстым плавающим льдом, сейчас стало значительно свободнее.

В этот же вечер, позднее, вахтенный инженер-механик доложил о коротком замыкании в судовой электросети. Короткие замыкания иногда могут привести к пожару, поэтому их следует находить и устранять как можно скорее. Электрики немедленно организовали поиск повреждения по всему кораблю. Через два часа оно было обнаружено: вода, конденсирующаяся на поверхности холодного трубопровода, капала на маленькую переносную грелку и вызвала короткое замыкание. Это была небольшая неполадка, но она могла бы привести к серьезным последствиям^[8]. Весьма утешительно было сознавать, что теперь на корабле имеются спасательные дыхательные аппараты для всего экипажа.

В полночь мы достигли параллели 70 градусов 5 минут северной широты, то есть прошли шестьдесят миль севернее той точки, от которой во время нашего первого похода мы вынуждены были повернуть обратно вследствие скопления толстого льда. Теперь здесь виднелись лишь отдельные льдины. Мы обошли их, отыскивая настоящий полярный паковый лед. Я тщательно изучал его почти в течение часа.

Откровенно говоря, он выглядел довольно некрасиво: грязный, неровный, растрескавшийся, весь в торосах — ничего похожего на белые, сравнительно ровные льдины, которые мы видели, когда входили в Арктику из Атлантики во время нашего похода в 1957 году.

Поиски пути

Мы снова оказались в малоисследованном Чукотском море, глубины которого не были нанесены на карту, и стояли теперь перед той же проблемой, с которой столкнулись во время первого похода: найти достаточно глубокий район, чтобы пройти подо льдом на север.

Нам было известно, что далеко на восток от нас, у мыса Барроу, на дне океана имеется глубокая впадина, которая ведет на север, в Арктический бассейн. Так как полярный паковый лед значительно отошел от побережья Аляски, наши шансы обнаружить эту впадину и использовать ее в качестве прохода увеличились. Однако от этого пути пришлось отказаться, так как он требовал очень близкого подхода к берегу, что увеличивало опасность обнаружения.

Мы рассчитывали, непрерывно измеряя глубины, продвигаться на север по Чукотскому морю, пока не обнаружим на дне какое-нибудь неизвестное углубление.

Среда 30 июля началась хорошо. Ночная вахта внимательно следила за показаниями эхоледомеров и эхолотов, по мере того как «Наутилус» смело продвигался вперед в подводном положении со скоростью двенадцать узлов. К тому времени мы достигли параллели 70 градусов 45 минут северной широты. Вахтенный офицер вел постоянное наблюдение за льдом через перископ, не пользуясь электронными приборами, так как снаружи царил ясный дневной свет, хотя внутри «Наутилуса» была полночь. Через несколько минут мы обнаружили лед с левого борта и, уменьшив скорость, отвернули вправо, чтобы обойти его. Эхоледомеры указывали, что мы вошли в зону отдельно плавающих небольших льдин шириной один-два метра. Вспомнив, как пострадал в прошлом году наш перископ в результате удара такого небольшого «ледяного кубика», я приказал застопорить ход, и мы медленно всплыли на поверхность.

Выйдя на мостик для непосредственного наблюдения, я увидел, что мы находились среди шуги и мелких льдин. Отсутствие участков, покрытых торосами, не позволяло определить, подошли ли мы к кромке настоящего полярного пакового льда. Мне очень не хотелось погружаться, так как глубины моря были все еще недостаточными. Во время этого перехода я решил не спешить с выводами насчет ледовой обстановки и связанных с нею опасностей.

Мы воспользовались пребыванием в надводном положении, чтобы исправить некоторые приемо-передающие устройства ледоизмерительной аппаратуры, которые были залиты водой, и заменить одну из радиоантенн, снесенную при выходе из Пирл-Харбора. Кроме того, была произведена вентиляция помещений. Некоторые из членов экипажа вышли наверх, чтобы взглянуть на странный мир, окружавший нас. Я не опасался быть обнаруженным. Мы были плотно окружены льдами. Низко стелился туман. Было трудно представить себе более изолированное место.

В течение некоторого времени мы шля в надводном положении, отыскивая более глубокие места. Так как на западе виднелись мощные льды, мы прошли на восток коло десяти миль и снова повернули на север. Мы были уверены, что достигнем больших глубин приблизительно на параллели 73 градуса северной широты, но даже после нескольких часов хода со скоростью от пяти до пятнадцати узлов, когда мы находились на параллели 74 градуса 24 минуты северной широты, глубины все еще были слишком недостаточными, чтобы рискнуть погрузиться. Мы тщательно изучали лед, пока не спустился густой туман и не уменьшилась видимость.

Несколько обескураженный, я приказал изменить курс «Наутилуса». Мы шли на юг, затем на восток, наконец, на север и снова зашли в тупик. Когда туман рассеялся, мы заметили, что на горизонте с запада был виден толстый лед. Море на севере и востоке было чистым. Увеличив скорость хода до пятнадцати узлов и идя на северо-восток, я продолжал изучать лед, лежавший к западу от нас.

Часть льда была почти черного цвета. Очевидно, это был припай, образовавшийся вблизи берега и унесший с него грязь. Некоторые глыбы неправильной формы достигали высоты двенадцать метров. Это означало, что их подводная часть могла достигать тридцати шести метров. Не стоит говорить о том, что у меня не было желания быть зажатым между этим черным льдом и морским дном. Подобных приключений у нас было достаточно во время первого похода.

Радисты настойчиво прослушивали эфир в надежде принять какое-нибудь сообщение для «Наутилуса». Наконец они получили из Пирл-Харбора долгожданный прогноз ледовой обстановки, не оправдавший наших ожиданий. Летчики попали в низкий туман, не рассеивавшийся в течение всего полета, и потому могли сообщить очень мало. Мы продолжали медленно двигаться вдоль кромки пакового льда, отыскивая большие глубины, но неизменно оказывались в тупике. В конце концов я сказал Дженксу:

— Это невозможно. Повернем на восток и попытаемся пройти по впадине у мыса Барроу.

Медленно и осторожно мы повернули на юго-запад, огибая границу пакового льда и направляясь к мысу Барроу. Поскольку мы находились вблизи берега, над которым летало множество военных самолетов, включая и наши, производившие разведку льда, я приказал вести усиленное наблюдение. Подводная лодка без бортовых опознавательных номеров в этих водах могла вызвать повышенный интерес и полностью скомпрометировать секретность перехода.

В полдень мы обнаружили радиолокатором самолет и погрузились, чтобы нас не увидели. Гидроакустики немедленно доложили о странных и непонятных шумах. Нас окружало стадо моржей. По мере того как мы продвигались к югу, они следовали за нами по пятам, удивляясь, что за чудовище потревожило их покой.

«Наутилус» продвигался очень медленно. На нашем пути то и дело появлялись гонимые северным ветром ледяные поля, которые вынуждали нас часто менять курс. Однажды мы оказались в ловушке между двумя такими полями и, пытаясь пробиться к чистой воде, снова были вынуждены предпринять утомительный обратный переход. В этот же вечер, позднее, мы опять оказались среди мелко битого льда, где нас настиг быстро распространяющийся туман. На корабле царило мрачное настроение. Я приказал всплыть на поверхность, с тем чтобы «Наутилус» мог идти малым ходом, не подвергая опасности перископ.

Докладывали о незначительных повреждениях механизмов. Особенно неприятным было то обстоятельство, что засорилось устройство для удаления отходов с камбуза и отсеков подводной лодки — мусоропровод, представляющий собой шахту, выведенную через днище корабля за борт. Устройство действует подобно торпедному аппарату. В нем имеется внутренняя и наружная крышки. Когда закрыта наружная крышка, предотвращающая допуск морской воды, внутренняя крышка может быть открыта. Мешки с отбросами укладывают в шахту, затем закрывают внутреннюю крышку, открывают наружную, и все это выталкивается водой, нагнетаемой водяным насосом в верхнюю часть шахты. Так как лодка легко может быть затоплена через эту шахту, она снабжена системой блокировки, которая препятствует одновременному открыванию внутренней и наружной крышек. На лодке было сто шестнадцать человек, каждый принимал пищу три раза в день, поэтому отбросов было очень много. Я приказал командиру дивизиона живучести принять необходимые меры для ремонта устройства.

Ремонтная партия вошла в отсек, состоящий из столового кубрика, каюты для отдыха главных старшин и офицерской кают-компании, закрыла всю вентиляцию и задраила двери, сделав отсек абсолютно герметичным. Затем, используя аварийную воздушную систему, увеличили давление внутри отсека настолько, что оно превысило забортное и исключило возможность проникновения морской воды внутрь подводной лодки при открытых крышках мусоропровода. Блокировку мусоропровода разобрали и скоро обнаружили причину неисправности: два мешка отбросов застряли у наружной крышки. Для обеспечения правильной эксплуатации мусоропровода во время нашего полярного похода была назначена специальная группа. Отбросы удалялись раз в день под наблюдением начальника хозяйственной части и выделенного старшины.

Мы продолжали осторожно нащупывать путь по направлению к мысу Барроу. Море было спокойное. Густые волны тумана продолжали окружать лодку. Временами мы едва могли поддерживать самый малый ход, и нас относило на юг больше, чем этого хотелось. Севернее мыса Франклина, на Аляске, мы определились с помощью радиолокационной станции. Полученное место говорило о том, что мы обошли паковый лед и подходили теперь к впадине у мыса Барроу — подводному проходу в западную часть Арктического бассейна.

Несколькими часами позднее, оставляя лед с левого борта, мы достигли района с глубиной, безопасной для подледного плавания. Погружаясь, я в последний раз осмотрелся через перископ. Было светлое ясное утро, на небе стояла полная луна. Вставало солнце, дул слабый южный ветерок. «Наутилус» шел теперь на северо-восток, вдоль подводной впадины, по направлению к очень большим глубинам. Работали все эхоледомеры, и усилия специалистов были направлены на обнаружение глубоко уходящих под воду льдов. Я непрерывно наблюдал за эхолотом. Придерживаясь подводной впадины, мы ушли на глубину и увеличили скорость хода до восемнадцати узлов. Было такое ощущение, как будто мы вышли на главный проспект, покинув заполненные толпой переулки.

Вскоре «Наутилус» оказался под настоящим паковым льдом. Утром 1 августа, выйдя на сто пятьдесят пятый меридиан западной долготы, я отдал приказ рулевому:

— Лево руля, держать курс ноль градусов!

Прямо по носу на расстоянии 1094 мили находился Северный полюс, а в 800 милях от него, у Гренландии и Шпицбергена, была граница паковых льдов, за которой мы всплывем, если все будет идти хорошо.

У Северного полюса

Пири описывал паковый лед вблизи Северного полюса как «непроходимый бесцветный хаос изломанного и нагроможденного льда». Росс говорил о нем: «Пусть они помнят, что морской лед — это камень, представляющий собой как бы подвижную плавающую скалу, мыс или остров; этот лед тверд как гранит». Они были правы.

В субботнее утро 2 августа менее сорока четырех часов хода отделяло нас от главного пункта, достижение которого было желанной целью перехода. Лед наверху был почти непрерывным; твердыми и беспорядочными нагромождениями он уходил в воду местами на глубину до двадцати метров, средняя его толщина составляла четыре с половиной метра. Провести подводную лодку под ним было нелегко.

Вначале я и Адамс стояли на вахте поочередно. Когда меня сменял мой помощник, я мог поспать несколько часов, зная, что корабль находится в опытных и надежных руках. Моральное состояние экипажа было высокое Все были охвачены лихорадочным возбуждением. Поскольку мы достигли больших глубин подо льдом, все чувствовали, что с этого момента мы на пути домой. Я приказал увеличить скорость хода с восемнадцати до двадцати узлов.

Хотя большинство из нас считало достижение Северного полюса желанной целью, нашей основной задачей было пройти из Тихого океана в Атлантический по новому, северо-западному пути. Учитывая возможность неточных показаний компаса в высоких широтах, лучше было бы, конечно, обойти полюс, но переход через полюс был наиболее коротким и быстрым. Да и кто бы отказался пересечь Северный полюс, который был так близко?

В течение многих часов Лайон не отходил от своих эхоледомеров и следил, как самописцы вычерчивают контур нижней кромки льда. Его новые приборы показывали лед более детально и точно, чем аппаратура, которой мы пользовались в 1957 году. Фактически оказалось, что паковый лед значительно толще, чем мы предположили в 1957 году; в некоторых местах подводная часть ледяных нагромождений доходила до тридцати восьми метров. По мере того как мы продвигались вперед, эхоледомеры и эхолоты непрерывно накапливали данные о состоянии льда и дна Арктического бассейна. Когда Лайон покидал корабль, у него было два чемодана с этими материалами.

Наши приборы очень тщательно регистрировали препятствия, встречавшиеся на пути «Наутилуса». На параллели 76 градусов 22 минуты северной широты в районе, где на карте не отмечено ни одной впадины, наш эхолот, непрерывно показывавший глубину около 3900 метров, вдруг показал сначала 2800, а затем, к моему беспокойству, даже всего 930 метров.

Я сидел у эхолота в течение нескольких часов, напряженно наблюдая за неровным дном под нами, и видел невероятно высокие подводные скалы, поднимавшиеся на сотни метров над дном океана. Несколько раз я приказывал уменьшить скорость хода, затем снова увеличить ее, по мере того как эти скалы уменьшались или сравнивались с дном. Форма этих, подводных скал была необычайно неровной и фантастически причудливой. Пока я переходил от одного прибора к другому, старший санитар принес последние анализы воздуха в лодке. Он доложил, что наши регенерационные установки работали достаточно хорошо и на миллион частиц воздуха поддерживали в среднем 20–30 частиц окиси углерода, 1–1,5 процента двуокиси углерода и от 20 до 21,5 процента кислорода. Величины компонентов воздуха были в пределах безопасности или ниже их.

На параллели 83 градуса 20 минут северной широты мы оставили справа центр паковых льдов, «ледовый полюс», или «полюс недоступности». До эпохи атомных подводных лодок это название было, вероятно, справедливым. Теперь оно должно быть изменено.

В печати сообщалось, что во время подводного плавания экипаж «Наутилуса» не чувствует перемещения корабля в пространстве. Нет ничего более далекого от истины, чем это утверждение. Каждый человек на корабле остро ощущал наше быстрое и непрерывное продвижение к северу. Люди стояли как прикованные у электронных приборов, фиксирующих наш путь милю за милей, или перед телевизионной установкой, позволяющей наблюдать за льдами, проходящими над нами подобно красивым облакам. На корабле царила атмосфера ожидания, предчувствия и надежды. Никто не мог спать.

Главное мое опасение, являвшееся общим для всего экипажа, касалось опасности повреждения материальной части, подобного тому, которое имело место в 1957 году и заставило нас вернуться обратно. Каждый человек на корабле проверял по нескольку раз в сутки приборы и оборудование, которыми он заведовал. Все знали, что благодаря бдительности небольшое повреждение не станет аварией, которая может положить конец переходу или задержать нас подо льдом.

Я не спал, потому что не мог заснуть. Беспокойно бродил по кораблю, иногда делая короткие наблюдения через перископ. Во время одного из них я был очень удивлен, увидев фосфоресцирующие полосы в воде. Это явление, обычное в тропических водах, представлялось весьма необычным здесь, в воде настолько холодной, что трубопроводы морской воды, проходившие в машинном отделении, были покрыты толстым слоем инея^[9].

Разводья и полыньи встречались довольно редко, и расположение их точно наносилось на карту, так что в случае необходимости всплыть на поверхность мы знали бы, где найти чистое ото льда место. Все торпедные аппараты были заряжены на случай необходимости взломать лед. Мы были ко всему подготовлены, хотя возможность аварии и казалась маловероятной.

3 августа, вскоре после полуночи, мы прошли восемьдесят четвертую параллель северной широты. Чтобы обеспечить устойчивую работу гирокомпасов, все маневры по изменению курса, скорости хода и глубины мы выполняли очень медленно. Например, при всплытии с целью уменьшить давление воды на корпус (это требовалось при очистке мусоропровода) дифферент поддерживался 1–2 градуса вместо обычных 20–30 градусов. Однажды при изменении курса на 22 градуса руль был переложен так медленно, что прошло шесть минут, прежде чем мы легли на новый курс. Некоторые предлагали, приблизившись к полюсу, поставить руль в положение «на борт» и описать двадцать пять небольших кругов, чтобы стать, таким образом, первыми в истории мореплавателями, которые без остановки совершат двадцать пять кругосветных плаваний. Ясно, что о подобных маневрах не могло быть и речи.

Вблизи полюса была произведена точнейшая регулировка инерциальной навигационной системы, постоянно записывающей наше положение с помощью электронных приборов. В десять часов утра мы пересекли восемьдесят седьмую параллель северной широты, побив свой прошлогодний рекорд.

После того как было принято решение пересечь полюс, мы стремились сделать это как можно точнее. Штурман и я находились в центральном посту. Несмотря на то что «Наутилус» шел в самой северной части планеры, мы обливались потом, сидя над картами и наблюдая за указателями электронавигационных приборов, а также ежеминутно изменяя положение руля в пределах полуградуса.

Часы на «Наутилусе», поставленные по сиэтлскому времени, показывали семь часов вечера. Механизмы ядерной энергетической установки, благодаря которой «Наутилус» к тому времени смог пройти 124 тысячи миль, работали плавно и почти бесшумно. Стрелка указателя электронного лага показывала скорость хода около двадцати узлов, а глубиномер — глубину около ста двадцати метров. Высокочувствительный эхоледомер показывал, что толщина пакового полярного льда колеблется от двух с половиной до двадцати четырех метров. Мы представляли себе, что над ледяным покровом завывает полярный ветер, нагромождая большие плавающие льдины друг на друга и кроша их.

К тому времени мы уже в течение шестидесяти двух часов находились под покровом льда. За этот период не было возможности определить координаты места обычным способом, по небесным светилам. Мы вели подводную лодку по счислению, отмечая на карте скорость хода и курс и нанося на нее свое место каждые полчаса.

Эхолоты, которые были весьма полезны при плавании в подводном положении в районах с известными глубинами, теперь, разумеется, не могли помочь нам, так как «Наутилус» находился в море, глубины которого до сих пор не измерялись и на карту не наносились. Правильность курса проверялась лишь с помощью инерциальной навигационной системы. Однако мы были уверены, что в момент пересечения полюса приборы дадут правильные показания. Находясь в миле южнее полюса, я попросил штурмана доложить мне, когда по электронному лагу до полюса останется четыре кабельтова. Стрелка счетчика пройденного расстояния быстро двигалась. Оставались секунды. Члены экипажа «Наутилуса» собрались в центральном посту и в столовой.

По знаку штурмана я подошел к микрофону корабельной трансляционной сети:

— Слушай меня, экипаж, говорит командир. Через несколько секунд «Наутилус» осуществит мечту человечества — достигнет Северного географического полюса. Затем через два дня мы зарегистрируем завершение трансполярного перехода из Тихого океана в Атлантический. Сейчас до полюса осталось точно четыре кабельтова. Когда подойдем к полюсу, я предлагаю хранить полное молчание.

Микрофон был выключен, и на корабле наступила полная тишина. Доносились лишь отрывистые щелчки эхоле-домеров и эхолотов, непрерывно ведущих наблюдение за дном, льдом и окружающей нас темной водной стихией.

Я снова посмотрел на указатель пройденного расстояния и скомандовал:

— Товсь!…Десять… восемь… шесть… четыре… два… один. Ноль!!! Третье августа тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Двадцать три часа пятнадцать минут вашингтонское время. «Наутилус» на Северном полюсе!

Из столовой команды до меня донеслось дружное «ура».

Как и предполагали, приборы инерциальной навигационной системы подали сигнал, подтверждая факт, что мы совершенно точно пересекли Северный полюс. Приборы позволили получить точное и полное представление об арктическом бассейне и о прилегающих к нему районах.

Когда «Наутилус» находился на самом полюсе, я сделал несколько статистических записей, которые, может быть, окажутся полезными. Температура воды была ноль градусов по Цельсию. Глубина океана составляла 4087 метров. Наши эхоледомеры показали, что на полюсе толщина подводной части ледовых нагромождений составляла 7,6 метра.

 

* * *

 

Несмотря на то что одна цель — Северный полюс — была достигнута, перед нами стояла еще и другая, более важная, — совершить первый трансполярный переход из Тихого океана в Атлантический. Большая часть пути была уже пройдена. Если все будет хорошо, то по истечении тридцати шести часов мы достигнем чистой воды в районе Гренландия — Шпицберген. Не меняя направления, мы держим курс точно на юг. Главный гирокомпас выключили, развернули на 180 градусов, и он медленно начал приходить в меридиан.

Начальник штаба военно-морских сил просил меня дать краткое донесение, после того как мы пересечем полюс, конечно, если будет возможно найти достаточно большую полынью или разводье для всплытия на поверхность. Я это донесение составил. Однако напрасно мы искали полынью. Над нами был толстый и очень плотный лед.

Жизнь на «Наутилусе» снова пошла по установленному распорядку. Мы спешили домой со скоростью свыше двадцати узлов, набирая «лишние обороты», как говорят моряки, когда курс взят в свой порт. 4 августа к семи часам утра полюс был позади нас на расстоянии двести сорок миль, и главный гирокомпас пришел наконец в меридиан. Рулевые вздохнули с облегчением. Теперь они могли держать курс на юг по компасу, указывающему правильное направление.

После того как главный гирокомпас пришел в меридиан и, казалось, работал отлично, я решил, что можно изменить курс, и приказал штурману идти к проливу между Шпицбергеном и Гренландией. Это было трудное задание. Для того чтобы держать точно направление, мы должны были подправлять курс на один градус через каждый градус пройденной долготы. В связи с тем что меридианы расположены очень близко друг к другу (на действительном географическом полюсе они сходятся в одну точку), мы подсчитали, что нужно будет сделать двадцать шесть изменений, то есть по одному через каждые двадцать минут.

В тот вечер по счислению и показаниям инерциальной системы «Наутилус» вошел в район, который мы исследовали во время первого похода подо льдом в 1957 году. Глубины района были нанесены на карту, и было очень странно, что показания нашего эхолота не соответствуют глубинам, отмеченным на карте. Штурманскую группу охватило некоторое беспокойство. После тщательного изучения имеющихся данных я пришел к выводу, что мы находимся к северо-западу от нашего счислимого места, и приказал изменить курс к юго-западу по направлению к Шпицбергену.

5 августа в четыре часа утра мы прошли под небольшим участком открытой воды. Вскоре после этого наши гидроакустики обнаружили гигантскую льдину длиной двенадцать миль. Это было далеко не то, что мы встречали в этом районе год назад. Тогда были отдельные, небольшие, беспорядочные обломки, а не льдины длиной двенадцать миль.

В этот момент эхолоты зарегистрировали глубину 4380 метров, которая значительно превышала как записанные нами данные из различных источников, так и результаты наблюдений, проведенных во время похода в прошлом году. Я взглянул на карту. Единственное место, где глубина приближалась к 4380 метрам, находилось вблизи полюса. Я заинтересовался. Может быть, мы идем по кругу? Это казалось невозможным. Слишком тщательно производилась проверка. Я отбросил свои сомнения, думая, что мы просто обнаружили новый вид льда и впадину на дне океана.

Однако через несколько минут мы получили еще одно потрясающее показание наших приборов, которое, говоря откровенно, могло лишить присутствия духа: при перемещении к югу температура забортной воды не повышалась, как мы это предполагали, а понижалась. В одно мгновение наше беспокойство возросло до настоящего опасения и мрачного предчувствия. «Мы не могли подойти так близко к северной части Гренландии, — думал я. — К этому времени мы бы уже сели на мель!» У меня зародилась ужасная, нелепая мысль: «Может быть, мы действительно попались в ловушку и стали невольно участниками «игры в рулетку по долготе»? Может быть, мы входили в какое-нибудь неизвестное море? Возможно, что в Восточно-Сибирское море?» Пока я размышлял над этими вопросами, вахтенный офицер доложил, что мы проходим под небольшим участком чистой синей воды. Я бросился к перископу и увидел перед собой воду яркого сине-зеленого цвета. Полностью поглощенный созерцанием, я изучал ее. Прошла минута… пять… десять. Тем временем наши поисковые приборы показали, что над-нами чистая вода.

Я приказал уменьшить ход и стал медленно всплывать на перископную глубину. Опасаясь быть обманутым тонким слоем льда, как в прошлом году, я остановил корабль, а затем немного увеличил глубину погружения. Подняв антенну — наш «ледощуп», я начал медленно всплывать. Затем перископ вышел из воды, и появился яркий солнечный свет.

Я пристально осматривал поверхность воды, на которой было видно несколько небольших кусков льда. Однако больших плавающих льдин не было. Чтобы не подвергать перископ опасности повреждения и обеспечить радистам наилучшие условия для связи, я приказал всплывать на поверхность.

Судя по величине волны и мертвой зыби, мы были уверены, что находимся в открытом море. Вода казалась такой же, какой мы ее видели в Гренландском море в 1957 году. После того как был тщательно исследован лед, окружающий нас с запада и юга, мы решили, что вышли за кромку пакового льда. Несмотря на то что мы были вполне уверены относительно нашего местоположения, я знал, что в полярном плавании лучше иметь лишнее уточняющее доказательство, поэтому с волнением ждал от штурманов данных, полученных в результате измерения высоты солнца.

Мы продолжали двигаться на юг, уклоняясь от большой льдины, очевидно отделившейся от пака. В противоположность грязному льду, который мы видели по другую сторону полюса, этот лед был относительно чистым. После почти часового пребывания на поверхности штурман Дженкс доложил точное место корабля. К радости всех, мы находились как раз там, где предполагали: к северо-востоку от Гренландии. Пройдя 1830 миль и пробыв 96 часов подо льдом, мы были теперь лишь в нескольких милях от счислимого места. Это был самый замечательный результат плавания.

Радиосвязь в Арктике весьма непостоянна. Радист непрерывно посылал в эфир сигналы, но ответа не было. Такая обстановка срывала все наши планы. Мы располагали сведениями, имеющими огромное значение, но никто не слышал нас. Я уже решил погрузиться, чтобы скорее идти на юг, когда радист наконец услышал слабый ответ:

— Говорит радиостанция военно-морских сил США в Японии. Передавайте ваше сообщение на такой-то волне. Прием.

После нескольких минут тщательной настройки мы передали подготовленное мной сообщение о достижении «Наутилусом» Северного полюса. Вскоре это известие было передано из Японии в Вашингтон.

«Наутилус» быстро двигался вперед к секретному рандеву вблизи Рейкьявика. Там «Наутилус» должен остановиться и ждать прибытия вертолета. С его появлением мы должны будем всплыть на поверхность. Затем я покину «Наутилус» и поднимусь на борт вертолета, который доставит меня в Исландию. Там меня будет ждать самолет, на котором я должен прибыть в Вашингтон и доложить президенту о результатах похода. Командовать подводной лодкой в этот период будет Адамс.

7 августа на рассвете мы обнаружили через перископ вертолет Н-19. Я приказал подготовиться к всплытию. Когда подводная лодка всплыла в надводное положение, командование ею принял Адамс. Вертолет повис на высоте полтора метра над кормовой палубой, и через несколько минут я поднялся на него. Находившийся на вертолете капитан 2 ранга Оран тепло приветствовал меня и передал письмо от президента, в котором говорилось: «Офицерам и матросам «Наутилуса». Поздравляю вас с отличным выполнением важного задания».

Спустя пятнадцать минут вертолет приземлился в Кефлавике рядом с готовым к вылету транспортным самолетом. Не больше чем через минуту последний вырулил на взлетную полосу и оторвался от земли. По мере нашего движения на юг со скоростью четыре мили в минуту свет раннего утра становился бледнее. Мои мысли были снова направлены к «Наутилусу», который в этот момент стремительно шел на большой глубине в Атлантике, направляясь к Портленду в Англии. Я ясно видел его перед собой: гладкий, серый, похожий на акулу — снаружи; блестящий, теплый и хорошо оборудованный — внутри. На мгновение мне представился изрезанный профиль льда. Затем впервые за шесть дней с того момента, как мы прошли мыс Барроу, меня охватил глубокий сон.

Вскоре колеса нашего самолета коснулись посадочной дорожки аэродрома в Вашингтоне. Там уже ждала машина, на которой мы отправились в Белый дом для доклада президенту.

8 воскресенье, 10 августа, я снова был в воздухе, направляясь в Англию, для того чтобы присоединиться к экипажу «Наутилуса» в море, за пределами Портленда. Во вторник, 12 августа, я перелетел на вертолете из Портленда на «Наутилус» и на нем возвратился в Портленд, где нам был оказан почетный прием. После шестидневного пребывания в Англии мы, побивая рекорды скорости хода в подводном положении, направились в Нью-Йорк, где нас приветствовала армада буксиров и пожарных судов. Несколько позже в честь нашего прибытия был устроен парад.

Примечания

1

Предисловие к сборнику в составе: Уильям Андерсон. «Наутилус» у Северного полюса; Джеймс Калверт. Подо льдом к полюсу; Джордж Стил. Плавание «Сидрэгона»; Эдвард Бич. Вокруг света под водой; Норман Полмар. Гибель «Tpeшepa».

 

2

«Нэйзи таймс», 24 марта 1965 г.

 

3

«Трибюн», 16 марта 1962 г.

 

4

Парка — эскимосская одежда. — Прим. ред.

 

5

Галлон — 3,78 литра; кварта — 1,14 литра.

 

6

Эта мера могла устранить неисправность только в том случае, если течь была в пространстве между трубными досками главного конденсатора при наличии двойных трубных досок. Заливка этого междудосочного пространства застывающей массой имела смысл и могла предотвратить проникновение забортной воды во внутреннюю полость главного конденсатора. — Прим. ред.

(обратно)

7

Очевидно, речь идет о вибрации турбины вследствие переохлаждения во время стоянки при глубоком вакууме. — Прим. ред.

(обратно)

8

Называя эту неисправность коротким замыканием в судовой электросети, автор ошибается. В действительности, как видно из описания этого случая, имело место снижение сопротивления изоляции сети. Короткие же замыкания, как правило, приводят к немедленному возникновению пожара.

Из описанного случая видно, что схема судовой электросети «Наутилуса» не позволяла быстро находить неисправности подобного рода. — Прим. ред.

(обратно)

9

Температура воды в таких условиях, по-видимому, составляла минус 1–2 градуса по Цельсию. — Прим. ред.