Рождение модной индустрии
Как и многие другие реформы Петра Великого, указ о ношении европейской одежды был импульсивным волеизъявлением самодержца, не думавшего о народе. Одежда нового образца для Петра I и его семьи была готова в максимально короткие сроки: ею занялись кремлёвские портные. Подданным повезло намного меньше. Создать абсолютно новую индустрию — нелёгкая задача, но упрямому Петру I и это было по плечу. Большинство учёных сходятся во мнении, что экономическая политика царя была сформирована под влиянием меркантилизма, предполагавшего государственное вмешательство в экономическую жизнь путём регулирования торговли, территориальной экспансии и использования некоторых других мер. Поощряя своих подданных покупать одежду в России, а не за границей, царь предоставил экономические льготы для создания отечественной текстильной индустрии и пригласил европейских мастеров, с тем чтобы они открывали в России магазины и обучали русских коллег искусству западной кройки и шитья.
Однако история российской модной индустрии не сводится к истории самодержавия, которое навязывает свою волю народу. Первоначально Пётр насильно заставлял своих придворных носить парики и жилеты, но уже после его смерти (в 1725 году), к середине XVIII века, аристократия вполне привыкла к новой одежде. Никто больше не думал публично появиться в народном костюме — ну разве что по специальному случаю или по принуждению. Русские и иностранные предприниматели встречали правительственные инициативы с энтузиазмом, особенно когда стало понятно, что на этом можно делать деньги.
История модной индустрии проливает свет на развитие сложных взаимоотношений между правительственными, предпринимательскими и потребительскими интересами, самым увлекательным образом иллюстрируя развитие капитализма в России.
Создание рынка европейского платья
На первый взгляд рассказ о введении форменной одежды может показаться не самым лучшим началом для истории модной индустрии в России. Сама идея униформы предполагает невозможность изменений внешнего облика под влиянием непрерывно сменяющихся стилей; а ведь эти изменения и являются непременной составляющей моды. Пример мундира особенно хорошо иллюстрирует, как по воле правительства личный выбор человека может быть принесён в жертву коллективной идентичности. Надевая его, человек отказывается от права действовать по собственному усмотрению и подчиняется высшей власти. Однако именно введение формы сыграло ключевую роль в петровской реформе управления. В 1722 году царь ввёл Табель о рангах, что повлекло за собой перестройку русской бюрократической системы по образцу рационально организованной европейской «чинопроизводственной» машины. Теперь положение человека в гражданской, военной и придворной системе определялось скорее исполняемой им государственной службой, нежели знатностью происхождения. В ознаменование этого начинания для каждого рода государственной службы была введена своя форменная одежда.
Этим преследовалось две цели. Во-первых, и государственный чиновник, и человек, не находящийся на государственной службе, по мундиру могли без оши бочно определить то положение, которое то или иное должностное лицо занимало согласно Табели о рангах. Во-вторых, мундир демонстрировал всему миру, что российские чиновники не уступают своим европейским коллегам. Новые формы одежды нивелировали национальные различия, и российские чиновники перестали отличаться от европейских. Своими реформами в сфере одежды и введением новой системы чинопроизводства Пётр заявлял о появлении новой России — члена европейского сообщества. Мундир сыграл важнейшую роль в создании образа нового чиновника как в России, так и за рубежом; российских государственных служащих больше не воспринимали как отсталых полуазиатов.
Чиновничий мундир — визуальный символ преданности и повиновения самодержавию — оставался характерной чертой костюмной панорамы русского общества вплоть до падения династии Романовых в 1917 году. Поскольку мундир был непосредственно связан с государственной властью, небрежное отношение к нему могло повлечь за собой серьёзные последствия для его обладателя.
В 1842 году Николай I (1796–1855) отправился с визитом к своей сестре, великой княгине Марии Павловне. Один из её слуг встретил карету царя в запачканной форме. Вернувшись домой, Николай немедля призвал своего адъютанта Николая Долгорукова. Разъярённый царь потребовал, чтобы слугу сейчас же уволили, и утвердил новые правила по уходу за формой. Его приказ был исполнен на следующий же день. Любой служащий, вне зависимости от того, насколько низкий и незначительный пост он занимал, был символом имперской мощи и славы. Малейшее нарушение дресс-кода могло повлиять на будущее продвижение по государственной службе или даже повлечь за собой потерю места.
Сделав ношение мундира обязательным для государственных чиновников, Пётр Великий, однако, столкнулся с трудностями в распространении европейской одежды и соответствующего образа жизни в придворных кругах.
Здесь приходилось более полагаться на личный пример правящей династии, нежели на силу императорских указов. Первым делом необходимо было добиться того, чтобы все члены царской семьи и непосредственное окружение Петра носили европейскую одежду не только при публичном появлении, но и в домашней обстановке. Царь полностью от казался от традиционного русского платья. На торжественных приёмах он появлялся одетый, как подобает монарху, всё остальное время — как европейский дворянин. Его жена и дочери также заказывали наряды по моде начала XVIII века. Более того, и на картинах царь и его семья изображались облачёнными в изысканные европейские наряды, что способствовало популяризации нового стиля. Стремясь создать такое пространство, в котором общество могло бы свободно носить европейскую одежду, Пётр строит новую столицу, Санкт-Петербург. Называемый «Северной Венецией», новый город с его великолепной архитектурой должен был стать достойным соперником европейских столиц. В недавно построенных дворцах Петербурга Пётр приучал дворян к развлечениям на европейский манер. Если в боярской Москве мужчины и женщины проводили досуг раздельно, Пётр приглашал всех своих подданных, как мужчин, так и женщин, вместе с ним играть в карточные игры и танцевать. В период 1700–1725 годов царь ввёл новые формы одежды и социального общения, создал новую архитектуру, привил России европейский образ жизни и, таким образом, произвёл настоящую культурную революцию.
Однако предложение царя присоединиться к его новому двору далеко не везде встречалось с энтузиазмом. Многие считали новую моду «верхом неприличия», нарушающей исконно русские понятия о красоте и вкусе. Некоторые представители знати, особенно люди старшего поколения, живущие в отдалённых частях империи, наотрез отказались менять свои манеры и одежду. Другие появлялись в новом платье только на официальных мероприятиях, а дома продолжали носить традиционную одежду. Тем не менее группа активных и честолюбивых дворян с энтузиазмом облачилась в европейское платье, рассматривая это как возможность получить доступ ко двору и выразить поддержку другим реформам Петра. Они привозили вещи из Парижа и Лондона; вдохновляясь образцами европейской архитектуры, строили дома в Санкт-Петербурге и огромные дворцы в своих поместьях; усваивали новые манеры и формы этикета. Возможно, вначале они чувствовали себя неловко в этой новой одежде и новой обстановке, но желание повысить свой социальный статус пересилило все неудобства. Между тем, ввоз предметов роскоши обходился очень дорого и многие дворяне буквально разорялись, пытаясь создать оазисы европейской культуры в российской глубинке. Для того чтобы реформа в сфере одежды оказалась успешной, необходимо было найти более дешёвый способ, иными словами — начать производить модную европейскую одежду в России.
Ткани
Для пошива европейской одежды XVIII века требовались особые ткани: либо они были вовсе недоступны в России, либо их импорт обходился очень дорого.
Лишь для того чтобы одеть придворных и царскую семью, были необходимы тысячи метров роскошной парчи, бархата, шёлка и шерсти. Возросший спрос на эти новые ткани подхлестнул развитие русской текстильной индустрии.
Для того чтобы понять процесс развития текстильной промышленности этого периода, необходимо вкратце описать европейские тенденции того времени.
Неоднократно писалось о том, как европейское общество менялось под влиянием индустриализации текстильного производства, сопровождавшейся научными и технологическими прорывами. Все этапы текстильного производства были механизированы и в конечном итоге стали выполняться в фабричных условиях. Глубокие изменения, произошедшие в мануфактурном производстве, получили название Индустриальной революции. Не так давно учёные выделили и другие факторы, сыгравшие не менее важную роль в развитии индустриализации. Одним из них был диктат моды относительно того, какие ткани использовать. До XVIII века большинство европейцев одевались в лён, шерсть, меха и шёлк. Лён обычно использовался для изготовления нижнего белья: такую одежду было проще стирать и она была очень ноской.
Кроме того, лён был достаточно тонким, что позволяло носить его летом.
Верхнюю одежду шили из шерсти, меха и шёлка. В большинстве европейских стран шёлк носила только аристократия: он был достаточно дорог в производстве. Всё изменилось с появлением хлопковой ткани. Во второй половине XVII века торговцы колониальными товарами привезли на британский рынок индийский коленкор и ситец — и хлопчатобумажная ткань неожиданно вошла в моду. Англичанам новые ткани показались необычными и экзотичными, но, что не менее важно, хлопок оказался более универсальным, чем лён. Из него можно было выработать тончайшие летние ткани, и в то же время хлопок хорошо носился зимой, особенно в смеси с шерстью и льном. Чистить хлопчатобумажные вещи было так же просто, как и льняные, но в производстве эти ткани были куда дешевле. В течение двух последующих столетий хлопок заменил лён в качестве самой распространённой ткани не только в Великобритании, но и по всей Европе
Одновременно возросла популярность шерстяной ткани, которая заменила мех и овчину в качестве основного материала для одежды на холодное время года. За шерстью было гораздо проще ухаживать, чем за мехом, и вырабатывать её тоже было дешевле, так как её производство могло быть механизировано.
Благодаря разному натяжению шерсти можно было создавать самые разные ткани — для пальто, сюртуков и накидок. Поэтому она подходила не только для первых осенних дней, но и для холодного зимнего времени. Разнообразие и лёгкость производства хлопка и шерсти произвели настоящую революцию, и вкусы европейцев относительно одежды и ткани изменились навсегда.
До 1700 года в России носили лён, шерсть, меха и шёлк. Однако только богатые московские бояре могли позволить себе шёлк, ввозившийся из Азии, Персии и Италии. С появлением петровского указа о ношении европейской одежды стало ясно, что России придётся либо наладить собственное производство тканей, либо оказаться в постоянной зависимости от европейских производителей и поставщиков. С целью поощрения русских предпринимателей и развития внутренней текстильной индустрии царь ввёл ряд экономических льгот.
Данная книга не ставит задачи изложить историю российского текстиля, однако для всестороннего понимания моды необходим краткий обзор развития мануфактурного производства в России. Тон задавал сам Пётр Великий, носивший одежду только из российских тканей. Дворян и купцов на занятия текстильной промышленностью подвигли государственные заказы на шерстяную ткань для армейского обмундирования, на шёлк для придворного платья и на льняные паруса для кораблей российского флота. Из крестьянских лачуг производство ткани было перенесено на фабрики. Для стимуляции текстильной промышленности в начале 1700-х годов правительство ввело ряд финансовых льгот, например выплаты наличными, фиксированные цены, и приписывало фабрикам рабочих. С ростом населения в XVIII и XIX веках потребительский спрос стал играть более значительную роль в развитии текстильной промышленности, чем государственные заказы. Ко второй половине XIX века роль правительства стала заключаться в том, чтобы устанавливать протекционистские тарифы для российских тканей и отдавать предпочтение российским компаниям при размещении заказов. Например, коронационные платья императрицы Александры Фёдоровны и её свекрови, в которых они появились на торжестве 1896 года, были сшиты из российского шёлка. Эти меры ничем не отличались от тех, которые во второй половине XIX века применяли другие европейские правительства: протекционистские тарифы и торговые войны были характерными чертами европейской экономической жизни.
Хотя производства хлопка, шёлка, льна и шерсти развивались каждое по своим законам, у них были две важные общие черты. Российские мануфактуры так и не смогли успешно соперничать с европейскими производителями тканей высокого качества. Британские хлопок и шерсть, ирландский лён и французский шёлк задавали стандарты, к которым стремились другие страны. Состоятельные русские, которые могли позволить себе не считать денег, предпочитали импортные ткани. Снобистское отношение к внутреннему производству было свойственно всему имперскому периоду русской истории. Несмотря на постоянное стремление правительства поощрять потребление российского текстиля, дворяне отдавали предпочтение заграничным тканям. Более того, российское текстильное производство продолжало зависеть от импортируемого сырья, западных технологий, мастеров и моды. В особенности это касалось товаров класса люкс: расходы на создание роскошных тканей делали затруднительным их массовое производство в России.
Тем не менее российские текстильные предприятия весьма успешно производили ткани среднего и низкого качества для внутреннего рынка. Среди недорогих, но модных тканей самыми популярными были хлопчатобумажные.
К началу ХХ века Россия сделалась одним из ведущих производителей хлопчатобумажных тканей и заняла четвёртое место после Великобритании, ГермаНии и США. Успех российской текстильной промышленности стал возможен благодаря её способности быстро реагировать на изменяющиеся вкусы и моду.
К примеру, в 1882 году хлопковый магнат Циндель начал производить шотландку. Эта ткань пользовалась большой популярностью в середине XIX века, и ситценабивная мануфактура Эмиля Цинделя первой научилась воспроизводить клетчатый рисунок. В результате торговля русской шотландкой процветала.
Хотя потребительская способность населения в России росла медленнее, чем в Западной Европе, в течение XIX века её рост значительно усилился, во многом благодаря возросшему потребительскому спросу на русские ткани. Именно массовое производство недорогих ситца, шерсти, шёлка и в меньшей степени льна сыграло ключевую роль в развитии модной индустрии в России.
Развитие европейской традиции кройки и шитья
В XVIII веке в моду вошли приталенные наряды. Европейская одежда отличалась от традиционного русского платья тем, что её создание требовало значительного портновского мастерства. Ткань нужно было подгонять так, чтобы она облегала тело; это был трудоёмкий процесс, который занимал большое количество времени и требовал множества примерок. В начале XVIII века Пётр Великий начал приглашать в Россию западных портных, с тем чтобы они открывали свои ателье и обучали русских учеников западному искусству кройки и шитья. Решившись отправиться в далёкую страну, иностранные портные подписывали специальные трудовые контракты, которые регулировали, сколько времени они проведут в России, и обязывали их обучать русских учеников профессиональным навыкам.
Европейское портновское искусство было чем-то бoльшим, нежели простым умением кроить и шить, — это был образ жизни, столетиями культивировавшийся в гильдиях. Портные и закройщики начинали работать в качестве учеников, дорастали до подмастерьев и, наконец, становились мастерами-портными. В процессе посвящения в тайны профессии молодые работники обучались необходимым навыкам и трудовой дисциплине. Общие для всех методы обучения, опыт работы, а также почти ритуальные церемонии формировали среди работников этой сферы чувство общности: каждый знал своё место и имел строго определённый круг обязанностей. Западные ремесленники обоих полов, переехавшие в Россию, вместе с инструментами и образцами, необходимыми для открытия магазинов и мастерских на новой родине, привезли с собой и эту традицию. Европейская культура труда определила и развитие швейного ремесла в Российской империи.
Ученики
Решение отдать ребёнка в обучение к портному в России принималось непросто и требовало участия множества людей. До отмены крепостного права в 1861 году помещики регулярно отправляли нескольких крестьян в город для обучения швейному мастерству. По истечении периода ученичества крепостные либо оставались в городе подмастерьями, либо возвращались к помещикам и шили одежду для всей хозяйской семьи. Мы не знаем, по какому принципу помещики выбирали, кого отправить обучаться, но есть все основания полагать, что едва ли это был серьёзный и вдумчивый выбор. В «Недоросле» Дениса Фонвизина, острой сатире XVIII века, Тришка — пример крепостного портного, который не имеет к своему занятию ни таланта, ни малейшей склонности. В 1847 году Василий Рязанов, известный петербургский портной, выступил с резкой критикой помещиков, которые отправляют обучаться швейному ремеслу неграмотных крестьянских детей, не имеющих никаких творческих наклонностей. Впоследствии из них чаще всего получались плохие ремесленники.
Среди городских рабочих и крестьян после отмены крепостного права решение о том, чтобы отдать ребёнка в ученики портному, принимали родители.
Ребёнку на тот момент могло быть от двенадцати до шестнадцати лет. Зачастую родители принимали решение отдать его в обучение тому же ремеслу, которым занимались сами. Для примера, вот история Анны Фёдоровны Платоновой, которая родилась в 1896 году в Москве, в семье портного. Когда ей исполнилось восемь лет, родители отдали её в одну из обычных московских школ. После уроков она помогала родителям в семейном деле — шила мужскую одежду.
Через три года Анна с отличием окончила начальную школу. Её учительница была настолько высокого мнения об успехах девочки, что добилась для неё стипендии на продолжение обучения. Однако вместо этого отец Анны определил её ученицей к портному, который шил пальто для магазина Петухова, расположенного в самом центре фешенебельного торгового района Москвы. Он выбрал для дочери такую профессию из-за того, что сам был портным, и ещё потому, что пошив женской верхней одежды приносил больший доход, чем другие виды портновских работ. Иногда дети пытались как-то повлиять на решение родителей. В 1881 году 9-летний А.Г. Юсим начал работать вместе со своим отцом на табачной фабрике в городе Проскурове Подольского уезда. Мальчик терпел ненавистную работу в течение шести лет. Наконец, когда младший брат достаточно подрос для того, чтобы занять его место, Юсим попросил отца найти ему другое занятие. Тот согласился и отдал сына в ученики к деревенскому портному.
И Платонова, и Юсим обладали достаточным талантом, чтобы стать неплохими портными. Но многие родители отправляли детей учиться швейному делу не потому, что те проявляли к нему какую-либо склонность, а просто потому, что на тот момент место ученика портного было свободно. То есть дети обучались профессии единственно из повиновения родителям.
Найдя место ученика в портновской мастерской, родители заключали контракт с мастером. Они договаривались о времени ученичества, которое могло занимать от двух до шести лет; средняя продолжительность обучения в портновской профессии составляла 4–5 лет. Мастер предоставлял ученику жильё и питание, однако нередко родителям приходилось обеспечивать своего ребёнка одеждой. После подписания контракта родители оставляли своего отпрыска в мастерской и, как правило, не виделись с ним до самого завершения обучения. Регулярно навещать родителей могли только дети, учившиеся недалеко от дома, но таких было немного.
Главным правилом в жизни учеников было беспрекословное подчинение мастеру. Они носили дрова, мыли полы, разжигали огонь в печи, следили, чтобы не остыли железные утюги и выполняли разные мелкие поручения. В деревнях им приходилось пригонять скот с пастбища. Мастера могли заставить учеников сидеть с детьми или нагрузить разнообразной работой по дому. Хотя за время ученичества дети должны были освоить азы портновского мастерства, большинство учеников не допускались до практических занятий вплоть до последнего года обучения. Только тогда мастер показывал ученику, как шить разные детали одежды. Из обрезков ткани ученики мастерили рукава, воротнички и подкладку. Конечно, для того чтобы овладеть всеми тайнами профессии, года было недостаточно. В результате к концу обучения ученики приходили с зачаточными понятиями о ремесле, которым теперь им предстояло заниматься.
Разумеется, такая система обучения вызывала резкую критику со стороны общественности. Высказывалось мнение, что ученики, выполнявшие мелкую работу, которой никто кроме них не хотел заниматься, мало чем отличались от слуг. Условия их проживания были ужасны. Детей плохо кормили, им почти не давали отдыха. Большинство учеников спали прямо в мастерских — на полу, на скамьях — или делили постель с другим молодняком. К тому же дети нередко следовали дурному примеру старших. Взрослые работники приучали их к карточным играм, выпивке, богохульству и неразборчивости в сексуальных связях. Выполняя мелкие поручения мастера, ученики знакомились с преступным миром и проституцией. В идеале мастерам следовало бы заниматься общим или религиозным воспитанием детей, чтобы по возможности оградить их от дурного влияния, но об этом мало кто задумывался. Более того, некоторые из мастеров злоупотребляли своей властью. Находясь в обучении у петербургского портного в 1900 году, 11-летний Пирогов неоднократно бывал бит.
Вытерпев год, ребёнок сбежал, но отец вернул его к тому же мастеру — и битьё продолжилось. Пирогов сбежал снова, и на этот раз отец сжалился над ним и нашёл другого учителя, который относился к нему лучше. В свою очередь и мальчик хорошо исполнял свои обязанности и показал недюжинный талант к портновскому искусству. В награду за хорошую работу портной брал его с собой в театр. По истечении четырёхлетнего контракта Пирогов согласился провести у того же учителя ещё один год. За годы обучения этот молодой человек узнал и лучшие, и худшие стороны ученичества.
Впрочем, большинство портных находились где-то посередине между этими двумя крайностями.
Несмотря на общественную критику и требования реформ, система обучения портновскому ремеслу оставалась неизменной. Взрослые мастера утверждали, что ученики выполняют работу, необходимую для успеха любого швейного заведения. Пока старшие были заняты пошивом одежды, младшие должны были выполнять менее значительные задания. При этом, по мнению тех же портных, кормить учеников сытнее или предоставлять им лучшие условия проживания было бы слишком накладно, а оградить их от порока и бесправия никто был не в состоянии. Таким образом, никаких шагов к улучшению системы предпринято не было. Воспитание учеников давало портным возможность экономить, а в замен они должны были готовить новое поколение тружеников швейной промышленности. Портные настаивали на том, что ученики являются неотъемлемой частью самого ремесленного производства.
Эта особая система подготовки, какой бы дикой она ни казалась со стороны, отличала портных от работников других сфер. Ученичество было формой инициации в ремесло и в определённый образ жизни. Раз система была хороша для отцов и дедов, портные не видели смысла что-либо в ней менять.
Подмастерья
По завершении периода обучения молодые портные могли либо остаться у своих мастеров уже в качестве взрослых работников, либо искать работу в других мастерских. Юноши и девушки вступали в новый этап своего обучения и теперь считались подмастерьями, что соответствующим образом изменяло и их одежду. Вместо домотканого наряда — короткого завязывавшегося спереди кафтана и лаптей — юноши получали «городскую одежду»: штаны, рубахи из фабричной ткани и башмаки. Крестьянские девушки вместо традиционного платья надевали наряд молодых европейских работниц. Пройдя «посвящение», молодые портные и швеи могли носить одежду своей профессии.
Несмотря на внешние изменения, жизнь подмастерьев была немногим лучше жизни учеников. Одни жили и столовались у своих хозяев, другие находили жильё сами. Тем, кто жил вне мастерской, платили больше, однако этой разницы не хватало на то, чтобы снять отдельную квартиру, поэтому большинство портновских подмастерьев снимали комнату или даже угол. Те же, кто оставался в мастерской, могли делить грязные матрасы с другими работниками или спать на скамьях и даже на полу. В тех ателье, где работали подмастерья обоих полов, хозяева даже не думали обеспечивать раздельные спальные помещения для мужчин и женщин. К тому же работники постоянно жаловались на качество еды. Большинство подмастерьев питались лишь хлебом, щами и чаем. Хотя по закону им полагались час на обед и полчаса на завтрак и чай, работники старались поесть как можно быстрее, чтобы не раздражать владельцев, видевших в этом лишь потерю. В больших ателье и магазинах одежды комнаты, в которых владельцы принимали клиентов, были чисто прибраны и хорошо обставлены, но в самих мастерских было грязно и душно. В 1897 году государственный инспектор указывал в своём докладе, что мастерские женского платья были чище, чем мастерские мужского, однако работники и тех и других были недовольны в равной мере. В дорогом магазине женского платья, находившемся в санкт-петербургском Пассаже, женщины-работницы обедали в подвале с протекающими трубами, прямо среди мусора. Сама же мастерская находилась на чердаке. Из-за низких потолков в комнате всегда было жарко, но хозяин запрещал девушкам открывать окна, так как от этого могло сквозить в магазине.
Петербургский портной С. Груздев оставил описание одного из самых роскошных магазинов — «Калины», расположенного на Большой Морской улице, в доме 27, в самом центре фешенебельного торгового района. Леопольд Калина, австриец по происхождению, приехал в Петербург как закройщик компании «Ганри», находившейся под покровительством царской семьи. Со временем Калина открыл собственный магазин, в котором в 1905 году было занято около двадцати работников. Среди клиентов этой фирмы были министр финансов В. Коковцев, фабриканты, акционеры и директора крупных предприятий. Калина сам управлял магазином; у него были три закройщика, один специалист по отделке, один продавец и один работник, совмещавший функции уборщика и посыльного. Мастерская находилась на втором этаже и состояла из трёх комнат и кухни. Девять окон выходили во двор. По вечерам двум или трём рабочим приходилось делить свет одной электрической лампы. По воспоминаниям Груздева, «время обеденного перерыва установлено не было», однако они имели возможность поесть на кухне или в соседних забегаловках. Поддерживая великолепную репутацию своей компании, Калина нанимал только лучших подмастерьев, которые «смотрели покровительственно и свысока» на работников других, менее известных, хозяев. Груздев рассказывает, что, когда в день получки портные собирались в своих любимых кабаках, в «Зелёнках» или «Стрелке», подмастерья Калины разговаривали только между собой.
Несмотря на то что условия работы у Калины были лучше средних, его подмастерья, так же как и другие, полностью зависели от хозяина. В портновских мастерских хозяева олицетворяли единоличную власть. Их приказы были законом. Хотя подмастерья уже не были учениками, их свобода по-прежнему сильно ограничивалась. Единственное, что было в их власти, — уволиться и искать себе другое место. Однако, учитывая все пробелы подготовки, полученной за годы ученичества, молодым работникам было важно доучиться у своих мастеров в первые годы работы подмастерьями. А для этого следовало сохранить хорошие отношения с хозяином. Как говорила одна портниха, «хозяйка для нас бог, перед которой мы дрожим, как в лихорадке».
Сохранилось несметное число историй о неуважительном обращении хозяев с работниками; для иллюстрации тяжёлого положения подмастерьев мы приведём лишь некоторые из них. Все работники жаловались на грубость, которую хозяева допускали в обращении с ними. Груздев описывает, как Калина зачастую кричал на какого-нибудь незадачливого работягу басом с австрийским акцентом: «У-у, чорт такой, опять задержал роботу!» Приводит он и другой случай: «В глухое время хозяин мастерской, придя домой, бросает на верстак селёдку со словами: «Вот, ребятки, я вам хорошего сига принёс». Один из рабочих, посмотревши на неё, сказал: «Дяденька, это не сиг, а селёдка». — «А, ты моего сига селёдкой называть, — получи паспорт и убирайся вон из мастерской», — закричал хозяин. Рабочий, сообразив о придирке хозяина, сделал вид, как будто более пристально рассматривает рыбу, после чего говорит: «А ведь я ошибся, это молодой сижок, ты не сердись, хозяин». Тот смилостивился, и рабочий остался работать».
В одном из петербургских магазинов мужской военной формы несколько подмастерьев, устав от ужасных условий работы, потребовали встречи со своим хозяином, Яковом Филипповичем. Разговор был назначен на воскресенье. Работники попросили Якова Филипповича о сокращении рабочего дня, официальных перерывах на завтрак и обед и о повышении зарплаты. Он молча выслушал все их требования, после чего подошёл ближе, швырнул им в лицо две золотые монеты достоинством в пять рублей каждая и ухмыльнулся: «Вот вам на водку, идите, выпейте и закушайте, а я посмотрю хорошенько и продумаю». Когда в понедельник рабочие вернулись на работу, потратив десять рублей на водку, хозяин уже ждал их. Он согласился сократить рабочее время на один час, но взамен того понизил зарплату. Работникам ничего не оставалось, как принять эти новые условия. Во всех этих рассказах хозяева, прибегая к демонстрации своей власти, подчёркивают, насколько зависимы от них рабочие.
Подмастерья сталкивались с унизительным отношением к себе ежедневно.
Работники страдали не только от тирании нанимателей, но и от превратностей портновской профессии. В XIX веке гардероб обновлялся два раза в год, в соответствии с сезоном. Пасхальный сезон начинался в марте и заканчивался в июне, зимний — продолжался с сентября по декабрь. По завершении сезона наниматели рассчитывали большинство подмастерьев, так как работы было мало. В результате рабочие оказывались в отчаянной ситуации. В сезон они работали не покладая рук и день и ночь, чтобы справиться с заказами. Их рабочий день обычно начинался в 7 утра и завершался к полуночи или даже позднее. Но периоды изнуряющей работы сменялись долгим застоем, когда они голодали и страдали от физического истощения, надорвавшись во время сезонной работы. Если за сезон кому-то не удавалось скопить денег, приходилось искать работу в других сферах, чтобы не умереть с голоду. Из-за этих особенностей портновской работы прокормить семью было невозможно, хотя, конечно, находились такие счастливчики, которые умели сохранять работу вне сезона.
В качестве инструмента давления хозяева использовали увольнение.
В кон це сезона они оставляли только самых лучших и самых покорных работников. История Степана Самойловича Китавина, будущего главы портновского профсоюза, служит прекрасной иллюстрацией этой системы. Будучи настоящим профессионалом, он трудился на «Ганри» целых три года, но однажды, вскоре после Пасхи, заболел. Тогда же он узнал, что его родители находятся при смерти в деревне, далеко от Петербурга. Он должен был тотчас же отправиться к ним. К несчастью для Китавина, у Ганри было правило: никто и никогда не мог отлучаться из магазина во время пасхального сезона, вплоть до самого праздника Троицы . Китавин пошёл к хозяину и объяснил свою ситуацию, и тот обещал выплатить ему зарплату по возвращении на работу. Тогда Китавин уехал в родную деревню. В Петербург, уже поправив здоровье, он вернулся через несколько недель. Однако, выйдя на работу, узнал, что в его услугах более не нуждаются: хозяин предложил ему вернуться во время зимнего сезона.
Когда же Китавин попробовал оспорить решение, Ганри стал кричать, что никогда вновь не наймёт столь дерзкого работника. Именно таким отношением были недовольны швейники. В начале 1900-х годов группа портних жаловалась: «В сезоне мы изнываем от непосильной работы, а кончится сезон, нас вышвыривают на улицу как выжатый лимон». Эти слова могли бы повторить практически все их коллеги.
Из-за постоянного стресса многие портные начинали пить. Они получали свой заработок по субботам в конце дня — и тут же направлялись в ближайший кабак. Здесь портные расслаблялись и общались друг с другом. Возвращаясь в мастерскую в понедельник утром, они мучились от похмелья и часто отправляли учеников купить ещё выпивки, чтобы распить её прямо в магазине.
В 1920-х годах Григорий Соколинский вспоминал, что пьяные работники зачастую даже не разбирали, день за окном или ночь. Ко вторнику они обычно трезвели достаточно для того, чтобы снова приступить к работе. Феномен «похмельного понедельника» был весьма распространён и в Европе, и не только среди портных. Распитие спиртных напитков было единственным развлечением работников, и хозяева мирились с этой традицией и даже поощряли её, поскольку выпивающие работники были политически более благонадёжными.
Для подмастерья единственным выходом из этой ситуации было самому стать мастером-портным и открыть собственную мастерскую; но этот путь был долог. Довольно продолжительное время подмастерья занимались сшиванием разных уже раскроенных частей платья, и только после этого мастера учили их искусству кройки. В отсутствие единых принципов конструирования одежды и до изобретения пропорционально-расчётной системы кройки портным приходилось учиться муляжному методу — моделированию изделия на человеке или манекене, что требовало больших временных затрат и продолжительных экспериментов. Чтобы снять мерки, портные оборачивали клиента листом бумаги, который заминался в строго определённых местах. Затем бумагу раскладывали на куске ткани и обводили получившуюся фигуру мелом. Такой способ не требовал ни познаний в математике, ни умения читать. Необходимо было только уметь определять пропорции «на глаз». Для большинства моделей портные старались делать многоразовые лекала, а потом подгоняли их под фигуры разных клиентов. Принимая во внимание разнообразие систем и методов замера и кройки, подмастерью было важно обучиться этим «секретам профессии» у мастера. В противном случае он никогда бы не приобрёл необходимых навыков и не смог бы стать независимым ремесленником.
Подмастерья, усвоившие искусство замера и кройки, становились закройщиками. Среди подмастерьев они считались элитой: на эту позицию хозяева брали лишь самых талантливых учеников. Хороший закройщик экономил хозяину значительные суммы денег, так как кроил ткань, не оставляя обрезков.
Большое значение здесь имело мастерство, поэтому закройщиками чаще становились мужчины. В одном из источников говорится, что им платили в два-три раза больше, чем обычным работникам. А иностранцы и русские, знавшие иностранный язык, получали больше других закройщиков. В Российской империи таких специалистов было мало. К тому же, несмотря на все привилегии своего положения, они тоже полностью находились во власти хозяев, которые могли уволить их за малейшую ошибку или непослушание.
Мастера
Каждый подмастерье мечтал стать мастером-портным; ради этого стоило терпеть все тяготы ученических лет. К этой цели вело два пути. Первый, официальный, был зафиксирован в уставе гильдии от 1721 года. После того как подмастерья получили все необходимые навыки и отработали положенное количество лет, они могли сдать экзамен в гильдии. Если результаты были успешны, новоиспечённые мастера получали возможность открыть собственный магазин с вывеской, нанять учеников и подмастерьев и стать членами гильдии. Однако историки сходятся во мнении, что большинство портных в России не вступали в профессиональную гильдию, чтобы избежать налогов, которые были обязательны для всех членов. Второй путь в мастера был нелегальным. Если подмастерье скопил достаточно денег, чтобы снять одну или несколько комнат, он уходил от хозяина и открывал собственное дело. Официально ремесленное производство в Российской империи фактически никак не регулировалось, и такие «мастера» могли работать без лицензии долгие годы.
Во второй половине XIX века с ростом популярности курсов шитья многие женщины открывали собственные ателье, не имея опыта работы учениками или подмастерьями. Учитывая невысокий уровень подготовки, на образование портных смотрели сквозь пальцы — главное, чтобы они удовлетворяли нужды покупателей.
В России существовало несколько типов швейных заведений. Портные могли работать в одиночку или всей семьёй. Именно так начинали большинство подмастерьев, когда становились мастерами. Они снимали одну или несколько комнат, превращали их в мастерские, встречались с клиентами и выполняли заказы. Оборудование мастерской не требовало особых затрат: две-три пары ножниц, сантиметр, нитки и иголки. Длинные прямоугольные столы были единственной мебелью; на них портные резали ткань и занимались шитьём.
Мужские костюмы шили, сидя на столе, скрестив босые ноги; женское платье — сидя на стуле.
Открывая собственный магазин, портной мог задуматься и о женитьбе.
По словам Николая Матвеевского, который писал о портновском мастерстве в 1850-е годы, от брака ремесленники обычно ожидали прибавления финансовых ресурсов, которые можно было бы привлечь к делу. В книге «Портной» (1857) герой Матвеевского, подмастерье Ваня, знакомится с привлекательной служанкой. Они женятся, и теперь на её приданое Ваня может снять более просторное помещение для своей мастерской. Чаще всего портные снимали две комнаты, чтобы в одной принимать заказчиков, а в другой жить со своей семьёй. Лучшими считались комнаты, в которых окно или дверь выходили на улицу. В этом случае портной мог сделать вывеску, которую было бы видно с дороги. Однако не имевшие лицензии мастера не могли рекламировать свои услуги, поэтому чаще всего они выбирали комнаты, скрытые от посторонних глаз.
С расширением своего дела портные нанимали подмастерьев и учеников, чтобы те занимались мелкими работами. Но одно дело — нанять дополнительные рабочие руки, а другое — снять новое помещение. Взрослые подмастерья и ученики зачастую жили в самой мастерской, а хозяин с семьёй размещались в соседней комнате. Хозяева старались тщательно отделять рабочее пространство своих домов от тех помещений, где жили сами. Это делало их вхожими в приличное общество. Вершиной успеха для мастера было открытие магазина в центральном торговом районе. Для этого требовался значительный стартовый капитал, особенно если портной хотел открыть магазин в фешенебельном месте. Владелец магазина «И.П. Лидваль», известной санкт-петербургской фирмы по пошиву одежды, построил два гигантских каменных дома, которые в первом десятилетии ХХ века обошлись ему более чем в шесть миллионов рублей. «Владельцы фирмы «Ганри», братья Фоленвейдер, приезжали в свой магазин на Б. Морской ул. не иначе, как на рысаке или на автомобиле». Впрочем, немногие из ремесленников добивались такого успеха.
Элитой среди мастеров-портных были модельеры. Они не занимались простым копированием французских или английских моделей, а создавали свои собственные. Изначально в России дизайнеры были в основном иностранца ми, но к середине XIX века появились и русские мастера. В первые годы становления модной индустрии модельерами считались портные без какого-либо специального образования, которые могли создавать новые модели. Некоторые из дизайнеров конца XIX века были выпускниками художественных школ или специализированных курсов. Самым известным создателем одежды в царской России была Надежда Ламанова. В 1883 году она окончила портновские курсы О.А. Суворовой и на следующий год поступила дизайнером в мастерскую мадам Войткевич в знаменитом петербургском «Пассаже». В 1885 году 24-летняя Ламанова открыла собственное ателье. Её наряды славились на всю страну. Как и многие другие известные кутюрье, Ламанова так и не научилась рисовать. Она прикладывала ткань к телу, драпировала, закалывала булавками, не следуя никаким стандартам, и создавала ту или иную модель. Её работы пользовались популярностью у членов императорской семьи, аристократии и интеллигенции.
Все мастера сталкивались с одними и теми же трудностями. Им требовались работящие подмастерья, достаточный капитал для того, чтобы вести дело, постоянная клиентура и безупречная репутация. Если в спорах с подчинёнными последнее слово всегда оставалось за мастерами, то отношения с заказчиками были гораздо сложнее. Как и все предприниматели, портные поднаторели в рекламе собственных услуг, однако им требовалось и недюжинное чувство такта, и умение внушать доверие, в особенности когда приходилось иметь дело с неидеальными телами и завышенной самооценкой высокопоставленных клиентов. Они тесно общались со своими клиентами в примерочных и даже в их собственных спальнях, что также требовало осторожности и благоразумия.
Плохо сидящее платье или одно бестактное замечание — и клиент «уходил» к другому портному.
Отношения между клиентами и портными осложняли и денежные вопросы. Большинство мастеров так или иначе отпускали своим заказчикам товары в кредит. Сначала клиент выбирал ткань и модель, потом портной занимался покупкой необходимых материалов, пошивом, подгонкой. Только после финальной примерки клиенты получали счета за работу мастера; но наряды уже были у них в руках, и они не спешили с оплатой. В действительности, аристократы зачастую расплачивались с портными раз в несколько месяцев, а иногда и ре же. Долги многих представителей русского высшего общества насчитывали тысячи рублей. У Толстого в «Анне Карениной» приведён негласный свод правил поведения в приличном обществе, одно из которых гласит: «нужно заплатить шулеру, а портному не нужно». И портные ничего не могли поделать с «забывчивостью» клиентов.
До появления журнальной рекламы портные полностью зависели от отзывов своих заказчиков: слава о них распространялась из уст в уста. Нелестный отзыв от важного клиента мог заставить отказаться от услуг портного и других заказчиков, навсегда запятнав его репутацию и лишив дохода. Ради привлечения новых клиентов и расширения бизнеса портным приходилось мириться с запанибратским поведением более влиятельных заказчиков. Однако если «забывчивых» клиентов у портного было слишком много, он рисковал прогореть, так как ему не хватало денег на оплату аренды, зарплату работникам или покупку материалов.
Лучше всего сложные взаимоотношения между портным и заказчиком описываются в знаменитой гоголевской «Шинели». Главный герой повести Акакий Акакиевич Башмачкин, бедный титулярный советник и холостяк, из-за своего странного поведения и поношенной одежды делается объектом насмешек его коллег-чиновников. Старая, расползающаяся шинель Башмачкина уже давно не защищает от холода. Наконец он решается — и наносит визит портному. Акакий Акакиевич не может позволить себе услуги известного мастера с Невского проспекта и направляется к портному, живущему на окраине, в четвёртом этаже тёмного, обшарпанного здания. Гоголевское описание одноглазого портного остроумно и нелестно: «Сначала он назывался просто Григорий и был крепостным человеком у какого-то барина; Петровичем он начал называться с тех пор, как получил отпускную и стал попивать довольно сильно по всяким праздникам, сначала по большим, а потом, без разбору, по всем церковным, где только стоял в календаре крестик». Акакий Акакиевич находит Петровича в трезвом состоянии, а значит, портной заламывает бóльшую цену.
Чиновник отдаёт ему шинель с просьбой подлатать. Петрович отказывается, мол, починить её невозможно, но обещает сшить новую, на шёлковой подкладке, с воротником из куницы и капюшоном, за 150 рублей. После напряжённых переговоров, тянувшихся несколько месяцев, Акакий Акакиевич соглашается на новую шинель за 80 рублей. Вместо воротника из куницы и шёлковой подкладки Петрович делает воротник из кошки и подкладку из коленкора.
Хитрый портной уверяет заказчика, что кошку издалека легко можно принять за куницу, а коленкор у него — самый лучший, высшего качества. Со всеми приличествующими церемониями он надевает шинель на чиновника и поздравляет его с удачной сделкой: «Петрович не упустил при сём случае сказать, что он так только, потому что живёт без вывески на небольшой улице и притом давно знает Акакия Акакиевича, потому взял так дёшево». Акакий Акакиевич приходит в восторг, тут же расплачивается с мастером и бежит в департамент, чтобы продемонстрировать обновку коллегам. Портной же следует за ним, чтобы лишний раз полюбоваться на свою работу.
Хотя Петрович не имел лицензии и находился в самом низу портновской иерархии, его отношения с Акакием Акакиевичем были весьма типичны. Портные часто прибегали к хитрости, чтобы убедить клиентов потратить больше запланированного и заказать новое платье вместо починки старого. Фиксированных цен не было, всё зависело от ткани и отделки. Поэтому заказчики и исполнители постоянно спорили из-за цены. Гоголь высмеивает самохвальство и рисовку Петровича, но для каждого портного было важно не упустить момент, когда стоило остановиться и определиться с ценой. Ведь в любую секунду заказчик мог уйти, не сделав заказа. Любой портной способен оценить одежду клиента, как только тот переступит порог его мастерской, но успешные мастера должны уметь угадывать и характер. Опытный Петрович с первой же встречи понял, что сможет убедить слабохарактерного и мягкого Акакия Акакиевича заказать новую шинель, даже если в первый раз тот уйдёт, ни на что не решившись. Во время повторных визитов и примерок портной имел возможность лучше узнать характер клиента. Тщательно дозируя блеф и лесть, Петрович убеждает Акакия Акакиевича заказать новую шинель, которая ему не по средствам. В результате обе стороны довольны. Чиновник получает новую шинель с воротником из кошки, в которой ему тепло и уютно. Петрович получает деньги; к тому же он уверен, что клиент вернётся к нему, если захочет сшить что-то ещё. Так же было и в реальной жизни: результат, одинаково приятный и для заказчика, и для портного, был необходимым условием дальнейшего развития бизнеса.
Капризные клиенты значительно усложняли жизнь портных. Однако в этой профессии были и другие неприятные моменты. Одна из основных задач ремесла — передача знаний от поколения к поколению. До повсеместного распространения грамотности мастерам приходилось делиться со своими учениками секретами мастерства, что в портновском искусстве подразумевало систему измерений. Но мастера не хотели передавать свои знания подчинённым — ведь узнавшему все тайны подмастерью больше не нужно было оставаться в мастерской хозяина. Искусственно затягивая период ученической зависимости, мастера пытались ликвидировать потенциальных соперников в бизнесе. Поэтому должность закройщика была такой важной и сложной. Закройщики работали напрямую с мастерами и узнавали от них секреты снятия мерок; но именно они чаще всего оставляли своих хозяев и открывали собственное дело. Рекламируя предлагаемые услуги, некоторые из новичков афишировали свой опыт работы закройщиками в других компаниях.
Наиболее жёсткая борьба за секреты мастерства шла между иностранными и отечественными мастерами. В XVIII веке у иностранцев было преимущество над русскими портными: первые умели кроить и шить европейскую одежду, вторые — нет. Так иностранные фирмы по пошиву одежды сразу нашли свою нишу в России. Если русский дворянин хотел заказать обтягивающий камзол по последней моде, он обращался к портному-иностранцу. Успех иностранных портных в России был настолько велик, что приток новых иммигрантов не прекращался на протяжении XVIII и XIX веков. Большинство из них приезжали в Санкт-Петербург и Москву, где вступали в созданную в 1818 году гильдию иностранных предпринимателей. В 1824 году правительственная инспекция выявила, что из четырёх портных Санкт-Петербурга один состоял в гильдии иностранных портных. В 1869 году, по данным переписи населения, в столице работало более 37 тысяч портных. Из них около четырёх с половиной тысяч были иностранцами, то есть один из восьми портных был нерусского происхождения. Хотя в конце XIX века общее число иностранцев в России уменьшилось, они продолжали занимать ведущее положение в швейной отрасли к вящему неудовольствию их русских конкурентов. Некоторые русские ремесленники пытались воспользоваться этой ситуацией в свою пользу и давали магазинам иностранные названия; но обмануть умудрённых опытом покупателей было не так-то просто.
У иностранных портных в России сложилась безупречная репутация.
Обычно их стартового капитала хватало, чтобы сразу по приезде открыть магазин в престижном районе одного из крупных российских городов. Комнаты для приёма заказов всегда были чисто прибраны и обставлены со вкусом.
Мастера-портные и их подмастерья выглядели ухоженно и общались с посетителями вежливо и с должным уважением. А самое главное — сделанные ими вещи были лучшего качества. Иностранные портные отличались вниманием к деталям; они шили изящные платья и костюмы, которые сидели как надо и не расходились по швам после двух-трёх выходов в свет. Однако за идеальное обслуживание и качество приходилось дорого платить: расценки у иностранцев были много выше, чем у их русских коллег. Впрочем, русское высшее общество было готово платить по счетам, пребывая в убеждении, что такова плата за качество и моду.
Большинство портных-иностранцев приезжали в Россию из Западной Европы — Франции, Германии и Великобритании, незначительное число — из Скандинавии и Центральной Европы. Основным объектом ревности и ненависти русских портных стали немцы. Контраст между опрятными, вежливыми, хорошо обученными немецкими портными и безудержными пьяницами-русскими, которые шили дешёвые, но непривлекательные вещи, был разителен.
Борясь с предубеждениями, Василий Рязанов даже написал книгу в защиту русских ремесленников. С его точки зрения: «Метода их [иностранных портных] мастерства имеет важное преимущество против методы Русских; притом же, надо отдать им справедливость и в том, что они изобретают моды; различие их фасонов бывает быстро, и выходит в свет иногда ежемесячно, а случается и через неделю… Да главное-то в том, что они не открывают метод своего учения другим.
Много русских, под руководством иностранцев изучали своё мастерство, жили у них подмастерьями, учились по семь и восемь лет и выходили, при хороших способностях, хорошими подмастерьями, но совершенно не изучались кроить платье по фасонам, какие употребляют иностранцы… они не могут придумывать мод и кроить платье…». После многих лет экспериментов Рязанов создал собственную систему замеров и кройки и опубликовал её в 1847 году, с тем чтобы русские портные могли соперничать с иностранцами.
Однако некоторые иностранные мастера пытались сгладить разницу между собой и русскими коллегами. В 1849 году Эдуард Дидрих, член гильдии иностранных портных, обратился к властям Петербурга с петицией о создании справочной конторы для мастеров и подмастерьев, доступной для всех представителей профессии. Он хотел создать чувство общности между ремесленниками и повысить уровень профессиональной подготовки, а заодно и помочь мастерам искать квалифицированных работников. Однако правительство отвергло его предложение. Впоследствии, в 1857 и 1867 годах, он несколько раз пытался воплотить в жизнь свою идею, но муниципальные чиновники снова находили причину не принять его план. К середине XIX века российское правительство намеревалось внести изменения в ремесленное законодательство, и усиление корпоративной власти гильдий в эти планы не входило. Однако в большинстве своём иностранные портные игнорировали жалобы русских коллег. Занимая ведущую позицию в профессиональной иерархии, они могли позволить себе хранить секреты от русских подмастерьев. Обособленное положение гильдии иностранных портных способствовало тому, что антагонизм между русскими и иностранными мастерами не утихал.
Даже не пытаясь как-то свести на нет национальную рознь, некоторые государственные чиновники тем не менее стремились улучшить качество работы русских портных. В 1858 году Н.К. Комаров, глава Санкт-Петербургской ремесленной управы, обратился к городскому совету с петицией об издании журнала и о создании воскресных школ для ремесленников. По его словам, одна из важнейших отраслей промышленности — ремесленное производство — находится на весьма неудовлетворительном уровне и сосредоточено в руках иностранцев… Признавая, что русские товары сделаны плохо, он отдаёт должное качеству иностранной работы. Сконцентрированная вокруг иностранных мастеров масштабная торговля требует меньшей затраты сил, но приносит больше прибыли. Произведённые иностранцами товары настолько лучше по качеству, что выражения «русская» и «иностранная» работа сделались синонимами «плохой» и «хорошей» соответственно. Наблюдая за работой иностранцев, Комаров пришёл к выводу, что основная разница между иностранными ремесленниками и «работящими» русскими портными заключается в уровне их образования.
Все иностранцы имели профессиональное образование, посещали публичные лекции, организовывали частные выставки и выпускали профессиональные журналы, способствующие развитию необходимых в работе вкуса и стиля. Комаров считал необходимым поднять культурный и образовательный уровень русских ремесленников, чтобы сделать их конкурентоспособными. Хотя предложение о создании воскресных школ не получило поддержки, Комарову было разрешено издавать профессиональный журнал. «Русский ремесленник» начал выходить в 1862 году. Основной целевой аудиторией журнала были портные; в каждом номере публиковались рисунки модных фасонов. К сожалению, низкий образовательный и культурный уровень оставался характерной чертой русских работников. Журнал прекратил своё существование в 1867 году. Необходимы были более серьёзные меры, чтобы помочь русским ремесленникам соревноваться с просвещёнными и ушлыми иностранцами.
* * *
В первые годы становления модной индустрии между правительственными чиновниками, предпринимателями и потребителями, к вящей выгоде всех сторон, зарождаются плодотворные отношения. С одобрения властей европейский стиль одежды для мужчин и женщин становится обязательным образцом для подражания по всей империи. В то же время правительство закладывает основы новой индустрии, предоставляет сырьё и рабочую силу, поощряет отечественное производство тканей и приглашает в Россию иностранных мастеров. Такие же меры, способствующие развитию модной индустрии, вводили правительства Франции, Англии и Пруссии. Однако всё это не имело бы никакого смысла, не будь в стране достаточного количества предпринимателей, готовых рискнуть и принять участие в создании новой индустрии, несмотря на изменчивость моды, недостаток инвестиций и жёсткую конкуренцию. Вероятно, мы не знаем о многом из того, что они совершили во благо своей страны, но именно их упорство позволило модной индустрии в России встать на ноги. Важная роль в этом процессе отводилась и потребителям. Если бы жители городов России продолжали видеть в европейской одежде только навязанную униформу, индустрия моды никогда не встала бы на ноги. Однако, придя в страну в качестве государственного заказа, европейский стиль полюбился и стал естественным для горожан и придворных. Несмотря на то что городская одежда обходилась дорого, покупатели становились активными участниками модернизации России. Таким образом, становление русской модной индустрии было основано на тесном и долгом сотрудничестве между государством и обществом.
Успех модной индустрии был очевиден, однако сопровождавшие его проблемы никуда не исчезали. Учитывая рост числа иностранных магазинов в больших городах России, русской модной индустрии было тяжело стать полностью самостоятельной. Но пока гильдии и государственные чиновники пытались разобраться с этим вопросом, у них появилась новая угроза. К XIX веку шитьё всё больше воспринималось как женская работа. Гендерная ориентация шитья оказала важное влияние на развитие модной индустрии как в России, так и в Европе и США.
