Что было главным в новогодних праздниках военной поры? Слово ветеранам.
Чистяков Сергей Георгиевич:
В ночь на 11-е декабря 1941 года наш 234-й арт. полк передал свои боевые порядки артиллеристам соседней дивизии (245-й) и сосредоточился в лесу восточнее Валдая. Отсюда начался длительный изнурительный марш. Морозы устойчивые под 30. Движение только по ночам при полном бездорожье. Днем пережидаем светлое время в лесах. Костров разводить нельзя, конечный путь движения не известен, связь только устная или через связных пакетами. Зима выдалась на редкость лютая и к тому же снежная. Двигаться с орудиями по пояс в снегу очень тяжело. Вряд ли можно привыкнуть к холоду, к голоду, к бездорожью и бессоннице. Но подбадривало нас то, что мы всё же идём в наступление.
Несмотря на переутомление и физическую усталость, настроение приподнятое. В ночь под Новый год артполк сосредоточился в лесах вблизи деревень Лажины, Веретье, Маяты по побережью озера Ильмень. Как новогодний подарок – из штаба полка сообщили, что приказом от 8 декабря присвоено воинское звание «старший лейтенант» мне, Новику и Леонтьеву. Настроение было праздничное и мы решили встретить Новый год все вместе в доме в Веретье. Приехали Новик, Фошин, Леонтьев, Хлянов, Прозоров, Пудов, Матвеев, Дятлов, Прокопов – мои старые и новые друзья.
– Ребята, а хватит ли нам всего? – Натирая с мороза уши, с порога спрашивает Дятлов.
– Пехота продаёт водку. Можем выменять. По буханке хлеба за бутылку. Ему тут же дали четыре бутылки и банку рыбных консервов. Но пехота оказалась та ещё. Когда вытащили забитые в горлышки деревянные пробки то оказалась в бутылках вода. Дятлов со злости выбежал на крыльцо и закинул их далеко-далеко. Всё же водки хватило. Встретили Новый 1942 год по всем правилам мирной жизни – с ёлкой и пожеланиями друг другу удачи. Но вопреки нашим надеждам 42-й оказался самым трудным годом за всю войну для всех нас. Во втором часу ночи разъехались из тёплой хаты по своим батареям. Я долго стоял в лесу и слушал, как тревожно скрипят под напором ветра огромные старые деревья.
Фаворов Юрий Леонидович:
Новый 1942 год я встречал очень интересно. В училище, да и в армии тоже, но в училище особенно, проверяют, как говорят, на "форму-20". Что такое форма-20? На вшей. Искали вшей. Ну, вот у кого-то нашли там вшей, и всех нас погнали в баню: как раз перед Новым Годом, 31 числа. Поэтому встречал я Новый Год на дороге из бани в училище. Ночью из бани шли, и мороз был такой страшный! Тогда мы еще плохо были одеты, и у меня в ботинки была солома подложена, чтобы нога не замерзала. Так когда мы пришли оказалось, что солома примерзла к ботинкам. В столовке кое-чем закусили, но никакой встречи Нового Года, конечно, не было. Какая ж встреча? А на следующий день нам выдали новое обмундирование, новые сапоги, новые шинели. Нас так одели хорошо!
Зарицкий Александр Антонович:
31 декабря 1942 года, наши командиры тогда немножко подвыпившие были и решили атаковать немцев, так сказать, отметить Новый год. Но немцы по нам как следует врезали и мы отступили. Но 1 января 1943 года, мы, все-таки, перешли в наступление.
Надо сказать, когда мы захватили первую немецкую траншею – мы были поражены. У нас, в лучшем случае, выдолбленная печурка была, возле которой мы кое-как грелись, а немецкие блиндажи… У них все было сделано по самому последнему слову. Блиндажи были обставлены, обвешаны коврами. Мы поразились, что немцы могут так в обороне обустраиваться.
Правда, что характерно – чистых немцев там было мало. В основном – румыны, австрийцы, разные. Иногда они к нам переходили. Помню, я на посту стоял, и тут какой-то силуэт, мы сами не поняли, как он появился. Смотрю – немец. Я автомат взял в руки, а он идет прямо к нашим окопам. Я, насколько мог, спросил что такое? Он говорит: «Я к вам перешел». Начал рассказывать, что у него трое детишек, что он сам против Гитлера. Мы его приняли, кипятком напоили, а потом мы его передали в тыл.
Шварцберг Авсей Григорьевич:
31/12/1942. Комбат приказал произвести разведку. У меня был солдат Гаврилец, украинец, хромавший после ранения. Он, как всегда, пошел со мной. Тихо… В темноте наткнулись на нашу армейскую разведку. Разведчики сказали -«Удрали немцы! Нет никого впереди!». Пошли всей ротой вперед. Обнаружили огромную землянку,а в ней накрытые столы, заваленные снедью, а в центре землянки стояла бочка с рейнским вином. Я крикнул, согласно инструкции, – «Не трогать! Все заминировано!». Меня никто не слушал! Люди и так озверели от голода и постоянного гнетущего чувства, что скоро их обязательно убьют.
Рота накинулась на еду и выпивку, все смели начисто. «Подарили» нам немцы сытый, а главное, – бескровный Новый Год…
Равинский Семен Хаимович:
Второй раз мы взяли Житомир 31 декабря. Праздновали Новый Год в полуразрушенном доме, но стол был шикарный. Захватили трофеи- немецкие посылки- подарки офицерам к Рождеству. Пили французский коньяк, закусывали деликатесами. Соседний полк захватил склад с обмундированием РККА, еще довоенного образца,( не пойму, как он у немцев сохранился), так мы у них «выцыганили» комплектов тридцать-сорок. Все переоделись в «новую» форму. Я в роте один офицер остался, да бойцов не больше двадцати человек. Мне бойцы говорят -«Лейтенант, скажи тост». Я встал с кружкой в руках, смотрю на своих солдат, а половина из них,по возрасту, мне в отцы годится. Только и смог сказать -«Спасибо вам ребята за все, что вы сделали!»…
Феоктистов Борис Иванович:
Шли дни, недели, корпус вел ожесточенные бои почти без перерыва. Если и были перерывы между боями, они были краткими. Новый 1944 год встретили, но, собственно говоря, никакой "встречи" не было. Кто-то напомнил, что наступает Новый Год, буквально на ходу поздравили друг друга, пожелали скорой победы и здоровья на весь период войны. В этот период мы были где-то под Житомиром, помню, зима была мягкой, и начальник автохлебозавода корпуса Шляхман преподнес нам торт. Это было неслыханным событием: на фронте съесть кусок торта. Сюрприз был исключительный.
Винокур Николай Абрамович:
В декабре 1944 года напротив нас стоял немецкий штрафбат. На Новый год, 31-го декабря, дивизионная разведка через наши порядки пошла в поиск, на захват «языка», а своего санинструктора с ними не было, и меня «одолжили» в группу прикрытия, на случай если придется выносить раненых разведчиков и оказывать на месте первую медицинскую помощь «языку» или нашим раненым. Я с собой еще взял одного санитара-штрафника, своего «ординарца», в группе «поддержки» (прикрытия), кроме разведчиков были также арткорректировщик и связист.
Ночь темная, вьюжная, но при отходе немцы всех обнаружили, началась очень серьезная перестрелка, и так вышло, что тащить к своей траншее взятого «языка» пришлось мне и санитару, другие прикрывали. Я немцу из пистолета прострелил обе ноги, чтобы не сбежал, и мы его поволокли под огнем. Притащили, в землянке у ротного я его перевязал, и немца отправили в штаб дивизии.
Потом, дней через пять, Кобыхно спрашивает: Ты, вообще, представление имеешь, кого тогда взяли?!
– Кого? Штрафника немецкого, обычного «фрица»…
– Сам ты штрафник… Этот немец, бывший майор, служил в абвере. В Берлине в ресторане он напился и стал орать, что русские все равно победят, вот его за это разжаловали в рядовые и послали в штрафную. Не «язык», а сущий клад, в штаб фронта отвезли»…
Кутыгин Тимофей Яковлевич:
Кормили на фронте по-разному. Вот я помню, как мы Новый, 1944 год встречали. У нас один парень с Кавказа был, Константин Констанинович Аргутин, пожилой такой, лет за 50. Я, как парторг, его агитатором сделал. Он такие беседы задушевные вел, до войны он всю жизнь поваром работал. Он рассказывал: «Я поработал во всех ресторанах Пятигорска и Нальчика», – потом говорит – такой-то ресторан, такие-то блюда, а мы до войны в ресторанах не были, названия даже не слышали. У нас каждый день каша, и то – пока ее до передовой донесут, она замерзнет. Он рассказывает, а мы слюни пускали, вот бы попробовать, вспомнишь домашнее. А Константин Константинович гордился этим и, когда проводил любую беседу, заканчивал этим.
Однажды, под Новый год, мы как раз с прямой наводки на закрытые позиции ушли, он мне говорит: «Командир, я вас прошу, дайте задание старшине, пусть найдет немного муки, я под Новый год хочу сделать пирожки», – а мы уже, за несколько лет, и название забыли. Он все организовал. Причем, все по 100 грамм, а мы не стали, сливаем, а Новый год выпьем. Старшине говорю так и так, старшина: «Хорошо, он муку я привезу. На складах есть, попрошу и дадут муку».
Потом нам рыбу давали, ставриду, гороховую кашу, так Аргутин из этого начинку сделал, замесил тесто. Потом в блиндаже сделал печку и стал там под Новый год это делать пирожки.
К нам в землянку все забегают, как же – запах идет, про дом напоминает.
Уже скоро 12 часов, все готово, вдруг радист кричит: «К бою!» Все к орудиям бегут, тут за секунды все решается! А тут комбат говорит: «Дорогие товарищи, поздравляю вас с наступающим Новым 1944 годом, желаю счастья, всем живыми вернуться домой, война уже скоро кончится! Приготовиться к салюту! Три снаряда, по немецко-фашистским захватчикам – беглый огонь!»
Мы отстрелялись, вернулись в окопы. Вся батарея туда, где пирожки. Только налили, я, как парторг, маленькую речь произнес, и тут немцы как дали по нашей батарее, наверное, тоже нас «поздравили». Они по площадям бьют, на пирожки сыпется грязь. Тут кто-то нашел плащ-палатку, накрыл пирожки. Обстрел закончился, выпили, закусили – такие пирожки были! Даже в дивизионной газете была заметка, как мы Новый год встречали. Пирожки были очень вкусные, я таких пирожков никогда не ел…
Кубецкий Олег Михайлович:
Под Клайпедой мы все никак не могли языка привести, несли потери, но, в конце концов, вот что придумали – сделать дневной налет. Выбрали место, где самая узкая нейтралка, разведали что у них, немцы они же педантичный народ. В 12 часов у них обед – они одного часового оставляют и идут по своим землянкам обедать. Саперы проверили нейтралку, что у них там? Ага, минные заграждения, а дальше просто спираль Бруно. Решили, ночью саперы разминируют, сделают проход, разрежут проволоку, к концам привяжут телефонный кабель и этот кабель ночью протянули в воронки из под бомб и снарядов, там их много было, и в эти же воронки сядут наши ребята. Решили как? В 12 часов немцы пошли обедать, затишье, группа захвата, молча, без всяких криков, без всякого ура, стремглав несется к проволоке. Растаскивает там, один в одну сторону, другой в другую сторону, освобождают проход, устремляются в этот проход, хватают первого попавшего фрица и тащат. Причем уже договорились с артиллерией, что она наш отход прикрывать будет. Перед этим в тылу примерно сделали макет, как получится или не получится. Получилось. Все отрепетировали. Пошли, я в этом налете не участвовал. Проволоку растащили, схватили офицера, притащили его и уже на нашем бруствере немецкий снайпер убивает немецкого офицера, «языка», и нашего старшего лейтенанта. У немца был планшет был, живой то «язык» предпочтительнее.
Решили повторить в ночь на 1 января 1945 года. Опять хотели растащить, но уже в другом месте. Для того, чтобы сделать разрез послали двух наших саперов и двух разведчиков, которые прикрывали. А артиллеристов предупредили, ребята, вы до 12-ти часов не стреляйте, потому что в 12 часов мы будем фрицев с Новым годом поздравлять. А тут на Новый год как раз снежок выпал, первый, а у нас белых масхалатов не было. Тогда командир полка приказал выдать на вещевом складе самые большие размеры нательного белья и мы кальсоны натянули на ватные брюки, здоровые рубахи на телогрейки, автоматы перетянули бинтами, шапки тоже чем-то замаскировали. И пошли.
Саперы ползут, а мы с двух сторон, я с одной стороны, другой разведчик – с другой. Ползем под самой проволокой, но замешкались. Не успели мы до 12-ти часов. Наши артиллеристы, как вдарили, и мы оттуда уносить ноги. Опять ничего не получилось. В прошлый раз хоть какие-то документы, карты были в планшете. А в этот раз вообще ничего не получилось.
Фаворов Юрий Леонидович:
Так, что новый 45 год мы встречали на очень высоком уровне! Новый год я встречал на приеме у командира нашего 84-го полка. На праздничном столе было много знаменитого токайского вина. Все мы были веселы и немало подняли тостов: за нашу победу, за скорейшее, в 1945 году, окончание войны, за то чтобы все мы в новом году остались живы. Поминали погибших. Новый год празднично встретили все подразделения полка. Последний, завершающий год Отечественной войны начался для меня очень хорошо!
Корякин Юрий Иванович:
Новый год встречали со своими коллегами в том же обществе. Мы не дураки и заимели знакомство с девчатами работающими в столовой, ну и разумеется Новый Год встречали довольно прилично. Нас всего было восемь человек, и за одну ночь мы выпили 7 литров водки и литров 40 пива. Доза солидная но мы ее одолели. Против ожидания, когда я начинал пить (Я ведь вино не употреблял) то я думал я буду легко поддаваться алкоголю. Ведь практики почти не было. Но ни черта! Я пью как алкоголик и совершенно не пьянею, во всяком случае сколько бы не выпил рассудка не теряю. Прямо как в бочку. Вероятно сказывается здоровый организм. А ведь учти, что пили только мы, то есть ребята, четыре человека. Девчата почти не пили, так что налакались здорово. Но об этом довольно.
Крысов Василий Семенович:
Мы стояли возле г. Штолуппенен, название господского двора забыл. Остановились, самоходки были в окопах и Новый Год встречали 45-й. Это была лучшая встреча Нового Года – всю ночь ракеты разноцветные с нашей стороны, с немецкой стороны, ни одного выстрела за всю ночь. Командир полка Хачев Константин Васильевич любил выпить, накрутил интендантов. Они такой ужин сготовили – достали спирт, достали огурцов соленых, капусты квашеной, картошку с мясом пожарили – накрыли хорошо! Подвыпили хорошо, а к нам в полк на должность начальника разведки прибыл капитан Сахаров. Он ходит и придирается, почему воротник не застегнут, почему строевым шагом его не приветствуют. На фронте – какой тебе хрен строевой шаг! Это все мы и запомнили.
Когда крепко подвыпили, то решили: "Сбросим Сахарова с третьего этажа"!
Офицеры его затащили, только хотели сбросить, начальник штаба прибежал, не дал. Но! Никого никуда не вызывали, никого не допрашивали, хотя могли и дело приписать. И он не стал придираться-то после.
Мишагин Николай Дмитриевич:
Новый год мы встречали перед Вислой. У меня приятель был, командир взвода, Тихомиров, ну так он мне и говорит: «Давай отметим, нам же скоро на передовую». Только начали отмечать, вдруг в 22 часа приказ в наряд, в караул. Какой караул, когда личный состав не был на разводе, он не подготовлен? Но приказ есть приказ. Поднимаю взвод по тревоге и бегом в караульное помещение. Я начальник караула, личный состав – часовые. Ночь провели, все нормально хорошо. А все остальные в эту ночь гуляли, начиная от командира полка и кончая командиров взводов. И вот ночь проходит, и тут приходят ко мне и говорят, что мой солдат утащил мыло, мы же в палатках жили, ни запоров, ни замков ничего не было, так один солдат, он, вообще-то, не с моего взвода был, мне его с роты дали, у меня людей не хватало, ну так он зашел в палатку кладовщика и взял мыло. У него новый бушлат был, и, когда он мыло прижал к себе, то остался отпечаток. Мать честная! Я сдал караул и меня сразу в полк, в СМЕРШ. Оперативники, капитаны вызывают, в землянку опускают и чуть ли не кулаками по бокам.
— Почему у тебя такое безобразие?
— А вы лучше задайте вопрос, почему такое безобразие, когда так в караул направляют! Караул приходит в 17 часов на развод, все как положено. Эти сдают, а другие принимают. А я в 11-м часу пошел принимать. Допустим, сейчас боевая обстановка, я понимаю. Но порядок есть порядок!
— А мы тебя сейчас в штрафную.
Я молодой был, мне неприятно, а оперативники все либо с бодуна были, либо похмелились. И все: «Мы тебя сейчас!» И вдруг к ним в
