Вор, умерший более века назад, вызвал моральную панику в театрах викторианского Лондона.
16 ноября 1724 года Джек Шеппард был повешен в Тайберне. Там, где сейчас стоит Мраморная арка, тысячи людей стали свидетелями мучительного конца 22-летнего лондонца, когда планы его спасения растворились в хаосе. Хотя короткая карьера Шеппарда в области краж со взломом не была особенно заметной, к тому времени, когда он был доставлен на виселицу печально известным вором-ловцом Джонатаном Уайлдом, серия, казалось бы, невозможных побегов из тюрьмы означала, что этот Гудини 18-го века был предметом разговоров в городе. Нарисованные придворным художником сэром Джеймсом Торнхиллом и увековеченные в печати Даниэлем Дефо, приключения ученика плотника, ставшего бабником-вором, были быстро перенесены на сцену Друри-Лейн и рассказаны, приукрашены и пересказаны в бесчисленных балладах и сборниках.
И слава Шеппарда не была мимолетной. От лихого Макхита из оперы “Нищий” (1728) до ярко раскрашенных стаффордширских статуэток, сделанных более чем через столетие после его смерти, вечно юный Шеппард прочно закрепился в народном воображении. Он был как раз темой для романиста Уильяма Харрисона Эйнсворта, чей бестселлер “Руквуд” (1834) был в значительной степени продан за счет Дика Терпина и “внезапного” поведения его романтически-криминального типа.
Впервые появившись на страницах “Альманаха Бентли” для среднего класса, где весной 1839 года он шел рядом с заключительными частями “Оливера Твиста“, следующая работа Эйнсворта, “Джек Шеппард“, смешала замысловатую мелодраму с серией гравюр Уильяма Хогарта о трудолюбии и праздности. В качестве изящного примера культурного цикла Шеппард вдохновил плохого ученика Тома Айдла, который, в свою очередь, вдохновил Шеппарда. Иллюстрированный Джорджем Крукшенком, “Хогартовский роман” Эйнсворта был выпущен в октябре и пользовался мгновенным критическим и коммерческим успехом.
Тем не менее, в поразительно современном споре о преступлениях подражателей, в течение нескольких месяцев после триумфа Эйнсворта его работа была связана как с тревожным всплеском краж среди несовершеннолетних, так и с убийственными действиями в Мейфэре швейцарского камердинера по имени Франсуа Курвуазье. В первую эпоху средств массовой информации Эйнсворт возродил старую историю, но не смог ее контролировать: она ускользнула от целевой аудитории среднего класса с помощью многочисленных пенни-грабежей и плагиатов и беспрецедентного количества театральных адаптаций, которые последовали. К политически неспокойной осени 1839 года Джек Шеппард был вездесущ. В песнях “флэша”, звучавших на улицах, или в отмычках и папках, продававшихся в “Шеппард-бэгах”, Джек Шеппардизм буйствовал. Хотя утверждение Курвуазье о том, что он перерезал горло своему хозяину, подражая Шеппарду, было в лучшем случае сомнительным – и Эйнсворт убедительно доказал это, – одного намека на пагубное влияние было более чем достаточно, чтобы проклясть его книгу.
Чтобы понять, почему шеппардизм оказался таким угрожающим, нам нужно рассмотреть момент его зарождения: экономический спад, чартистские восстания и рост преступности. До середины викторианской эпохи “equipoise”.. Мы должны также отметить влияние быстро растущего населения – молодого, городского, все более грамотного и культурно самосознательного-на социальный и политический истеблишмент, решивший не подвергаться дальнейшим изменениям так скоро после реформ 1832 года. Само по себе увлечение Шеппарда не было особенно политическим – любящие Шекспира чартисты уделяли ему мало времени,- но его контекст неизбежно делал его таковым.
Здесь мы можем проследить замечательное продвижение Шеппарда по театральной стране. В его разгар по меньшей мере восемь версий его жизни разыгрывались ежевечерне перед самыми разными людьми, но в основном перед бедными и молодыми. Одно дело-читать или слышать о Шеппарде, но совсем другое-видеть его на сцене. Как позже заметил журналист, друг Эйнсворта, Шеппард стал проблемой только тогда, когда “низкие люди начали бегать за ним в театрах”.
Самая известная версия, сыгранная той осенью, была в “Адельфи”, хорошо известном театре в Вест-Энде, привлекающем широкую и восторженную публику. Роль Шеппарда, искусно адаптированная Дж.Б. Бакстоуном и основанная на иллюстрациях Крукшанка, взяла на себя талантливая актриса Мэри Энн Кили. Вместо того, чтобы выбрать пантомиму, в изображении Кили слегка сложенный герой приобрел дополнительную хрупкость и легкость. Полностью посвятив себя этой роли, Кили также изучила некоторые основы эскапологии и взволновала зрителей, вырвавшись из наручников. Пронизанная запоминающимися песнями, включая песню Руквуда “Никс моей Долли, приятели поддельные прочь” (“Фальшивка” означает “украсть”), постановка также содержала зажигательную концовку – в буквальном смысле. Разрушая как исторические записи, так и роман Эйнсворта, в финальной сцене толпа блокирует проход Шеппарда в Тайберн, а дом ненавистного похитителя воров, Джонатана Уайлда, сжигается дотла. Шеппард смотрит, как его немезида гибнет в огне.
Тем временем в недавно открывшемся лондонском театре “Сити” Истендеры наблюдали, как другая женщина-Шеппард успешно ускользает от властей, в то время как к югу от реки в Суррее, на сцене, которая часто демонстрировала радикальный популистский край, Шеппард был исполнен с пистолетным спортивным мужеством Э. Ф. Сэвиллом. И снова концовка несла в себе возможность побега. Где бы и как бы он ни играл, ничто, казалось, не могло удержать Джека.
В конце концов вмешались власти. После казни Курвуазье в июле 1840 года кабинет лорда-камергера принял решение запретить дальнейшие постановки истории Джека Шеппарда. Удерживаемый цензурой от законной стадии, что было облегчено законом, принятым в 1843 году, Шеппард вошел в мир нелицензированных пенни-ляпов и салунов, где он продолжал беспокоить социальных исследователей, таких как Генри Мэйхью.
Переименованный и слегка переработанный, Джек Шеппард был допущен обратно в Адельфи в более спокойном климате 1870-х годов. К следующему десятилетию он был в руках звезды театра Веселья комедиантки Нелли Фаррен. Теперь это был Шеппард, наконец-то прирученный.
Как и со всеми причудами, Джек Шеппардизм был быстро исчерпан. Еще до вмешательства лорда-камергера его некогда вездесущее присутствие на сцене постепенно исчезало. В равной степени, однако, его значение не следует ни игнорировать, ни недооценивать. Моральная паника, вызванная феноменом Шеппарда, показывает напряженность поколений, которая давит на плотно расположенные городские общества, особенно в моменты политической неопределенности и быстрых перемен. Мэри Рассел Митфорд, занимавшая прочное положение в культурном истеблишменте, была не одинока в том, что считала увлечение Шеппардом “более опасным, чем все чартисты в стране”. А в апреле 2021 года, когда театры все еще темны или, по крайней мере, закрыты для живых выступлений, хорошо бы напомнить об их способности провоцировать, беспокоить и развлекать.
Стивен Риджвелл исследует историю викторианской и эдвардианской культур.
