Я увидел их лица, когда мы нагнали телегу на одном из проселков Сассекса, оба спали, хотя было около одиннадцати утра.
То обстоятельство, что возчик ехал не там, где положено, не отразилось на речи, которой он откликнулся на мои свисток. Он вслух высказал об автомобилях – паровых в особенности – все то, что я уже не раз читал на надменных физиономиях кучеров. Затем перегородил мне дорогу.
К авто был приделан воздушный насос, всегда готовый с резким свистом выбросить струю пара…
За семь с четвертью секунд телега, гремя поклажей, отлетела на расстояние выпущенной из лука стрелы. У подножия ближайшего холма лошадь остановилась, и через задний бортик из телеги вылезли двое мужчин.
Мой шофер дал задний ход, поспешно отдаляясь.
– Чертова кастрюлища замаскировалась паром, – сказал мистер Хинчклифф и нагнулся, подбирая камень покрупнее. – Погоди, Пай, развеется пар, и мы им зададим.
– Мне лошадь нельзя бросать! – гаркнул возчик. – Волоките их сюда, я их прикончу!
– Доброе утро, мистер Пайкрофт, – бодро подал я голос. – Вас подбросить куда-нибудь?
Атака захлебнулась у наших передних колес.
– Сколько раз уж говорил: у нас с вами просто талант к встречам на лоне природы – мистер Пайкрофт стиснул мне руку. – А мы вот с Хинчем навещаем друзей.
Вопли возчика не утихали: он все еще жаждал крови.
– Это Эгг. Двоюродный брат Хинча. Не везет тебе с роднёю, Хинч. Можно ли вообразить подобную словесность в устах благовоспитанного человека! Уйми его!
Генри Солт Хинчклифф направился к телеге и вступил в переговоры со своим кузеном. Я хорошо расслышал почти всю их беседу, поскольку ветер дул в нашу сторону. Казалось, многолетняя родственная связь распадается в тяжких мучениях.
– Ну ладно, если вы такие дураки, – рявкнул возчик, – притесь пешком до Лингхерста! Очень вы нужны мне, дезертиры. – Он стегнул лошадь и с бранью скрылся из виду.
– Эскадра отбыла, – сказал Пайкрофт. – А мы вновь на мели. В какой порт вы держите курс?
– Я вообще-то собирался навестить приятеля в Инстед Уике. Но если вы…
– О, мы совсем не против! Мы, понимаете ли, в отпуске.
Словно на веревке описывая круги вокруг автомобиля, постепенно приблизился Хинчклифф.
– Какая скорость? – бросил он шоферу.
– Двадцать пять, – вежливо отозвался тот.
– Ход хороший?
– Нет, очень плохой, – последовал весьма решительный ответ.
– Это значит, что специалист ты никудышный. Как, по-твоему, снизойдет человек, чья профессия водить эсминцы, делающие по тридцать узлов, играючи их водить – играючи, ты понял? – снизойдет ли он до того, чтобы забраться под какой-то паршивый сухопутный паровой баркас на рессорах?
Тем не менее он снизошел до этого. Вполз под автомобиль и с живым интересом заглядывал в трубки – с газолином, паром, водой.
– Поди сюда, – позвал шофера Хинчклифф. – Пойди сюда и покажи мне, куда ведет эта труба?
Шофер растянулся рядом с ним.
– Все в порядке, – сказал мистер Хинчклифф, поднимаясь. – По эта штуковина позаковыристее, чем я думал. Разгрузите корму, – он указал на заднее сиденье, – я проверю тягу.
Шофер с готовностью повиновался и даже сообщил, что его брат служит механиком на флоте.
– Спелись голубчики, – процедил Пайкрофт, глядя, как Хинчклифф вертится вокруг обшитого асбестом котла и выпускает из него веселые струнки пара.
– А теперь проедем по дороге, – сказал Хинчклифф.
Шофер для проформы взглянул на меня.
– Да, конечно, – сказал я. – Поезжайте, все в порядке.
– Какой уж тут порядок, – возразил Хинчклифф, – какой уж тут порядок, если мне придется следить за уровнем воды через зеркальце для бритья.
Водомерное стекло автомобиля отражалось в зеркальце, висящем справа от щитка. Мне это всегда не нравилось.
– Поднимайте повыше руку, тогда вы сможете видеть его из-под руки. Только не забывайте в это время о руле, не то угодите в канаву! – крикнул я им вслед.
– Ну-ну, – задумчиво произнес Пайкрофт. – Впрочем, я бы сказал, паровые механизмы для него нечто вроде либретто, на которые он пишет музыку. Он ведь еще сегодня утром говорил, как истово благодарит Создателя за то, что ему до девятнадцатого числа следующего месяца не придется ни видеть, ни нюхать, ни трогать никаких шатунов и кривошипов. И вот, взгляните на него! Только взгляните!
Мы видели, как в автомобиле, катившем по пологой дороге, шофер уступил место Хинчклиффу, причем авто так и метнуло от обочины к обочине.
– Что случится, если он опрокинет автомобиль?
– Вспыхнет газолин, и котел может взорваться.
– Вот страсти-то. А тут еще… – Пайкрофт медленно выпустил клуб дыма из трубки. – Эгг тоже нынче агрессивно настроен.
– Ну а нам-то что? Он ведь уже уехал, – сказал я сухо.
– Так-то так, но мы его обгоним. А он злопамятный. Эй! Глядите-ка, это корыто повернуло обратно!
Автомобиль взбирался вверх по склону. Пайкрофт встал и заорал:
– Швартуйся! Места хватит!
– Помолчи! – крикнул Хинчклифф и подвел авто к нашему коврику. Его загорелое лицо сияло от восторга. – Этот автомобиль – Поэзия Движения. Осуществление Райской Мечты. Этот автомобиль… – Он перекрыл пар, и Осуществление Райской Мечты степенно покатило вниз по склону.
– В чем дело? – рявкнул Хинчклифф. – Я ведь жму на тормоз!
– Тормоз на заднем ходу не действует, – пояснил я. – Переключите на нейтраль.
– Стыд и позор для старшего механика “Джинна”, эсминца, делающего тридцать один узел, – сказал Пайкрофт. – Хинч, ты знаешь, что такое нейтраль?
Автомобиль тем временем опять подкатил к нам; но, когда Пайкрофт нагнулся за ковриком, Хинчклифф сердито дернул рычаг, и авто со скоростью креветки поползло вниз, в клубы собственного дыма.
– Наверное, не знает… – сказал Пайкрофт.
В третий раз автомобиль взобрался вверх.
Пайкрофт, коврик и я двинулись туда, где совместно дымились автомобиль и Хинчклифф.
– Ну что, не так-то просто, как казалось, Хинч? – спросил я.
– Проще простого. Я поведу его в Инстед Уик… решено?
Выслушав предложение, с которым ко мне обратился флотский механик первого класса, я кивнул. Если на то пошло, гению даже приятно оказать услугу, но не сдержался и добавил:
– Только мой шофер будет рядом… первое время.
– Причем не забывай, что ты семейный человек, – буркнул Пайкрофт, проворно взбираясь на заднее сиденье с правой стороны. – Да уж… стоит нам повстречаться, на редкость суматошным выдается денек.
Мы заняли свои места и отбыли, взяв курс на Лингхерст, до которого, судя по дорожному указателю, было 11 и 3/4 мили.
Мистер Хинчклифф, напряженный, как сжатый кулак, говорил только с шофером и только на профессиональные темы.
А графство Сассекс не спеша плыло мимо.
– Насос! – заорал вдруг шофер. – Падает уровень воды!
– Я не слепой… О, дьявол! Где этот проклятый рычаг? – Хинчклифф как бешеный стал шарить правой рукой по стенке, пока не наткнулся на изогнутый прут, как-то связанный с насосом, и, уже ни о чем ином не думая, судорожно его дернул.
Еще секунда, и мы были бы в кювете, но шофер успел повернуть руль.
– Если бы я был лучезарным павлином, в хвосте которого две сотни воспаленных глаз, они понадобились бы мне все до единого для этой работенки! – сказал Хинч.
– Не болтай! Следи за дорогой! Это тебе не Северная Атлантика! прикрикнул Пайкрофт.
– Ах, черт тебя возьми! Давление пара упало на пятьдесят фунтов! вскрикнул Хинчклифф.
– Задуло горелку, – пояснил шофер. – Тормозите!
– Частенько это чудо такое вытворяет? – спросил Хинчклифф, спрыгнув на землю.
– При встречном ветре всегда.
Шофер достал спичку и нагнулся. В этом автомобиле горелка никогда не зажигалась на один манер. На сей раз она восхитительно вспыхнула, и Пайкрофт в ореоле золотого пламени пал на землю, переброшенный через правое заднее колесо.
– Я как-то… видел разрыв мины в Бантри… до срока взорвалась, сообщил он.
– Все отлично, – сказал Хинчклифф, приглаживая обожженным пальцем подпаленную бороду. (Он слишком низко наклонился, наблюдая за действиями шофера.) – Интересно, этот кладезь веселых сюрпризов еще не исчерпался?
– Полнехонек, – снисходительно крякнув, сказал шофер.
– Пересядьте на мое место, Пайкрофт, – распорядился я, вдруг вспомнив, что и топливный краник, и регулятор, и тяга размещаются у заднего сиденья справа.
– На ваше? Зачем? Вон у меня тут под рукой приборный щит со всякими никелированными побрякушками, а я к нему еще и не притронулся. Правый борт кишмя кишит этим добром.
– Пересядь, а то убью! – вдруг сказал Хинчклифф, и похоже было, что он так и сделает.
– Эти механики все такие. Когда у них что-то неладно, то всегда кочегар виноват. Плывите дальше сами, автоматические ваши души! Я вам не указчик.
Мы проплыли милю в мертвой тишине.
– Кстати, о кильватерах, – вдруг сказал Пайкрофт.
– Мы о них не говорили, – буркнул Хинчклифф.
– Так вот, кстати о них. Слева по курсу стоит на якоре телега. Это Эгг!
Впереди на тенистой дороге, убегавшей в брумлинглейскую глушь, мы увидали знакомую телегу: она стояла перед зданием почтовой конторы.
На пороге почты стоял Эгг и взирал на нас с неимоверным благодушием. Позже я вспомнил, что хорошенькая девушка из почтовой конторы поглядела на нас с жалостью.
Хинчклифф отер потное чело и перевел дыхание. Я ему посочувствовал: как-никак благополучно миновали первый встретившийся нам экипаж.
– Что вы так вцепились в руль? – спросил шофер. – Держите его спокойнее, как будто едете на велосипеде.
– Ха! Ты, верно, думаешь, я разъезжаю на велосипедах у себя в машинном отделении, – последовал ответ. – У меня других забот хватает. Эта посудина – сущая дьяволица.
– Кстати, как утверждают, одно из достоинств этого автомобиля, вмешался я, – состоит в том, что для него не требуется шофер.
– Конечно. Семь шоферов для него требуется, а не один.
– “Здравый смысл – единственное, что вам нужно”, – процитировал я рекламу.
– Запомни это, Хинч. Здравый смысл, и больше ничего, – вставил словечко Пайкрофт.
– Ну а теперь, – сказал я, – пора набрать воды. Осталось не больше двух дюймов.
– Когда кончится вода, трубки сгорят?
– Сгорят.
– Никогда не участвовал в автомобильных гонках и впредь не собираюсь. – Хинчклифф решительно перекрыл пар. – Пай, вытряхивайся, нам придется самим волочить этот драндулет по дороге.
– Куда?
– К ближайшему водоему. А в Сассексе с водой паршиво.
Мы вылезли из автомобиля и, толкая его руками, прошли полмили под палящим солнцем, пока не набрели на малонаселенный домик, где обитало только плачущее дитя.
– Все, разумеется, на сенокосе, – сказал Пайкрофт, на миг заглянув в комнату. – Каковы дальнейшие маневры?
– Рассеяться по местности в поисках колодца, – сказал я.
– Гм! Странно все же, что малютку оставили без… как бы это выразиться, дуэньи… – вслух начал было размышлять Пайкрофт. – Так и знал! Палка есть?
Синеватый безмолвный зверь из породы добрых старых овчарок выскользнул из-за амбара и без лишней брехни приступил к делу.
Пока Пайкрофт отбивал атаку граблями, остальные сплоченным строем отступили к автомобилю по кирпичной дорожке, огороженной по краям ящиками.
У калитки немой бес остановился, оглянулся на младенца, сел и стал чесаться задней ногой.
– Благодаренье богу, мы достигли нейтральных вод, – сказал Пайкрофт. Всем построиться и продолжать сухопутную транспортировку баркаса. Я буду охранять вас с флангов, на случай, если этот рассадник блох снова перейдет в наступление.
Мы молча толкали автомобиль. Он весил тысячу двести фунтов и, даже несмотря на шарикоподшипники, оказался эффективным потогонным средством. Из-за зеленой изгороди послышался грубый смех поселян.
– Вот ради этих олухов мы, не смыкая глаз, бороздим морские просторы. Даже в Китае не найдется порта, где к нам относились бы хуже, – сказал Пайкрофт.
Навстречу нам по дороге с рокотом приближалось облако пыли.
– Какое-то счастливое судно с хорошо оборудованным машинным отделением! Везет некоторым! – вздохнул Пайкрофт.
Автомобиль темно-красного цвета с мотором, работающим на газолине, остановился, как поступают все благовоспитанные автомобили, завидев собрата в беде.
– Вода… просто кончилась вода, – ответил я, когда нам предложили помощь.
– Вон за той дубовой рощей есть охотничий домик. Там вам дадут все, что нужно. Скажете, я вас послал. Грегори… Майкл Грегори. До свидания.
– Наверное, он служил в армии. Может быть, служит и сейчас, – сделал вывод Пайкрофт.
В этом трижды благословенном домике мы наполнили водой бак (я не рискую процитировать ремарки Хинчклиффа по поводу нашего складного резинового ведра) и вновь погрузились на борт. Кажется, этому сэру Майклу Грегори принадлежало бог весть сколько акров, а его парк простирался на многие мили.
– Через парк и поезжайте, – посоветовал нам егерь. – До Инстед Уика парком куда ближе, чем по шоссе.
Однако нам еще был нужен газолин, который продавался в Пиггинфолде, в нескольких милях дальше по дороге, и, как судил нам рок, туда мы и свернули.
– Пока что мы проехали семь миль за пятьдесят четыре минуты, – сказал Хинчклифф (он теперь вел автомобиль гораздо более непринужденно и беспечно), – и вот, оказывается, нам еще предстоит заполнять бункера. Я бы скорее согласился служить на Ла-Манше.
Через десять минут в Пиггинфолде мы наполнили автомобиль газолином и обильно смазали всю ходовую часть. Мистер Хинчклифф хотел уволить шофера в отставку, поскольку он (Хинчклифф) до тонкости постиг все тайны автовождения. Но я отклонил эту идею, ибо знал свой паровик. Он уже “вытянул”, как говорится на нашем дорожном жаргоне, полтора дня, и мой горчайший опыт подсказывал, что это крайний срок. Вот почему в трех милях от Лингхерста я удивился меньше остальных, не считая, разумеется, шофера, когда двигатель вдруг заклокотал, как припадочный, раза два дернулся и заглох.
– Да простит мне бог те грубости, которые я, грешный, мог сболтнуть во время оно насчет эсминцев, – возопил Хинчклифф, рванув на себя тормоз. Что еще стряслось?
– Выпал передний эксцентрик, – сказал, покопавшись в машине, шофер.
– И только-то? А я думал – лопасть винта отвалилась.
– Его надо найти. У нас нет запасного.
– Я не участвую, – подал голос Пайкрофт. – Сигай с баркаса, Хинч, и обследуй пройденный маршрут. Вряд ли тебе придется проползти больше пяти миль.
Хинчклифф с шофером, склонившись, двинулись вспять, обследуя каждый дюйм пыли.
– И часто это чудо, так сказать, выметывает свои потроха на дорогу? поинтересовался Пайкрофт.
Я поведал без утайки, как однажды на хэмпширской дороге усеял шариками из подшипников четыре мили, а потом подобрал их все до единого. Мой рассказ глубоко его тронул.
Когда поисковая группа возвратилась с эксцентриком, Хинч водворил его на место к вящему восхищению шофера, потратив на это не более пяти минут.
– Ваш котел держится на четырех канцелярских скрепках, – сообщил он, выползая из-под авто. – Снизу это просто плетеная корзиночка для ленча. Некое передвижное чудо. Как давно вы приобрели эту спиртовку?
Я ответил.
– И вы еще опасались войти в машинное отделение “Вампира”, когда мы отправлялись в пробный рейс!
– Дело вкуса, – высказался Пайкрофт. – Впрочем, отдам тебе должное, Хинч, ты и вправду очень быстро освоил эту паровую галиматью.
Хинчклифф очень плавно вел автомобиль, но в глазах его светилось беспокойство, рука дрожала.
– Что-то не ладится со штурвалом, – сказал он.
– О, с рулем всегда забот не оберешься, – заметил шофер. – Обычно мы через каждые несколько миль закрепляем его заново.
– Так мне что, остановиться? Мы уже целых полторы мили проехали без аварий, – едко спросил Хинчклифф.
– Ваше счастье, – отпарировал шофер.
– Сейчас эти специалисты назло друг другу устроят крушение. Вот оборотная сторона механизации. Хинч, прямо по курсу человек, сигналит, словно тонущий флагманский корабль.
– Аминь! – ответил Хинчклифф. – Остановиться или сбить его?
Он все-таки остановился. Прямо посреди дороги стоял некто в сшитом не на заказ крапчатом шерстяном одеянии и вынимал из коричневого конверта телеграмму.
– Двадцать три с половиной мили в час, – проговорил незнакомец. – От вершины этого холма и до отметки, сделанной через четверть мили, ваша скорость – двадцать три мили в час.
– Ах ты, жук навозный… – начал Хинчклифф.
Я предостерегающе ткнул его в спину, одновременно положив другую руку на закаменевшее колено Пайкрофта.
– Кроме того… по полученным данным… опасное для окружающих нарушение порядка… пьяная компания ведет автомобиль… двое по внешности напоминают моряков.
– Напоминают моряков!.. Это Эгг нам удружил. То-то он так ухмылялся, сказал Пайкрофт.
– Я вас тут уже давно поджидаю, – в заключение сказал констебль, складывая телеграмму. – Кто владелец автомобиля?
Я ответил.
– Тогда и вам придется проследовать за мной вместе с обоими моряками. Нарушение порядка в пьяном виде надлежит немедленному наказанию. Прошу.
До этих пор я был в наилучших отношениях с полицейскими силами Сассекса, но воспылать приязнью к этому субъекту не сумел.
– Вы, разумеется, можете подтвердить свои полномочия, – деликатно начал я.
– Я их вам в Лингхерсте подтвержу, – запальчиво отрезал констебль. Все полномочия, какие вам угодно.
– О, мне просто хотелось взглянуть на ваш значок, или удостоверение, или что там еще должны показывать полицейские в штатском.
Он как будто бы намеревался выполнить мою просьбу, но передумал и уже менее вежливо повторил приглашение проследовать в Лингхерст. Его поведение и тон подтверждали мою многократно опробованную теорию, что основой подавляющего большинства расположенных на суше английских учреждений служит герметически непроницаемый пласт махрового разгильдяйства. Я стал собираться с мыслями и тут услышал, как Пайкрофт, который сразу весь обмяк и свесил голову вниз, что-то выстукивает костяшками пальцев по спинке переднего сиденья. Физиономия Хинчклиффа, еще совсем недавно пылавшая необузданным гневом, светилась теперь благостным идиотизмом. То коротко, то долго, как завещал высокочтимый и бессмертный Морзе, Пайкрофт выстукивал: “Притворимся пьяными. Заманите его в автомобиль”.
– Я не могу стоять тут весь день, – сказал констебль.
Пайкрофт поднял голову. Вот теперь мы могли оценить, с каким величием британский моряк встречает неожиданный поворот судьбы.
– Дж-жен-нельмен сильно уклонился от курса, – сказал он. – Как, по-вашему, разве не может британский дж-женльмен подвезти британских моряков на своей собственной р-распроклятой паровой телеге? Выпьем еще раз.
– Когда они меня остановили, я не заметил, что они до такой степени пьяны, – пояснил я.
– Вы скажете все это в Лингхерсте, – последовал ответ. – Пошли.
– Так-то так, – сказал я. – Но вот в чем заминка: если вы их вытащите из автомобиля, они либо свалятся на землю, либо ринутся вас убивать.
– В таком случае я требую, чтобы вы помогли мне выполнить мой долг.
– После дождичка в четверг. Лучше садитесь к нам. Этого пассажира я выставлю. – Я указал на сидевшего молча шофера. – Вам он ни к чему и, уж во всяком случае, будет выступать как свидетель защиты.
– Верно, – сказал констебль. – А впрочем, ваши показания ничего не изменят… в Лингхерсте!
Шофер метнулся в заросли папоротника, как кролик. Я велел ему бежать через парк сэра Майкла Грегори и, если он застанет моего приятеля, сообщить ему, что, вероятно, я несколько опоздаю к ленчу.
– Я не допущу, чтобы этот сидел за рулем! – Наша жертва с опаской кивнула на Хинчклиффа.
– Ну, разумеется. Вы сядете на мое место и будете приглядывать за этим верзилой. Он так пьян, что и рукой не шевельнет. А я займу место того, другого. Только поскорее: уплатив штраф, я должен сразу же уехать.
– Вот именно, – сказал констебль, плюхнувшись за заднее сиденье. Штраф! Немалые денежки собираем мы с вашей братии.
Он с важным видом скрестил руки, а тем временем Хинчклифф украдкой отчалил.
– Послушайте, он же остался за рулем! – привскочив, крикнул наш пассажир.
– Вы это заметили? – удивился Паикрофт, и его левая рука, как анаконда, обвила полисмена.
– Оставь его в живых, – коротко распорядился Хинчклифф. – Я хочу ему продемонстрировать, что такое двадцать три с четвертью мили.
Мы шли со скоростью чуть ли не двенадцать, что для нас фактически было пределом.
Наш пленник шепотом ругнулся и застонал.
– Ну а теперь, – сказал я, – будьте любезны, предъявите ваши полномочия.
– Знак воинского ранга, – уточнил Паикрофт.
– Я констебль, – сказал наш гость и брыкнул ногой.
Судя по сапогам, он и впрямь обошел добрую половину сассекских пашен, но сапоги не удостоверение личности.
– Предъявите ваши полномочия, – повторил я сухо. – Чем вы докажете, что вы не пьяный бродяга?
Предчувствия меня не обманули. Он не захватил с собой значок или где-то потерял его.
– Если вы мне не верите, едемте в Лингхерст! – Эта формула в его устах звучала почти как припев национального гимна.
– Да не могу я колесить через все графство каждый раз, когда какой-то вымогатель вздумает объявить себя полисменом.
– Но это совсем близко! – не унимался он.
– Скоро будет далеко, – возразил Хинчклифф.
Констебль гнул свою линию, я свою, а Паикрофт неодобрительно слушал реплики полисмена.
– Если бы он был чистопородным буром, то и тогда не заслужил бы лучшего обращения, – произнес он наконец. – Вот представьте, что я дама в интересном положении, – он ведь просто уморил бы меня такими выходками.
– Жаль, что не могу этого сделать. Эгей! На помощь! На помощь! На помощь! Эй! Эй!
В пятидесяти ярдах впереди, там, где дорога пересекалась с обсаженным изгородью проселком, наш узник увидел констебля в форме, но тут же вынужден был замолчать, ибо Хинчклифф так резко свернул на проселок, что мы чудом избегли крушения, проскользнув мимо грузно бежавшего к нам второго полицейского.
Мне показалось, что наш пассажир и его сообщник в форме обменялись улыбками, когда автомобиль свернул к востоку на все суживающийся тенистый проселок.
– Ну, теперь вам вскорости вправят мозги, – твердо пообещал наш гость. – Сами влезли в ловушку, себя и вините. Мы ни слова не ответили. Хинчклифф открыл до отказа регулятор, автомобиль наддал как следует, и вдруг нежданно-негаданно наш проселок – в Сассексе таких два или три – уткнулся в обрыв.
– Ах, пропади ты пропадом! – крикнул Хинчклифф и нажал на тормоза, но шины беспомощно скользили по сырой траве, и мы спускались все ниже и ниже в поросшую молодыми деревьями рощицу. Новый кошмар пришел на смену предыдущему, и, дополняя картину, в пятидесяти ярдах впереди, преграждая нам путь, журчал ручей. По ту сторону оврага бархатисто-зеленый проселок, где в траве шныряли кролики, кудрявился папоротник, поднимался вверх полого, зато совсем иначе он выглядел позади нас. Сорока лошадиных сил никак не хватало, чтобы втащить наверх по крутому травянистому обрыву наш паровик на мокрых надувных шинах.
– Гм! – многозначительно крякнул наш гость. – Очень многие автомобили норовят сюда свернуть… Но возвращались все до единого. И мы их ловили.
– Иными словами, тот хлыщ, которого я чуть не сшиб, уже чешет сюда?
– Точно так.
– И ты думаешь, – сказал Пайкрофт (тщетны были бы попытки передать презрение, звучавшее в его словах), – это хоть на йоту что-нибудь изменит? Вылезай!
Констебль с готовностью повиновался.
– Видишь те поставленные торчком реи? Словом, тот вигвам. Ну жерди, деревенщина! Бегом марш за этими жердями.
Констебль припустил. Пайкрофт следом. Они достигли полного взаимопонимания. Чуть поодаль у ручья виднелся штабель переносных плетней, оставленных после мытья овец, а поперек русла были положены для перехода большие камни. Хинчклифф соорудил из них подобие мостовых опор; я приволок плетни; и, когда Паикрофт и его подручный перебросили через ручей штук двенадцать жердей, я свалил поверх всего плетни.
– Подступы к мосту выстлать плетнями, приняв в расчет болотистый характер местности, – сказал Пайкрофт, вытирая потный лоб. – Да, и еще штуки две перебросьте на ту сторону, дабы обеспечить переправу на твёрдую землю. Ну а теперь, Хинч, полный пар и ходу! Если рухнет – нам конец.
Мы прошли по шатким мосткам и остановились ожидая. Хинчклифф дал полный пар, и авто, как эсминец, ринулся вперед. Раздался треск, мелькнул белый фонтан воды, и вот паровик уже в пятидесяти ярдах над ручьем, в наших объятиях, вернее, мы отчаянно подталкиваем его сзади к песчаной площадке, где наконец перестанут буксовать колеса. От моста осталось только несколько лихорадочно трясущихся жердей и провалившиеся в грязь плетни на подступах.
– Румпель чуть не вырвался у меня из рук, – пропыхтел Хинчклифф. Пай, тебе не кажется, что я провел автомобиль как бог?
– Лично я отродясь не видел ничего подобного, – льстиво вмешался наш пассажир. – Ну а теперь, джентльмены, если вы позволите мне вернуться в Лингхерст, вы обо мне больше ни словечка не услышите.
– Садись, – сказал Пайкрофт. – Мы только что вытолкнули автомобиль на дорогу. У нас с тобой еще все впереди.
– Шутить, конечно, можно, – сказал констебль. – Я сам не прочь немного пошутить, только и шутки имеют свои пределы.
– Мы выйдем за пределы на множество миль, если выдержит эта посудина. Скоро нам нужна будет вода.
Лицо нашего пассажира просветлело, что не ускользнуло от Пайкрофта.
– Да будет тебе известно, – произнес он доверительно, – что бы с нами ни случилось, тебя это не коснется. За исключением одного-двух дау, нашему флоту не везет с трофеями. Поэтому мы ими не пренебрегаем.
Мы наполнили бак водой в домике на опушке леса святого Леонарда и сделали попытку взобраться на хребет, по другую сторону которого находился Инстед Уик. Зная свой автомобиль, я не сомневался, что недалек тот час, когда он полностью выйдет из строя. Моей единственной заботой было увезти нашего пленника как можно дальше от обитаемых мест прежде, чем это случится.
На Крыше мира – голом плато, поросшем только молодым вереском, автомобиль закончил свою деятельность, залившись бурным потоком слез.
В радиаторе (Хинчклифф три минуты славословил и его, и его создателя) образовалась такая течь, что заделать ее даже мечтать не приходилось; прокладка сдвинулась, водяной насос заело.
Мы окинули безнадежным взглядом длинные бурые хребты, вознесшие нас над равнинной частью Сассекса. На севере туманился Лондон. На юге между крутыми, как спины китов, береговыми уступами виднелся цинково-голубой Ла-Манш. Что до населения, то на всем этом обширном пространстве нам предоставлялся выбор только между коровой и пустельгой.
– Инстед Уик – внизу. Можно скатить автомобиль по склону, – сказал я наконец.
– Тогда этот фрукт пешком доберется до станции. Правда, можно снять с него сапоги, – сказал Пайкрофт.
– Кража, – с жаром произнес наш гость, – отягчающее обстоятельство при оскорблении действием.
– Да повесить его, и делу конец, – буркнул Хинчклифф.
Но нас как-то не влекло к убийству в этот жаркий полдень.
Мы сели на вереск покурить, и вскоре снизу донесся басовитый рокот идущего в гору газолинового автомобиля. Я вначале не обратил на него внимания, как вдруг услышал рев рожка, подобного которому не раздавалось во всех прилегающих к Лондону графствах.
– Вот к нему-то я и ехал в гости! – крикнул я. – Мужайтесь! – И побежал вниз по дороге.
Это был большой черный “октопод” мощностью в двадцать четыре лошадиные силы, кузов которого открывался сзади; в нем сидели не только мой друг Киш и его шофер Сэлмон, но и мой собственный шофер, на чьем лице я впервые за все время нашего знакомства видел улыбку.
– Вы что, арестованы? В чем вас обвиняют? Я уже ехал в Лингхерст, чтобы за вас поручиться – ваш человек мне все рассказал, но возле Инстед Уика меня самого задержали! – крикнул Киш.
– За что?
– Оставил без присмотра автомобиль. Просто наглая придирка, если вспомнить, сколько непривязанных телег торчит у каждого трактира. Я препирался с полицейскими битый час, и все без толку. Они ведь всегда правы, их не переспоришь.
Засим я поведал ему нашу историю и, когда мы въехали на вершину плато, в подтверждение своих слов указал на маленькую группку, сгрудившуюся возле автомобиля.
Высокие чувства всегда немы. Киш нажал на тормоз и привлек меня к своей груди с такой силой, что я застонал. Помнится, он даже что-то потихоньку мурлыкал, как мать, истосковавшаяся по младенцу.
– Дивно! Дивно! – пробормотал он. – Жду ваших распоряжений.
– Возлагаю все на вас, – сказал я. – На шканцах вы обретете некоего мистера Пайкрофта. Сам я полностью выбываю из игры.
– Полицейского не отпускать ни в коем случае. Кто я ныне, как не орудие мести в руках всемогущего Провидения? Кстати, утром я сменил запальные свечи. Сэлмон, переправьте как-нибудь домой этот кипящий чайник. Я один тут справлюсь.
– Леггат, – сказал я своему шоферу, – помогите Сэмону доставить автомобиль к их дому.
– К их дому? Сейчас? Это же очень тяжело. Это невыносимо тяжело.
Он чуть не плакал.
Хинчклифф вкратце описал шоферам состояние автомобиля. Пайкрофт ни на шаг не отходил от нашего пленника, который с ужасом оглядывал подрагивающий “октопод”, а вольный ветер сассекского нагорья со свистом пробегал по вереску.
– Я согласен добраться домой пешком, – сказал констебль. – Ни на какую станцию я не пойду. Малость поразвлекались и кончим все ладом.
Он нервно хихикнул.
– Каковы наши дальнейшие действия? – спросил Пайкрофт. – Переходим на борт того крейсера?
Я кивнул, и он с великим тщанием препроводил своего подконвойного в кузов. Когда я занял свое место, он, широко расправив плечи, опустился на маленькое откидное сиденье у двери. Хинчклифф сел рядом с Кишем.
– Вы водите? – спросил Киш с той улыбкой, что проторила его полный взлетов и падений жизненный путь.
– Только паровые и, благодарю покорно, на сегодня с меня достаточно.
Продолговатый низкий автомобиль мягко скользнул вниз и пулей промчался по склону, на который мы вскарабкались с таким трудом. Лицо нашего гостя побелело, и он судорожно вцепился в спинку кузова.
– Ну как? – спросил я Хинчклиффа.
– Паровой мне, конечно, милей, зато по мощности – это все равно что удвоенный “Бешеный” и половинка “Джазуара”, когда они идут рядом навстречу приливной волне.
Целые тома напишешь, а не скажешь точнее! Хинчклифф с живым интересом следил за руками Киша, манипулировавшего рычагами под скромно оснащенным приборным щитком.
– А каким тормозом бы вы воспользовались? – спросил он учтиво.
– Этим, – ответил Киш, и перед нами вырос новый холм невероятной крутизны.
Киш дал автомобилю откатиться на несколько футов назад, затем проворно нажал на тормоз, после чего воспроизвел известный опыт с шариком, вращающимся внутри чашки. Нам казалось, что нас носит над огромной пропастью, как в центрифуге. Даже у Пайкрофта перехватило дыхание.
– Ох, бессовестные! Ох, бессовестные! – стонал наш гость. – Меня тошнит.
– До чего неблагодарная скотина! – сказал Пайкрофт. – В такой вояж ты ни за какие деньги не попал бы… Э! Перегнись-ка подальше за борт.
Киш небрежно надавил коленом на наклонный рычаг – заурядный специалист зажал бы его под мышкой, и “октопод”, напевая, как шестидюймовая раковина, четыре мили несся вниз по желтой дороге, прорезавшей голую пустошь.
– Ну-ну, специалист вы отменный, – сказал Пайкрофт. – Зря пропадаете здесь. У себя в машинном отделении я бы вам подыскал работенку. Роберт, встань и погляди, – умилился Пайкрофт. – Он правит ногами. Ты такого в жизни не увидишь.
– И видеть не хочу, – последовал ответ. – За все эти его штуки пятьсот фунтов – это все едино, что без штрафа отпустить.
Парковая Полоса начинается у подножия горы, высота которой три сотни футов, а протяженность склона – полмили. Киш намеревался переправить нас через эту пропасть, держа руль одной рукой и свесив за борт другую, и так лихо проскочил кривой мостик на дне ущелья, что навел меня на мысли о быстротечности нашей жизни.
– Берегись! Мы уже в Саррее, – сказал я.
– Наплевать. Мы и в Кент завернем. Еще только три часа, у нас уйма времени,
– А вам не надо заполнить бункера, запастись водой, что-нибудь смазать? – спросил Хинчклифф.
– Вода мне вообще не нужна, а газолина в одном баке, если не случится аварии, хватит на две сотни миль.
– К вечеру ты будешь за две сотни миль от родного дома, маменьки и верного Фиделя, – сказал Пайкрофт, хлопая нашего гостя по колену. – Не унывай. Такой автомобиль – это почище, чем иной эсминец.
Мы не без достоинства миновали несколько городков, пока на Гастингской дороге не плюхнулись в Камберхерст, представлявший собой глубокую яму.
– Ну началось, – сказал Киш.
– Предшествующая служба при начислении пенсии не учитывается, – сказал Пайкрофт. – Как мы балуем тебя, Роберт.
– Когда вам надоест наконец дурью мучиться? – проворчал наш пленник.
– Когда – это неважно, Роберт. Где – вот чем бы тебе следовало поинтересоваться.
Я и раньше видел Киша за рулем и полагал, что знаю “октопод”, но я не ждал от них такого вдохновения. Импровизируя, Киш ударял по клавишам лязгающим рычагам и трепетным педалям, создавая волшебные вариации и превращая наше путешествие то в фугу, то в сельский танец, а потом вдруг на каком-нибудь зеленом выгоне украшал их затейливыми колечкам,и трели. Когда я пытался его урезонить, он говорил лишь: “Хочу загипнотизировать эту курицу! Хочу ошарашить того петуха!”, или еще что-нибудь, столь же легковесное. А “октопод” был выше всяческих похвал. Задрав широкий черный нос навстречу уже закатному солнцу, он возносил нас на вершины холмов, чтобы порадовать красотою ландшафта. Нырял, ухая, в сумрачные ложбины, поросшие вязом и сассекским дубом; поглощал бесконечные просторы рощ; пронизывал заброшенные деревушки, пустынные улицы которых отзывались удвоенным эхом на треск выхлопов, и, не ведая усталости, повторял все сызнова. Жужжал, как летящая в улей пчела, прочеркивая голые нагорья длинной тенью, а та становилась все длинней по мере того, как солнце удирало от нас в свою нору.
Мы все молчали: Хинчклифф и Пайкрофт, любуясь искусством коллеги, я с восторгом дилетанта перед мастером; наш пленник – от страха.
К вечеру, учуяв с юга запах моря, “октопод” взял курс в ту сторону и, как могучий альбатрос, стал описывать огромные круги среди зеленых равнин, окаймленных башнями фортов береговой охраны.
– Что это, не Итсбурн ли? – оживился наш пленник. – У меня там тетя… служит у мирового судьи в кухарках… она могла бы установить мою личность.
– Не стоит беспокоить ее из-за таких пустяков, – сказал Пайкрофт; и, прежде чем он кончил панегирик в честь родственных чувств, наших нелицеприятных судилищ и деятельности домашней прислуги, между нами и морем выросли меловые скалы.
– Вон та деревушка расположена, пожалуй, на отшибе, – сказал я, начиная чувствовать голод.
– Нет, – ответил Киш, – оттуда его вмиг довезут до станции… и вообще, не отравляйте мне удовольствие… Три фунта, восемнадцать! Да еще шестипенсовик! Возмутительнейшие придирки!
Я понял, что его терзают воспоминания о каком-то из уплаченных прежде штрафов.
Примерно на долготе Кэссокса Хинчклифф зевнул.
– Высадим мы наконец на какой-нибудь необитаемый остров нашего Роберта? Я тоже хочу есть.
– Капитан желает откатать всю выплаченную им на штрафы сумму, пояснил я.
– Если он ездит так всегда, Роберту причитается немалый куш, – сказал Пайкрофт. – У меня нет возражений.
– Я и не слыхивал о таких вещах. Господи, помоги мне. Слыхом не слыхивал, – бормотал наш гость.
– Так услышишь, – сказал Киш.
Это была первая и последняя реплика, с которой он обратился к констеблю.
Мы проехали через Пенфилд Грин, одурманенные свежим воздухом, ошалевшие от неумолчного гула автомобиля и умирающие от голода.
– Когда-то я здесь охотился, – сказал Киш, проехав еще несколько миль.
Он притормозил в тот самый миг, когда солнце коснулось горизонта. Мы свернули с шоссе и минут двадцать резво прыгали среди деревьев по канавам.
– Покупайте только “вездеходы”, – сказал он, въезжая на скотный двор, где одинокий бык грозным ревом откликнулся на наше шумное вторжение. Откройте, пожалуйста, эти ворота. Надеюсь, мостки выдержат.
Доски затрещали под колесами, и мы врезались в густой кустарник.
– Мне, бывало, тоже приходилось рисковать, – сказал Пайкрофт, – но по сравнению с этим человеком я грудной младенец, Хинч.
– Не отвлекай меня, а наблюдай за ним. Вот оно, как говорит Шекспир, широкое образование! Слева по борту упавшее дерево, сэр.
– Отлично. Это моя веха. Держись крепче!
Задрав хвост, как ныряющий кит, автомобиль увлек нас на пятнадцать футов вниз по вьючной тропе, на которой густо переплетались голые корни огромных буков. Колеса перескакивали с корня на корень в полной тьме, которая царила здесь, в тени.
– Где-то тут неподалеку выкопан пруд, – сказал Киш. Он так усердно жал на тормоза, что автомобиль катился вниз, трясясь, как паралитик.
– Прямо по курсу – вода, сэр. Справа по борту груда хвороста и… нет дороги! – выкрикнул Пайкрофт.
– Вот это да! – воскликнул Хинчклифф, когда автомобиль, отчаянно накренившись влево, рванул назад и каким-то чудом ухитрился обогнуть угол нависшей над прудом тропы. – Ему бы еще два винта, и он, наверное, сумел бы сочинять стихи. Все остальное он уже умеет.
– Нас порядком кренит влево, – сказал Киш, – но, думаю, мы все-таки удержимся. По этой дороге редко ездят на автомобилях.
– Да что вы? – сказал Пайкрофт. – Вот жалость-то!
С треском пробившись сквозь чащу густого кустарника, мы вдруг вынырнули на полого поднимающуюся в гору, поросшую папоротником поляну, окруженную девственным, первозданным лесом. Мы выбрались из фиолетово-багровой тени и двинулись вверх, туда, где еще брезжил день. Здесь все вокруг будило ассоциации и чувства такой благоговейной красоты, что у меня повлажнели глаза.
– Бывают галлюцинации от голода? – шепотом спросил Пайкрофт. – Я только что видел, как священный ибис прошелся под ручку с нашим британским фазаном.
– Ну и чего ты всполошился? – сказал Хинчклифф. – Я уже две минуты вижу зебру и не жалуюсь.
Он указал рукой назад, и я увидел изумительно расписанную зебру, которая, раздувая ноздри, шла за нами следом. Автомобиль остановился, и зебра убежала.
Прямо перед нами был маленький пруд, над водой виднелся сложенный из палочек и веток купол, на верхушке которого сидел какой-то тупомордый зверь.
– Это заразительно? – спросил Пайкрофт.
– Да. Я, например, вижу бобра, – ответил я.
– Здесь! – сказал Киш, полуобернувшись к нам с жестом и осанкой капитана Немо.
– Нет, нет, нет! Бога ради… не здесь!
Наш пленник судорожно глотнул воздух, как плывущий по волнам ребенок, когда четыре привычные к делу руки вышвырнули его далеко за борт. Автомобиль беззвучно стал откатываться вниз по склону.
– Глядите-ка! Глядите! Чудеса! – крикнул Хинчклифф.
Что-то щелкнуло, как пистолетный выстрел, – это с крыши своей хатки нырнул в воду бобер, – но мы глядели не на бобра. Наш гость, стоя на коленях, молился четырем кенгуру. Да, не снимая котелка, он стоял коленопреклоненно перед четырьмя животными, чьи огромные, поднявшиеся столбиком силуэты вырисовывались на фоне заката – перед четырьмя самцами кенгуру в самом сердце графства Сассекс.
А мы откатывались все дальше по бархатистой траве, покуда наши задние колеса не коснулись утрамбованной дороги, которая нас привела в мир здравомыслия, оживленных шоссе, а получасом позже к гостинице “Якорь” в Хоршеме.
За обильным ужином последовали возлияния с тостами в честь Киша, который милостиво принял эти знаки благоговения и попутно просветил нас по части некоторых загадочных явлений из области естественной истории.
Англия – поразительная страна, но тем, кто не знаком с причудами наших богатых землевладельцев, трудно вообразить себе, каким образом в ее пейзаж вписываются зебры, кенгуру и бобры.
Когда мы расходились по спальням, Пайкрофт стиснул мою руку и сказал осипшим от волнения голосом:
– Это все вы. Мы полностью обязаны вам. Разве не говорил я, что стоит нам повстречаться на лоне природы, нас поджидает на редкость суматошный денек.
– Это точно, – ответил я. – Осторожней со свечкой.
Он разрисовывал стену дымящимся фитилем.
– Но я вот что хотел бы знать: свыкнется со средой наш паршивец или егерям сэра Уильяма Гарднера придется его пристрелить?
Я думаю, чтобы выяснить это, мы будем вынуждены когда-нибудь еще раз проехать по Лингхерстскому шоссе.
