Излишне доказывать. что моральное состояние комбатантов является одной из важнейших предпосылок военного успеха – на протяжении многолетней истории вооруженных конфликтов этот принцип был возведён в аксиому большинством теоретиков и практиков военного дела. Тотальный и технологичный характер Первой мировой привел к существенному пересмотру приоритетов так называемого «человеческого фактора», но проблема моральной устойчивости приобрела даже ещё большую значимость в экстремальной реальности модернизированной войны. В этом плане на протяжении всех четырёх лет, в сравнении с континентальными войсками, британская армия отличалась чрезвычайно высоким уровнем дисциплины и лояльности даже в самые критические периоды Великой войны, несмотря на то, что до этого нация демонстрировала явное пренебрежение как к дисциплине в её армейском истолковании, так и к самой армии. Исходя из этого, данная работа является попыткой рассмотреть некоторые особенности британской культуры, обусловившие массовый социальный отклик и моральную стабильность англичан в 1914-1918 гг.
Оценивая моральное состояние британских войск в этот период, необходимо прежде всего помнить о том, что Англия была единственной из великих держав, не имевшей до этого времени всеобщей воинской повинности и начавшей войну без массовой постоянной армии. Во всех предыдущих военных операциях империи роль профессиональных сухопутных вооружённых сил обычно играл Британский экспедиционный корпус, которым по старинной традиции руководили представители земельной аристократии, а рядовой состав комплектовался из контрактников-волонтёров, выходцев преимущественно из низших маргинализованных категорий населения, которые за несколько лет муштры в казармах превращались в представителей специфического типа профессионального солдата – «Томми Аткинса». Однако эти хорошо обученные и мобильные войска, практически сразу же отправленные на континент, были хотя и приспособлены к условиям локальных и колониальных конфликтов, но слишком немногочисленны (около 300000). чтобы сыграть сколько-нибудь значительную роль в условиях массовой модернизированной войны.
Уже к концу 1914г. Британский экспедиционный корпус понёс потери до 80%: в операциях при Монсе, Ле Като и в первой битве на Ипре выбыло убитыми и раненными до 160000 (только на Ипре -54 000), а некоторые соединения имели к декабрю по 20% от первоначального регулярного офицерского и рядового состава, остальное было доукомплектовано резервистами-добровольцами. Таким образом, с 1915г.. с переходом к позиционной кампании, всё большую роль в постепенно увенчивающемся британском контингенте начинают играть непрофессиональные военные, в том смысле, что большинство из них вообще не имело никакого военного опыта и не прошло через типичную для стран с конскрипцией систему военной подготовки.
Несмотря на то, что в поздневикторианские и эдвардианские времена в Англии существовал ряд негосударственных военизированных организаций, они не отличались репрезентативностью и не выполняли собственно военных функций. «Морская лига» (Navy League) н «Лига Национальной службы» (National Service League) к 1914 г. насчитывали по 100000 и 200000 членов соответственно, не более 2,7% мужского населения призывного возраста входило в существующие на основе частной инициативы и собственных средств волонтёрские дружины (Volunteer Force), a основанные генералом Баден-Пауэллом скаутские отряды для мальчиков охватывали в 1913 г. всего 150000 человек. Сами же эти организации, хотя и создавались по инициативе и при поддержке военных, не были связаны с регулярной армией, а занимались преимущественно агитационной и воспитательной работой, направленной на укрепление дисциплины и патриотизма. Поэтому можно предположить, что даже те участники Первой мировой, которые прошли через эти структуры, не являлись носителями сугубо военной морали. Более того, по свидетельству многих современников и военных историков, уже во время войны представители так называемых «новых», или «китченеровских» армий, состоявших в значительной степени из «штатских в форме», гордились именно своей «невоенностью» и весьма скептически относились к попыткам введения в новообразованные полки атрибутики регулярной армии – гимнов, особых знаков отличия и составлению полковых хроник.
(…)
Активное проникновение в армейские структуры гражданского элемента с его специфической ментальностью и мотивацией оказало весьма своеобразное влияние на последующие события. Казалось бы, приверженность «цивильным» этическим традициям должна была противоречить военным методам, и прежде всего дисциплине и субординации в их военном истолковании. «Армия – не армия, а толпа до тех пор, пока каждый не убедится, что надо делать только то, что приказывают и когда приказывают… Солдат, наученный послушанию, спасён от нервозности и страха под огнём. Однако в этом вопросе с нашей любовью к свободе мы можем несколько запутаться», – признавала «Таймс» в 1914 г. Примечательно, что и сторонники военных реформ, активизировавшие свою деятельность в начале XX в. и создавшие уже упомянутые военизированные ассоциации, были обеспокоены прежде всего не функционально-технологической неподготовленностью к вероятной войне, а именно слишком большой степенью свободы и вытекающей отсюда безответственностью и недисциплинированностью граждан. Как показало время, эти опасения оказались в значительной мере напрасными – отсутствие типичной для военных кастовой и профессиональной ограниченности способствовало более активной мобильности и приспособляемости к новым требованиям, и в этих условиях сугубо гражданские моральные принципы и поведенческие модели приобретали новый смысл. Именно эти ценности в их широком истолковании – свобода, долг, лояльность – чаще всего использовались для мотивации «справедливого» характера войны и необходимости её продолжения.
Приток «штатских» внёс существенные коррективы в традиционные образы военных. Уже весной 1915 г. американский военный корреспондент, излагая впечатления от поездки на английский участок фронта, обращал внимание на смену типажа среднего солдата: «Это не Томми Аткинс. Это Джон Буль, средний англичанин. Достаточно провести минуту с английской армией, чтобы понять это. Томми Аткинс – это тот, о ком песни Киплинга, a o Джоне Буле песен никто не слагал. Джон Буль верит, что его дом – его крепость, собственно, эта вера и привела его сюда. Он исправно платит налоги, имеет дом, сад и семью и в мирное время путешествует только между местом жительства и местом работы». Офицерский корпус, ранее претендовавший на роль закрытого аристократического клуба, был вынужден допустить в свои ряды так называемых «временных джентльменов» и нижних чинов, офицеров без патента, которые не соблюдали джентльменских традиций – не посещали скачек и гвардейских клубов, не знали, как пить за здоровье короля, никогда ранее не отдавали приказов подчиненным, не умели сидеть ни в каком седле, кроме велосипедного, обращались друг к другу гражданским словом «мистер» и сами носили свои ранцы. Хотя большинство этих людей присоединилось к армии добровольно, соображения карьеры и славы мало прельщали их. Многочисленные свидетельства говорят о том, что, будучи выходцами из социализированных и «одомашненных» категорий населения, они достаточно ясно осознавали временность своей новой социальной роли и в то же время привносили в военную среду привычные для них модели поведения и элементы повседневной бытовой жизни, вплоть до знаменитых «файв-о-клоков». Наряду с легкомыслием по отношению к военной атрибутике и наивностью в области технологии и тактики эта любовь к комфорту стала буквально притчей во языцех среди союзников применительно к англичанам, особенно на ранней стадии войны.
Однако этот портрет был бы неполным без пресловутого спортивного поведения. Увлечение спортом, зачастую принимавшее формы демонстративной бравады, и склонность представлять войну в спортивном духе являлись одной из наиболее часто упоминаемых и союзниками. и противниками типично британских «эксцентричностей» в первые месяцы войны, в то время как для самих англичан это, скорее, было поводом для гордости. «Немцы до войны полагали, что англичане не умеют воевать, потому что слишком любят футбол. Но они продолжают играть в футбол н на фронте, и воюют в той же манере. В этой войне футбол всегда будет ассоциироваться со славой британской армии». «Большая игра», «великий поединок», «грандиозное приключение», «продолжение школьных спортивных игр». «нечто вроде большого матча» – подобные ассоциации. пронизывающие как пропагандистские материалы, так и корреспонденции и наблюдения рядовых участников событий, свидетельствуют не только о наивных романтических иллюзиях. но и о стремлении приспособить неожиданную экстремальную ситуацию к уже устоявшейся системе образов.
Уподобление военного дела спорту имело глубокие корни в британском менталитете. На протяжении веков служба в гвардейских полках, охота и спорт были основными способами времяпрепровождения английской аристократии, и именно из кавалерии – самого аристократического рода войск – выходили военные лидеры страны, склонные как в войне, так и в политике оперировать категориями игры в поло и охоты на лис. Победитель Наполеона герцог Веллингтон как-то заметил, что победа при Ватерлоо была одержана на крикетных полях Итона.
Этот спортивный бум следует рассматривать не только как вполне естественную защитную реакцию общества на технократические процессы, но и как важнейшее средство социализации. Co времён педагога и общественного деятеля Томаса Арнольда, реформировавшего систему закрытых школ и впервые обратившего особое внимание на спортивные игры, культивирование «атлетизма» превратилось в одну из важнейших характеристик английской системы образования, на разных уровнях копировавшего идеал «публичной школы».
Арнольдианская концепция «мускулистого христианства», сочетавшего «античное телесное совершенство» и дух «христианского воина», имела сторонников не только в Англии. Но если в Германии одними из главных пропагандистов этой идеи являлись военные структуры и упор делался в основном на приобретение «мощи» и «силы», то в Англии эту роль играли спортивные лиги и ассоциации футбола и крикета, требовавшие от своих членов «честного соперничества» (chivalry, fairness). (…)
Каковы же основные принципы этой универсальной морали? Вот как характеризуют ее иностранные наблюдатели. «Играй игру! (Play the game!) Играй сё честно, в соответствии с правилами, со всеми вместе, полностью проявляя себя и других: работай терпеливо и честно за свою команду: держи рот закрытым; не жалуйся, если тебе подбили глаз, – первое правило в боксе; сохраняй в трудной ситуации юмор и доброжелательный тон». – свидетельствует французский корреспондент. «Не бей лежачего, не пользуйся недозволенными приемами, веди игру по правилам, отстаивай товарища, сохраняй выдержку и спокойствие, как бы жестоко ни отделал тебя противник, оставайся джентльменом до, во время и после боя. Таковы основные нравственные масштабы, которые для Томми неопровержимы и которыми он проверяст правильность всех остальных общепризнанных нравственных предписании, начиная с уголовных и гражданских законов и кончая десятью заповедями», – с явной симпатией пишет русский журналист.
(….)
Осенью 1914г. был сформирован футбольный батальон (17-й батальон Мидлэссекского полка). Сначала он базировался в Англии и использовался только для нужд вербовочной кампании, участвуя в показательных матчах по всей стране. В перерывах между таймами игроки взывали к патриотизму зрителей. В ноябре 1915 г. Военное министерство решило, что необходимо поднять мораль войск на Западном фронте, и батальон был отправлен во Францию, где только изредка участвовал в военных операциях, большую часть времени проводя в матчах с другими полками. В июле 1916 г. во время кампании на Сомме в связи с дефицитом людей и «для примера» это соединение было отправлено в бой и понесло большие потери. В декабре 1916 г. батальон футболистов принял участие в очередном дивизионном кубке, и если прежде он побеждал своих противников со счетом, выражавшимся двузначными числами, то теперь он смог выиграть у 34-й бригады только со счетом 2:1. Это указывает не только на размывание прежнего состава профессиональных игроков, но и на ту квалификацию в этом виде спорта, которую приобрели в ходе войны другие полки.
(..) Подобное внимание к внешним атрибутам спортивного комплекса было особенно заметно на первой стадии войны, когда ещё было живо представление о честном поединке, где победа определяется силой характера. ловкостью и физическим превосходством. В сочетании с присущей британской нации уверенностью в собственной исключительности это давало повод пригласить и противника относиться к этому конфликту как к спортивному состязанию. «Давайте, джентльмены, сразимся в честном поединке, отбросив злость и ярость как можно дальше. Да будет ясно, даже если мы не выиграем. то для всех будет лучше доиграть до конца. После чего, вернувшись домой, мы все станем умнее, прозорливее и добрее друг к другу в результате перенесенных страданий. Вперёд, джентльмены! Вы верите, что Бог призвал вас нести немецкую культуру по свету. А мы верим, что Бог на стороне Англии. Что же, давайте сразимся. Вы за святого Михаила, мы за святого Георгия, и да будет Бог с нами обоими!» – писал популярнейший писатель Джером К. Джером в либеральной «Дейли Ньюс», призывая относиться к этой войне как к «величайшей игре из всех».
Пропагандистская риторика не была близка многим рядовым участникам войны. Однако спортивные категории, часто используемые в пропагандистских материалах, легко находили отклик у обывателей. «Странный мы все-таки народ. Чтобы француз заинтересовался боксом, надо внушить ему, что на карту поставлена его честь. Чтобы англичанин заинтересовался войной, скажите ему, что она похожа на матч по боксу. Скажите нам, что гунн – варвар, и мы вежливо согласимся с вами. Но скажите, что он плохой спортсмен, и вся Британская Империя ополчится против него», – рассуждает один из героев романа Андре Моруа «Молчание полковника Брэмбла», повествующего о жизни обычного английского полка в годы первой мировой во Франции. Нелишне заметить, что автор, создавший это произведение в 1921 г., долгое время служил переводчиком на английском участке фронта и знал настроения своих персонажей не понаслышке. «Большое поле. На одном конце его выстроилась одна партия, на другом – другая. По данному знаку обе партии начинают состязание и загоняют друг другу голы, пока одна из них не скажет: «Сдаюсь»! Тогда третейский судья, – одни зовут его Провидением, другие – нейтральными державами, третьи – ещё каким-то мудрёным словом (не всё ли это равно для Томми?) – объявляет состязание оконченным и выдаёт приз победителю», – не без гротеска рисует представление британского солдата о политической ситуации русский наблюдатель.
Этика игры прежде всего предусматривала соблюдение правил и адекватную реакцию со стороны противника. Среди немцев признанные английские виды спорта не пользовались столь массовой популярностью. Тем не менее многие британцы, побывавшие в Германии в предвоенные годы, обращали внимание не только на проявления немецкого милитаризма, но и на весьма своеобразную пропаганду футбола – националистически настроенная профессура в университетах убеждала своих студентов активнее приобщаться к этой игре, чтобы впоследствии лучше воевать с англичанами, «когда придёт время”, то есть определённые представления о том, как должно вести игру, ожидались и от немцев.
Однако события на фронте с первых же дней приняли такой оборот, который заставил распроститься с иллюзиями о рыцарстве и правилах. Применение оружия массового поражения, прежде всего скорострельных пушек, пулемётов и отравляющих газов, использование на суше дальнобойной морской артиллерии, неприятности окопной жизни – всё это никоим образом не соответствовало «честному поединку». «По вине гуннов война перестала быть игрой джентльменов… Мы и думать не могли, что на земле могут существовать подобные хамы. Обстреливать из пушек открытые города! Да ведь это же так же непростительно, как, скажем, ловить форель на червяка или убить лисицу выстрелом из ружья», – грустно размышляют персонажи А. Моруа. Умело подаваемые пропагандой немецкие «жестокости» по отношению к гражданскому населени
