Бертольда Брехта многие критики считают одним из самых «советских» среди немецких писателей. Но его взаимоотношения с Советским Союзом всегда были неоднозначными. Книги Брехта на долгие годы были запрещены в СССР. В своих дневниках он называл Сталина «заслуженным убийцей народа», но в 1954 с радостью принял Сталинскую премию как «почти равную Нобелевской». Непростой диалог Брехта и Советского Союза – на diletant.media.
Запрещенный писатель
Отношения Бертольда Брехта и Советского Союза всегда были противоречивыми. Казалось бы, что мешало ярому противнику фашизма сблизиться с коммунистами? Ведь писатель одним из первых понял, чем грозит Германии приход к власти Гитлера. Он покинул страну 28 февраля 1933, на следующий день после известного поджога Рейхстага. Его книги оказались в числе тех, что полетели в костер 10 мая того же года — вместе с произведениями Маркса, Генриха Манна и Ремарка. Казалось, Брехт какое-то время и впрямь симпатизировал СССР. По крайней мере, нейтральным, как он сам себя называл, он точно не был.
Первый визит в СССР
Первооткрывателем Брехта для СССР был Луначарский. В 1928, во время своей поездки в Берлин, он побывал на спектакле «Трехгрошовая опера» в театре Шиффербауэрдам. Спустя почти два года во время европейских гастролей Мейерхольда писатель познакомился и с Сергеем Третьяковым. Вскоре Брехта пригласили в СССР на премьеру «Трехгрошовой оперы» в Камерном театре. Сопровождала его советская актриса Ася Лацис, которой спектакль очень не понравился. Но писатель ее одергивал: «Пойми же, Таиров смог пробить спектакль… На данный момент, это самое главное».
Книги Брехта сожгли в Германии вместе с текстами Маркса, Манна и Ремарка
Последняя постановка в Москве
Через год Брехт вновь приехал в Москву — на этот раз на презентацию фильма «Куле Вампе, или Кому принадлежит мир». Сопровождал его Златан Дудов, режиссер кинокартины и коммунист. Московская публика фильм не оценила — слишком уж непонятной им казалась немецкая жизнь. В 1933, под впечатлением от знакомства с писателем, глава Реалистического театра Охлопков решил поставить «Святую Иоанну скотобоен» под названием «Святая идиотка». Но зрителю так и не довелось увидеть спектакль. В 1934 в печати даже появились несколько переведенных произведений Брехта — «Мать», «Высшая мера» и «Святая Иоанна скотобоен». Особого успеха, правда, они не имели.
В третий раз Брехт посетил советскую столицу уже в 1935. В Москву его пригласил Эрвин Пискатор, известный немецкий театральный режиссер. Он планировал создать в СССР антифашистский Культурный центр и предлагал Брехту быть одним из его руководителей. Переговоры не увенчались успехом — даже присутствовавшие на обсуждении друзья не смогли ему помочь. К тому же, многие из них в то время уже были в опале. В стране он провел почти месяц, но применения себе не нашел. Однако о Москве 1935 года у писателя остались хорошие воспоминания.
Алексея Толстого Брехт назвал «романтическим барахлом»
А что, если он невиновен?
В 1936 в СССР стали исчезать немецкие эмигранты, в том числе и друзья Брехта. В 1937 расстреляли Сергея Третьякова, переводчика произведений писателя и его хорошего друга. Уверенный в том, что приговоры в СССР выносит народ, Брехт написал стихотворение памяти Третьякова. Каждая строфа заканчивалась вопросом: «А что, если он невиновен?» Однако он все еще был против изоляции коммунистов. Свои рассуждения он изложил в философском сочинении «Ме-ти. Книга перемен». В нем можно найти как и отрицательную оценку деятельности Сталина, так и довольно шаблонные аргументы в его защиту.
Репетиция «Мамаши Кураж», 1978
Реакция на репрессии
Постепенно с глаз писателя стали спадать розовые очки. К 1938 он не раз критиковал советских писателей: Алексея Толстого, например, он наградил прозвищем «романтическое барахло», а Шолохова — «Бальзак, освободившийся от некоторых шор». В своих заметках Вальтер Беньямин отмечал, что в то время Брехт уже сомневался в отношении событий, происходящих в СССР. В 1939 писатель опубликовал в своей газете список уже известных ему жертв репрессий и написал: «искусство и литература имеют жалкий вид: в их основе — политическая теория, в стране господствует тощий, обескровленный, насаждаемый бюрократией пролетарский гуманизм». В итоге книги Брехта были запрещены в Советском Союзе.
Брехт назвал Сталина в своем дневнике «заслуженным убийцей народа»
Долгие годы Брехт провел, скитаясь по миру. Весной 1941 он наконец получил американскую визу, но отбыть туда прямо из Финляндии, где писатель жил, уже не получилось — немецкие войска заняли выход к морю. Москва позволила писателю проехать через всю страну, чтобы сесть на корабль на Дальнем Востоке и уплыть в Америку.
Сталинская премия
Лишь в 1954 в СССР вновь начали печатать произведения Брехта. В 1955 он даже получил Сталинскую премию (после ее переименовали в ленинскую). Поначалу, правда, премию собирались присудить Томасу Манну, давнему оппоненту Брехта. Но нобелевский лауреат от награды отказался, и тогда комитет решил рассмотреть кандидатуру недавно вышедшего из опалы писателя. Брехт согласился, несмотря на то, что за несколько лет до этого назвал Сталина в своем дневнике «заслуженным убийцей народа». В Москву он прибыл вместе с женой, актрисой Еленой Вайгель. В своей благодарственной речи, которую доверили переводить Пастернаку, Брехт умудрился ни разу не упомянуть почившего вождя. Премию попросил отправить ему на два разных счета.
Последние надежды
Брехт был по-настоящему воодушевлен: он договорился с Завадским о постановке «Мамаши Кураж» в Моссовете. Он пригласил литературоведа Фрадкина в Берлин для знакомства с работой театра Берлинер Ансамбль и даже заключил договор с издательством «Искусство» о публикации нескольких своих текстов. Но всем этим планам так и не суждено было сбыться, как и мечте приехать вместе с Берлинер Ансамбль на гастроли в СССР.
Брехт мечтал приехать в СССР вместе с театром Берлинер Ансамбль
Уже в 1955 Брехт себя плохо чувствовал — перед отъездом в Москву он написал завещание, где просил не выставлять его гроб публично и не говорить над его могилой прощальных слов. В 1956 у Брехта случилось несколько инфарктов, и 14 августа его не стало. Критик Лев Коппелев писал о Брехте: «Мы не торопились ставить драмы Брехта, такого близкого нам по идеологии и морали автора, которого даже его противники были вынуждены были признать самым крупным современным западным драматургом. Почему? Из страха или подозрительности перед оригинальностью произведения?».
