Одно из самых первых и в то же время самых загадочных литературных произведений – “Слово о полку Игореве”. В нем непостижимым образом сочетаются казалось бы совершенно несовместимые вещи: призыв князей на борьбу с врагами-половцами и женитьба сына князя Игоря – Владимира Игоревича, на дочери половецкого хана Кончака с последующим, почти фольклорным описанием свадебного обряда.”Неожиданная” женитьба и стала камнем преткновения для многих ученых, интерпретирующих “Слово…” только как призыв к единению и борьбе, и которые, не найдя достаточных объяснении свадьбе, просто проигнорировали ее, вынеся как бы за “рамки” исследования.
Историк А. Никитин, сопоставляя содержание “Слова…” с двумя летописями, Ипатьевской и Лаврентьевской, дает совершенно неожиданную трактовку весны 1185 года. Здесь свадьба из незначительного и малопонятного эпизода становится центральным событием похода Игорева.
Недоумение вызывают самые первые шаги князя, описанные в “Слове…” и летописях. Древнерусские писатели-летописцы очень строго соблюдали ритуал, особенно когда описывали военные походы. Поэтому весьма странно слушаются в Ипатьевской летописи слова о том, что Игорь не “выступил”, не “исполчился”, не “вступил в стремя”, как обязан был поведать нам летописец, а всего-навсего “поехал” из Новгорода, захватив с собой брата, племянника и старшего сына. Да и поехали-то они не спеша и особливо не таясь, как обычно делали русские князья, выступавшие в военные походы против “степи”.
В тревожное время ни в военный поход, ни даже в поездку по своим вотчинам князья не отправлялись без предварительной разведки. Послал ее и Игорь. Пройдя по предполагаемому пути, разведка, стража по-тамошнему, вернулась и поведала князю о том, что “ратники не ездят впереди в доспехах”, и надо или поспешить, или возвращаться домой, ибо “не наше есть время”.
Тут возникают два вопроса: к кому должен был ехать Игорь и кого опасался? Анализируя исторические материалы, А.Никитин дает ответы на оба этих вопроса. Начиная с 1174 года на страницах Ипатьевской летописи появляются свидетельства о тайной дружбе русского князя с половецким ханом, старшим среди рода унканидов. В 1180 году они вместе сражаются в составе войск Ярослава Всеволодовича. И вот что примечательно: половцы сами просят поставить их под начало Игорево. В 1183 году Игорь не дал ограбить Владимиру Глебовичу хана Кончака, что и послужило причиной кровавой междоусобицы между переяславскими и новгород-северскими князьями.
А кого же теперь мог опасаться князь Игорь в половецких степях? Весной 1185 года пограничные русские земли ожидали набега половцев. Он был спровоцирован победоносным походом киевских князей в предшествующее лето. Тогда Владимир Глебович взял большой полон, который еще ждал своего выкупа или обмена.
Хан Гзак, напавший на князя Игоря через несколько дней после предупреждения “сторожей”, как раз шел на русские земли за “обменным людским фондом”. Как только Игорь и его спутники оказались плененными, Гзак тотчас же послал в Киев гонца с предложением князьям об обмене,
По возвращении “сторожей” началось солнечное затмение, поэтично отображенное в “Слове…”. Но оно не остановило Игоря. Причина его поездки была настолько важна, что зловещей приметой пренебрегли. Не столкнувшись с опасностью, говорит Игорь, назад повернуть “срам пущи смерти”. Значит, сражение не являлось целью похода русских.
Как же проходил этот, мягко говоря, странный поход? Русский отряд подошел к Сюурлий. Здесь его уже поджидали половцы, выстроившиеся в боевом порядке на противоположном берегу. За ними для чего-то поставили “вежи” – дворцы на колесницах, которые обычно перед войной половцы откочевали подальше в степь, в безопасное место.
Сам бой качался как-то странно. Из рядов половцев выскочили лучники, пустили по одной стреле “в сторону русских” и… поспешно ускакали. Иными словами, храбрые воины, (в трусости половцев никогда никто не обвинял), “отсалютовав” русским своими стрелами, бросили на произвол судьбы свои семьи и имущество.
А что же досталось победителям? В описании трофеев нет ни рабов, ни детей, ни стариков. Только “красные девки половецкие”, обоз с одеждами, украшениями и тканями, да дочь хана Кончака, которую тоже умудрились забыть мужественные половцы. После славной бескровной победы русские, не выставив никакой охраны, не разослав во все стороны сторожей, начали пировать.
А. Никитин дает логичное объяснение всем невероятным поступкам обеих “сражающихся” сторон.
Оказывается, все очень просто: не было военного похода русских, не было никакой битвы с половцами, а была обычная, традиционная степная свадьба. Началась она “ритуальным боем” с “похищением” невесты и ее подружек и “грабежом” приданого. Окончился день “пиром” победителей. А на следующее утро, когда невеста уже стала женой похитителя, должны были прибыть ее родители и потребовать калым “за бесчестие”. Именно с этой целью вез в степь князь Игорь ставящее в тупик историков загадочное “русское злато”, которое уж никак не могло понадобиться в молодецком набеге на половцев.
Весь свадебный обряд шел как по писаному, до утра следующего дня, когда еще к не пришедшим в себя после трапезы русским воинам заявился не хан Кончак за калымом, а хан Гзак со своей дружиной.
Но если все происходило именно так, то почему же описание дружбы русских с половцами и свадьба детей обоих князей в “Слове…” постепенно заменились описанием битвы и призывами к борьбе против кочевников?
А. Никитин дает следующее объяснение постепенной смене направленности “Слова…”. Поэма, попала к А.И. Мусину-Пушкину в виде копии, сделанной со списка, возникшего в последней трети XII века. Между 1185 годом и временем создания списка текст ее неоднократно переписывали, причем орфография позволяет говорить по крайней мере о трех больших редакциях. Самая серьезная редакция была сделана непосредственно после Куликовской битвы, когда “Слово…” как бы рождается заново, и в него включается мысль не о мире между степью и Русью, а о необходимости противостояния и борьбы за окончательное освобождение от татарского, точнее, от татаро-половецкого ига.
Автор: Л.Лемешева
