Этой фотографии 50 лет: шведский посол Рольф Сульман посещает Ландау в Академической больнице. Вместе с послом прибыли журналисты, и Ландау говорит в микрофон.
Вот его слова: “Присуждение премии рассматриваю как еще одно всеобщее признание великого вклада советского народа в мировой прогресс”. А потом он улыбнулся и добавил: “Передайте на страницах ваших изданий благодарность моему учителю Нильсу Бору. Я многим ему обязан и сегодня вспоминаю о нем с особой благодарностью”.
Сульман отлично знает, отчего Ландау благодарит Бора и почему он так улыбается. Во всем, что касается Нобелевской премии, посол – человек информированный. Его отец, инженер-химик Рагнар Сульман, по вскрытии завещания Альфреда Нобеля узнал, что покойный назначил его душеприказчиком. Рагнару предписывалось создать особый фонд, который на деньги Нобеля будет награждать выдающихся людей. Вообще-то остальные Нобели требовали от молодого химика бросить это завещание в печку, так как существовало другое завещание. Оно было составлено годом раньше и там Альфред Нобель, “как нормальный человек”, завещал состояние семье. Сульман колебался: для него создание фонда означало конец собственной технической карьеры и многолетний конфликт с могущественными родственниками усопшего. Но глава российского отделения компании “Братья Нобель” Иммануил сказал ему: “Душеприказчик – от слова душа. Делайте что угодно душе дяди. Ему бы это понравилось”.
Так вот, хотя обстоятельства выдвижения на Нобелевскую премию держатся втайне, связи Сульмана-посла с фондом позволяли ему узнать, что выдвинул Ландау его учитель Нильс Бор. И выдвинул потому, что покойным эту премию не выдают, а жизнь его ученика после аварии висит на волоске. Каким образом посол намекнул на это самому Ландау в присутствии журналистов и других посторонних людей, уже неважно. Главное, что Ландау всё понял.
По уставу Нобелевского фонда сведения о том, кто кого номинировал и как голосовал, хранятся втайне 50 лет. Сегодня эти 50 лет в отношении Ландау истекли, и скоро сведения о ходе его выдвижения появятся в базе номинаций. Мы сможем с ними ознакомиться и оценить, насколько намёк Сульмана был близок к истине.
Посол Швеции Сульман проработал в Москве 17 лет и долго был дуайеном дипкорпуса, то есть дипломатом, который дольше других работал здесь в ранге посла. Его сын Михаэль учился в 110-й школе у Никитских ворот и в классных журналах именовался Михаил Сульман. Он говорит по-русски без акцента, владеет всеми тонкостями фразеологии и отлично понимает движения русской души.
Став директором-распорядителем Нобелевского фонда, Сульман-внук на своем чистом русском языке постоянно рассказывает нашим журналистам, что есть в российской науке парадоксальная особенность: не выдвигают своих на Нобелевскую премию ни в какой номинации.
Тут уж он нам “по старому знакомству” сдает секрет, хотя в принципе делать это не положено. По уставу ему бы 50 лет помолчать, да слишком обидно за нас. Не чужие мы ему люди.
Вот и Ландау не выдвинули даже после аварии, когда стало ясно, что жить ему осталось совсем немного. И вручал ту премию Сульман в больнице, так как нобелиат был не в состоянии долететь до Стокгольма и там во фраке предстать перед Его Величеством королем Швеции Густавом VI. “Доброжелателей” Ландау из Академии Наук коробила и такая больничная церемония. Они палец о палец не ударили, чтобы увеличить счёт советских нобелевских премий. Всё сделал Бор.
И знает ученик московской школы Михаил Рольфович Сульман, что причина упомянутого им парадокса одна: зависть есть наша главная национальная болезнь. Не выдвигали мы своих, не выдвигаем и выдвигать не станем. Только этого Сульман не скажет. Всё-таки он сын дипломата.
