“Мюнхен”. Это короткое слово входит в обязательный набор псевдоисторических псевдо-знаний, в “партминимум” каждого патриота-державника. Про “мюнхен” знают все – также, как и про “мирно спящую страну”, “фанерные истребители”, “одна винтовка на троих”, “Сталин старался оттянуть”, “Рихард Зорге предупреждал” и пр. Негров в Америке уже давно не линчуют (того и гляди, вскорости негры с латиносами начнут линчевать белых), поэтому именно “мюнхен” занял ныне место неотразимого аргумента в обличении грехов растленного “запада”.
Не будем в данном случае отвлекаться на обсуждение вопроса о том, какие, собственно, аргументы мог (должен был) привести “запад”, отрицая право 3 млн. судетских немцев, не по своей воле проснувшихся однажды в суверенной Чехословакии, на воссоединение со своим народом? Не станем вспоминать о том, что необходимость отказа Чехословакии от Судет отстаивали и яростные противники Гитлера, например, лорд Бивербрук. Без спора согласимся с тем, что в Мюнхене Чемберлен и Даладье предали Чехословакию. “Выбирая между позором и войной, они выбрали позор и получили войну” (У.Черчилль).
А что же при всем при этом делал Советский Союз? И на этот вопрос ответ “знают все”. СССР в лице наркома иностранных дел М.М. Литвинова со всех трибун клеймил позором политику “умиротворения агрессора”, гневно осуждал и сурово порицал, требовал от Франции выполнения ее обязательств перед Чехословакией, многократно заверял Прагу в неизменной поддержке, отмобилизовал и подтянул к западным границам несколько десятков дивизий, готовил к бою танки-самолеты, протягивал многочисленные руки братской помощи…
Все хорошо, одно нехорошо – благостную картину протянутых рук братской помощи нарушает жалкое зрелище конечного результата. Нет, в самом деле, если могучий Советский Союз, который уже летом 1938 г. считал дивизии десятками, танки и боевые самолеты – тысячами, очень хотел помочь Чехословакии (и не из одной только платонической любви к “братьям-славянам”, а дабы не допустить “продвижения Гитлера на восток”), то что же помешало реализовать столь благородные намерения? Почему даже посла из Берлина “для консультаций” не отозвали – не говоря уже о более действенных способах выражения своего несогласия с условиями “мюнхенской сделки”…
Интересно отметить, что в настоящее время в публичном поле России присутствуют целых три версии, три интерпретации намерений и действий Сталина во время “судетского кризиса”. В изданных мизерным тиражом академически солидных толстых монографиях просто и без затей, с несколько даже демонстративным цинизмом (“ну, мы тут все люди взрослые, чего ломаться-то”) признают, что спасать Чехословакию никто и не собирался: “Практический ум Сталина диктовал, как в период подготовки Мюнхена (несмотря на дипломатическую риторику), так и после него позицию наблюдателя, выжидающего дальнейшего развития событий и руководствовавшегося принципом, грубо говоря, “не лезть на рожон”.*
В популярных книжках, рассчитанных на ширнармассы, с горестным всхлипом сообщается – после рассказа про “700 истребителей, снаряженных для немедленного вылета в Чехословакию” ** и прочие, захватывающие дух проявления готовности СССР броситься на помощь жертве агрессии – что все закончилось ничем по причине… безоглядной приверженности товарища Сталина к букве Закона! Оказывается, могучий Советский Союз был связан по рукам и ногам Договором о взаимопомощи между СССР и Чехословакией (подписан 16 мая 1935 г.), который содержал в своем тексте пункт о том, что обязательства СССР вступают силу лишь в том случае, когда Франция также придет на помощь Чехословакии. Отступить же хоть на микрон от точного следования букве договора СССР не мог. Не в наших это традициях. “Пусть рушится мир, но торжествует Закон!”
И, наконец, на интернет-форумах для особо одаренной части публики по сей день пользуется спросом версия, впервые озвученная в далеком 1948 году (после коммунистического переворота в Праге) известным своей честностью секретарем Исполкома Коминтерна товарищем Клементом Готвальдом. Оказывается, Франция тут вовсе не при чем, оказывается, Москва готова была придти на помощь Чехословакии безотносительно к позиции, занятой Парижем, и сей акт пролетарской солидарности не состоялся только потому, что чешская буржуазия во главе с врагом народа Бенешем отвергла советскую помощь и с радостью отдалась нацистским насильникам.
Версию номер три, не подтверждаемую ничем, кроме честного слова товарища Готвальда, я не считаю нужным даже обсуждать. Подождем, пока её сторонники найдут (нарисуют) хоть какой-нибудь документ, свидетельствующий о том, как Бенеш отказался от помощи Москвы. Версия номер два основана на недоразумении столь нелепом, что остается лишь удивляться той “пипле”, которая соглашается “хавать” такое.
Отсутствие “штампа в паспорте” – это не причина, а следствие; причиной является отсутствие желания Вани взять замуж Маню. При наличии такового желания пресловутый “штамп” появляется без малейших проблем, т.к. согласие каких-либо третьих лиц для государственной регистрации брака не требуется. Советский Союз и Чехословакия были связаны двухсторонним Договором. Обе стороны этого договора были суверенными государствами, ни ЧСР, ни СССР не были колонией или протекторатом Франции и им не нужно было выпрашивать согласие Парижа на то, чтобы изменить условия договора или же заключить новый договор. Как будет видно из приведенных ниже документов, такие простые мысли не мне первому пришли в голову…
При наличии желания договора в Москве подписывались с ошеломляющей быстротой. 14 августа 1939 г. газета “Правда” в своей передовой статье писала: “Подлые изменники, троцкистско-бухаринские шпионы фашистских государств, выполняя волю своих хозяев, используют пацифистские лозунги… Большевики – не пацифисты. Настоящая защита мира состоит не в уступках агрессору, а в двойном ударе на удар поджигателей войны”. Не прошло и десяти дней после публикации этих замечательных слов, как в Москве был подписан Договор о ненападении с главным (правильнее будет сказать – самым крикливым) агрессором, а в придачу к договору – секретный протокол с соглашением о разделе территории независимых государств Восточной Европы. В ночь с 26 на 27 марта 1941 г. в Белграде произошел военный переворот и 3 апреля (т.е. всего лишь через неделю) делегация нового югославского правительства уже вела с самим Сталиным переговоры о заключении договора о дружбе и сотрудничестве, каковой договор и был подписан в 2-30 ночи 6 апреля 1941 г. Из уважения к читателям я уж не стану подробно рассказывать о том, в каком темпе был заключен Договор о взаимопомощи с “народным правительством демократической Финляндии”, случайно обнаруженным с помощью радиоперехвата (см. газета “Правда” от 2 декабря 1939 г.)
Столь же смело и решительно Сталин нарушал – при наличии сильного желания – любые нормы международного права. В одном только 1939 году Советский Союз в одностороннем порядке разорвал Договор о ненападении с Польшей, затем – с Финляндией, вел боевые действия на территории никем, кроме Советского же Союза, не признанной Монголии; в следующем, 1940 году, угрожая вооруженным насилием, аннексировал территории Румынии (Бессарабию и северную Буковину), оккупировал три страны Прибалтики. И ничего. Мальчики бумажные в глазах у Сталина не мельтешили, юридические коллизии серьезному делу не мешали.
Всякое сравнение хромает. Чехословакия конца 30-х годов – случай особый, едва ли не единственный во всей Европе. Коммунисты там действительно пользовались большим влиянием, Советский Союз и его вождя, товарища Сталина, там искренне любили! Просоветское “народное правительство” там даже и выдумывать не надо было, достаточно было не мешать – и несчастные, обреченные на погибель чешские “левые”, все эти прекраснодушные юлиусы фучики сами бы устроили переворот и встретили Красную Армию цветами и сливовицей…
В документах Архива внешней политики РФ, с которыми мне удалось ознакомиться, нет никакой сенсационной информации. Ничего “опрокидывающего устоявшиеся представления” и “раскрывающего глаза”, никаких “вспышек молнии во мраке”. Лишь несколько дополнительных штрихов к картине событий 1938 года:
Нарком иностранных дел СССР М.М.Литвинов – полпреду СССР в Праге С.С.Александровскому, 28 марта 1938 г.
“Австрийский и чехословацкий вопрос я всегда рассматривал как единую проблему. Изнасилование Чехословакии было бы началом аншлюса точно также, как гитлеризация Австрии предрешила судьбу Чехословакии… Во всяком случае, в теперешнем окружении Чехословакия долго существовать не может… Мы займем, по видимому, позицию малой заинтересованности дальнейшим развитием дел в Европе. Аншлюс уже обеспечивает Германии гегемонию в Европе, независимо от дальнейшей судьбы Чехословакии… Меня удивляет предположение чехов о том, что мы должны добиваться от Румынии пропуска наших войск. Ведь этот пропуск нужен в первую очередь Чехословакии и Франции, они и должны добиваться этого пропуска, тем более, что они связаны с Румынией некоторыми соглашениями…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д.1, л. 16-19
Зам наркома иностранных дел Б. Стомоняков поверенному в делах СССР в Чехословакии, 9 апреля 1938 г.
“…Ввиду того, что атмосфера вокруг Чехословакии за последнее время сильно сгустилась и не исключены серьезные осложнения, я считаю совершенно недопустимым держать дальше большие архивы в нашем пражском полпредстве…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д.1, л. 23
М.М.Литвинов – С.С.Александровскому, 11 июня 1938 г.
“…Наша помощь обусловлена французской помощью. Мы однако считаем, что обращение к нам Франции также не дало бы желательного результата, и что вопросы должны обсуждаться обязательно между представителями французского, чехословацкого и советского Генштабов. Напрашиваться с такими разговорами мы не будем, и Вам не следует возбуждать вопрос…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д.1, л. 38
Отчет о встрече первого заместителя наркома иностранных дел СССР В.П. Потемкина с послом Чехословакии в Москве Фирлингером, 9 сентября 1938 г.
“… Фирлингер явился ко мне сегодня, чтобы в порядке неофициальном пожаловаться на прием, оказанный у нас военным специалистам, прибывшим в последнее время в СССР из Чехословакии с особыми поручениями.
Фирлингер ссылался на следующие факты:
1. Генералы Шара и Нетик, якобы, были весьма сухо приняты т. Шапошниковым. При отъезде их из Москвы вместе с представителем “Шкоды” Громадко их личные вещи подверглись на московском аэродроме самому тщательному досмотру. Обыскивались картманы запасного обмундирования, находившегося в их чемоданах. Прочитывалась их семейная переписка. Отправление самолета было задержано почти на полчаса, вследствие того, что у Громадко оказалось 2000 долларов, необходимых ему для оплаты специального самолета, ожидавшего его в Амстердаме. Фирлингер утверждает, что по прибытию в Москву Громадко намеревался было заявить на таможне о наличии у него этих денег, однако, встречавшие его товарищи из НКО посоветовали ему не задерживаться из-за этой формальности.
2. Чехословацкие офицеры-артиллеристы, прибывшие в СССР через Румынию с орудиями и снарядами, упакованными с особыми предосторожностями и находившимися под пломбами, по приезде в Ленинград были поселены в условиях строгой изоляции, под наблюдением многочисленной охраны. Груз, который они сопровождали, был взят от них и отправлен куда-то отдельно. Когда затем они прибыли на полигон, ими было установлено, что с орудий и снарядов сняты пломбы, и что секретнейшие детали были уже сфотографированы.
3. Начальник ВВС Чехословакии Файфр, прибывший в СССР в экстренном порядке для обсуждения некоторых практических вопросов, уехал обратно, якобы, разочарованным. По заявлению Фирлингера разговор Файфра с т. Шапошниковым носил формальный характер и не дал ничего конкретного.
Фирлингер утверждает, что приведенные им факты истолкованы в Праге как доказательство нашего нежелания оказать Чехословакии какую бы то ни было практическую поддержку в переживаемый ею критический момент.
Я выразил удивление по поводу того, что Фирлингер с таким опозданием сообщает нам вышеприведенные факты. Я добавил, что ответ, данный нами на официальный запрос французского правительства о возможностях помощи Чехословакии со стороны СССР, совершенно достаточен для того, чтобы рассеять клевету относительно позиции СССР в чехословацком вопросе…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д.1, л. 62-63
Отчет о встрече В.П. Потемкина с Фирлингером, 15 сентября 1938 г.
“…Фирлингер сообщил, что по сведениям, имеющимся во французском посольстве в Москве, Жорж Боннэ (министр иностранных дел Франции – М.С.) остался крайне недоволен своим разговором с т. Литвиновым в Женеве. Как говорил Фирлингеру Кулондр, т. Литвинов проявил в этом разговоре чрезвычайную сдержанность и не выдвинул никаких положительных предложений касательно помощи Чехословакии в случае нападения на неё Германии.
Я ответил Фирлингеру, что по сообщениям т. Литвинова сам Боннэ говорил с ним, главным образом, об уклончивой позиции Англии в чехословацком вопросе. О возможной совместной помощи Чехословакии Боннэ с т. Литвиновым и не заговаривал. Вполне естественно, что у т. Литвинова не было никаких оснований развивать практический план советской помощи чехам… Фирлингер выслушал все объяснения с подавленным видом…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д.1, л. 65
Отчет о встрече В.П. Потемкина с Фирлингером, 19 сентября 1938 г.
“… Фирлингер просил у меня позволения поставить мне не политический, а, как он выразился, “технический вопрос”. Генерал Файфр, имевший в Москве беседу с т.т. Шапошниковым и Локтионовым, просит посла осведомиться – предприняты ли какие-нибудь практические меры для обеспечения эвентуального (возможного, предполагаемого – М.С.) перелета советских воздушных сил между известным пунктом в СССР и таким же пунктом в Чехословакии?
Я ответил Фирлингеру, что лишен возможности ответить на его вопрос. Содержание разговоров генерала Файфра с представителями нашего Генштаба мне неизвестны…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д.1, л. 67
Полпред СССР в Чехословакии С.С. Александровский. “Заметки о событиях в конце сентября и начале октября 1938 г.”. Вх. № 2172 от 26 октября 1938 г. (страницы документа прономерованы в обратном – в порядке уменьшения номеров – порядке)
“…Левая пресса энергично боролась и искала аргументы для доказательства возможности и ценности опоры на СССР и без помощи Франции. Полпредство осаждали десятками телефонных звонков и ежедневно многочисленные посетители из числа видных политиков и журналистов, которые приходили с одними и теми же вопросами: будет ли СССР помогать без Франции, кто является автором оговорки в советско-чехословацком договоре о взаимопомощи, связывающей советскую помощь с помощью Франции, нельзя ли оговорку вычеркнуть, нельзя ли срочно заключить новый, уже союзный договор… (л. 174)
Речь наркома тов. Литвинова в Женеве 21 сентября произвела двойственное впечатление… Реакционные круги стали эксплуатировать это обстоятельство, что тов. Литвинов очень ясно подчеркнул зависимость советской помощи от французской…(л. 172)
21 сентября (далее на нескольких страницах Александровский описывает грандиозную народную демонстрацию в Праге; как его черный “буржуйский” “Паккард” сначала хотели разбить, а потом, увидев на капоте красный советский флаг, под возгласы и приветствие чуть ли не на руках пронесли сквозь бушующую толпу к воротам президентского дворца…) Бенеш (президент Чехословакии – М.С.) пытался чисто по деловому говорить на тему военного решения спора между Чехословакией и Германией. Когда он задавал вопросы относительно прохождения Красной Армии через территорию Румынии, или когда он спрашивал о нашей реакции на возможное нападение Польши на Чехословакию, то в его тоне не было никаких сомнений, что мы пойдем и с боем через Румынию или Польшу…(л. 169)
Когда я был у Бенеша 25 сентября, его помещение представляло собой полностью военный лагерь… Признаюсь, что в то время у меня было очень тяжелое чувство, потому что я ничего не мог сказать Бенешу, особенно в ответ на его практические вопросы. Он спрашивал у меня, сколько тысяч бойцов может бросить в Чехословакию воздушный десант Красной Армии, какое военное снаряжение привезет такой десант, сколько и чего потребуется из технических средств для того, чтобы такой десант мог начать боевые действия… Вечером 26 сентября, уже после речи Гитлера, Бенеш находился не только в бодром, но прямо в веселом настроении. Весь его тон был прямо боевой…(л. 168)
27 сентября Бенеш говорил уже вполне серьезно о неизбежности войны, и его тон в отношении вопроса о нашей помощи был уже иной… Я ясно чувствовал, что Бенеш с большим нервным напряжением и крайне серьезно хочет услышать от нас – как и когда мы окажем помощь… У меня нет и не было сомнений в том, что Бенеш вплоть до получения сообщения о конференции в Мюнхене не намеревался капитулировать, и в этом смысле не обманывал ни себя, ни свой народ, ни нас… (л. 166)
Уже совсем воплем отчаяния звучал телефонный звонок Бенеша утром в половине десятого 30 сентября… Этот исторический день нуждается в особом освещении. По техническим причинам я смогу вернуться к нему лишь со следующей почтой.
Закончено 20 октября 1938 г.” (л. 161)
АВП РФ, ф. 0138, оп. 19, п. 128, д. 6
Отчет о беседе Фирлингера с Александровским в Москве, 17 февраля 1940 г.
“…Фирлингер сказал, что в деле чехо-словацких настроений перед осенними событиями и Мюнхеном катастрофически крупную роль сыграло то, как были приняты в Москве начальник чехо-словацкой военной авиации генерал Файфр и, особенно, начальник артиллерии ген. Нетик. Они якобы были в отчаянии, особенно Нетик, ибо ни разу не почувствовали хоть какое-нибудь желание начать подготовку, проработку вопросов хотя бы на теоретический случай оказания помощи Чехо-Словакии совместно с Францией. Файфр “навязывался” с подобными разговорами, но его только слушали. Нетик был полностью разочарован, особенно, после разговора с т. Шапошниковым, и уехал в убеждении, что СССР не имеет намерения оказать помощь ни при каких условиях…”
АВП РФ, ф. 0138, оп. 20, п.130, д.1, л. 35-36
Мне пока неизвестно, смог ли С.С. Александровский “со следующей почтой” вернуться к описанию событий рокового дня 30 сентября. Поэтому воспользуюсь отрывком из книги американского историка чешского происхождения Игоря Люкеша “Чехословакия между Гитлером и Сталиным” :
“…Мобилизация, объявленная вечером 23 сентября, была завершена. Теперь стоял вопрос, остались ли у Чехословакии какие-либо союзники. Учитывая настроения, высказанные Чемберленом в его последней речи, и почти полное отсутствие контактов с Парижем, Бенешу пришлось снова обратиться к Советскому Союзу. В течение 27-28 сентября Прага установила разные дополнительные каналы связи с Москвой, и 28-го Бенеш попросил прямой советской помощи в случае войны. Фирлингер телеграфировал из Москвы в 16:10, что “просьба Президента о немедленной авиационной поддержке передана”. Фирлингер выразил надежду, что ответ будет благоприятным. Бенеш решил попросить Кремль во второй раз об односторонней поддержке, хотя бы в воздухе. Телеграмма показывает, что Бенеш был полон решимости защищать Чехословакию оружием…
…Приблизительно в 22:00 29 сентября Бенеш получил сообщение от Фирлингера, который писал, что согласно ответу Потемкина, если Гитлер нападёт на Чехословакию, “процедура в Женеве (т.е. при обсуждении в Лиге Наций – М.С.) может быть короткой, как только будут найдены державы, готовые противостоять агрессору”. Таким был ответ Кремля на просьбу Бенеша о “немедленной авиационной помощи”, переданную им утром 28-го… Теперь, когда Бенеш более всего нуждался в советском союзнике, он обнаружил, что Красная Армия не пойдет против Вермахта. Вместо этого Кремль предложил ему обратиться с его проблемой в Лигу Наций. Примечательно, что в эти же дни компартия Чехословакии распространяла листовки такого содержания: “По совершенно достоверным сообщениям, Советский Союз полон решимости помочь Чехословакии в любом случае и в любую минуту, как только на нас нападут. Советский Союз непоколебимо с нами”…
…Перед самой встречей с представителями коалиционных партий 30 сентября, после получения условий Мюнхенского соглашения, в 09:30, Бенеш проверил свой последний шанс. Он позвонил Александровскому и сказал ему, что Великобритания и Франция принесли Чехословакию в жертву Гитлеру. Страна должна была теперь выбирать между войной с Германией (в этом случае Западные союзники объявят Пражское правительство поджигателем войны и ее виновником) или капитуляцией. При этих обстоятельствах Бенеш попросил советского посла выяснить в Москве как можно скорее, как Советы рассматривают ситуацию. Следует ли Чехословакии воевать или капитулировать?
Александровский не спешил с отправкой вопроса в Москву, и позже охарактеризовал этот эпизод как “крик агонии” Бенеша. Александровский даже не переправил срочный вопрос Бенеша в Москву. В 10:30, не делая ничего в течение часа, советский посол поехал в Президентский Замок на своем черном лимузине “Паккард” чтобы выяснить, что происходит. С Бенешем он не встретился, но собрал фрагменты информации от его персонала…
…Заседание правительства закончилось с полдень, и… только за 15 минут до этого советское посольство отправило в Москву тот критический вопрос, полученный в 09:30. В полдень Александровский ещё был в Замке. В 12:20 из Чехословацкого посольства в Москве позвонили, что “нет новостей”, и через десять минут министр Крофта формально объявил Ньютону и Де Ла Круа (послы Великобритании и Франции – М.С.), что Чехословакия принимает Мюнхенский диктат. Советское посольство в этот день отправило вторую телеграмму в Москву в 13:40, сообщая Кремлю, что Бенеш принял Мюнхенское Соглашение, и что советского ответа больше уже не ждут…
… 3 октября 1938 г. Президент Бенеш получил телеграмму от Фирлингера из Москвы. В ней говорилось, что Кремль критикует решение Чехословацкого правительства капитулировать, и что Советский Союз пришел бы на помощь Чехословакии “при любых обстоятельствах”. Это сообщение было получено и расшифровано в МИДе Чехословакии в 02:00 3 октября, т.е. через 61 час после того, как Прага приняла Мюнхенский диктат и как минимум через 36 часов после отхода Чехословацкой армии с укрепленной линии на границе… После того, как все было сказано и сделано, Прага получила от Москвы платонические выражения симпатии, тщательно спланированные по времени…”
Приведенные выше разрозненные обрывки фактов и мнений ни в малейшей степени не могут считаться систематизированным описанием крайне сложного исторического явления. Все это – не более, чем “штрихи к портрету”. Подлинная история “мюнхена” еще ждет своих исследователей. То, что я хочу высказать далее, не претендует даже на статус “гипотезы”. Это, скажем так, смутные догадки, порожденные, однако же, чтением подлинных первичных документов.
Разумеется, Советский Союз, т.е. тов. Сталин, вовсе не собирался спасать Чехословакию, “давать отпор фашистской агрессии” и.т.п. Отрицать это можно лишь в состоянии острого идеологического отравления. Стоит отметить, что показной и неискренний характер советских заверений о готовности помочь Чехословакии не прошел мимо внимания и германской дипломатии. Еще в мае 1938 года, после первого резкого обострения “судетского кризиса”, посол Шуленбург докладывал в Берлин: “Кремль будет придерживаться проверенной тактики мобилизации других, особенно Франции, и усиления разразившихся конфликтов – как, например, в Испании и Китае – поставкой военных материалов, политической агитацией и всяческими интригами…”
Но и не менее ошибочным является тезис о том, что Сталин, якобы, решил ограничиться ролью “наблюдателя, выжидающего дальнейшего развития событий”. Уж в чем-чем, но в нежелании “устраивать судьбы каких-то испанских оборванцев” (с) большевиков обвинить нельзя. Скорее наоборот. Начало 20-х годов, страна в руинах, железные дороги заросли бурьяном, немногие счастливчики пекут лепешки из лебеды со жмыхом – а на партийных пленумах и конференциях с пеной на устах ругаются о том, кто более повинен в ереси примиренчества по отношению к соглашательскому право-левому уклону британских тред-юнионов… И в это в разоренной гражданской войной стране! А уж после того, как на костях миллионов раскулаченных, коллективизированных и спецпоселенных была выстроена мощная военная индустрия, амбиции кремлевских властителей выросли до небес.
Конечно же, летом-осенью 1938 г. у Сталина был План, и этот план не имел ничего общего с пассивным выжиданием того, “куда кривая вывезет”. То, что нарком Литвинов, дезинформируя своего подчиненного, говорит: “Мы займем, по видимому, позицию малой заинтересованности дальнейшим развитием дел в Европе”, свидетельствует, на мой взгляд, лишь о том, что кроме самого Вождя Народов и самого узкого круга его приближенных в секреты такого уровня никто не был посвящен.
Геополитический план сентября 1938 года по целям и задачам, по основным механизмам его реализации ничем не отличался от плана августа 1939 г. Никакого “драматического поворота во внешней политике советского государства” в августе 39-го не было (в этом, собственно, и состоит суть моей “смутной догадки”). Сталин, который пьет шампанское с Риббентропом, и Сталин, который устами своего министра (наркома) иностранных дел клеймит позором “фашистских поджигателей войны” – это один и тот же политик, решающий одну и ту же стратегическую задачу.
Цель – война в Западной Европе, кровопролитная истребительная война, которая ослабит ведущие европейские державы и превратит их обломки в легкую добычу Сталина. Главный “инструмент” в достижении этой цели – агрессивный параноик, оказавшийся (не без тайных закулисных интриг Сталина) у руля власти в Германии. Главным фронтом будущей войны должна стать франко-германская граница, но поджечь европейский пожар Сталин пытается в каком-то другом месте, через провоцирование острого локального конфликта. Летом 1938 г. таким “местом” представляется ему Чехословакия, год спустя – Польша. Разница, принципиальная разница между действиями Сталина в сентябре 38-го и в августе 39-го только в одном – в результате. Первая попытка оказалась неудачной, вторая – более, чем успешной.
Почему? Я не уверен, что на вопрос такого типа вообще может быть дан ответ – далеко не все в большой истории стран и народов может быть объяснено в категориях “причина-следствие”, “воздействие-результат”. Можно указать лишь на одно, явно бросающееся в глаза, различие в тактике действий Сталина.
В 1938 году главной “точкой приложения усилий” была потенциальная участница локального конфликта – Чехословакия. Именно её руководство стало объектом целенаправленной дезинформации, именно Прагу (а не Париж или Лондон) Москва старалась своими лживыми обещаниями помощи спровоцировать на принятие максимально жесткой, бескомпромиссной линии поведения. В сочетании с тем, что “по другую сторону судетских баррикад” находился еще более амбициозный и сумасбродный противник, надежда Сталина на то, что война между Германией и Чехословакией станет неизбежной, представляется вполне обоснованной.
А если и когда такая война начнется, Франции придется вступить в нее. И вовсе не потому, что об этом написано в каких-то скрепленных сургучными печатями бумагах. И даже не из одного лишь стремления заносчивых франков к поддержанию своего (на тот момент – общепризнанного) статуса Великой Державы. Просто разгром Чехословакии (неизбежный при военном столкновении с 80-миллионной Германией) и столь же неизбежное после этого включение Венгрии и Румынии в орбиту внешней политики “третьего рейха” создавал в Европе такой мощный, территориально-непрерывный агрессивный блок (Германия, Австрия, Италия, Чехия, Словакия, Венгрия, Румыния, весьма вероятно – Хорватия и Болгария), который представлял бы совершенно реальную угрозу самому существованию Франции и ее союзников.
Еще раз повторю – такой вариант развития событий был весьма вероятным, план Сталина был построен на вполне адекватной оценке движущих сил европейской политики, и лишь в силу неожиданных, непредсказуемо энергичных и быстрых действий Лондона и Парижа замысел Сталина не был реализован. Чемберлен и Даладье успели “соскочить с поезда, идущего под откос” раньше, чем на германо-чешской границе прозвучали первые орудийные залпы.
Во второй раз, летом 1939 года, Сталин действовал по-другому (да и обстановка была уже совершенно другой). Почти не контактируя с политическим руководством Польши, все свои усилия советская дипломатия сконцентрировала на вовлечение в войну ее главных будущих участников: Англии и Франции. Вся коминтерновская рать (причем не только “за страх”, но и “за совесть”), вся “демократическая общественность”, толпы “прогрессивной интеллигенции” взахлеб требовали от Лондона и Парижа порвать с политикой “умиротворения агрессора” и встать на защиту Польши.
Это был блестящий успех Сталина, многократно усиленный действиями Гитлера (даже если это был экспромт, а не заранее согласованный сценарий, то нельзя не удивиться тому, насколько он оказался удачным). После 15 марта (день, когда германские войска, разорвав в клочья “мюнхенское соглашение”, вошли в Прагу) Чемберлен и Даладье оказались в глазах всего мира провинциальными “лохами”, которых раздел до нитки привокзальный “наперсточник”. Теперь у них просто не оставалось другого выбора, как идти на конфронтацию с Гитлером, а для этого обманывать себя иллюзорной возможностью союза со Сталиным.
Дальнейшее известно. Западные союзники дали официальные гарантии Польше, Сталин умело “дожал” Гитлера угрозой создания тройственного (Англия, Франция, СССР) антигерманского союза, в ночь на 24 августа, под звон бокалов, взял в качестве “отступного” половину Восточной Европы – и скромно отошел в сторону, оставив англо-французский блок наедине с его судьбой…
——————————————————–
* В.В. Марьина, “Советский Союз и Чехо-Словацкий вопрос во время Второй мировой войны”, М., “Индрик”, 2007, кн. 1, стр. 27
** http://www.hrono.ru/sobyt/1938cseh.html
