КАК ВСЕ ВОКРУГ МЕНЯ ПЛЕНЯЕТ ЧУДНО ВЗОР!
Такова была география царских маршрутов по России и зарубежью. Точечная, конкретная, без широких замахов, хотя, казалось бы, после кровавой вакханалии Пятого года не мешало неторопливо прокатиться вдоль и поперек обширнейшей империи, посмотрев на ее плюсы и минусы, достоинства и недостатки, проблемы и перспективы. Увы, от Восточного вояжа и вплоть до знакового путешествия по средней полосе в мае 1913-го государь Николай Александрович не предпринимал мае штабных «бросков» на юг, север, запад и восток, отдыхая в элитных столичных предместьях и периодически выезжая для закордонных рандеву…
Ныне, по юбилейной весне, сия тронная дремота была прервана полуторанедельной поездкой в те древние области, где когда-то раскинулись просторы Суздальской и Московской Руси, где крепили свою вотчину рачительные бояре Романовы. К городу Владимиру двинулись в вагоне литерного экспресса – через Москву. Канцелярия и спецслужбы хорошо, надежно подготовились к данному «паломничеству». И не напрасно: у всех на памяти была еще прискорбная киевская эпопея в сентябре 1911-го, когда от рук террориста-одиночки пал в театральном антракте премьер-министр Петр Столыпин.
На сей раз охрана и технические работники не сплоховали. 16(29) мая около трех часов дня императорский состав, скрипнув тормозами, благополучно остановился у вокзальной платформы Владимира. Царь выслушал рапорт губернатора и командующего войсками округа, поприветствовал почетный караул и принял общественные депутации с хлебом-солью. Прямо с вокзала Николай и престолонаследник Алексей в открытом автомобиле двинулись в Успенский собор (архитектурный прообраз одноименного кремлевского собора в Москве, где проходили все коронации русских монархов), а сзади в иных машинах отца и сына сопровождали мать и дочери, сестры Алексея.
Пребывание на берегах Клязьмы было наполнено духовно-религиозными «экскурсиями». Дмитриевский собор во Владимире и Рождественский монастырь в соседнем Суздале. Там же – Ризположенский и Покровский монастыри. В Покровском венценосец собственноручно отобрал с полсотни ценных икон для петербургского Русского музея имени Александра III. Под сводами Спасо-Евфимиевской обители, у гробницы князя Дмитрия Пожарского священники отслужили заупокойную литию. Колоритный штрих: по случаю праздника власти амнистировали 40 заключенных из арестантских рот и еще 86 – из губернской тюрьмы. Кроме того, купцы-старообрядцы пожертвовали солидную сумму на закладку Троицкой (Красной) церкви, и ее силуэт стал последней культовой постройкой в предреволюционном Владимире.
Царь не мог пропустить и легендарного села Боголюбова, где жил, а летом 1174 года погиб от мечей и ножей заговорщиков князь Андрей Боголюбский – сын Юрия Долгорукого и внук Владимира Мономаха. Визит был значим хотя бы потому, что именно князь Андрей фактически перенес столицу из Киева во Владимир, то есть из Юго-Западной Руси в пределы великорусских земель. Местный монастырь встретил августейшую фамилию колокольным звоном и музыкальными переливами. В храме царь и домочадцы отстояли молебен, приложились к чудотворной иконе Боголюбской Божией Матери и надгробию с частицей мощей князя Андрея. Императору поднесли искусно выполненную копию Боголюбской иконы.
17(30) мая царский поезд подошел к перрону Нижегородского вокзала. Город тонул во флагах, цветах, гирляндах. Почти сразу же высокие гости отправились в Преображенский кафедральный собор, где у могилы Козьмы Минина, как и у гроба князя Пожарского в Суздале, прозвучала краткая заупокойная лития. Вслед затем на Благовещенской площади был заложен памятник обоим героям. Словно в калейдоскопе, чередовались приемы и аудиенции. На большой, в 80 саженей (свыше 170 метров), барже раскинулся просторный шатер, где повелителю представлялись промышленники и посланцы судоходных компаний – директора, хозяева и работники пароходных обществ, старейшие волжские капитаны.
В городском Кремлевском дворце государя посетили депутации различных социальных слоев, причем иудейская группа поднесла ему Свиток Торы, и Николай внимательно взглянул на витиеватые ивритские письмена. Император побывал в отделении Госбанка и Благородном собрании, а вечером на речном судне «Царь Михаил Феодорович» состоялся ужин для избранных, названный почему-то «обедом» (впрочем, нам известно из предыдущих публикаций, что царское семейство, сытно питавшееся в течение дня, ужин для себя не накрывало, так что этот гастрономический термин в монаршем обиходе не употреблялся). По окончании застолья почетные гости разместились на приготовленном для них комфортабельном пароходе Министерства путей сообщения «Межень» и отплыли вместе с сопровождающей флотилией вверх по Волге в Кострому – колыбель Романовской династии.
С КОЛОКОЛЕНКИ СОСЕДНЕЙ ЗВУКИ ВАЖНЫЕ ТЕКЛИ…
Около 10 часов утра 19 мая (1 июня) «Межень» пришвартовался у Царской пристани близ исторического Ипатьевского монастыря, где в «палатах бояр Романовых» укрывались от многочисленных опасностей юный Михаил и его мать инокиня Марфа – жена митрополита Ростовского Филарета, ставшего впоследствии, по возвращении из польского плена, русским патриархом и соправителем своего венценосного сына. Возле обители, во вратах Зеленой башни императора, одетого в мундир 13-го гренадерского полка, приветствовал крестный ход с Феодоровской иконой Божией Матери, который возглавил архиепископ Костромской и Галичский.
Священнослужители несли уникальные реликвии московского посольства, прибывшего в Кострому весной 1613-го под началом боярина Федора Шереметева, чтобы просить Михаила, избранного на царство решением Земского собора, принять монарший венец и спасти страждущую Русь от безвластия и раздоров. Народ благоговейно смотрел на фонарь, крест, образ Богоматери и посох. В тот же день распахнул двери роскошный Романовский музей, и масса посетителей устремилась взглянуть на его экспозиции.
В Дворянском собрании, как гласили сухие строки официального отчета, «Их Величества удостоили затем принять приглашение откушать чай». Раздалась здравица за государя и государыню, покрытая криками «ура» и пением Народного гимна «Боже, Царя храни». Город сверкал сказочной иллюминацией и до глубокой ночи «плескал» во все стороны празднующей, ликующей публикой. Вообще Кострома ощутимо выделялась в этом смысле на фоне остальных вех царского маршрута. Премьер-министр граф Владимир Коковцев (умерший 30 лет спустя глубоким, под девяносто, стариком в январе 1943-го в оккупированном нацистами Париже) писал в мемуарах, что, сопровождая самодержца в поездке по Центральной России, он не узрел «настоящего энтузиазма». Однако наблюдались приятные изъятия. «Большое впечатление, – указывал глава правительства, – произвела только Кострома. Государь и Его Семья были окружены сплошной толпой народа. Слышались неподдельные всплески радости…»
Нечто подобное, кстати, произошло и с императрицей Екатериной II. Знаменитый историк Василий Ключевский насчитал сразу несколько вояжей непоседливой повелительницы в 1760-х годах – в Ростов Великий и Ярославль, в прибалтийские губернии, по Ладожскому каналу («прекрасному, но заброшенному») и, наконец, «в Азию», то есть вниз по матушке по Волге. Сопровождаемая изрядной, до двух тысяч человек, свитой и дипломатическим корпусом, она села весной 1767-го в Твери на барку и спустилась к Симбирску, откуда потом изволила вернуться по сухопутью в Москву.
Повсюду помазанницу Божию встречали с неописуемым восторгом. Екатерина Алексеевна признавалась, что даже «иноплеменников» (чужих послов) прошибали слезы при виде русского народного счастья. А в Костроме – опять в Костроме! – руководитель «экспедиции» (этой поездки) граф Захар Чернышев, герой Семилетней войны, взявший на щит кайзеровский Берлин, проплакал весь парадный обед: так растрогало его обхождение провинциального дворянства. Где-то по дороге мужики принесли церковные свечи, дабы поставить перед царицей, как перед иконой. «С чем, – сообщала Екатерина своим адресатам, – их прогнали…»
Через полтораста лет обстановка, разумеется, изменилась – Россия неудержимо шествовала к революции. Но Кострома осталась, как ни странно, надежным островом и несокрушимой твердыней монархических устоев и монархического сознания. Здесь Николаю II представлялись, наряду с прочими, потомки Ивана Сусанина – не платившие налогов и не несшие казенных повинностей крестьяне-белошапцы (в том числе унтер-офицер лейб-гвардии Конно-гренадерского полка Собинин, чей род велся напрямую по линии дочери народного героя Степаниды Ивановны).
Продолжение Следует
Яков Евглевский.
Секретные Материалы №21 2013г.
