 | |
| Чтобы заручиться расположением графа Ивана Чернышёва, герцогиня подарила ему несколько картин, в том числе, сама того не зная, полотно Рафаэля. Раскаявшись в слишком щедром, опрометчивом даре, попыталась его вернуть хитростью обратно. Но граф был не из таковских: с Рафаэлем герцогине пришлось распрощаться навсегда | |
 | |
| Польский магнат князь Карл Радзивилл покорил герцогиню неслыханной щедростью. Он был готов бросить к её ногам всё своё состояние | |
 | |
| Ещё одна сцена из комедии о похождениях герцогини Кингстонской | |
Жизнь и удивительные похождения герцогини Кингстонской, которая добилась в жизни всех богатств и титулов, о которых мечтала. Кроме одного: статс-дамой при дворе Екатерины Второй ей стать так и не удалось
С ветлой летней ночью 1777 года в устье Невы вошла роскошная яхта. По размерам судно лишь немногим уступало торговому или военному кораблю, а по внутреннему убранству могло бы сравниться с дворцами первых екатерининских вельмож. Яхта встала на якорь недалеко от Зимнего дворца. Утром петербуржцы изумлённо протирали глаза: этакого чуда они не видали с тех пор, как во время визита шаха персидского «по улицам слона водили, как видно, напоказ…».
Скоро стало известно, что на собственной яхте в Санкт-Петербург прибыла английская герцогиня Елизавета Кингстон по приглашению самой императрицы. Ей была назначена аудиенция, а пока герцогиня принимала высоких сановников, показывала им свой плавучий дворец, устраивала приёмы, давала ужины. Некоторым вельможам герцогиня делала щедрые подарки.
Наконец, состоялась встреча герцогини с императрицей. Екатерина II приняла гостью чрезвычайно радушно, после этого герцогиню часто приг-
лашали во дворец. На балах она появлялась в герцогской короне, усыпанной драгоценными каменьями, – по ан-
глийскому обычаю, знатные дамы в торжественных случаях надевали короны, соответствующие титулам мужей. Елизавета Кингстон была уже немолода, но всё ещё красива. О её походке говорили, что во всей Европе только королева Франции Мария-Антуанетта могла так двигаться. А это была икона стиля, как теперь говорят! Герцогиня обладала острым умом, могла поддержать разговор на любую тему и при случае вставляла: «Фридрих Великий пишет мне…» или «мой добрый друг польский король Август III…».
И только английский посол в России манкировал приглашениями соотечественницы, а если ненароком встречался с нею во дворце, старался держаться поодаль. Да и отношение к ней Екатерины II было лишь наружно любезным, за глаза императрица называла герцогиню несколько уничижительно – «Кингстонша». О причинах такого отношения к блистательной заморской гостье знали немногие.
Брачная аферистка
Её звали Елизавета Чадлей, она принадлежала к знатному роду, её отец был заслуженным офицером, полковником. В 1738 году девятнадцатилетняя Елизавета стала фрейлиной при дворе принцессы Уэльской, супруги наследного принца. Мисс Чадлей была прелестна и умна, её всегда окружали поклонники. Но фрейлинами были только незамужние девушки и дамы, даже платонические увлечения могли привести к отставке.
Елизавета стойко держала оборону, пока не появился мужчина, ради которого она готова была пожертвовать всем, – молодой лорд Гамильтон. Елизавета поддалась его чарам, поверила клятвам жениться на ней. Но, как говорится, обещать – ещё не значит жениться. Впоследствии Елизавета уверяла, что Гамильтон влюбился в другую, и она, узнав об измене, сама отказалась от брака. Но весь светский Лондон твердил иное: молодой повеса попросту обманул неопытную девушку.
Чтобы забыть былую любовь, Елизавета бросилась в объятия одного из воздыхателей – капитана Гарвея. Они обвенчались тайно: мисс Чадлей не желала терять место фрейлины. Но сердце не обманешь, Елизавета не любила мужа, а тот, чувствуя это, страдал и ревновал. Поклонники по-прежнему добивались благосклонности мисс Чадлей, не подозревая, что она давно уже миссис. Супруги встречались редко, но и эти свидания были омрачены ссорами, которые затем переросли во взаимную неприязнь. Елизавета решила хоть на время скрыться от мужа, она выпросила себе отпуск и отправилась в Европу.
Благодаря рекомендательным письмам, мисс Чадлей была повсюду принята в высшем обществе, часто и при дворе. В Берлине она действительно познакомилась с королем Пруссии Фридрихом Великим, а в Дрездене с саксонским курфюрстом и одновременно польским королем Августом III. Жизнь знатной путешественницы была ей по нраву, но всё же скоро кошелек опустел, и Елизавета вернулась в Великобританию.
Капитан Гарвей был разгневан непокорностью супруги и пригрозил, что раскроет тайну их брака, тогда Елизавета потеряет место фрейлины и будет опозорена. Мисс Чадлей решилась действовать. Она узнала, что к тому времени скончался священник, тайно венчавший её с Гарвеем. И вот Елизавета с подругой приехали к преемнику того священника, совсем ещё молодому пастору. Две дамы стали расспрашивать о приходе и под предлогом розыска родственников попросили посмотреть церковные книги. Пастору польстило внимание двух светских дам, он увлёкся разговором с подругой Елизаветы, а сама она тем временем вырвала страницу с записью о её венчании и спрятала за корсетом. Вернувшись домой, мисс Чадлей бросила украденный документ в камин. Мужу она заявила, что доказательств их брака не существует, а посему они оба свободны от любых обязательств. Муж смирился с таким поворотом событий, к тому же он сам в это время завёл новый роман.
Мисс Чадлей вздохнула свободно и уже начала оценивающе поглядывать на женихов. Молодые красавцы уже не увлекали её, а вот почтенный старец с большим состоянием и высоким титулом был бы в самый раз. Такой кандидат уже давно осыпал Елизавету клятвами в вечной любви – герцог Кингстон, пэр Британии, владелец огромных богатств.
Но в это время отставной муж Гарвей внезапно вырос в её глазах. Дело в том, что умер его брат, граф Бристоль. Бывший тайный муж получил солидное наследство и графский титул в придачу. К тому же новоиспечённый граф Бристоль тяжело заболел, врачи всерьёз опасались за его жизнь. Мисс Чадлей встрепенулась. Как женщина мудрая, она уже понимала, что положение богатой и знатной вдовы предпочтительней любого замужества. Елизавета решила заполучить графский титул и наследство, с этой целью она распространила слух о своём тайном венчании с Гарвеем и о сыне, будто бы рождённом в этом браке.
Вопреки ожиданиям, граф Бристоль выздоровел. Скоро и до него дошли слухи, он сразу догадался, что их распускает бывшая тайная супруга. Но теперь его устраивало, что он свободен от этой женщины. Граф Бристоль, в свою очередь, заявил, что подаёт в суд на Елизавету за клевету.
Этот раунд мисс Чадлей проиграла и, чтобы решить все проблемы разом, вышла замуж за престарелого герцога Кингстона. Старик обожал молодую жену и выполнял все её прихоти. Это были, может быть, не самые счастливые годы жизни Елизаветы, зато самые спокойные. Её репутация в свете была несколько сомнительной, но как герцогиня Кингстон, при живом муже-пэре, она была принята в лучших домах и при дворе. Герцог дожил до глубокой старости и скончался в 1773 году. Всё состояние он завещал горячо любимой супруге. Тут-то и начались неприятности.
Родственники герцога, разумеется, не смирились с утратой колоссального наследства. Они возбудили два процесса: уголовный, по обвинению Елизаветы в двоебрачии, и гражданский иск, оспаривавший действительность завещания в её пользу. Но старик-герцог, как оказалось, предвидел грядущие судебные баталии и составил завещание на имя Елизаветы Чадлей. Оспорить такой документ не сумели самые изощрённые адвокаты. А вот по уголовному обвинению дело принимало опасный оборот. Адвокаты Кингстонов откопали какой-то древний закон, по которому «двоемужницы» приговаривались к смертной казни. Впрочем, и по действовавшему тогда законодательству женщин, уличённых в двоебрачии, надолго сажали в тюрьму с наложением клейма раскалённым железом на левую руку.
Обвинение отыскало свидетельницу – бывшую служанку Елизаветы, присутствовавшую при тайном венчании. Спасти обвиняемую могло только чудо. И это чудо была она сама, её красота и неотразимое обаяние. Она целый час держала речь перед судом, описывая свои злоключения, и в финале поставила эффектную точку: «была поражена обмороком», как сообщалось в газетах. Судьи были растроганы, этим объясняется предельно мягкий приговор. Разумеется, её брак с герцогом Кингстоном был признан недействительным, и лорд-канцлер преломил над осуждённой свой белый жезл в знак уничтожения этого брачного союза. Одновременно она лишалась герцогского титула и впредь должна была именоваться графиней Бристоль. Однако наследство герцога Кингстона оставалось за нею. От тюремного заключения и клеймения она освобождалась, так как в законе предусматривалось такое исключение «для лиц духовных и благородных». Суд строго предупредил, что «ежели она и впредь то же самое преступление сделает, то право сие не послужит ей в защиту», и выражал надежду, что «изобличение собственной совести заменит жестокость телесного и тюремного наказания».
Но письменное решение суда было изложено нечётко и допускало двойное толкование в части лишения её титула герцогини Кингстон. Ей предписывалось именоваться впредь графиней Бристоль, а про герцогский титул было сказано как-то невнятно. Поэтому Елизавета упорно продолжала называться герцогиней Кингстон.
Как пройти «в дамки»?
Газеты смаковали подробности. На лондонской сцене при полном аншлаге шла пьеса о похождениях брачной аферистки, ставшей герцогиней. Даже в далёкой России, в «Санкт-Петербургских ведомостях», промелькнула заметка о скандальном судебном разбирательстве, впрочем, почти не замеченная широкой публикой.
Многие двери закрылись перед оскандалившейся герцогиней. Она жила то в родовом замке Кингстонов, то в роскошном особняке в столице, тратила деньги без счёту, но при этом оставалась призраком: её словно не замечали. А на что, скажите на милость, роскошный экипаж, если некуда выезжать? Великолепные наряды, в которых негде блистать? Драгоценные украшения, которыми некого поражать? И главное, её красота начинала увядать! Герцогиня Кингстон, поразмыслив, решила искать признания за границей.
Герцогиня Кингстон написала почтительное письмо Екатерине II, в котором выражала своё восхищение мудрым правлением государыни и горячее желание лично засвидетельствовать ей свою преданность. Герцогиня знала, что ехать надо не с пустыми руками, а с достойным подарком. Её покойный муж собрал редкую коллекцию картин европейских мастеров, и вдова предложила императрице выбрать любые полотна для украшения своих дворцов. Екатерина II поручила послу в Лондоне осмотреть коллекцию, отобрать картины, а заодно навести справки о щедрой дарительнице. Получив полную информацию, императрица задумалась: репутация герцогини Кингстон была, что называется, подмоченной, но ведь и столь ценные подарки на дороге не валяются.
Специально для этой поездки герцогиня заказала роскошную яхту, поразившую воображение даже искушённых в морском деле англичан. В российской столице гостью приняли радушно, императрица повелела предоставить ей богатый дом в центре города. Когда же буря повредила яхту герцогини, Екатерина II приказала произвести ремонт за счёт казны. Вскоре герцогиня Кингстон купила собственный особняк в Санкт-Петербурге. Одним словом, она чувствовала себя в столице действительно как дома, и говорила, что желала бы не только жить здесь, но и обрести вечный покой, если смерть застанет её в пределах России.
Итак, первый этап плана – «внедрение» – прошёл отлично. Герцогиня Кингстон приступила ко второму: через самых приближённых к императрице вельмож она сообщила о своей заветной мечте – сделаться придворной статс-дамой Екатерины II, получить из августейших ручек миниатюрный портрет государыни в обрамлении бриллиантов и носить его на плече как знак наивысшего положения в свите. Но герцогиня вела себя подчас необдуманно и даже взбалмошно. Решив заручиться поддержкой графа И.Г.Чернышёва, она подарила ему, как говорится, не глядя, несколько картин. Все дивились столь щедрому подношению: ведь среди картин было и полотно Рафаэля! Узнав об этом, герцогиня впала в отчаяние. Как вернуть Рафаэля? Она не придумала ничего лучшего, как во время ближайшей встречи с Чернышёвым, в присутствии множества гостей, воскликнуть: «Как великодушно с вашей стороны, граф, что вы храните мои картины, пока мой новый дом отделывается! Ведь это были любимые полотна моего покойного мужа!» Последовала немая сцена. Граф Чернышёв хотя и промолчал, но картины так и не вернул, препирательства по их поводу шли ещё долгие годы. Конечно, рассчитывать после этого на поддержку Чернышёва было бы глупо. Инцидент не остался незамеченным, многие вельможи охладели к герцогине. Правда, ездить к ней на ужины и балы не перестали.
Однако главные надежды герцогиня Кингстон возлагала на князя Г.А. Потёмкина, любимца императрицы. Потёмкин часто бывал на яхте герцогини, на её приёмах и балах. Екатерина II знала об этих визитах, и, хотя она и писала к Потёмкину: «у Кингстонши желаю веселиться», – вряд ли ей это нравилось. Но вот Потёмкин укатил обустраивать Новороссию, поручив своей канцелярии хлопотать за герцогиню. Управляющий канцелярией Попов и секретарь, полковник Михаил Гарновский, действительно помогали «Кингстонше» в имущественных вопросах, кое-что оседало в их собственных карманах. Но в главном – в стремлении выйти «в дамки» – они помочь не могли.
Придворные посоветовали герцогине Кингстон обзавестись собственностью в России. У неё уже был дом в Санкт-Петербурге, затем герцогиня прикупила знаменитый Красный Кабачок – трактир на седьмой версте Петергофской дороги, прозванный так по реке Красненькой. Место знаменитое: здесь отдыхала будущая императрица, направляясь в Петергоф, чтобы свергнуть своего супруга Петра III с престола. В Красный Кабачок приезжали кутить столичные офицеры: в городе они могли подвергнуться аресту за буйное поведение, а за городской заставой – гуляй не хочу! Но дом и трактир не считались значительными владениями, и герцогиня Кингстон купила по случаю обширное имение в Эстляндии. Наученная опытом покойного мужа, герцогиня заключила сделку на свою девичью фамилию, поэтому её владения получили название Чадлейские мызы, позднее их стали звать Чудлейскими. Скоро оказалось, что эти земли не стоят уплаченных за них семидесяти четырех тысяч рублей серебром, что на них можно только лес рубить да рыбу ловить. Герцогиню вдруг обуяла скупость, и, когда ей предложили построить в её владениях винокуренный завод, она ухватилась за эту идею. Одна из самых богатых женщин в Европе, претендовавшая на высшую придворную должность, занялась малопочтенным промыслом.
Наконец, императрица известила герцогиню о своём решении: согласно принятым правилам, иностранки не могут удостоиться звания статс-дамы, исключение не может быть сделано даже для герцогини Кингстон, несмотря на монаршую к ней любовь и благосклонность.
Что и говорить, герцогиня была ужасно огорчена, но не обескуражена. Она разработала план дальнейших действий, кое-как уладила срочные дела в России и поднялась на борт своей яхты.
Галопом по Европам
На пристани французского города Кале толпились любопытные. В гавань вошла прекрасная яхта и встала на якорь. Шлюпка доставила на берег даму с царственной осанкой. Её встречал хор девушек с букетами цветов. Седовласый мэр произнёс приветственную речь. Растроганная гостья утёрла слезу и села в экипаж.
Cлёзы благодарности были, конечно, наигранными. Герцогиня Кингстон сама подготовила своё триумфальное вступление в город: послала вперёд своих агентов, которые стали распространять слухи о баснословно богатой герцогине, которая будто бы хочет поселиться в Кале и облагодетельствовать горожан.
Выбор Кале как очередного пристанища не был случайным. Через этот город-порт лежал кратчайший путь с материка в еликобританию: через Па-де-Кале всего-то сорок четыре километра до британского берега. Герцогиня Кингстон готовила плацдарм для возвращения на родину.
Уже на следующий день к знатной гостье потянулись с визитами местные дворяне, чиновники городской администрации, именитые путешественники. Герцогиня Кингстон обстоятельно рассказывала о своей жизни в России, о том, каких почестей она удостоилась при дворе. Вспоминала о празднике, который она будто бы устроила в честь Екатерины II – гостям прислуживали разом сто сорок человек! Англичане увозили на родину эти рассказы герцогини Кингстон, и многие начинали верить в её версию: мол, в Великобритании завистники сфабриковали против неё клеветнические обвинения. Как бы в доказательство своих неизменно благородных качеств герцогиня и в самом деле пожертвовала деньги на нужды города, облагодетельствовала некоторые бедствующие семейства. Так герцогиня Кингстон старалась изменить отношение британцев в свою пользу, и, возможно, через несколько лет ей это удалось бы, но… Маленький городок быстро наскучил ей, а постоянство не было её добродетелью. Иногда герцогиня со смехом говорила: «Я опротивела бы самой себе, если бы более часу оставалась в одном и том же расположении духа!»
Герцогиня вновь отправилась путешествовать по Европе. В маленьких германских княжествах её встречали с особым почтением, но в крупных столицах принимали настороженно. В Вене император Иосиф II удостоил герцогиню Кингстон аудиенции, однако от его дежурно-любезных речей веяло холодком.
Герцогиня расцветала, лишь когда встречалась с мужчинами, превосходившими её силой ума и воли, в чьих жилах кровь не текла, а бурлила. За время её вдовства только двое мужчин поразили её воображение. Польский магнат князь Карл Радзивилл покорил герцогиню неслыханной щедростью, готовностью бросить к её ногам всё своё состояние. Но как политический авантюрист Радзивилл не вызывал симпатии у герцогини: он активно интриговал против России, императрицы Екатерины II и её ставленника, польского короля Станислава Понятовского. Именно Радзивилл готовил и поддерживал знаменитую самозванку княжну Тараканову.
А вот другой авантюрист Стефан Занович заставил герцогиню позабыть первую любовь к герцогу Гамильтону. Он пленил герцогиню острым умом в сочетании с храбростью и находчивостью.
Она дарила ему драгоценности, не раздумывая пошла бы за него замуж, но… Занович был истинным рыцарем Фортуны и не мог принадлежать никакой другой женщине. Тем не менее и этот прожжённый авантюрист выделял герцогиню Кингстон, писал ей отовсюду, куда заносила его судьба. Позднее, уже из тюремной камеры, накануне самоубийства, Занович написал герцогине Кингстон письмо, в котором признался, что жил под чужими именами. Впервые и ей одной самозванец рассказал всю правду о себе. Это послание комендант тюрьмы переслал герцогине Кингстон нераспечатанным. Для всего мира Стефан Занович умер неразоблачённым принцем Албанским, не подсудным людскому суду.
Однако женский век герцогини Кингстон был на исходе, и она приняла приглашение князя Радзивилла посетить его владения в Литве. Князь встречал гостью как королеву, для неё выстроил целый городок, куда съехалась знать со всей подвластной ему округи. Её одну князь считал ровней себе по знатности и богатству, и союз с этой женщиной польстил бы его непомерному честолюбию. Однако места эти показались герцогине Кингстон весьма дикими, как и здешние обитатели, включая местную шляхту. Она не пожелала оставаться, как она выразилась, «в дикой стране среди сарматов, которые одеваются в звериные шкуры». Словом, она любезно предложила князю лишь «верную дружбу» и отправилась дальше – в Санкт-Петербург.
Прощальная гастроль
В 1782 году герцогиня вторично приехала в Россию. Это решение окрепло у неё ещё в Вене. Ей казалось, что неудача первой поездки – случайность, происки недоброжелателей и отсутствие покровителей. Вот если бы князь Потёмкин оказался в Санкт-Петербурге, то она давно бы стала статс-дамой. Герцогиня на этот раз твердо рассчитывала на поддержку Потёмкина. Кроме того, у неё возник новый проект. Зная, как ценит Екатерина II разумную хозяйственную деятельность, владелица Чудлейских мыз решила основать там образцовое хозяйство на манер английских ферм.
Но российская столица встретила старую знакомую сдержанно, если не сказать прохладно. Её репутации сильно повредило занятие водочным бизнесом. В глазах высшего света герцогиня Кингстон превратилась в промышленницу, наживающую деньги любыми путями.
Вдобавок выяснилось, что винокуренный завод почти разорён: на нём висели недоимки по налогам и штрафы за разного рода нарушения. Всё это сильно огорчало герцогиню, ведь она и не нуждалась в этом предприятии. А теперь ей вовсе расхотелось заниматься Чудлейскими мызами. К тому же Потёмкина в Санкт-Петербурге она опять не застала. Герцогиня наконец поняла, что Екатерина и впрямь великая императрица, её невозможно соблазнить ни дорогими подарками, ни изощрённой лестью. «Кингстонша» расплатилась с долгами, сделала распоряжения доверенным лицам и подала прошение на выезд из России, пояснив, что ей необходимо лечить больные ноги на Карлсбадских водах.
В 1786 году герцогиня Кингстон решила вернуться в Великобританию и даже написала своему управляющему, чтобы он готовил замок к её приезду. Но об этом пронюхали журналисты и выплеснули на страницы газет все скандалы, связанные с герцогиней Кингстон. Возвращение на родину не состоялось.
Герцогиня окончательно рассталась с честолюбивыми планами и решила просто пожить в своё удовольствие. Она уехала туда, где это легче всего сделать – в Париж. Там она наняла для себя целую гостиницу под милым её сердцу названием «Английский парламент», а вскоре купила и замок Сент-Ассиз. Похоже, герцогиня никогда не торговалась, вот и замок обошёлся ей в фантастическую сумму – почти в полтора миллиона ливров. В этом роскошном замке она прожила всего неделю и скончалась 23 августа 1788 года.
Когда огласили завещание герцогини, оказалось, что она, хотя и не добилась высокого положения в России, вовсе не держала зла на императрицу. Она завещала Екатерине II драгоценный венец, украшенный бриллиантами, жемчугом и самоцветными камнями. Она оставила значительные суммы некоторым своим служащим-россиянам и другим лицам, оказавшим ей помощь, а также распорядилась отпустить на волю крепостных в Чудлейских мызах.
К несчастью, почти всем «русским наследством» герцогини Кингстон распоряжался полковник Михаил Гарновский, циничный делец, поверенный в делах князя Потёмкина. Он и при жизни герцогини, пользуясь её постоянным отсутствием и недостатком деловой хватки, сколотил немалый капитал, а после её смерти умудрился завладеть Красным Кабачком, домом герцогини в Санкт-Петербурге и изрядным участком земли в пригороде, не отпускал на волю крепостных, не уплачивал никому причитающихся сумм по завещанию.
«Подвиги» Гарновского отражены не только в мемуарах современников, но даже в русской поэзии. Дело в том, что этот ловчила решил построить дворец вблизи Измайловского моста. Соседи этой «стройки века» стали жертвами «точечной застройки» – громада нависала над их домами, как Арарат. Не повезло и поэту Гавриле Романовичу Державину: его дом граничил со стройкой. И Державин написал сатиру на своего соседа. Поэт припомнил Гарновскому и разграбление Таврического дворца, а в заключение заметил:
Кто весть, что рок готовит нам?
Быть может, что сии чертоги,
Назначенны тобой царям,
Жестоки времена и строги
Во стойлы конски обратят.
Как в воду глядел. Скончалась Екатерина, воцарился Павел. Гарновский лишился всякого покровительства. Новый государь затребовал неразрешённые судебные дела, рассмотрел многочисленные жалобы. Гарновский тотчас был уволен со службы и заключён в тюрьму. Всё его неправедно нажитое имущество поступило в казну. Дело Гарновского рассматривал Сенат. Подсудимому удалось отчасти оправдаться и выйти из крепости, но, лишившись всех богатств, он бедствовал до конца своих дней. Пророчество поэта сбылось дословно: в здании, отстроенном Гарновским, расположились казармы конногвардейского полка.
Государство расплатилось с российскими наследниками герцогини Кингстон, исполнило её волю по завещанию. Память об этой удивительной женщине жива и сегодня, не только в исторических документах, но и в нескольких шедеврах из собрания Государственного Эрмитажа.
