 | |
 | |
| Торговые компании в Великобритании в начале XVIII появлялись, как грибы после дождя | |
 | |
| Британский премьер-министр Роберт Уолпол (за столом) выслушивает жалобы притеснённых торговцев | |
Первая финансовая пирамида
в истории человечества: среди её жертв оказался Исаак Ньютон
В1710 году близилась к концу, но никак не могла завершиться Война за Испанское наследство. Франция находилась в отчаянном положении и готова была сложить оружие, но условия мира были слишком унизительны для Людовика XIV. В Британии от войны все устали; она истощала казну и мешала коммерции. Партия тори во главе с Робертом Харли (в русских исторических источниках его называют Гарлей) и Генри Сент Джоном вела сложную интригу, дабы убедить королеву Анну отправить в отставку кабинет вигов, сместить главнокомандующего, герцога Мальборо, и подписать мир с Францией. Интрига эта отчасти отражена в комедии Эжена Скриба «Стакан воды», которую так любят в России. Деятельное участие в событиях на стороне тори принимали памфлетисты Джонатан Свифт и Даниель Дефо.
За партийным соперничеством стояла династическая проблема: у 45-летней болезненной королевы не было детей; по её смерти на английский престол должен был взойти либо курфюрст Георг Ганноверский, либо единокровный брат Анны, сын свергнутого «славной революцией» Якова II, Джеймс (Яков) Стюарт, живший в изгнании во Франции. Реставрация Стюартов означала бы и восстановление в правах католиков. Виги поддерживали наследника из ганноверского дома. Среди влиятельных тори были сторонники Стюартов.
Крупнейшей проблемой королевства был государственный долг по военным займам. В XV веке, в конце Столетней войны, Эдуард III просто отказался отдавать долги и тем самым разорил своих заимодавцев – итальянские банкирские дома Барди и Перуцци. В правовом государстве XVIII века поступить так, да ещё с отечественными банкирами, было уже невозможно. Долги правительства составляли в общей сложности около 50 миллионов фунтов стерлингов – сумму по тем временам громадную.
Рождение компании
В сентябре правлению вигов пришёл конец. Королева распустила парламент и назначила новые выборы. Вождь вигов Сидней Годольфин от досады сломал свой белый жезл – знак полномочий лорда-казначея (нынешний премьер-министр). Харли получил повеление сформировать кабинет. Сент Джон был назначен государственным секретарём и вступил в мирные переговоры с Францией. (Впоследствии первому был пожалован титул графа Оксфордского, второму – виконта Болингброка, а их дружба превратилась в ненависть.) В мае 1711 года Харли выдвинул проект погашения государственного долга.
В то время у всех на устах были несметные богатства Мексики и Южной Америки, благодаря которым Испания стала великой державой. В период между 1550 и 1800 годом эти территории обеспечивали 80 процентов мировой добычи серебра и 75 – золота. С 1540 по 1700 год в Новом Свете было добыто 50 тысяч тонн серебра, что удвоило общую массу этого металла, находившегося в обращении в Европе, и оказало огромное влияние на мировую экономику.
Процветание Испании всецело зависело от рабского труда. Между тем ещё в 1503 году королева Изабелла запретила обращать в рабство своих заокеанских подданных. Главной рабочей силой южноамериканских и карибских колоний были рабы-африканцы. Работорговля была выгодным бизнесом. Право на ввоз рабов в свои колонии – asiento – испанская корона предоставляла на протяжении XVI–XVIII веков фламандцам, генуэзцам, голландцам, а в годы Войны за Испанское наследство – французам.
Харли предлагал включить в мирный договор пункт об асьенто для Британии и о праве на торговлю с испанскими колониями. Эту привилегию должна была получить вновь учреждаемая акционерная компания, которая взамен возьмёт на себя ответственность по срочным или уже просроченным долгам правительства на сумму 10 миллионов фунтов стерлингов. Правительство, в свою очередь, должно согласиться выплачивать компании шесть процентов годовых – итого 600 тысяч фунтов в год (точная цифра – 576 534 фунта).
В декабре 1711 года кабинет Харли едва устоял; его спасло лишь вмешательство королевы: она назначила сразу 12 новых пэров, чтобы обеспечить тори большинство в палате лордов. В тот же день был смещён со всех постов герцог Мальборо. А в январе следующего года лидер вигов Роберт Уолпол в палате общин отправился в Тауэр по обвинению в финансовых злоупотреблениях в бытность военным министром в кабинете Годольфина. Вскоре и Мальборо был признан виновным в казнокрадстве и раздаче казённых подрядов для армии за взятки. Падению герцога много способствовала фаворитка королевы леди Абигайль Мешем – этот эпизод и составляет сюжетную основу пьесы Скриба.
В апреле 1713 года в Утрехте был подписан мирный договор. Британия получила асьенто на 30 лет и право на заход – navio de permiso – одного торгового судна в год на ярмарку в Портобело на тихоокеанском побережье Панамы. Ежегодная квота на ввоз рабов составляла 4800 мужчин (единицей исчисления был pieza de India – раб-мужчина без физических дефектов ростом не менее 58 дюймов. Женщина обычно засчитывалась как 0,8 pieza). Это было далеко от тех радужных перспектив, какие воображались Роберту Харли.
Ему к тому же не удалось учредить банк для обслуживания реструктурированного долга – по уставу Банка Англии он единственный пользовался правом эмиссии. Тем не менее сделка казалась взаимовыгодной. «Компания Южных морей» (Южными морями назывались в то время воды Тихого океана, омывающие Южную Америку) выпустила акции, обеспеченные её соглашением с правительством. К тому же мало кто сомневался, что компании удастся наладить контрабандную торговлю: испанская промышленность, особенно в условиях войны, просто не справлялась со снабжением колоний.
Тем временем счастливая звезда графа Оксфордского закатилась. Он лишился доверия королевы. 27 июля 1714 года он был вынужден сложить полномочия и передать жезл лорда-казначея Болинброку. Но конкурент ликовал недолго: уже 1 августа королева скончалась, и на престол взошёл Георг I Ганновер. Лордом-казначеем стал Уолпол, все обвинения против которого были признаны ложными. Король, не говоривший по-английски и скучавший на заседаниях, предоставил ему полную свободу действий. Болингброк, резонно опасаясь мести, бежал во Францию. Он сделал это в середине марта, а в начале апреля был учреждён Тайный комитет во главе с Уолполом для расследования обстоятельств заключения Утрехтского договора. Болингброк и Оксфорд обвинялись в государственной измене – они будто бы вели тайные переговоры с Джеймсом (Яковом) Стюартом. Уже 10 июня парламент, в котором теперь большинство составляли виги, на основании представленного Тайным комитетом доклада признал обвинения доказанными. Граф Оксфордский, не пожелавший спасаться бегством, был заключен в Тауэр, где провёл два года.
Игра по-крупному
На бизнесе «Компании Южных морей» по обслуживанию государственного долга эти политические потрясения отразились мало. Первое судно с товаром отправилось в Портобело лишь в 1717 году. А годом позже англо-испанские отношения испортились. Но работорговля шла весьма успешно. Компания полностью выбирала свою квоту (чаще всего обладатель асьенто не справлялся с этой задачей). Как свидетельствуют документы, за 25 лет невольничьи корабли компании совершили 96 плаваний через Атлантику и доставили в Новый Свет около 30 тысяч рабов. Смертность в пути была по тогдашним меркам низкой – 11 процентов. Четверть доходов от работорговли поступала на цивильный лист королевы – эти средства шли на содержание двора.
И всё же главным бизнесом компании были не реальные торговые операции, а биржевая игра. Как чисто финансовая корпорация компания процветала. Её бумаги пользовались спросом. Директора искали способ расширить сферу деятельности. В 1719 году компания предложила правительству взять на себя более половины национального долга Британии (30 981 712 фунтов стерлингов) под 5 процентов годовых до 1727 года и 4 процента в последующие годы. К этому времени «Компания Южных морей» уже была крупнейшим кредитором правительства: из общей суммы долга в 50 миллионов фунтов на её долю приходилось 11,7 миллиона, 3,4 – на долю Банка Англии и 3,2 – на долю Британской Ост-Индской компании.
Банк Англии вступил в конкуренцию и внёс в парламент равноценный проект. Тогда компания повысила своё предложение на 7,5 миллиона фунтов. Ещё миллион и 300 тысяч, как утверждалось, пошли на взятки высоким должностным лицам. Энтузиастом предложения компании был, в частности, канцлер казначейства Джон Айлэби. Но решающую роль сыграло намерение компании обменять срочные и бессрочные долговые обязательства правительства на свои акции. Компания взяла на себя платежи по 85 процентам срочных и 80 процентам бессрочных рент-аннуитетов (контракт, при котором кредитор получает регулярные выплаты в счёт погашения долга с процентами; в первом случае ценная бумага имеет фиксированный крайний срок выкупа должником. – В.А.). Кто же откажется обменять безнадёжные векселя на высокодоходные и постоянно растущие в цене бумаги?
Дебаты в парламенте в феврале 1720 года стали словесной дуэлью между Джоном Айлэби и Робертом Уолполом, который поддерживал предложение Банка Англии. Чарлз Маккей в своей книге «Наиболее распространённые заблуждения и безумства толпы» излагает речь Уолпола так: «Г-н Уолпол сказал, что этот план поощряет «опасную практику биржевых спекуляций и отвлечёт нацию от торговли и промышленности. Он вызовет опасный соблазн завлечь и разорить легковерных, принеся их сбережения в жертву перспективе иллюзорного богатства. Основной принцип этого проекта – первостатейное зло; он призван искусственно повысить цену акций за счёт возбуждения и поддержания массового слепого ажиотажа, а также за счёт обещаний выплат дивидендов от фондов, недостаточных для этого в принципе». С воодушевлением пророка он добавил, что, если этот план удастся реализовать, директора компании станут в правительстве хозяевами, сформируют в королевстве новую и самовластную аристократию и возьмут под свой контроль решения законодательной власти. Если же он потерпит фиаско, в чём Уолпол был убеждён, страну ожидают массовые беспорядки и разорение».
Уолпол как в воду глядел. Он, правда, не мог вообразить ситуацию, при которой будут реализованы оба сценария, как в России в конце 90-х прошлого столетия: сначала залоговые аукционы и семибанкирщина, а потом разорение и дефолт…
Но Уолпол вещал втуне. Трезвый голос потонул в волне эйфории, накрывшей Британские острова. Пока обсуждался закон, председатель правления сэр Джон Блант развернул рекламу. Лондон наполнился самыми фантастическими слухами о грядущем процветании компании. Говорили о готовящемся соглашении о свободной торговле с испанскими колониями, о том, что компания получает концессию на разработку серебряных копей Потоси в Боливии – самого богатого месторождения мира, о привилегии на торговлю кошенилью – алой краской, изготовленной из питающихся кактусами насекомых…
Предложение компании было принято. Пробил её звёздный час. Акции нового транша стали предметом ажиотажного спроса. 100-фунтовая акция, стоившая в январе 128 фунтов, в феврале продавалась за 175, в марте – за 330, в конце мая – за 550. Рост котировок обеспечивался притоком всё новых средств. Это была классическая пирамида.
В летние месяцы 1720 года в лондонской Биржевой аллее, где в кофейнях и под открытым небом шла бойкая купля-продажа акций, было не протолкнуться. Сюда устремились люди всех званий и сословий, богач и бедняк. Баснословные состояния сколачивались в мгновение ока. Биржевыми дельцами сделались и король, и простолюдин, закладывающий последнее достояние ради миража. «Здесь ищет милости фортуны тот, кто печален, и тот, кто весел; её улыбку они ловят или в испуге отступают, когда чело она нахмурит; здесь кавалеры важных орденов и лорды смешиваются с чернью; язычники и христиане здесь продают и покупают, и каждый жадными глазами здесь смотрит на соседа. А тут стоят рядами пышные кареты: красотки-леди высунулись из окон, в руках сжимают кошельки – честь продала одна, другая только бриллианты, но одинаково рискнуть готовы обе, примчав сюда, в Аллею Биржевую», – так описывал биржевую лихорадку поэт-современник.
Богатство возникало в те дни буквально из воздуха. Росс Кинг в романе «Домино» рисует выразительную картину упоения свалившимися с неба сокровищами: «Лакеи вскоре обзавелись старинными поместьями по берегам Темзы, лавочники вселились в новёхонькие особняки на Хановер-Сквер… Река задыхалась от новоприбывших барж, улицы – от потока новёхоньких экипажей, чудовищно громадные дома – от свежеизготовленной мебели и роскошных драпировок; всё это не успевали сгружать с торговых суден и лихтеров, которые заполнили лондонский порт. И всюду в воздухе витала, казалось, подобно туману, мельчайшая белая пыль, оседавшая всюду тонким зернистым слоем, как будто феи рассеяли над городом волшебный порошок, ввергнув жителей в безумие».
Конец миража
Наряду с брокерами могучей компании шустрили дельцы помельче. Акционерные общества плодились как грибы после дождя. Список проектов, под которые в то лето легко собирались деньги, поражает своей абсурдностью – их авторы будто нарочно соревновались в бессмыслице. Рядом с китобойным промыслом у берегов Гренландии в этом перечне соседствует создание вечного двигателя (уставной капитал – миллион фунтов), извлечение серебра из свинца и «страхование господ и дам от убытков, которые они могут понести от прислуги» (капитал – три миллиона). Но самой грандиозной идеей была «Компания по извлечению стабильно высокой прибыли из источника, не подлежащего разглашению». Учредитель обещал раскрыть секрет акционерам через месяц после получения задатка в два фунта за каждую 100-фунтовую акцию. Надо ли говорить, что, получив задаток за 1000 акций и заработав таким способом 2000 фунтов, обладатель секрета скрылся в неизвестном направлении. Впрочем, вряд ли его можно обвинить в том, что он не раскрыл свой секрет обогащения за счёт легковерных дураков. Именно эти дутые проекты получили прозвище «пузыри».
Наконец компания вознамерилась избавиться от путающихся под ногами, отбивающих у неё клиентов «пузырей». Под её давлением в июне был принят Акт о Королевской бирже и Лондонской страховой корпорации, в обиходе названный «законом о мыльных пузырях». Отныне все акционерные компании должны были обзавестись королевской хартией, то есть высочайшим разрешением на бизнес.
У «Компании Южных морей» никаких проблем с хартией поначалу как будто не предвиделось – кто же посмеет сомневаться в ликвидности такого столпа фондового рынка. Однако сомневающиеся нашлись. Возник вопрос: а каково, собственно говоря, обеспечение акций компании, если асьенто предусматривает лишь один заход в испанские колонии британского судна водоизмещением не более 500 тонн? Работорговля? Но стали понемногу разбираться, и вышло, что доставка рабов отнюдь не так выгодна, как полагала публика, и даже убыточна.
Хартию компания всё же получила, благодаря чему в июне цена её акций подскочила до 890 фунтов за штуку. В такой момент ажиотаж от паники отделяет тонкая грань. Благоразумные люди, понимая, что котировки достигли заоблачных высот, выставили на продажу свои пакеты. Брокеры компании бросились скупать бумаги. Благодаря этому рынок удалось удержать от обвала. Цена акции упала, но удержалась на уровне 750 фунтов. В начале августа они продавались по тысяче фунтов.
Это уже был совершенно запредельный рост. При таком курсе даже недальновидные акционеры сочли за благо избавиться от своих бумаг. Тут уже брокеры оказались бессильны – им просто не хватило оборотных средств. Наконец пронёсся слух, что сам сэр Джон Блант продал свои акции. Тем временем во Франции лопнул пузырь Миссисипской компании – создания финансового кудесника из Шотландии Джона Ло. Публика нервничала. Кредиторы, прежде всего ювелиры, которые одалживали деньги на покупку акций компании под залог самих этих акций, разорялись.
Вот ещё один отрывок из романа «Домино»: «К октябрю улицы и лавки опустели. На конюшенных дворах, на верфях и городских площадях, напоминавших некогда неумолчные ульи, вместо прежней кипучей деятельности глазам представали только зияющие просветами остовы недостроенных карет, барж и особняков, словно множество погибших животных, чью плоть пожрали и чьи кости обглодали невидимые хищники, и сквозь чьи скелеты должна прорасти весной трава».
Нет худа без добра
Пытаясь спасти положение, Блант созвал общее собрание акционеров. Но благостные речи никого не успокоили. Курс бумаг упал до 150 фунтов, потом до номинала. Среди обманутых вкладчиков оказался и великий естествоиспытатель Исаак Ньютон. Он потерял на операциях с акциями компании 20 тысяч фунтов, после чего будто бы изрёк: «Я могу рассчитать движение небесных светил, но не степень безумия толпы». Поэт Джон Гей остался буквально без гроша и поправил свои дела, лишь написав имевшую громкий успех «Оперу нищих».
В декабре, собравшись на очередную сессию, парламент начал расследование. Первым делом был принят закон об аресте имущества директоров компании и запрете им покидать пределы королевства в течение года. Однако казначей компании Найт бежал во Францию вместе с бухгалтерскими книгами. Заседания были бурными. Учитывая негодование публики, нетрудно предположить обвинительный уклон. Секретарь Крэггз, возмущённый обвинениями, заявил, что, если инсинуации не прекратятся, он «готов принять вызов любого или в стенах палаты, или за её пределами». Члены палаты дружно возмутились, и Крэггзу пришлось дать задний ход – он объяснил, что не имел в виду дуэль. Драматический характер носил допрос Джона Бланта, который вместе с некоторыми другими директорами и клерками компании был заключён под стражу. В палату лордов его доставили под конвоем. Он отказался свидетельствовать против самого себя и членов кабинета. В конце концов следственный комитет обнаружил в документах компании различные подделки и подчистки, и на этом основании парламент признал руководителей компании виновными в мошенничестве.
Уголовному наказанию подвергся лишь канцлер казначейства Джон Айлэби. Он был признан виновным в коррупции и заточён в Тауэр. Трое директоров, включая Крэггза, умерли, не дождавшись вердикта. Остальные не совершили по тогдашним законам никакого уголовного преступления. Однако их имущество было почти полностью конфисковано. Один из членов палаты лордов внёс проект резолюции, в которой предлагал поступить с виновными по-древнеримски: зашить их живьём в мешок со змеями и бросить в Темзу.
Финансовая отчётность компании была уничтожена в XIX веке, и о её деятельности сегодня судят главным образом по памфлетам. Все филиппики в адрес «мошенников» упускают из виду одну деталь: вкладчиков никто не заставлял покупать акции. Им застил белый свет мишурный блеск призрачного золота. Но ведь любая игра на бирже связана с риском.
«Компания Южных морей» не была ликвидирована. По инициативе Уолпола она подверглась реструктуризации и продолжала свою деятельность вплоть до окончания Семилетней войны (1756–1763).
Кабинет Уолпола стал самым долговечным в истории Великобритании. Он, кстати, отнюдь не жаждал крови поверженного врага. Выступая в парламенте, Уолпол призывал законодателей прежде всего заняться спасением кредитно-денежной системы страны: «Если бы Лондон горел, все умные люди, прежде чем искать поджигателей, бросились бы помогать тушить пожар и предотвращать распространение огня. Национальная кредитная система получила серьёзную рану и лежит, истекая кровью. Следует оказать ей неотложную медицинскую помощь». Некоторые современные исследователи полагают, что «пузырь Южных морей», в сущности, оказался даже полезным британской экономике.
