Владимир Войнович, писатель.
В 1993 году я уже частично вернулся из эмиграции и жил практически на два дома: между Москвой и Мюнхеном. У меня во время октябрьских событий было выступление в Доме литераторов. И там мне сказали: «А тут рядом жгут покрышки, и что-то происходит». Но я как-то не придал этому значения. Я выступал и был озабочен именно этим, а после сел в машину и уже ничего не видел, что происходит. Приехав домой, почувствовал, что заболел, и у меня было воспаление легких. Но вскоре я уже услышал, что происходят грозные события. Помню очень яркое выступление Лии Ахеджаковой по телевизору, оно произвело на меня сильное впечатление. Это была одна из ее лучших речей, я бы сказал, одна из лучших речей в российской публицистике вообще. А потом в основном наблюдал за развитием событий из окна. Где-то кого-то куда-то звали, а я никуда не мог пойти, потому что у меня поднялась температура. Я жил на Проспекте мира, выглядывал в окно и видел, что вроде ничего не происходит. Меня удивляло: какой-то человек с собачкой гуляет, какие-то люди стоят у киоска, пиво пьют, а в это время я смотрю CNN, который показывает, что в Москве летают вертолеты и идет стрельба. Но потом как-то все-таки я поднялся, у меня было дело к немецкой газете «Süddeutsche Zeitung», взял такси и поехал в центр города. Это было как раз 3 октября и меня удивляло, что вообще такси по Москве ходят. Правда, шофер был осторожный, говорил: «Мы поедем так и так, потому что там стреляют». Уже вдоль всего Кутузовского проспекта стояли танки, и на этих танках сидели солдаты. Стрельба уже была видна в районе Белого дома. И во двор редакции «Süddeutsche Zeitung» залетела пуля, упала во дворе, и кто-то ее принес — она еще чуть ли не дымилась.Помню, как шел по улице и думал, что на улице одна картинка, а по телевизору — другая. Едут танки и вижу, что выходит министр обороны Павел Грачев. Он, кажется, на машине приехал, вышел на открытое пространство и начал командовать. Меня это удивило, ведь в него запросто могли попасть снайперы. Ведь они стреляли со всех сторон, прямо на моих глазах летели пули. Конечно, еще помню атаку на Останкино, по-моему, там телевидение уже прекратило вещать, но из резервной студии трансляция еще была. Это был какой-то страшный сон.Еще вспоминаю одну историю. Дело в том, что со мной приехала команда баварского телевидения, которая снимала обо мне фильм. И режиссер, которая вела съемки, до этого много раз собиралась в Москву, но все время боялась. А я ее убеждал, что страшные события завершились и все уже нормально. И вот она приезжает и попадает прямо в водоворот всех событий начала октября 1993 года. И она, конечно, была в ужасе, однако мы поехали к Белому дому. Белый дом уже обгорел, окна были черные. Мы подъезжаем и поставили машину, где нельзя. Тут же подошел милиционер со словами: «Ваши права». И моя жена отвечает ему: «Ну вы простите его». Милиционер, молодой парень, говорит: «Бог простит, он всемилостив, а я инстанция наказующая». Но простил.
Николай Сванидзе, журналист и историк.
Это была эпоха до мобильных телефонов. Мы были за городом с женой, и когда я приехал в Москву, теща сказала, что так и так, начались события. Я этого в принципе ожидал, потому что, естественно, был в курсе. Тогда я уже был политическим обозревателем российского телевидения, комментировал все это вживую в программе «Вести», после программы «Вести», в частности, президентский указ Ельцина о разгоне Верховного Совета. Поэтому ясно было, что обстановка настолько накаленная, что что-то должно произойти. Вот узнал я об этом от тещи и сразу помчался, а это был выходной день, не переодеваясь, как был. У меня был такой желтовато-песочный свитер, совершенно не приспособленный для выхода в эфир. Поехал на 5-ую улицу Ямского поля, где уже тогда была контора российского телевидения, а вещали мы из Останкино. Но вскоре туда приехали коллеги из Останкино, потому что уже штурмовали Останкино, и там кто-то погиб, была стрельба, мы видели это. Они приехали к нам, и дальше вещание российского телевидения шло с 5-ой улицы Ямского поля (с «Ямы» так называемой) и с Шаболовки. Вот я был на 5-ой улице Ямского поля. И наш канал — канал «Россия» — был единственным, который вещал, потому что на всех остальных была черная картинка. НТВ еще не было, а Первый свое вещание прекратил, другие тоже. У нас тогда не было толком охраны, была какая-то слабая система безопасности — невооруженные люди. И, в общем, если бы эти ребята до нас добрались, то, наверно, были бы очень плохо. Но они до нас не добрались, так как были озабочены штурмом Останкино, а где находится российское телевидение, они, видимо, были не очень в курсе.
И вот мы со Светой Сорокиной выходили в эфир. И был еще Валера Виноградов — хороший журналист, он потом работал нашим собственным корреспондентом в Токио. И мы подолгу, всю ночь, комментировали события. Было, в общем, достаточно очевидно, что если ворвутся на 5-ую улицу Ямского поля, то, скорее всего, нам просто не жить. Уже были «черные списки», в них, в том числе и известные журналисты, которые занимали определенную позицию, в том числе был там и я. Выбор было сделать несложно, потому что он был связан не только с политической позицией, но и с личной. Но где-то ближе к утру уже стало ясно, чья сторона берет верх.
Конечно, все эти сегодняшние сказки про то, что раздолбили из танковых орудий невинный Белый дом, — это «в пользу бедных» и тех, кто не помнит, что было на самом деле. Все висело на волоске, в Белом доме были вооруженные люди, оттуда раздавались совершенно мракобесные и абсолютно непримиримые призывы, в том числе из уст Александра Руцкого, который был теневым президентом, и из уст Руслана Хасбулатова.
Когда все закончилось, это было расценено совершенно не так, как расценивается сейчас. Так же, как в августе 1991 года 90% в результате одобрили действия Ельцина после того, как путч прекратил свое существование, так и в 1993 году подавляющая часть сограждан радовалась, что удалось нормализовать ситуацию. И практически весь журналистский корпус. Журналисты делились на 2 неравных части. Сам Верховный Совет тоже был далеко не един во мнениях.
Александр Музыкантский, уполномоченный по правам человека в Москве, в 1993 году заместитель главы Правительства Москвы, префект центрального административного округа города.
Накануне, 2 октября, отмечался большой праздник — 500-летие со дня первого упоминания в летописи улицы Арбат, были организованы театральные площадки. И на фоне проведения этого мероприятия на пересечении Старого Арбата с Садовым кольцом шли настоящие схватки демонстрантов с милицией, с ОМОНом, с применением арматуры, дубинок. Это фантасмагорическая картина, на улице праздник, а в 200 метрах буквально рукопашные схватки. У меня осталось в памяти, что в 5 вечера 3 октября я приехал в Моссовет на Тверскую. Он был абсолютно пуст, всего было в огромном здании 10−12 человек. Оно никем не охранялось, то есть его можно было легко занять и оккупировать. Потом начали приезжать члены правительства, прислали 20 милиционеров из ГУВД и еще 20 вооруженных людей из ФСБ. Затем Лужков уезжал на знаменитые ночные совещания, на которых решалось, что делать утром. А с утра 3 октября был большой марш по Садовому кольцу — от Октябрьской площади до Белого дома. У меня сохранились записи милицейских переговоров, как его пытались остановить, но ничего не вышло. Таким образом, все завершилось тем, что огромное количество людей оказалось на площади у Белого дома. И большая для меня загадка, куда они подевались. На следующий день, 4 октября, когда начался обстрел, стреляли из танковых орудий по Белому дому, работали снайперы, пулеметы, появились первые жертвы. В это время вокруг было очень много людей. Они не были ни на чье-то стороне, а просто пришли посмотреть на то, что происходит. И все собравшиеся были в зоне поражения. Но они стремились там быть и, более того, старались подойти поближе, чтобы максимально хорошо увидеть всю картину. Огромная толпа пришла не для того, чтобы принять участие и занять ту или иную сторону, а просто посмотреть. Вот поэтому, в отличие от 1991 года, никакой революции в 1993 году в Москве и не случилось. Почему так завершилось? В 1991 году десятки тысяч людей пришли к Белому дому и уже не уходили, а в 1993 — ушли тем же вечером. И поэтому оказался возможным на следующий день и обстрел из танковых орудий, и даже штурма не потребовалось, просто пришла Альфа и вывела всех, кто там оставался. На этом события закончились.
Руслан Гостев, депутат Госдумы от КПРФ.
События октября 1993 года я переживал в Воронеже. В эти дни там на площади Ленина были организованы два противоборствующих митинга. Причем, те, кто поддерживал Бориса Ельцина, провоцировали собравшихся на драки. Это было страшно. Но сторонников Ельцина было около 600, а противников около 4 тысяч. Большим митингом противников как раз руководил я. Чтобы избежать серьезных столкновений я был вынужден призвать своих сторонников уйти с площади Ленина на другую. Я не мог допустить, чтобы пролилась кровь. Для меня дни октября 1993 года очень черные. Все было серьезно и опасно. Обстановка в городе напряженная, а тут еще накладывали свой отпечаток события в Москве. Люди опасались того, чем все может завершится, жуткое было время.
