В этот день, в 1956 году, Фидель Кастро и его соратники высадились на Кубе. Это стало началом кубинской революции. Режим Кастро сохраняется до сих: страной сейчас правит его брат Рауль. «Дилетант» публикует воспоминания участников тех событий.
Эрнесто Че Гевара: —Будучи в Мексике, как-то вечером я познакомился с Фиделем Кастро. Мы проговорили всю ночь, обсуждая проблемы международной политики. А на рассвете я уже стал будущим участником экспедиции на шхуне «Гранма». 25 ноября 1956 года в 2 часа ночи судно с погашенными огнями, набитое до отказа людьми и всевозможными грузами, вышло из Туспана. Стояла очень плохая погода, и хотя выход из порта был запрещен, устье реки оставалось пока спокойным. Пересекли вход в порт и через некоторое время зажгли огни. Началась качка, и мы стали лихорадочно искать средства против морской болезни, но ничего не находили; спели Национальный гимн Кубы и Марш 26 июля, это заняло всего минут пять. Затем судно стало представлять собой трагикомическое зрелище: из-за неприятного ощущения в желудке люди сидели с печальными лицами, обхватив руками животы, одни — уткнувшись головой в ведро, другие — распластавшись в самых неестественных позах, неподвижные, с запачканной рвотой одеждой.
Хулиан Пинья Фонсека: В то время Че выглядел молодым, очень молодым, хотя тяжелый морской переход и трудная высадка наложили свой отпечаток — он похудел, осунулся. Астма, скудная пища, бегство по болотам, а потом и марши по горам могли отнять силы у кого угодно. Но он старался не подавать вида, что ему тяжело, шутил, оказывал врачебную помощь, стоял на посту, всегда первым вызывался на трудные дела и вообще делал все, что мог.
У него была короткая, крепкая шея, широкая спина, свидетельствующая о недюжинной силе, черные глаза и волосы, открытый, с выступающими надбровными дугами лоб. Говорил он негромко, с небольшим акцентом уроженца Аргентины, но когда сердился, повышал голос и заставлял себя уважать.
0н никогда не сдавался: во время приступов астмы он бросался на землю и лежал, пока приступ не проходил. При этом не любил, чтобы его жалепи, проявляли к нему сострадание. В разного рода целебные снадобья он не верил, но если кто-то предлагал ему выпить крепкий напиток, он с удовольствием выпивал все до капли.
В то время, о котором я рассказываю, он был очень худ, на лице его резко выступали скулы, и он стал похож на китайца. Это впечатление усугублялось его маленькой бородкой и прямым и пристальным взглядом.
Пабло Уртадо: Я видел, что у него ужасный приступ астмы. И несмотря на это, именно он заботился о нас и оказывал всем нам помощь, хотя мы страдали всего-навсего морской болезнью.
Че: 30-го числа мы услышали по радио известие о вооруженных столкновениях в Сантьяго-де-Куба, которые организовал наш незабвенный Франк Паис, пытаясь приурочить их к предполагаемой высадке экспедиции. На следующую ночь, 1 декабря, когда v нас уже были на исходе запасы воды, горючего и продовольствия, мы взяли курс прямо на Кубу, тщетно стараясь разглядеть огни маяка на мысе Крус. Только днем мы пристали к кубинскому берегу в районе пляжа Лас-Колорадас, в месте, известном под названием Белик. Нас заметили с торгового судна и сообщили по радио о нашем местонахождении войскам Батисты. Мы торопливо сошли со шхуны, захватив с собой самое необходимое. В спешке мы угодили в болото, и тут нас атаковала авиация. Однако среди густого кустарника, покрывавшего болото, нас нельзя было различить с самолета и нанести нам серьезный урон. Тем не менее это означало, что армия диктатора шла по нашим следам.
Абилио Кольядо: В шесть часов утра 2 декабря мы подошли пляжу Лас-Колорадас, расположенному севере восточнее мыса Крус. Как сейчас помню, Фидель отдал приказ:
— Высаживаемся здесь!
Перед высадкой спели Национальный гимн, Фидель произнес короткую речь. Затем мы разделились на небольшие группы и начали npыгать в воду. Выходили на берег по узкой, заболоченной полосе. Продвигаться было очень трудно, мутная вода доходила иногда до плеч Ho вот, наконец, под ногами твердая почва. Мы — на Кубе.
Рене Родригес: Мы думали, что высадимся в Никеро, — так был план Фиделя. Но точно курс выдержать не удалось: маяк, по которому можно было ориентироваться, не нашли. Когда рассвело, стоял у правого борта.
Расстроенный и озабоченный Фидель мне:
— Предупреди людей, будем высаживаться отмели.
Я пошел к носовой части, передал слова Фиделя и тут же вернулся к нему. Тогда он сказал мне:
— В воду!
С винтовкой в руках и вещевым мешком за плечами я прыгнул в воду и сразу же увяз в грязи. Тогда я ухватился за якорь и объяснил Фиделю, что мы попали в болото. Он коротко приказал:
— Иди вперед!
Я пошел вперед, почти утопая в грязной болотной жиже. Когда добрался до мангровых зарослей, присел на ствол отдохнуть. Скоро стали подходить и другие товарищи.
Хулио Кортасар: Положение наше было — хуже некуда, но по крайней мере мы хоть не болтались больше в море на проклятой посудине, среди блевотины, шквала и кусков размокших галет, среди пулеметов и грязной пены… Хорошо еще, что оставалось немного сухого табака, потому что Луис (на самом деле его звали не Луис, но мы поклялись до победы забыть наши настоящие имена) сообразил спрятать его в жестяную банку, которую мы открывали с большей осторожностью, чем если бы в ней были скорпионы. Но разве поможет табак или ром, когда пять дней кряду суденышко болтается, как пьяная черепаха, безжалостно дует северный ветер, вздымая огромные валы, руки растерты в кровь дужками ведер; когда тебя душит чертова астма, а добрая половина твоих товарищей страдают от морской болезни и сгибаются пополам при рвоте, словно вот-вот переломятся надвое!
Фаустино Перес: Мы высадились в районе Лас-Колорадас, хотя, как правильно сказал товарищ Хуан Мануэль Маркес, это была не высадка, а настоящее кораблекрушение!..
Аугусто Кабрера: Это было второго декабря 1956 года. Я ничего еще не знал об этом, но пришел один знакомый, Антонио, и сказал, что высадился экспедиционный отряд. Сначала я не поверил — тогда много говорили о революции, ну, я и подумал, что это просто «утка».
— Это правда? — спросил я.
— Конечно, правда. Вон как солдаты зашевелились.
Посидели мы с ним, выпили кофе, поговорили.
А когда он ушел, послышались взрывы бомб — это самолет бомбил кокосовые рощи у побережья.
Я убедился, что мой знакомый сказал правду. Как я уже говорил, это было ранним утром второго числа.
Че: Когда мы высадились, нас разгромили. Мы совершили очень тяжелый переход на катере «Гранма» — 82 человека, не считая судовой команды. Шторм заставил нас изменить курс, большинство страдало от морской болезни. Питьевая вода и продовольствие кончились, и, в довершение всех бед, когда мы подошли к острову, судно застряло в болотистом грунте. С воздуха и с берега нас безостановочно обстреливали, и вскоре в живых осталось меньше половины из нас — или в полуживых, если учесть наше состояние. Из 82 человек нас вместе с Фиделем осталось 12. А вскоре наша группа уменьшилась до семи человек, так как остальные пять куда-то пропали. Вот что осталось от гордой армии Движения 26 Июля. Прижавшись к земле, не открывая огня из опасения обнаружить себя, мы ждали последнего решения Фиделя. А вдали гремели выстрелы морской артиллерии и беспрерывно стучали авиационные пулеметы.
Луис Креспо: Когда мы высадились, я оказал первую помощь Че. Дело в том, что мой отец страдал астмой, и, когда я вижу астматика, я вспоминаю свою семью, своего больного отца. Так вот, когда я спросил, где Че, мне сказали, что там, в болоте. А пройти туда никто не мог. Но я все-таки до него добрался и говорю: «Дай-ка я тебе помогу». А он отвечает: «Не нужно мне никакой помощи». Я настаиваю: «Нужно, ты очень устал в этом болоте». Тогда он мне говорит — мы с ним с самой Мексики были в простых отношениях: «Пошел ты, знаешь куда… Помощник нашелся! Я сюда драться приехал, а не за тем, чтобы мне кто-то помогал». Но ведь он-то с астмой приехал! В общем, снял я с него мешок и говорю: «Ну, хватит, мы уже прибыли».
Аугусто Кабрера: В то утро слышались частые разрывы бомб. Самолеты пикировали на берег, исчезали за холмами, а потом раздавался взрыв, и самолет, набирая высоту, уходил в сторону моря. Бомбежка была довольно сильной, как во время самой настоящей войны. Правда, она велась беспорядочно, но была непрерывной.
Я не знал, что и думать: смотрел с непонимающим видом на жену, а она на меня. Разве мог я предполагать тогда, что под бомбами в ту минуту находились Фидель и Че, который, как я потом узнал, был болен астмой, что это высадился экспедиционный отряд, о котором говорил Фидель, что он прибыл из Мексики на крошечном катере, годном лишь для прогулок или рыбной ловли, но никак не для переброски патриотов на остров и их высадки на изобилующем рифами побережье, в заболоченном районе.
Но они прибыли, а мы с женой смотрели друг на друга, не зная, что происходило там, где падали бомбы.
«Юнайтед Пресс»: Правительственные военные самолеты сегодня ночью произвели обстрел и бомбардировку сил революционеров. Уничтожено 40 членов верховного командования Движения 26 Июля, в том числе их главарь Фидель Кастро, тридцати лет.
Че: Какой человек этот Фидель! Вокруг рвутся снаряды, а он встает и говорит:
«Смотрите, как стреляют. Испугались, значит. Боятся нас — знают, что мы с ними покончим». И, не говоря больше. ни слова, вскидывает на плечо винтовку, берет вещевой мешок и становится во главе нашего маленького отряда.
Че: Мы искали дорогу к Туркино, самой высокой и недоступной вершине Сьерра-Маэстры, где собирались устроить свой первый лагерь. Крестьяне никакой сердечности к нам не проявляли. Но Фидель не расстраивался. Он всегда с улыбкой приветствовал их, и вскоре уже завязывалась дружеская беседа. Если нас отказывались накормить, мы без всякого протеста двигались дальше. Постепенно крестьяне начали понимать, что мы, бородатые «бунтовщики», являли собой прямую противоположность тем, кто нас разыскивал. В то время как солдаты Батисты забирали у крестьян все, что им нравилось, — вплоть до женщин, — люди Фиделя уважали собственность гуахиро и щедро платили, когда покупали у них что-либо.
Аугусто Кабрера: В то время еще Рауль не был Раулем, Че не был Че, Фидель не был Фиделем. Че тогда никто не знал, у него еще не было биографии. Говорили просто, что он аргентинец, врач, который пришел с отрядом. Тогда он ничем не отличался от остальных, такой же бородатый, обросший, грязный. В те дни и началась его биография. Че в то время был не только врачом, но еще и простым солдатом, больным астмой. И он был молод, очень молод, даже на врача не похож.
Фаустино Перес: После высадки с «Гранмы», через несколько часов после адской борьбы с мангровыми зарослями и грязью в страшном болоте, в которое мы попали, мы увидели первого крестьянина — угольщика. Кто-то пошел и привел его к нам, к Фиделю, и Фидель сразу сказал ему, кто мы и зачем пришли. Фидель сказал, что мы пришли сражаться за таких крестьян, как он, в общем, все ему просто и открыто объяснил: видишь ли, говорит, мы пришли сюда бороться с тиранией, с этим режимом, который эксплуатирует народ, и будем сражаться за вас, за крестьян, за трудящихся, за ваши права.
Че: Мы с удовольствием обнаружили, что крестьяне ошеломлены нашим поведением. Ведь они привыкли иметь дело с армией Батисты. Но постепенно они становились нашими настоящими друзьями, и когда мы начали вести бои с отрядами сельской жандармерии, на которые мы внезапно нападали в гоpax, многие крестьяне стали выражать желание сражаться вместе с нами. Но эти первые бои с целью раздобыть оружие, засады, начавшие беспокоить жандармов, вызвали такой зверский терpop, какой даже трудно себе представить. В каждом крестьянине власти видели потенциального повстанца и часто расстреливали без всяких оснований. Если они узнавали, что мы прошли через определенный район, то сжигали все крестьянские дома, где мы могли остановиться. Когда батистовские солдаты приходили и не заставали дома мужчин — потому что они работали в поле или уехали в город, они, решив, что те ушли к нам (к нам действительно шло все больше и больше крестьян), расстреливали оставшихся. Террор, развязанный армией Батисты, несомненно, был нашим самым важным союзником в первый период. Видя эту беспримерную жестокость, крестьяне начинали понимать, что нужно покончить с батистовским режимом.
