Тайная история русских жен Видкуна Квислинга, гитлеровского наместника в Норвегии.
Окончание
 |
| NATIONAL LIBRARY OF NORWAY. PICTURE COLLECTION |
Мы расстались с Квислингом и его женой Александрой в парижском пансионе на бульваре Распай, где капитан снял комнату для юной супруги, с которой решил развестись. В тот момент она не знала, что за два дня до их отъезда из Харькова Квислинг выправил удостоверение на имя г-жи Мэри Квислинг, в котором было сказано, что его предъявительница – сотрудник организации Нансена, норвежская подданная и обладатель дипломатического паспорта. Документ предназначался для новой пассии Видкуна, Марии Пасешниковой. Александра (Ася, как звали ее друзья и родные) на свою беду сама познакомила их.
Предательство
В комнате пансиона состоялось прощание. Они сидели некоторое время молча, затем Квислинг вынул что-то из кармана: это был Асин паспорт и 25 долларов – ее денежное содержание за месяц вперед. Его последние слова были похожи на телеграмму: «Не беспокойся. Все будет хорошо. До свидания, ребенок». (Такое ласковое прозвище он ей дал.) Она не успела ничего ответить – так поспешно он ушел.
Ася осталась одна. Она сидела неподвижно на стуле, даже не сняв пальто, несколько часов, покуда не стемнело. В большом чужом городе у нее не было никаких знакомых. Пришла горничная и позвала ее за табльдот – все постояльцы уже собрались, не хватало только ее. Ася просила извиниться – у нее болит голова, и есть она не хочет. «Я чувствовала, – пишет она, – что во мне сломалась какая-то жизненно важная пружина».
Она подошла к окну, долго смотрела вниз, на кроны каштанов, освещенные уличным фонарем. На самом деле это было не окно, а застекленные створки двери, ведущей на узкий балкон с очень низкой решеткой: один шаг – и все проблемы решены. В конце концов Ася в полузабытьи открыла свой красивый чемодан, нашла там ножницы, бритву и полотенца, легла в постель и вскрыла себе вены на обеих руках.
Ее спасли: горничная решила наведаться к Асе, та не открыла на стук, и горничная подняла тревогу. Неколько дней Ася находилась в полубессознательном состоянии: потеряла много крови. Потом стала спускаться в столовую. Заботу о ней взяла на себя одна из пансионерок, немолодая дама польского происхождения. После нескольких прогулок (дама знала Париж, как свои пять пальцев) наперсница спросила, не пожелает ли Асин друг нанять ее за скромную плату в качестве dame de compagnie – компаньонки. Ася написала мужу, и тот согласился, но, как выяснилось впоследствии, ни разу не заплатил оговоренную сумму, а дама из деликатности не обращалась к Асе с вопросами.
Когда подошел срок, Видкун (он теперь работал в том же качестве, представителя Нансена, на Балканах) перевел хозяйке пансиона деньги за комнату и стол, но не прислал Асе обещанных скромных средств на личные расходы. В конце концов она вынуждена была занимать у своей компаньонки на метро и зубную пасту. Однажды в саду Тюильри он не нашла свободной скамейки и присела на один из стоявших в тени стульев. Ася не знала, что стулья эти платные. Когда женщина, сдающая стулья напрокат, потребовала платы и стала громко стыдить Асю, Ася, у которой не было ни гроша, сняла с пальца украшенное драгоценными камнями обручальное кольцо. Но владелица стульев побоялась взять дорогую вещь и лишь махнула рукой: «Нет-нет, иди, куда шла».
Однажды поздним ноябрьским вечером, когда Ася уже лежала в постели, в дверь пансиона позвонили, она услышала голоса на лестнице. Пансион засыпал рано, у всех постояльцев были ключи от входной двери, поэтому Ася насторожилась. Вскоре послышались торопливые шаги, дверь в ее комнату распахнулась, кто-то вошел и в темноте окликнул ее по имени. Она узнала голос Мары Пасешниковой, но не могла поверить, что слышит ее наяву. Ася включила ночник – так и есть, посреди комнаты стояла Мара.
Радость Аси была беспредельной. Мара никогда не была ее близкой подругой, но в тех обстоятельствах, в каких оказалась она, этот визит казался подарком судьбы. «Это правда ты, Мара? – спросила Ася. – Как ты здесь оказалась?»
Вырваться из Совдепии в то время было уже крайне сложно, а скромная должность Мары, конечно, не предусматривала никаких загранкомандировок.
Оказалось, Мара исполняет обязанность курьера – везет Квислингу важные документы из Харькова. А потом займет место его русского секретаря в новой штаб-квартире миссии Нансена в Софии. (Задачей миссии ныне была помощь армянским беженцам из Турции и остаткам Белой армии, ждущим решения своей участи в Галлиполи.) Версия звучала правдоподобно, тем более что на руках у Мары был советский заграничный паспорт (этот документ появился именно в 1923 году) на имя Пасешниковой. Франция была в тот момент единственной страной Западной Европы, признающей советские паспорта. Из Парижа Мара должны была ехать «Восточным экспрессом» через Швейцарию в Вену, а для этого надо было хлопотать о визах: норвежского паспорта у Мары тогда не было. Зато он был у Александры, которая могла беспрепятственно передвигаться по Европе.
«Подружки»
Поселилась Мара в Асиной комнате – других дешевых комнат в пансионе в тот момент не нашлось. Мара не говорила ни на каком иностранном языке, и Асе пришлось исполнять функции переводчика за табльдотом. Держалась Мара весьма уверенно, одета была очень хорошо, недостатка в деньгах не испытывала. В письме, адресованном в Париж, Квислинг писал ей: «Я очень надеюсь, что ты и Ася станете добрыми друзьями. Ты, Мария, старше нее, ты взрослая женщина. Она еще ребенок. Будь к ней добра и великодушна». Он постоянно выдавал желаемое за действительное: ему очень хотелось, чтобы его жены подружились, чтобы одна опекала другую. Но такой идиллии в их отношениях никогда не было. Впоследствии Ася узнала, что Мара получила в Париже перевод от Квислинга на 1000 норвежских крон; половина этой суммы причиталась Асе. Денег ей Мара не отдала.
Она провела в Париже три недели; за это время посетила советское торгпредство, побывала в русском ресторане и свела знакомство с некоторыми эмигрантами. Уезжая, попросила Асю одолжить ее лучший чемодан, который так и не вернула.
Проводив Мару, Ася будто осиротела. От тоски и одиночества она стала вспоминать все детали этого посещения, и в ее голову стали закрадываться подозрения. Подозрения эти подтвердились после того, как она получила письмо из Харькова. Асин давний друг Йося Борц предупреждал ее, что Мара – советский агент, что она втерлась в доверие к Квислингу, пока Ася с матерью были в Крыму, и что теперь она использует его в собственных шпионских целях.
Ася слишком плохо разбиралась в политике, чтобы осознать весь смысл предупреждения. Необоснованные обвинения, казалось ей, могут повредить Видкуну, на восстановление отношений с которым она все еще надеялась. Однако она поняла, что Мара может быть опасна. В декабре Ася получила письмо от Мары из Вены: она писала, что в середине января с Видкуном приедет в Париж. В ответном письме Ася выражала бурную радость по поводу того, что скоро снова увидит Мару. Продолжала она так: «Когда приедешь, расскажу тебе о слухах, которые добрались до Парижа из Харькова, – довольно занятные, я хохотала как припадочная. Пишут, что ты работаешь на какой-то Трест и пользуешься чьим-то всемогущим покровительством. А еще сообщают злые языки, что, когда я была в Крыму, ты несколько раз встречалась с капитаном. Ага! Как вы смеете, мадам, гулять с моим мужем, вот погодите, приедете в Париж – я закачу вам хорошенький скандал, не обрадуетесь… Нежно целую тебя и моего неверного мужа…»
Видкун и Мара приехали в Париж 23 января – в день, когда в европейских газетах появилось сообщение о смерти Ленина. Давно ожидаемое, это событие было чревато новыми потрясениями, но какими именно – никто тогда не знал. Ася как раз читала газеты, когда в ее комнате появилась Мара. Расцеловавшись с ней, Ася спросила, где ее багаж и где Видкун. «Ты что, до сих пор не поняла, что мы с Видкуном поженились?» – таким был ответ Мары.
Наутро все трое сидели в номере отеля, где остановились молодожены. Одна из молодых женщин была женой Квислинга де-факто, другая – де-юре. Чтобы жениться на Маре, Квислинг должен был развестись с Асей. Он планировал оформить развод где-нибудь за границей, где формальности проще, чем в Норвегии. Но для того, чтобы Мара уже сейчас могла ездить вместе с ним, он собирался вписать ее как законную супругу в свой паспорт вместо Аси. Встреча в норвежском посольстве с временным поверенным в делах была уже назначена. Ася должна поехать вместе с ними, объяснил Видкун, и подтвердить, что она согласна на развод. Взамен он обещал заботиться о ней до конца своей жизни. «У меня нет выбора, – ответила Ася. – Я сделаю все, что ты скажешь».
Получив этот ответ, Видкун и Мара расслабились и стали оживленно обсуждать свои дела, не обращая внимания на Асю, как если бы ее вовсе не было в комнате. Вдруг Квислинг произнес нечто такое, что Ася подумала, что ослышалась. «Кстати, – сказал капитан Маре, – у тебя теперь есть возможность сменить свою девичью фамилию. Она у тебя такая такая длинная. Давайте мы забудем ее и станем называть тебя Пасек. Это звучит уже не по-русски, короче и более благородно. На Украине есть аристократический род Пассеков. Правда, они пишутся с двойным «с», но в эти тонкости никто вникать не будет. Ну как? Блестящая идея? Есть возражения?»
«Нет возражений», – сказала Мара.
В назначенный час капитан с двумя дамами вошел в кабинет поверенного в делах. Мужчины заговорили друг с другом по-норвежски. Ни Ася, ни Мара не понимали, о чем речь, но слышали, что разговор идет на повышенных тонах. Наконец дипломат обратился к Асе по-французски: «Можете ли вы сказать мне откровенно, почему вы хотите развестись со своим мужем?» Ася ответила, что развестись хочет он, а она не в том положении, чтобы противиться. В итоге Квислингу было отказано. Поверенный сказал, что по норвежским законам Александра Квислинг остается его женой, и если капитан действительно вступил в новый брак, он подлежит привлечению к ответственнности за двоеженство. «Я шокирован, капитан, тем, что вы посмели привести сюда вместе с вашей женой другую женщину», – сказал в заключение дипломат. С Асей он простился ласково и посоветовал ей нанять хорошего адвоката.
Спустя несколько дней раздосадованный неудачей Видкун уехал на Балканы, а Мара бесцеремонно вселилась в комнату Аси, заявив, что их общий муж не так богат, чтобы содержать отдельно их обеих.
Шпионка
Однако вернемся к насмешливому письму Аси с предупреждением о том, что Мара – шпионка. Существуют ли основания верить этим сведениям?
Возможная связь Мары с советской разведкой – самый интригующий аспект всей этой истории. Подозрения основаны на ряде обстоятельств, трудно объяснимых иначе. Прежде всего: к удостоверению на имя Мэри Квислинг, которое Видкун Квислинг выписал сам, прилагался мандат за подписью председателя президиума ВСНХ Украины Власа Чубаря, предписывавший всем агентам ГПУ и другим органам власти оказывать содействие супруге капитана Квислинга. Получить такой мандат, да еще на имя дамы, которая женой дипломата отнюдь не была, было чрезвычайно сложно. Еще удивительнее, что этой же даме был выдан советский заграничный паспорт на ее настоящее имя. Правом выезда за границу в то время пользовались очень немногие граждане Советской России, в основном представители партийно-хозяйственной номенклатуры. Скромная секретарша в роли курьера, доставляющего важные документы? Маловероятно. Но еще невероятнее предположение, что Мару выпустили за рубеж в качестве жены Квислинга, каковой она не была.
Отсюда возникает предположение, что Маре Пасешниковой покровительствовало некое значительное лицо в советских верхах, по каким-то причинам заинтересованное в том, чтобы она соединилась с Квислингом узами брака. Приглядевшись к харьковскому окружению обоих, мы находим в руководстве Помгола (Всероссийский комитет помощи голодаюющим) людей, способных на такую интригу и заинтересованных в ней. Один из них – глава украинского Помгола Башкович, венгерский большевик, соратник Бела Куна, бежавший вместе с ним в советскую Россию после разгрома Венгерской советской республики в 1919 году. Разумеется, иностранные организации помощи голодающим работали под пристальным присмотром ГПУ. Ася считала агентами Лубянки даже кухарку и горничную, нанятых Квислингом.
Башкович был чиновником очень высокого ранга, поэтому Ася была крайне удивлена, когда он вызвал ее к себе. Башкович сказал ей, что необходимо срочно перепечатать секретные документы, и для этой работы она должна прибыть к нему на квартиру в семь часов вечера. Ася не посмела отказаться, но на всякий случай взяла с собой подругу. Квартира Башковича оказалась роскошным апартаментом, а вместо стола с пишущей машинкой был сервирован обеденный. Хозяин предложил закусить и выпить перед работой. Несмотря на царящий вокруг голод, яства и вина были изысканные, и подруги не нашли в себе сил отказаться. Вскоре за столом появилось еще двое нетрезвых мужчин, откровенно разглядывавших девушек. В конце концов Асе с подругой удалось благополучно покинуть помещение. Через неделю вечером Башкович предложил обеим девушкам прокатиться на его новой машине-кабриолете и увез их в загородный дом, наполненный мужчинами, откуда девушкам пришлось бежать без оглядки.
Этот второй случай оказался настолько вопиющим, что подруги пошли жаловаться в Рабкрин (Рабоче-крестьянскую инспекцию). Видно, на Башковича у кого-то из большевистских вождей был зуб: его убрали из Помгола и как будто судили закрытым партийным судом (оказалось, впрочем, что он пошел на повышение).
Начальником Помгола стал элегантный, рафинированный Константин, он же Юрий Александрович, Артамонов – полная противоположность грубияну Башковичу. Ася знала, что Артамонов окончил привилегированный Императорский Александровский лицей (бывший Царскосельский), воевал в царской, а затем в Белой армии, после чего осел в Ревеле. Каким образом он оказался во главе Помгола, Ася не знала и очень удивлялась этому.
И впрямь занятно. Артамонов – личность известная, и известен он своей ключевой ролью в операции «Трест», в ходе которой в качестве приманки для вождей белой эмиграции сотрудниками ГПУ была создана фальшивая подпольная организация монархистов внутри России. В истории русского революционного движения агент-провокатор часто сливался со своей ширмой и в конечном счете сам переставал различать, сотрудник ли он охранки или революционер. Так было со знаменитым Азефом, с Богровым – убийцей Столыпина. Так было, по всей видимости, и с псевдоконспираторами «Треста»: в какой-то момент Голем перестал подчиняться приказам хозяина.
Юрий Артамонов был однокашником главного действующего лица операции «Трест» – Александра Александровича Якушева, сотрудника Наркомата путей сообщения и по совместительству руководителя мифического Монархического объединения Центральной России (МОЦР), которую заговорщики, подлинные и мнимые, называли для конспирации «Трестом». Оба окончили лицей в 1907 году.
Осенью 1921 года Якушев поехал по делам службы в Швецию, Норвегию, Швейцарию и Германию, а на обратном пути завернул в Эстонию, где и встретился со своим старым товарищем, о связях которого в кругах русской эмиграции Лубянке было известно. С этой встречи и началась операция. Якушев рассказал Артамонову о тайной организации и о том, что она ищет контакты на Западе. Артамонов немедленно довел эту информацию до сведения князя Ширинского-Шихматова, члена Высшего монархического совета. Тот поставил в известность и британскую разведку, а та подключила к операции Сиднея Рейли.
Был ли провокатором Артамонов? Наверняка этого утверждать нельзя, но ведь занял же бывший белогвардеец по чьей-то высокой протекции ответственный пост, да еще и предполагающий взаимодействие с иностранными организациями и заграничные командировки. Артамонов нравился Квислингу, он работал с ним с удовольствием. Надо сказать, что у Аси были смутные подозрения: ей иногда казалось, что ее муж занимается чем-то недозволенным, но она думала, что это скупка и контрабанда ценностей. Однако легко можно представить, что Квислинг участвовал в контактах с «Трестом»: он был офицером норвежского Генерального штаба.
Пытаясь соблазнить Асю и ее подругу, Башкович, конечно, мог просто использовать служебное положение в личных целях. Но что, если обольщение было частью плана? Морально сломленную девушку, вступившую в связь с комиссаром и вкусившую от номенклатурных благ, куда легче заставить исполнять задание по соблазнению иностранца. Не произошло ли именно это с Марой Пасешниковой?
Весной 1923 года Артамонов перебрался в Одессу, где продолжал исполнять функции координатора иностранных благотворительных организаций, затем стал сотрудником Наркомата внешней торговли и промышленности – это была идеальная крыша для поездок за границу. Наркоматом, что важно, руководил Леонид Красин, давний деловой партнер Сиднея Рейли. В августе 1923 года Артамонов переехал в Берлин, оттуда в Варшаву. Его передвижения по европейским столицам показывают, что он часто находился в одно и то же время в тех же местах, что и Мара – или Мара и Видкун вместе. (Артамонов умер в глубокой старости своей смертью в Сан-Паулу, в Бразилии, в 1971 году.)
Если эта догадка верна, возникает ряд вопросов. Как долго Мария Квислинг оставалась на связи со своими лубянскими руководителями? Использовала ли она Квислинга «втемную» или он, сделавшись жертвой шантажа, был завербован? Ответы хранятся в российских архивах.
Мария Васильевна Квислинг была арестована вместе с мужем. Квислинг был признан виновным в государственной измене и 24 октября 1945 года расстрелян. Мару судить было не за что. Она вела уединенный образ жизни в квартире, хорошо знакомой Асе, и умерла в Осло в январе 1980 года. За 10 лет до смерти она дала интервью американскому журналисту, которое так и не было опубликовано и появилось в норвежской печати лишь в 2005 году. Мария говорит, что считает своего покойного мужа мучеником, а не предателем. Журналисту запомнились в квартире висящие рядом на стене портреты Квислинга и Гитлера, под каждым из которых горела, как лампадка, свеча.
Александра Воронина-Квислинг, по третьему мужу Юрьева, скончалась в Калифорнии в октябре 1993-го. Она прожила незаурядную жизнь и до конца, несмотря на тяжкий недуг, сохраняла ясность мысли и прекрасную память.
