Рука не дрогнула

Довелось Василию принять участие и в Первой Мировой войне. А когда в России начались масштабные волнения, он оставался в стороне, наблюдая за ситуацией. И лишь осенью 1918 года Блохин определился с выбором и встал на сторону большевиков. Его военная служба продолжилась. Командование Василия ценило, поскольку тот брался за любую работу в своем 62-м батальоне войск ВЧК, который находился в Ставрополе.

Главным отличием Блохина от остальных соратников стала его любовь к так называемой «черновой работе». Провести арест, выбить из заключенного нужные признания при помощи пыток — это к Василию. И фанатичная старательность дала быстрые всходы. Блохин уверенно шагал по карьерной лестнице. И уже летом 1924 года Василий Михайлович получил должность комиссара Специального отделения при Коллегии ОГПУ. Что это значит? А то, что теперь он лично мог не только выносить смертные приговоры, но и приводить их в исполнение. Никто и никогда не узнает, что испытывал Блохин, отправляя на свет свою первую жертву. Но точно известно одно — рука у него не дрогнула.

И, как говорится, пошло — поехало. Блохин работал старательно, с фанатизмом — по-другому просто не умел. Вот так обычный деревенский мальчишка стал профессиональным расстрельщиком, палачом.

На поприще смертных казней Блохина ждал взлет. Он довольно короткое время являлся «одним из». И уже летом 1926 года занял должность коменданта ОГПУ. До Блохина эту почетную должность занимал Карл Иванович Вейс. Но он был репрессирован. Василий, естественно, знал о незавидной участи предшественника, но это обстоятельство его совсем не смущало. Он знал и понимал, как себя нужно вести с начальством. Кроме этого, работу Блохин всегда выполнял на «отлично», так что претензии к нему отсутствовали.

«А работа была не из легких»

Блохин не только лично отправлял неугодных людей на тот свет. Он еще отвечал и за формирование спецгруппы. Так именовалась команда расстрельщиков. В большинстве своем палачами становились опытные сотрудники из специального отделения при Коллегии ОГПУ. Проще говоря, Блохин брал под свое крыло людей, в чьи задачи входила охрана первых лиц СССР.

Но даже такие опытные и закаленные люди далеко не всегда выдерживали психологической нагрузки. Александр Емельянов, трудившийся под руководством опытного Блохина, делился впечатлениями: «Водку, само собой, пили до потери сознательности. Что ни говорите, а работа была не из легких. Уставали так сильно, что на ногах порой едва держались. А одеколоном мылись. До пояса. Иначе не избавиться от запаха крови и пороха. Даже собаки от нас шарахались, и если лаяли, то издалека».

Кстати, сам Емельянов продержался на работе расстрельщика недолго. Его тихо и незаметно убрали, а в документах было написано: «Тов. Емельянов переводится на пенсию по случаю болезни (шизофрения), связанной исключительно с долголетней оперативной работой в органах».

И такая участь постигла почти всех коллег Блохина. Одни уходили из жизни наложив на себя руки, вторые просто спивались, а третьи — сходили с ума. До начала 40-х годов дотянуло лишь несколько человек. Среди них — Петр Магго. Вот как он наставлял «новобранцев»: «У того, кого ведешь расстреливать, руки обязательно связаны сзади проволокой. Велишь ему следовать вперед, а сам, с наганом в руке, за ним. Где нужно, командуешь «вправо», «влево», пока не выведешь к месту, где заготовлены опилки или песок. Там ему дуло к затылку и трррах! И одновременно даешь крепкий пинок в задницу. Чтобы кровь не обрызгала гимнастерку, и чтобы жене не приходилось опять ее стирать».

Ориентировочно в 1940-м году Магго отправили на пенсию из-за сильной алкогольной зависимости. А через год его не стало — цирроз печени.

Постепенно из «старой гвардии» остался лишь Блохин. К этому он относился философски. А стрелять ему приходилось уже и бывших соратников. Затем машина репрессий добралась и до более знаковых фигур. Блохин нажатием на курок казнил Тухачевского, Якира, Фельдмана и многих других первых лиц советского государства. Все они были обвинены в шпионажах и антисоветской деятельности. При исполнении смертного приговора порой присутствовали прокурор Вышинский, председатель Военной коллегии Верховного суда Ульрих, заглядывал «на огонек» Ежов.

В 1939 году отправить по другую сторону баррикад Блохина попытался Берия. Он собрал, казалось бы, железобетонные доказательства причастности Василия Михайловича к антисоветской деятельности, но… «отбой» дал лично Сталин. Вот что об этом эпизоде писал сам Берия: «Со мной И. В. Сталин не согласился, заявив, что таких людей сажать не надо, они выполняют черновую работу. Тут же он вызвал начальника охраны Н. С. Власика и спросил его, участвует ли Блохин в исполнении приговоров и нужно ли его арестовать? Власик ответил, что участвует и с ним вместе участвует его помощник А. М. Раков, и положительно отозвался о Блохине».

К тому времени в кровавую воронку репрессии затянуло и самого Николая Ивановича Ежова. Донос начальника управления НКВД по Ивановской области Виктора Журавлева выбил, что называется, «железного наркома» из седла. Николай Иванович с декабря 1938 года находился в отставке и ждал дальнейшего развития событий. Власть перешла в руки к Лаврентию Павловичу.

Пик карьеры

Обычно приговоренных к казни доставляли к Василию Михайловичу. Но в случае с Робертом Эйхе он отправился на выезд лично. Эйхе весной 1938 года был обвинен в создании «латышской фашистской организации». Доказательств не было, поэтому из партийного деятеля их выбивали всеми силами, причем в буквальном смысле. Вот что вспоминал начальник 1-го спецотдела НКВД Леонид Фокеевич Башкатов: «На моих глазах, по указаниям Берии, Родос и Эсаулов резиновыми палками жестоко избивали Эйхе, который от побоев падал, но его били и в лежачем положении, затем его поднимали, и Берия задавал ему один вопрос: «Признаешься, что ты шпион?» Эйхе отвечал ему: «Нет, не признаю». Тогда снова началось избиение его Родосом и Эсауловым, и эта кошмарная экзекуция над человеком, приговоренным к расстрелу, продолжалась только при мне раз пять. У Эйхе при избиении был выбит и вытек глаз. После избиения, когда Берия убедился, что никакого признания в шпионаже он от Эйхе не может добиться, он приказал увести его на расстрел».

И в феврале 1940 года Блохин оборвал жизнь Эйхе. А затем ему довелось отправить на тот свет и самого «железного наркома». Ежов отрицал выдвинутые обвинения: «На предварительном следствии я говорил, что я не шпион, я не террорист, но мне не верили и применили ко мне сильнейшие избиения. Я в течение 25 лет своей партийной жизни честно боролся с врагами и уничтожал врагов. У меня есть и такие преступления, за которые меня можно и расстрелять, и я о них скажу после, но тех преступлений, которые мне вменены обвинительным заключением по моему делу, я не совершал и в них не повинен… Я не отрицаю, что пьянствовал, но я работал как вол… Если бы я хотел произвести террористический акт над кем-либо из членов правительства, я для этой цели никого бы не вербовал, а, используя технику, совершил бы в любой момент это гнусное дело…».

От пули в затылок пламенная речь Николая Ивановича не спасла.

Естественно, специфическая работа сильно повлияла на Блохина как на человека. Его домработница — Шура Тихонова — негативно отзывалась о Василии Михайловиче. Она называла его злым и жестоким, рассказывала, что очень часто он приходил домой уже под утро в стельку пьяный. Единственное, что радовало Блохина в жизни — это лошади. Не изменяя самому себе, он с фанатизмом читал об этих непарнокопытных и коллекционировал книги. В его домашней библиотеке насчитывалось около 7 сотен книг о «Росинантах» и «Буцефалах».

В 1940 году карьера Блохина, как бы цинично и жестоко это не звучало, достигла своего пика. Он в составе расстрельной группы принял участие в казни поляков из Осташковского лагеря. Это кровавое событие вошло в историю под названием «Катынский расстрел». Уже в 1991 году на допросе в генеральной Военной прокуратуре СССР побывал бывший начальник УНКВД по Калининской области. Дмитрий Степанович Токарев вспоминал: «Блохин дал сигнал, говоря: «Ну пойдем, давайте начнем». Блохин положил свою специальную одежду: кожаная коричневая шляпа, длинный кожаный плащ, коричневые кожаные перчатки, с рукавами выше локтя. Для меня это было большое впечатление — я увидел палача».

Василий Михайлович вместе с «коллегами» заводили несчастных людей в специальные комнаты, еще раз внимательно изучали документы смертника, а затем приводили приговор в исполнение.

Тот же Токарев вспоминал: «Опытные палачи стреляли в шею, держа ствол косо вверх. Тогда была вероятность, что пуля выйдет через глаз или рот. Тогда будет только немного крови, в то время как пуля выстреленная в затылок, приводит к обильному кровотечению (вытекает больше одного литра крови). А убивали, по меньшей мере, 250 человек в день. Когда все заключенные Осташково уже были уничтожены, Блохин устроил прощальное возлияние для лиц, которые убили более 6300 человек. Блохин получил премию в сумме месячного оклада. Кому-то в качестве премии выдали наградной наган, велосипед, патефон».

По словам Дмитрия Степановича, расстрельная группа работала ночью по 10 часов. А на одного смертника они тратили около 3-х минут. После каждой ночной смены Блохин выдавал подчиненным алкоголь. И среди них он был единственным, кто сохранял спокойствие, демонстрируя полнейшее равнодушие к происходящему.

После этих ужасных событий Василий Михайлович был щедро обласкан властью. Ему дали орден Красного Знамени и солидную денежную премию. Вообще, список наград Блохина впечатляет, он собрал, по сути, полную «коллекцию». Не хватало разве что звания Героя СССР.

***

После смерти Сталина Берия на некоторое время прибрал власть к рукам. И, конечно, он вспомнил про Блохина. На тот момент Василию Михайловичу было 58 лет. И репрессировать его не стали. Лаврентий Павлович распорядился отправить палача на пенсию в связи с «болезнью».

Оказавшись не у дел, Блохин не сильно расстроился. Он получал внушительную пенсию и полностью посвятил свое время любимым лошадям. Но уже в 1954 году его лишили всех званий и наград, заодно отобрав и пенсию. И уже через год некогда главный палач НКВД сам покинул этот бренный мир. Что стало причиной смерти — доподлинно неизвестно. Его похоронили на Донском кладбище, там, где лежат многие из тех, кому он пустил пулю в затылок. Ирония судьбы.