Таким оказалось начало письма, упавшего на электронную почту. Думаю, писавшая не оговорилась: именно эпоха, ведь четыре военных года спрессовали судьбы многих поколений. А жизнь очень многих людей война оборвала самым жестоким и циничным образом.
К счастью, этого не случилось с родными автора письма. Ужасный клочок казенной бумаги, в обиходе названный “похоронкой”, стороной обошел дом, в котором с нетерпением и надеждой ждали весточек с фронтов. Но при каждом визите почтальона со страхом смотрели на его кожаную сумку: что явится оттуда? Заветный окопный треугольник или официальный конверт, надписанный рукой неизвестного полкового писаря?
- Мудр сказавший, что война дала примеры того, как низко может опуститься человек, но также и непревзойденные образцы величия человеческого духа. Великая Победа – общее духовное достояние всех народов бывшего Советского Союза. Наши отцы и деды не только отстояли нашу свободу, спасли Отечество, но и внесли решающий вклад в освобождение Европы от фашистского порабощения.
- “Наверное, дедуля был грамотным и смелым офицером, потому что к нему тянулись люди. Из разобщенных остатков подразделений и одиночных солдат старший лейтенант Голубев сумел сколотить боевую группу, которая под его командованием 4 октября самостоятельно вырвалась из окружения. Сейчас несложно представить, как относились в то время к окруженцам. Даже расследовали “дело” этой боевой группы. Но ничем её бойцы себя не запятнали. Дедушке было сохранено воинское звание, а 27 октября он был назначен помощником начальника охраны тыла другой дивизии.
- “Дедушке было чем гордиться: подполковник Голубев награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды и медалями. Когда дедуля надевал праздничный костюм, мелодичный звон от наград раздавался на каждом шагу. Но больше других была ему дорога медаль “За оборону Киева”, как память о самом ужасном отрезке жизни. И этот отрезок он очень любил: то была его боевая молодость. Хочу подчеркнуть: в фундаменте Победы есть кирпичики, которые туда заложил дед Костя” — ещё одна цитата из письма.
- Когда бабуля видела перед собой насильно мобилизованного, старалась облегчить такому военнопленному судьбу в обмен на честную и объективную информацию. Был такой случай: пожилой пехотинец из Дрездена в ответ на все вопросы молчал, закрыв лицо ладонями. Только в конце допроса он вышел из ступора и разговорился, всё время повторяя, что он – обычный автомеханик и никогда не хотел воевать. Уходя под конвоем из землянки, немец сказал бабушке с явным облегчением:
- “Майн готт, какое счастье, что для меня этот ужас уже закончился”…
- Потом взрослые пели громкие песни и танцевали. Потом все спустились на улицу, где обнимались с такими же подгулявшими соседями, а то и вовсе незнакомыми, но очень веселыми и открытыми людьми. Потом вместе шли в центр города, где любовались праздничным салютом, обязательно считая при этом артиллерийские залпы, хотя заранее было известно, что их окажется ровно тридцать.
Мудр сказавший, что война дала примеры того, как низко может опуститься человек, но также и непревзойденные образцы величия человеческого духа. Великая Победа – общее духовное достояние всех народов бывшего Советского Союза. Наши отцы и деды не только отстояли нашу свободу, спасли Отечество, но и внесли решающий вклад в освобождение Европы от фашистского порабощения.
Непревзойденные образцы величия человеческого духа – это сказано и о Константине Николаевиче Голубеве, дедушке нашей собеседницы. Он встретил войну на Западной Украине. Государственная граница СССР тогда проходила через Перемышль – это километров семьдесят западнее Львова. Неудивительно, что город попал в перечень целей, которые были намечены немецким командованием для интенсивных бомбардировок в первые часы войны.
Дедушка вспоминал, что небо было черным от самолётов. Часть летела дальше на восток, часть разгружала свои бомбовые люки над городом. Прекрасный древний Львов горел, что только усугубляло растерянность и панику. Люди метались по улицам, не понимая, как спасаться? А немцы использовали все средства для дезорганизации советского тыла. Уже днем 24 июня начались отдельные выстрелы из окон, с чердаков, башен костелов: члены националистических антисоветских организаций и группы парашютистов делали свое чёрное дело. Стрельба на улицах продолжалась до поздней ночи, и многим жителям даже стало казаться — город уже захвачен врагом.
Это сегодня из книг мы знаем, что западнее Львова шли очень тяжелые бои. Что в Раве-Русской ожесточённо сражался гарнизон укрепрайона. Но в июне 1941 года ни о чём этом львовяне не ведали. Наверное, им казалось, что приближаются самые страшные минуты жизни. Однако нашлись люди, которые по приказу и самостоятельно стали организовывать растерявшихся, направлять женщин и детей на вокзал или другие сборные пункты, откуда начинался путь в эвакуацию.
Одним из таких ответственных за эвакуацию оказался Голубев. Никто не знает, скольким людям он спас жизнь, вовремя отправив их в тыл. А его собственный путь лежал на запад, в 159-ю стрелковую дивизию, которая к тому времени потеряла своё командование, была дезорганизована авиацией, совершенно небоеспособна и требовала укомплектования. Для остатков дивизии наступили трудные месяцы отступления.
Константин Голубев нечасто, но рассказывал, как ночью войска отрывались от наседавшего противника, занимали новый рубеж и, задерживая немцев, опять отходили методом подвижной обороны. 17 сентября вместе со всем Юго-Западным фронтом наш герой оказался в окружении. Произошло это под селом Оржица. Только в плен там попало больше полумиллиона солдат, столько же погибло. Об этом событии написано даже в официальных документах: “В районе Оржицы дольше всех — до 26 сентября, — сражались остатки 26-й армии. Часть сил и управление 5-й армии вынуждены были присоединиться к колонне штаба фронта и двигались вместе с ней на Пирятин. Остальные, расчлененные на мелкие группки, пытались вырваться самостоятельно”.
“Наверное, дедуля был грамотным и смелым офицером, потому что к нему тянулись люди. Из разобщенных остатков подразделений и одиночных солдат старший лейтенант Голубев сумел сколотить боевую группу, которая под его командованием 4 октября самостоятельно вырвалась из окружения. Сейчас несложно представить, как относились в то время к окруженцам. Даже расследовали “дело” этой боевой группы. Но ничем её бойцы себя не запятнали. Дедушке было сохранено воинское звание, а 27 октября он был назначен помощником начальника охраны тыла другой дивизии.
Хорошо помню, как переживал он, когда выяснилось, что не включён в списки награждённых медалью “За оборону Киева”. Эта медаль учреждена только в 1961 году, получило её чуть более ста тысяч человек. Отчасти потому, что многих защитников столицы Украины на тот момент не было в живых.
Дедуля много раз обращался в архивы и другие инстанции, пока убедил чиновников, что имеет право быть удостоенным этой медали. Когда в торжественной обстановке его наградили, радости не было границ. Помню, накрыли стол, собрались родственники и знакомые, и все поздравляли дедушку. А он сказал, что медаль «За оборону Киева» для него не только награда, но и постоянное напоминание о тех трудных боях и о людях, которых он вывел из окружения. Но еще в большей степени это память о солдатах, которых вывести из окружения ему не удалось” — это строки из письма.
Вся война для офицера Голубева свелась к работе по очистке фронтовых тылов от паникёров, дезертиров, немецких парашютистов и агентов-диверсантов. Наверное, по такой боевой биографии можно сегодня написать книгу или снять отличный приключенческий фильм, наподобие многими любимого «В августе 44-го». Потому что были во фронтовой судьбе старшего лейтенанта поимки вражеских агентов, засады, зачистки освобождённых территорий, боевые стычки с немецкими парашютистами и украинскими националистами. Воюя, он вместе с наступающей Красной армией вернулся на Западную Украину.
“Дедушке было чем гордиться: подполковник Голубев награжден орденами Ленина, Красного Знамени, Красной Звезды и медалями. Когда дедуля надевал праздничный костюм, мелодичный звон от наград раздавался на каждом шагу. Но больше других была ему дорога медаль “За оборону Киева”, как память о самом ужасном отрезке жизни. И этот отрезок он очень любил: то была его боевая молодость. Хочу подчеркнуть: в фундаменте Победы есть кирпичики, которые туда заложил дед Костя” — ещё одна цитата из письма.
Если к этому воображаемому фундаменту присмотреться внимательней, отыщется и «кирпичик», уложенный Раисой Васильевной бабушкой автора письма.
Была она тихой и домашней бабулей. Мало кто знал, что за плечами у Раисы Васильевны остались трудные фронтовые дороги. Она не участвовала в боевых рейдах и рукопашных схватках, не прыгала с парашютом и не стреляла из танка. Она служила военным переводчиком при штабе. “Как в библиотеке” — всегда отшучивалась, отвечая на вопросы о войне.
Только совершенно случайно дети и внуки узнали: когда разведчики приводили немецкого “языка” или приносили захваченные документы, нагрузки на переводчиков ложились неимоверные. Мало того, что нужно было абсолютно точно переводить, нужно было следить за характером речи пленного, мимикой, жестикуляцией. Чтобы отделить правду от лжи, приходилось быть дипломированным психологом. А чтобы разобраться в картах – географом, топографом и, как минимум, командиром полка одновременно.
Когда бабуля видела перед собой насильно мобилизованного, старалась облегчить такому военнопленному судьбу в обмен на честную и объективную информацию. Был такой случай: пожилой пехотинец из Дрездена в ответ на все вопросы молчал, закрыв лицо ладонями. Только в конце допроса он вышел из ступора и разговорился, всё время повторяя, что он – обычный автомеханик и никогда не хотел воевать. Уходя под конвоем из землянки, немец сказал бабушке с явным облегчением:
“Майн готт, какое счастье, что для меня этот ужас уже закончился”…
Зигзаги военной судьбы предугадать невозможно. Военный переводчик Раиса Васильевна встретила победу именно в Дрездене. А потом ещё много лет служила в разрушенном американской авиацией городе в советской зоне оккупации. И вот однажды, принимая документы очередной партии вернувшихся из советского плена, с удивлением узнала того пожилого пехотинца, которого допрашивала в окопе под Бобруйском.
Бывший автомеханик хорошо говорил по-русски — плен и тяжелый труд где-то в Сибири сделали своё дело — и почему-то был уверен: именно переводчик спасла ему жизнь. Мол, не наберись тогда Раиса Васильевна терпения и не доведи допрос до конца, с пленным солдатом, да ещё нежелающим отвечать на вопросы, вряд ли бы стали церемониться в боевой обстановке…
“Совсем другими глазами я в тот вечер посмотрела на суетящуюся у плиты бабушку. Потом все долго пили чай с вареньем и домашними пирожками, слушали воспоминания наших дорогих и совсем негероических фронтовиков.
Потом взрослые пели громкие песни и танцевали. Потом все спустились на улицу, где обнимались с такими же подгулявшими соседями, а то и вовсе незнакомыми, но очень веселыми и открытыми людьми. Потом вместе шли в центр города, где любовались праздничным салютом, обязательно считая при этом артиллерийские залпы, хотя заранее было известно, что их окажется ровно тридцать.
Было 9 мая 1975 года”.
