Видный отечественный военный теоретик рубежа ХІХ–XX веков генерал Николай Михневич, внесший значительный вклад в том числе в теорию коалиционных войн, писал: «Для этих войн характерны недоверие, зависть, интриги… иногда приходиться отказываться от слишком смелого предприятия, чтобы не отшатнуть союзника, или же торопиться с действиями, чтобы удержать его за собой». Данные закономерности, в том числе выведенные русским военным теоретиком в конце ХІХ века, в полном объеме проявились и при формировании Антанты – военно-политического союза трех европейских держав – Великобритании, Франции и России, и что более существенно, при ведении этим блоком коалиционных операций против союза Центральных держав в составе Германии, Австро-Венгрии и поначалу Италии в ходе Первой мировой войны, столетие окончания которой мы будем отмечать в этом году.
ИСТИННЫЙ ВДОХНОВИТЕЛЬ
Непреложной закономерностью формирования любой коалиции, и военной прежде всего, является обязательное наличие ее главного открытого или «закулисного» вдохновителя. Анализ событий на европейской арене, предшествующих развязыванию Первой мировой войны, однозначно свидетельствует о том, что таким вдохновителем создания антигерманской коалиции, если не предстоящей войны в целом, как считает ведущий отечественный исследователь Андрей Зайончковский и мнение которого ныне разделяют многие специалисты, была Великобритания.
Придерживаясь в конце ХІХ века формально декларируемой политики отказа от вступления в какие-либо европейские блоки (так называемая политика блестящей изоляции), Лондон в конце концов очутился перед выбором: либо быть сторонним наблюдателем ширившейся германской торгово-экономической и, как следствие, военной экспансии и в результате быть втянутым в неминуемые вооруженные разборки на вторых ролях, либо возглавить европейские силы, не согласные с таким курсом Берлина. Прагматичные британцы выбрали второе и не прогадали.
Пока у Лондона был целый ряд неразрешенных международных противоречий с Францией и особенно с Россией, он не мог взять на себя инициативу войны с Германией. Но с 1904 года, урегулировав все свои «недоразумения» с Францией, Великобритания заключила с ней неофициальный союз, объективно направленный против Германии, а в 1907 году Россия, потерпевшая поражение в войне с Японией, стала уступчивой и пошла на сближение с Лондоном в вопросе о размежевании «влияния» в Средней Азии. Санкт-Петербург, перенеся центр своей внешней политики с Дальнего Востока на Балканский полуостров, неизбежно должен был столкнуться с австро-венгерскими, а значит, и с германскими интересами. В сентябре 1912 года британский министр иностранных дел Эдуард Грей в личной беседе заверил своего российского коллегу Сергея Сазонова в том, что если между Россией и Германией возникнет война, «Британия употребит все усилия, чтобы нанести самый чувствительный удар германскому могуществу». В этой же беседе глава британского МИДа информировал Сазонова о том, что между Лондоном и Парижем достигнуто секретное соглашение, «в силу которого в случае войны с Германией Великобритания обязалась оказать Франции помощь не только на море, но и на суше, путем высадки войск на материк».
Таким образом, как бы ни складывалась кризисная ситуация в Европе, будь то на Балканах или вокруг вопроса о вступлении германских войск на территорию Бельгии, согласно тайным конвенциям Антанты, ее члены, повязанные Лондоном соответствующими обязательствами, с неизбежностью оказывались втянутыми в войну.
КОГДА КОЛИЧЕСТВО ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЕ
Одной из закономерностей в развитии военно-политической коалиции является почти автоматическое стремление входящих в нее государств к количественному расширению, в том числе, что желательно, и за счет членов противостоящего союза. Все это наглядно было продемонстрировано накануне и уже в ходе развернувшейся войны.
Впрочем, вовлечение в свою коалицию новых членов зачастую наталкивается на изначально диаметрально противоположные позиции стран, уже входящих в коалицию. Так было, например, с Турцией, центральное место которой в тогдашнем мусульманском мире вызывало острое желание Лондона опутать ее различными соглашениями и послевоенными обещаниями.
Прямо противоположной была позиция Санкт-Петербурга. Ему Турция была нужна вовсе не в роли союзницы, хотя бы самой смирной и послушной. Российскому руководству были нужны Константинополь и Проливы, а лучшим предлогом их занять была бы война с Турцией. Позиция России в данном вопросе взяла верх. Пожалуй, эта была единственная «победа», если ее так можно назвать, российской дипломатии за всю войну в противоборстве интересов внутри Антанты. Не без активной работы германской агентуры в октябре 1914 года Турция официально встала на сторону центральных или «серединных держав», как к этому времени окрестили германо-австро-венгерский военный союз. Другим существенным провалом Антанты явился переход осенью 1915 года на сторону Германии и ее союзников Болгарии, что, на первых порах, существенно меняло конфигурацию общего положения сторон не в пользу России и ее союзниц.
Впрочем, эти неудачи частично компенсировались переходом в том же году на сторону Антанты Италии и открытием нового фронта, отвлекшего значительные силы Австро-Венгрии и Германии, а также выступлением на стороне держав Антанты Румынии, хотя и несколько запоздалым, но существенно осложнившим положение австро-венгерских войск.
В конечном счете количественный перевес оказался на стороне Антанты. Если в течение первой недели война охватила только восемь государств Европы – Германию и Австро-Венгрию с одной стороны, Великобританию, Францию, Россию, Бельгию, Сербию и Черногорию – с другой, то в дальнейшем германский блок прирос фактически только двумя странами (Турция и Болгария), а на сторону Антанты, объявив войну Берлину и Вене, помимо упомянутых Италии и Румынии официально встали Япония, Египет, Португалия, Куба, Панама, Сиам, Греция, Либерия, Китай, Бразилия, Гватемала, Никарагуа, Коста-Рика, Гондурас, Гаити и, самое существенное, США с их внушительным уже в те годы промышленным потенциалом. На роли Соединенных Штатов как участника рассматриваемой коалиции следует остановиться особо.
РОЛЬ АМЕРИКИ
На рубеже 1915–1916 годов европейским союзникам России стало очевидно неустойчивое, сформированное не без их же помощи внутреннее положение в стране, чреватое ее досрочным выходом из войны. Компенсировать такого гиганта объективно могли только США. Еще до войны, а с ее развязыванием особенно, британское руководство направляло неимоверные усилия по втягиванию Вашингтона в «европейскую мясорубку». Косвенно этому способствовала и Германия: своей «неограниченной подводной войной», сопровождаемой многочисленными жертвами, в том числе среди американских граждан, она окончательно склонила конгресс к решению о вступлении в войну на стороне Антанты.
5 апреля 1917 года Вашингтон объявил войну Германии, 18 мая был обнародован закон о всеобщей воинской повинности, а уже 13 июня того же года началась высадка американских войск во Франции. Ко дню перемирия осенью 1918 года из общего числа призванных 3750 тыс., во Францию было перевезено 2087 тыс. американцев. Они были включены в состав 41 дивизии, из которых боеспособных к концу войны оказалось 30. И все же, как отмечали сами же представители союзного командования, роль армии США в войне была вспомогательной, особенно в начале. Американские части и соединения были просто плохо обучены, поэтому, даже несмотря на наличие в их составе так называемых технических советников из числа британских и французских офицеров, роль формирований Вооруженных сил США заключалась лишь в смене английских и французских дивизий на спокойных участках Западного фронта. Как писал Фердинанд Фош, в конце войны верховный главком союзников, – «управляемая генералами, не имевшими опыта, армия США не справлялась с поставленными задачами». И все же вовлечение США в войну на своей стороне явилось большой удачей держав Антанты.
Как мы видим, количество участников коалиции – важный фактор вооруженного противоборства. И здесь совсем не обязателен непосредственный вклад каждого из членов коалиции в противоборство на поле боя, поскольку весомую роль играет и наращивание политико-дипломатического капитала коалиции, что напрямую негативно сказывается на морально-волевом состоянии противной стороны. Не говоря уже о реальном и потенциальном вкладе в общее дело участников коалиции, обладающих существенным военно-экономическим и собственно военным потенциалами.
КОАЛИЦИЯ БЕЗ КООРДИНАЦИИ ДЕЙСТВИЙ
Важнейшей закономерностью, определяющей успех коалиции на полях сражений, является наличие так называемого союзного плана войны, охватывающего все элементы подготовки к ней, обеспечивающие достижение ее целей путем применения вооруженных сил (ВС), подкрепленных всеми благоприятствующими экономическими и политическими мероприятиями. В таком смысле плана войны к 1914 году не существовало ни в одной стране. Однако и во Франции, и в России, а особенно в Великобритании, подготовка к войне в государственном масштабе все же осуществлялась, но без должного согласования с союзниками. Действительно, между Россией и Францией существовала письменная конвенция 1892 года, имевшая подобие плана войны, которая постепенно уточнялась по мере приближения к вооруженной развязке в ходе совещания начальников обоих генеральных штабов. По существу же выходило, что в силу теснейшей зависимости России от французской финансовой помощи, Санкт-Петербургу просто навязывались серьезные обязательства перед союзниками, которые фактически исключали какое-либо творчество в деле разработки совместного плана действий. «Военная тайна», которая, по идее, должна была окружать коллективную работу, на деле допускала со стороны Санкт-Петербурга уступчивость по всем направлениям, оказавшуюся с возникновением войны вредной для русских интересов.
О военном участии в будущей войне третьего члена Антанты – Великобритании вообще не имелось никаких письменных документов. Всегда очень осторожный в связывании себя конкретными обязательствами, Лондон не торопился с выработкой плана операций своей армии на материке и тем более его согласования с кем бы то ни было. Когда в марте 1912 года генерал Джон Френч был назначен начальником британского генерального штаба, им были предприняты некоторые шаги к обеспечению в случае войны перевозок британских экспедиционных сил, а также командирование во Францию его помощника для рекогносцировки местности и консультации с представителями французского и бельгийского военного руководства, однако все эти мероприятия носили характер инициативы британских военных, правительство не желало связывать себя до начала войны никакими внешними обязательствами. Примечательно, что только через полтора года после начала войны, в декабре 1915 года, по инициативе России ее представитель во Франции генерал Яков Жилинский резко выступил с требованием согласования действий союзных армий. Несмотря на то что и французы в первую очередь и даже британцы поддержали российского генерала, конкретного плана согласованных военных действий выработано так и не было. Ограничились пожеланиями. Причем полное отсутствие согласованности действий союзников относилось не только к Европейскому театру войны. Попытки русского командования на Среднем Востоке согласовать свои действия с англичанами также провалились. Взаимодействие русского экспедиционного корпуса в Персии и британского – в Месопотамии ограничивалось лишь установлением радиосвязи между ними и не более того.
Единственным примером скоординированности действий держав Антанты могут служить два секретных документа, подписанных в 1912 году британцами и французами относительно распределения военно-морских сил (ВМС) обеих держав в случае войны: ВМС Франции отводилась акватория Средиземного моря, а охрана Ла-Манша и Атлантического побережья Франции возлагалась на британский флот. Накануне войны, в мае-июне 1914 года, все три правительства стран Антанты намеревались заключить общую военно-морскую конвенцию относительно распределения зон ответственности и вытекающих из этого оперативных задач, но переговоры были прерваны начавшейся войной.
Что касается «серединных держав», то в их партнерских отношениях имел факт отсутствия военной конвенции как таковой, со всеми вытекающими отсюда последствиями, вплоть до создания единого командования. Хотя на основании статьи 1 союзного договора между Германией и Австро-Венгрией предусматривалась помощь друг другу всеми своими ВС. Отсутствие более конкретных оперативных обязательств между обеими армиями объяснялось несколькими причинами. Но главная заключалась в том, что германский генштаб не желал заранее открывать своих карт союзнику, военную ценность которого он расценивал невысоко. Да и вопрос о членстве Италии в коалиции ко времени начала войны уже вызывал серьезные сомнения. В целом, как считало руководство и Германии, и Австро-Венгрии, оба начальника генеральных штабов постоянным личным общением устраняли надобность в письменном документе, который якобы мог вредно отразиться на свободе действий обеих армий в обстановке реальной войны.
Таким образом, вместо четкого плана скоординированных действий между главными участниками обеих коалиций имелись лишь взаимные военные обязательства, намечавшие только в общих чертах размеры выставляемых сил и руководящую идею их оперативного использования в ходе войны. Единственным оправданием этому могли бы быть совершенно необъяснимые мечты о скоротечности предстоящей войны, как говорили германцы, «до осеннего листопада». И уже в ходе развернувшегося противоборства, особенно во второй его половине, участницы Антанты принялись заключать формально необходимые для любой военной коалиции соглашения (например такое, как декларация трех держав об обязательстве незаключения в течение войны сепаратного мира).
Конечно, ни одна война не протекает точно по планам, составленным в мирное время, но в современном, крайне сложном «хозяйстве» войны наличие четкого, согласованного исходного плана является важнейшей закономерностью коалиционных действий, а для первых операций – может быть самой главной.
ПОД ЕДИНЫМ КОМАНДОВАНИЕМ
Центральным для военной коалиции во все времена был, есть и будет вопрос о едином командовании. В ходе подготовки и во время Первой мировой войны в рамках Антанты он приобрел своеобразное звучание.
Вооруженные силы всех стран – членов коалиции имели во главе своих ВС главнокомандующих, ответственных перед своей страной и не связанных в единый организм единой общей волей. Никто, и особенно британцы, а затем и американцы, не хотел подчиняться генералу другой армии, а правительства и парламенты опасались потерять контроль над ВС своей страны. Не прекращавшиеся с первых же дней войны попытки России (в целом в рамках коалиции) и Франции (в рамках Западного фронта) установить единовластие были безрезультатными. Подобие координации действий достигалось аппаратом связи и периодически созывавшимися конференциями, которые обсуждали предположения стратегического характера и вопросы снабжения, связанные с задуманными операциями.
Впервые остро вопрос о немедленном формировании единого командования был поставлен Россией еще в конце 1914 года как результат неоправданных значительных потерь русской армии вследствие несогласованности с ней действий союзников. Но и в 1915 году операции на обоих европейских театрах военных действий (ТВД) развивались так же независимо. Идейного единства действий ВС стран Антанты здесь не существовало, не говоря уже об операциях в других частях света.
Только в конце 1915 года союзники предприняли конкретные шаги в сторону единого управления боевыми действиями. Французский генерал Жозеф Жоффр, получивший «верховное командование всеми французскими армиями», настойчиво начинает внедрять в сознание союзников свой единый оперативный план на 1916 год; он предлагает его от имени Франции всем главнокомандующим союзными армиями или их представителям на конференции союзников в Шантильи, близ Парижа, и добивается принятия некоторых из его положений.
Разумеется, эта конференция не могла заменить единого твердого руководства вооруженными силами Антанты. Выработанные на ее заседаниях общие основания для совместных действий все же оказались расплывчаты. В них ясно обнаружено только стремление обеспечить взаимную поддержку с целью избежать отдельных поражений. И все же это был шаг в нужном направлении.
Впрочем, совместные действия союзников в ходе кампаний 1916 года на разных театрах выразились только в виде попыток спорадического характера, не объединенных ни по времени, ни по продолжительности. Хотя все без исключения специалисты отмечали явный прогресс в комбинировании операций армий различных держав Антанты, по их же мнению, единое управление в образе конференций в Шантильи не выдержало экзамена.
В итоге общее направление операций по-прежнему оставалось в руках периодически созываемых конференций. Формально план Антанты на 1917 год сводился к скорейшему использованию своего превосходства в силах и средствах для придачи кампании самого решительного характера. В России на совещании главнокомандующих фронтами в ставке в середине декабря 1916 года был также принят план действий на 1917 год, в котором, во исполнение общего замысла Антанты, намечалось жесткое согласование действий русских армий с западными союзниками, как в зимний, так и в летний периоды. Но получилось как и в прежние годы: когда к середине лета русский фронт приостановился и германцы освободились, 31 июля британцы предприняли наступление у Ипра; когда же британцы сделали месячный перерыв в своем наступлении (с 16 августа по 20 сентября), то французы начали атаки под Верденом (20–26 августа), а итальянцы – наступление на Изонцо (19 августа – 1 сентября). Другими словами, практически все операции, может быть за исключением проводимых под Верденом и Изонцо, по тем или иным причинам не удалось воплотить в жизнь как задумывалось – согласованно по времени и по единому плану с общим командованием.
ВЕРХОВНЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ
И только фактический разгром Италии в октябре 1917 года заставил руководство Великобритании, Франции и Италии создать так называемый Верховный военный совет. В состав его вошли главы государств либо правительств. В промежутках между пленарными заседаниями этого органа с участием высших лиц государств-членов в совете заседали военные представители от четырех союзных вооруженных сил – британских, американских, итальянских и французских (Россия к этому времени вышла из войны). Однако каждый из этих представителей был наделен полномочиями «технического советника», ответственного только перед своим правительством, и никаких важных вопросов сам решать не имел права. Таким образом, совет представлял собой орган совещательного характера без каких-либо командных и исполнительных функций, хотя развитие обстановки требовало другого.
Наконец, в ходе разработки плана действий на 1918 год было решено создать Исполнительный военный совет под председательством французского генерала Фердинанда Фоша, который должен был координировать действия главнокомандующих союзными армиями и создать свой резерв. Впрочем, в действительности члены этого совета защищали интересы лишь своей страны, а главнокомандующие оставались ответственными лишь перед своими правительствами. В результате главным образом из-за позиции Великобритании, категорически отказавшейся выделить туда свои войска, никакого общего резерва создано не было. Таким образом, союзники не смогли поставить общие интересы Антанты выше интересов своих государств.
Однако начавшееся ранней весной 1918 года мощное наступление германцев, грозившее захватом Парижа, побудило срочно созвать франко-британскую конференцию, на которой все единогласно высказались за создание «реально объединенного командования» союзными силами во Франции и Бельгии с передачей его Фошу. Но и на этой конференции права главкома были сформулированы недостаточно четко. Положение же на фронте не улучшалось. Союзники вновь экстренно созвали конференцию в Бове (3 апреля) с участием обоих премьеров и представителя США генерала Джона Першинга, где было решено передать французскому генералу Фердинанду Фошу «стратегическое руководство операциями» при сохранении «тактического» руководства в руках каждого из командующих союзными силами, причем последним было дано право в случае разногласий с Фошем апеллировать к своему правительству. Однако генерал Першинг в этот же день заявил, что США вступили в войну «не как союзники, а как независимое государство, поэтому он будет применять свои войска так, как захочет». И только после очередного мощного удара германцев на реке Лис за генералом Фошем действительно были закреплены полномочия верховного главнокомандующего всеми союзными силами во всем их объеме. Это произошло 14 мая 1918 года, и в дальнейшем всеобъемлющие полномочия нового главнокомандующего благоприятно сказались на развитии операций Антанты.
Анализируя изложенную информацию, можно сделать вывод о том, что в процессе формирования объединенного военного руководства участников военного союза закономерностью является то, что вопрос о едином союзном командовании в коалиции даже таких конфессионально-этнически и ментально близких держав, как западные члены Антанты, не может быть решен так, чтобы не затронуть болезненно основные права верховной власти каждого из государств-участников. И хотя в случае с Антантой формально такое командование и было создано к концу войны, но по существу это был результат деликатного компромисса, который в любой момент мог быть разрушен.
УВАЖЕНИЯ К РОССИИ В АНТАНТЕ НЕ БЫЛО
Важнейшей закономерностью коалиционных военных действий является непоказное взаимное уважение, внедренное в сознание прежде всего политического и военного руководства стран – членов альянса умение сочетать и даже подчинять свои, зачастую узкие, ограниченные, национальные интересы в политической области интересам союзника, тем более если эти интересы реализуются в конкретной обстановке на поле боя. Однако в случае с Антантой ситуация оказалась весьма далекой от этого.
Хрестоматийным примером здесь служит безапелляционное, высокомерное давление, оказанное Францией на Россию, причем открыто, с использованием элементов финансового шантажа, с целью побудить последнюю вступить в войну при наличии боеготовой лишь трети ВС и при почти полной неготовности тыловых учреждений. Но и в последующие годы войны потребительское отношение западных союзников к России не претерпело изменений. Британский премьер Ллойд-Джордж по этому поводу, правда уже после войны, признавал: «Военные руководители Англии и Франции, казалось бы, не понимали самого важного – что они участвовали совместно с Россией в общем предприятии и что для достижения общей цели необходимо было объединить их ресурсы…» Весной 1915 года русский Верховный главнокомандующий обратился с телеграммой к своему французскому коллеге с просьбой предпринять наступление для облегчения положения русского фронта. Но – бесполезно. Лишь после неоднократных просьб России в середине июня франко-британские войска предприняли ряд локальных атак, но они не смогли ввести в заблуждение германское командование насчет их значения лишь как отвлекающих, демонстративных действий и не стали поводом для облегчения положения русских союзников.
Напротив, примеров самопожертвования русских войск в угоду интересам западных союзников имеется превеликое множество. Общеизвестен факт, когда решительные успехи армий Юго-Западного фронта («Брусиловский прорыв») весной 1916 года избавили союзников от унизительного поражения у Вердена и Трентино. О существенной помощи русских войск своим западным союзникам в Средней и Малой Азии известно меньше. Но британцы должны быть благодарны русскому экспедиционному корпусу, фактически спасшему в 1916 году от разгрома англичан, попавших в тяжелое положение в Культ-эль-Амаре (Месопотамия), и тем самым в том числе обеспечившему на дальнейшие годы крепкие позиции Британии на Среднем Востоке.
В целом же надо признать, своим безграничным давлением на русское командование, вынуждая его, зачастую во вред себе, бросать в топку войны все новые и новые соединения и части, западные союзники вполне осознанно, видимо, уже размышляя о послевоенном мироустройстве, подталкивали Россию к внутреннему взрыву и в конечном счете к военному краху, но при этом стремились поскорее выжать всю пользу для себя, пока русская армия еще не сдала. Пожалуй, в наиболее циничной форме отношение западных держав к своему союзнику выразил французский посол в России Морис Палеолог: «…при подсчете потерь союзников центр тяжести не в числе, а совсем в другом. По культуре и развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в мире. Сравните с этой невежественной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием, в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в науке, искусстве, люди талантливые и утонченные, это – цвет человечества. С этой точки зрения наши потери гораздо чувствительнее русских потерь». Как говорится, без комментариев. Резонно возникает вопрос: стоит ли вступать в коалицию, где тебе заведомо уготована роль вассала, с интересами которого не будут считаться ни в ходе войны, ни тем более после? Ответ очевиден.
Приведенные выше некоторые закономерности при формировании и функционировании военной коалиции ряда европейских держав времен Первой мировой войны – Антанты – поэтому и являются «объективно существующей, повторяющейся, существенной связью явлений», что, хотим мы этого или нет, воплощались и продолжают воплощаться в жизнь в ходе многочисленных военных кампаний нового времени. От скрупулезного учета и, главное, искусного применения данных закономерностей во многом зависит жизненность существующих и планируемых политических и военных союзов.
Автор: Сергей Печуров
Первоисточник: http://nvo.ng.ru/wars/2018-02-09/12_983_antanta.html
