 |
| Всеволод Бобров и Олег Белаковский |
Этого невысокого человека с неизменным докторским чемоданчиком знает не одно поколение футболистов и хоккеистов. С 1956-го по 1970-й – врач футбольной сборной, с 1970-го по 1977-й – врач сборной СССР по хоккею. Он был всегда рядом со своими спортсменами, и в звездные, и в драматические минуты. Это его руки оказывали первую помощь на поле, промывали раны, накладывали повязки, делали обезболивание…
Олег Маркович БЕЛАКОВСКИЙ – бессменный цээсковский доктор, полковник в отставке, ныне врач сборной команды ветеранов России.
Его биография складывалась, как и тысячи других, с той лишь маленькой разницей, что его лучшим другом детства был Всеволод Бобров, тот самый Бобер, о котором ходили легенды. И это обстоятельство сыграло роль в дальнейшей судьбе Олега Белаковского – парня из Сестрорецка.
Перед войной он поступил в Военно-медицинскую академию. Окончил с отличием и, имея возможность остаться в тылу, в адъюнктуре, попросился на фронт. Был командиром медицинской роты воздушно-десантной бригады, старшим врачом стрелкового полка. Но белый халат – не «броник»… Правда, о своем военном геройстве доктор Белаковский рассказывать не любит.
После войны служил на Дальнем Востоке в качестве врача-экспериментатора по парашютным прыжкам воздушно-десантного корпуса. Что такое «свободное падение», знает не понаслышке – в его активе 153 прыжка. В 50-м майора Белаковского направили на учебу в Москву.
– Имя Всеволода Боброва уже гремело. Мы не виделись с начала войны. Красавец, любимец женщин, щедрый, добрый. Это был гениальный спортсмен. Его талант заметили рано. Один факт: наша команда выиграла первенство Ленинградской области среди школьников со счетом 22:0, 16 голов забил Бобров. Потом война нас развела, а в 45-м на вокзале в Бухаресте я слушал репортаж Синявского из Лондона с игры «Динамо» (Москва) – «Челси» и услышал знакомую фамилию. Не ошибся: это был Сева. Он и предложил мне стать врачом футбольно-хоккейной команды ВВС. Рекомендовал меня Василию Сталину – командующему ВВС МВО. Но все было не так просто. В то время воздушно-десантные войска, в которых я служил, подчинялись ставке войск Дальнего Востока. При мне генерал Сталин связался с начальником военно-медицинского управления: «У меня к вам просьба. Прошу направить в мое распоряжение майора Белаковского». Вопрос решился в течение получаса. Так, благодаря Всеволоду Боброву началась моя работа в большом спорте. Но я всю жизнь пытался доказать, что взят был не по блату.
– Каким вам запомнился Василий Сталин?
– Не могу сказать о нем ничего плохого. Он очень любил спорт и успел многое сделать. Плавательный бассейн ЦСКА, теннисный корт, игровой зал были заложены им. Конфликтовал с Берией, который всячески тащил своих динамовцев. Василий Сталин был очень импульсивным человеком. Даже Боброву как-то дал по морде. Меня дважды снимал с должности и восстанавливал. Часто принимал решения по первому звонку. «Белаковский – сволочь, его надо убрать». – «Уволить!» Потом новая информация: «Да нет, он хороший парень!» «Да идите вы на три буквы, – вскипал Василий Иосифович, – отменить приказ!» Помню и такой случай. В 51-м мы выиграли Кубок СССР по хоккею. Он поздравил игроков, назвал нас сталинскими соколами и поручил начальнику команды Теплякову записать все личные просьбы. Дмитрий Иванович ходил по раздевалке и спрашивал. Кто просил квартиру, кто – звание, кто – тетю из тюрьмы освободить… Моя семья из пяти человек жила в одной комнате в коммуналке, но я молчал: неудобно было. «Ты сколько в звании майора?» – спросили меня. А я три месяца перехаживал. Утром проснулся подполковником…
– Бобров прожил всего 57 лет. Он был не очень здоровым человеком?
– В 46-м во время матча с киевским «Динамо» он получил травму, от которой так и не смог оправиться. С медицинской точки зрения Бобров был «безногий футболист», все четыре мениска коленных суставов у него были повреждены и затем удалены. Каждый выход его на поле был величайшим мужеством. А с трибун часто кричали: «Бобер, чего стоишь?» Он просто не мог двигаться, но когда собирал силы, забивал решающие голы. Это ярко проявилось на Олимпиаде-52 в Хельсинки. В игре с югославской сборной, закончившейся со счетом 5:5, причем наши проигрывали 1:5, три гола были забиты Бобровым. Никто не знал, что Сева держался на новокаиновых блокадах.
– Те игры закончились для футбольной команды ЦДСА печально…
– Главная победа досталась не нашей сборной. В олимпийском турнире выиграли югославы. Нашей страной это было воспринято крайне негативно. И хотя в сборной СССР, созданной на базе ЦДСА, было всего четыре армейца (по тогдашнему положению к Играм готовились не сборными, а клубными командами), участь команды была решена. Насколько мне известно, господин Берия, которому очень не нравилось превосходство армии в хоккее и футболе над «Динамо», докладывал, что команда уронила знамя. А что делают с подразделением, которое теряет знамя в бою? Его расформировывают. С командой расправились, она перестала существовать. Наказали многих. Мне предложили идти врачом физвоспитания в Калининское суворовское военное училище. А в конце 53-го новый министр обороны маршал Жуков принял решение о восстановлении армейских команд.
– Сколько тогда платили игрокам сборных?
– Очень мало. Высший гонорар составлял, по-моему, сто долларов. Это было 75 инвалютных рублей. В случае ничьей сумма сокращалась в два раза. Ну а поражение ничего не стоило. Когда ехали играть в турне из восьми игр, оплачивалось только шесть. Ребята хитренькие были, больше шести игр никогда не выигрывали. А врач получал лишь 30 процентов суточных. «Сохранялось» петровское положение о том, что лекаря, пекаря и прочая нестроевая сволочь должны быть на левом фланге.
 |
| С Владиславом Третьяком |
– А какие оклады были у игроков?
– Двести пятьдесят рублей в месяц. Помню, канадцы допытывались у Михайлова: «Боб, сколько ты получаешь в месяц?» Он сказал, что триста долларов. «В час? В день? В месяц?! Ты, капитан сборной…» – недоумевали канадские профи. Но время было другое. Играли не ради денег. Считалось за честь попасть в сборную.
– В те годы никто не помышлял остаться на Западе? Тем более что вместе со сборной выезжали сотрудники КГБ.
– Из хоккеистов и футболистов никто не пытался остаться, хотя некоторым талантливым игрокам такие предложения делались. Ну а задачей спецслужб было уберечь команду от нежелательных воздействий. Помню, как один американский полковник, бывший сотрудник ЦРУ, нам говорил: «Ребята, ведите себя хорошо, не ходите в негритянские кварталы, мы за вас отвечаем головой».
– Тогда спорт был политикой, ему уделялось огромное место.
– Это правильно. Ведь за что мы любим бразильцев? За их футбол. У нас тоже была золотая пора. Никогда не забуду возвращение нашей команды из Мельбурна… Окончились Олимпийские игры. Наша команда в костюмах с надписью «Сборная СССР» увозила золото. Возвращались домой на теплоходе «Грузия». Предстояло плыть двадцать суток. Администратор команды обошел каждую каюту: «Ребята, мне неудобно, но костюмы за мной числятся, их надо вернуть…» Так было. Но помню и другое. Каким ликованием нас встречала страна! Когда теплоход вошел в бухту Золотой Рог, в небе барражировали истребители, а все корабли, стоявшие на рейде, дружно гудели. Нам предстояло еще ехать поездом до Москвы. На каждой станции митинги, поздравления. А в Шмаковке в вагон поднялся старик с мешком – вылитый Дед Мороз (дело было как раз под Новый год). «Сынки, – спросил, – здесь футболисты едут? А сынок Яшин тоже здесь?» Старик опустился перед Львом Ивановичем на колени и, сказав спасибо от имени всех русских, вытащил трехлитровую бутыль самогону и мешок семечек…
– А встречи с канадскими профи?
– Об этом можно написать книгу. Стадионы в Канаде рукоплескали нашим хоккеистам – Якушеву, Третьяку, Харламову. На катке находился премьер-министр Канады Трюдо. Он произвел вбрасывание, а канадцы спросили: «Кто будет вбрасывать шайбу в Москве – Брежнев или Подгорный?»
– Но спорт, как известно, не только фанфары. Неизбежны травмы, и вы, как врач, наверняка не раз оказывались перед дилеммой: допускать игрока на поле или не допускать.
– Мое кредо такое: больных нельзя выпускать на игру, но бывали исключительные ситуации, когда я разрешал играть травмированным спортсменам. Чувствовал, что нельзя вывести парня из боя, а на поле происходили настоящие сражения, и, как врач, делал все, чтобы не было ухудшения. Но в этом всегда была большая доля риска…
1956 год, Олимпийские игры в Мельбурне. В полуфинале футбольного турнира наша команда играла с болгарами. Болгарская сборная в то время была одной из сильнейших команд мира. Уже в первом тайме травму получил Валентин Иванов. Я сделал ему обезболивающий укол и сказал: «Валя, оставайся!» Тогда действовало совершенно зверское правило: нельзя было заменять игроков. Первый тайм закончился вничью 0:0.
А вот на пятой минуте второго тайма Николай Тищенко сталкивается в воздухе с Крумом Яневым, падает… Бегу к нему через поле, уже чувствуя, что травма тяжелая. Конец ключицы торчал через кожу. Открытый вывих. Коль, говорю, отвернись, и вправляю кость. Боль адская. С массажистом накладываем асептическую повязку. Надо снимать футболиста с игры и немедленно отправлять в госпиталь. Но по взгляду Тищенко я понял: он с поля не уйдет. Счет 0:0. На пятой минуте болгары забивают гол. Счет 0:1. Нужно было видеть лица наших ребят, безнадежно сидевших на скамейке запасных… Глаза, полные слез. За девять минут до конца Стрельцов сквитал счет. 1:1. Минуты за четыре до конца игры разыгрывается «стенка» с участием Тищенко, на которого болгары уже не обращали особого внимания, и Борис Татищев забивает второй гол! Победа! Мы вышли в финал и, победив югославов, стали олимпийскими чемпионами. А Коле сделали срочную операцию.
Похожая история произошла в 1972 году на хоккейном турнире Олимпийских игр в Саппоро с нашим сильнейшим нападающим Борисом Михайловым. В первой же игре, а игр было пять, он получил травму – повреждение внутреннего мениска правого коленного сустава. Существует врачебное братство, и в случае тяжелой травмы собирается консилиум. Мнение врачей было такое: полтора-два месяца Михайлов играть не сможет. «Это не для меня, – сказал Борис, – все равно буду играть». Я поселил его в своей комнате, и вместе с массажистом мы его выхаживали. Инъекции, блокады, массаж. В столовую не пускали, чтобы никто не видел костылей. На предпоследнюю игру выпустили Бориса в первом периоде. Откатался нормально. А в решающем поединке со сборной Чехословакии Михайлов сыграл великолепно и забил шайбу. Мы выиграли и стали олимпийскими чемпионами.
– Неужели он не чувствовал боли?
 |
| Через пару минут Валерий Харламов снова выйдет на лед |
– Как не чувствовал? Новокаиновые блокады давали лишь небольшое облегчение. Боль была до холодного пота. Что сказать? Это мужество самой высокой пробы. Потом Борис полтора месяца лечился.
– Но случались, наверное, травмы, когда не только спортивное будущее, но и сама жизнь игрока была под вопросом?
– Конечно. Вот случай с Михаилом Ермолаевым, когда в августе 57-го команда ЦДСА встречалась с горьковским «Торпедо». Столкновение в воздухе, удар локтем в поясничную область. Я подбежал к футболисту, он меня успокоил, что, мол, ничего страшного. А через несколько минут стало ясно, что Мишу надо срочно снимать с игры. Он был бледен как полотно. Прямо в раздевалке дал ему стаканчик: писай. Проба очень простая. Увидел бурую жидкость. Подтверждались худшие опасения – разрыв почки. Игра закончилась, команда торопилась на поезд. Я остался с Ермолаевым на стадионе. «Скорая», как водится, приехала через час. Хирурга госпиталя не оказалось на месте: уехал в аэропорт встречать жену. К счастью, нашли его быстро. Счет Мишиной жизни шел на часы. Когда хирург сделал разрез, открылась страшная картина: почка разорвана пополам. Пришлось удалить. А потом Михаил Ермолаев вернулся в спорт. Он так и сказал: «Что бы вы ни придумывали, играть я буду».
– Как же ему разрешили играть с одной почкой?
– Надо было ответить на два вопроса: компенсирует ли оставшаяся почка работу двух и можно ли надежно ее защитить даже в случае сильного удара? Сконструировали легкий и удобный корсет из фибры. Для формальности взяли с футболиста расписку, что он ознакомлен с возможными последствиями, и разрешили играть. Почему я пошел на это? Нужно учитывать психологию человека. Для него спорт – это жизнь, понимаете? И сейчас есть игрок с одной почкой – Валерий Минько в нашей команде ЦСКА.
– После победы выпить, наверное, не грех. А как вообще, часто нарушали спортивный режим?
– Всякое бывало, что скрывать. Но ведь и ребят понять можно. Месяцами на сборах, практически в изоляции от мира, без женщин…
– Да, молодые мужчины, крепкие, полные сил. Длительное воздержание было для них противоестественным. На Западе после игры ходили к проституткам?
– Я таких случаев не знаю. А дома… Некоторые готовы были бежать за первой попавшейся женщиной. Но и женщины смотрели им вслед. Я понимал ребят, как мужчина мужчину. Ведь врач команды лечит не только спортивные травмы.
– Случайные связи, наверное, имели последствия? Игроки обращались к вам с этой проблемой?
– Конечно, обращались. Отношения у нас были доверительными. Ведь врач команды – это как мама… Но что бы ни случилось, это оставалось тайной. А так… жизнь есть жизнь. Сифилис был редкостью, а гонорею подхватывали. Проводили необходимое лечение. Если такой грех случался с женатым человеком, гинеколог по моей просьбе приглашал жену игрока на обследование. Давно, мол, вас не видел. Если подозрение подтверждалось, женщина получала нужное лечение, считая, что у нее незначительный воспалительный процесс… И не догадывалась ни о чем. Семьи сохранялись.
– А как с допингом? Принимали игроки анаболики?
– На Западе широко применялись анаболики. Это повышало работоспособность спортсменов, приносило результаты, но пагубно отражалось на здоровье. Нам спустили директивное указание иногда перед особо ответственными хоккейными соревнованиями применять анаболики. Я был против. Хоккеистам допинг не нужен. Большое спортивное начальство требовало зачастую победы любой ценой. Однажды председатель Спорткомитета вызвал меня на ковер: «Вы несовременный врач, посмотрите на немецких пловчих. Они принимают мужские половые гормоны, плывут, как торпеды, и берут медали, а наши толстожопые бабы еле двигаются». «А если вашей пятнадцатилетней дочери ввести мужские половые гормоны и через три-четыре года у нее вырастут усы и борода?» – ответил я. В общем, в 77-м году я перестал быть врачом хоккейной сборной.
– Как влияет большой спорт на здоровье?
 |
| Стокгольм, 1970 г. Чемпионат мира по хоккею. Тяжелую травму получил вратарь Виктор Коноваленко |
– Физкультура и спорт – разные вещи… В современном спорте крайне высокие нагрузки, не только физические, но и психоэмоциональные. Это вызывает значительные сдвиги во всех органах и системах организма. Есть даже такое понятие – болезни от спорта. Спортсмены работают на пределе возможностей.
– Как сложились судьбы бывших футбольно-хоккейных звезд?
– По-разному. Нет Всеволода Боброва, Бориса Кулагина, Вячеслава Солодухина… Некоторые не могли пережить уход из спорта, спивались. Многие бедствуют, получая мизерные пенсии – 200–250 тысяч рублей.
– Вы помните гибель Валерия Харламова?
– Помню. Говорили, что если бы Тихонов взял его на Олимпийские игры, ничего бы не случилось.
– А вы давно знаете Виктора Тихонова?
– С 51-го года. Он был игроком дублирующего состава футбольной команды, ни разу не играл в основном составе, играл еще в хоккей в команде ВВС. Затем он пришел в «Динамо», работал помощником замечательного тренера Аркадия Ивановича Чернышева, тренировал рижское «Динамо» и сумел из полусредней команды сделать хороший коллектив, который вышел на четвертое место в первенстве страны. Тихонова считают талантливым тренером. Он предан хоккею. Но каждый из нас рано или поздно себя исчерпывает и должен уступить свое место.
– Как он стал главным тренером ЦСКА?
– Спортивные руководители Павлов и Сыч предложили в ЦСКА создать суперклуб, на базе которого будет существовать сборная по хоккею. Главным тренером назначили Тихонова. До него команду тренировал Константин Борисович Локтев, чемпион страны и обладатель Кубка. Его сняли с этой должности. Предлагали взамен другие – не захотел. Поехал тренировать в Польшу, вытащил среднюю команду «Легия» на третье место. Но все это было для Локтева не то. Он считал себя глубоко оскорбленным и обиженным. К сожалению, начал пить. Он сам себя сжег.
А Тихонов получил полностью готовую команду ЦСКА и карт-бланш – право взять к себе любого игрока. Он взял Капустина, Балдериса, Макарова, Бабинова и других. И команда мощным локомотивом неслась по хоккейным рельсам вплоть до 91-го года. Были две победы на Олимпийских играх, золото на чемпионатах мира. А в начале 90-х начались конфликты со Стариковым, Ларионовым, Фетисовым – игроками, которые составляли славу ЦСКА. С 92-го по 96-й команда Тихонова занимала места с десятого по двадцать третье… Ему предлагали уйти в отставку, дать дорогу молодым тренерам. Он отказался и от должности генерального директора хоккейного клуба ЦСКА, и от места тренера-консультанта. И создал альтернативную команду – коммерческую фирму «Товарищество с ограниченной ответственностью «Хоккейный клуб ЦСКА». Ледовый дворец арендован ими на 49 лет за небольшую цену.
– Сложилась парадоксальная ситуация – две команды ЦСКА. Судебные тяжбы…
– Этот конфликт – позор всего российского хоккея. Ведь ЦСКА – национальное достояние, великая спортивная организация, которой будет в апреле 98-го года 75 лет. В последнее время появилось стремление растащить ЦСКА по отдельным спортивным клубам, как недавно растащили СССР… Настоящая команда ЦСКА – одна. Это команда Жлуктова и Волчкова. Но за Тихоновым стоят сильные фигуры из властных структур.
…Почти на всех фотографиях в руках Олега Марковича Белаковского его знаменитый чемоданчик, тот самый, который он носит с 1951 года и который весит вместе с медикаментами двенадцать килограммов. Сейчас делают более портативные, но доктор в этом отношении консервативен: ни за что не хочет расстаться со старым чемоданчиком. Американцы предлагали за него 150 долларов. А знаменит он тем, что в 1972 году, когда наша сборная выиграла Олимпиаду в Саппоро, все ребята расписались черным фломастером на этом чемоданчике. Автографы стирались от времени, и кто-то придумал прилепить наклейки клубов, с которыми играли. Так что это живая память…
