После того, как Красная Армия в 1944 захватила в кольцо несколько немецких дивизий на линии Черкассы-Корсунь, Гитлер приказал вермахту удержать эту крепость «любой ценой». Сталин, в свою очередь, требовал устроить немцам «второй Сталинград». Все остальное было пропагандой.
8 марта 1944 года немецкий пропагандистский киножурнал «Немецкое еженедельное обозрение» (Deutsche Wochenschau) показал сразу два пафосных киноролика, посвященных битве под Черкассами. В первом министр пропаганды Геббельс слушал доклад бойцов штурмового отряда о том, как они «всем отрядом» в течение трех недель пробивались к основным немецким частям. А во втором ролике была подчеркнута решающая роль валлонского командира СС Леона Дегреля (Leon Degrelle) в освобождении немецких частей под Черкассами.
Двумя неделями ранее, 20 февраля, Сталин присвоил Ивану Степановичу Коневу звание маршала Советского Союза. Тот стал первым фронтовым генералом, удостоенным такого повышения за то, что, как говорилось в соответствующем приказе, сумел предотвратить именно это – прорыв немцев. «Ни один немецкий солдат не смог пройти ни внешнюю, ни внутреннюю линию фронта», – утверждал Конев позднее в мемуарах. В то время, как советская пропаганда рапортовала об операции под Черкассами как о «сталинградской битве на Днепре», выжившие в ней немецкие солдаты узнали позднее, что одержали «великую победу».
Лишь после рассекречивания советских архивов в 1990-х годах эти противоречия в изложении информации удалось преодолеть. Немцам удалось выбраться из советского «котла», а силам Красной Армии удалось подавить несколько атак вермахта с целью выбраться из него. Однако, в первую очередь, и Гитлер, и Сталин стремились в ходе этой операции скрыть допущенные ранее серьезнейшие ошибки, приведшие к огромным потерям с обеих сторон.
Битва под Черкассами (в советских источниках она называется «Корсунь-Шевченковская операция») стала одной из многочисленных наступательных операций, начатых Красной Армией зимой 1943-1944 года с целью уничтожить войска немецкого Восточного фронта. Гитлер по мере возможностей старался поддерживать эти силы. После того, как советским войскам удалось на обширном пространстве прорвать немецкую «линию Пантера» на Днепре, 70-километровый отрезок на западном берегу реки в районе Канева к северо-западу от Черкасс стал единственным, который оставался в руках вермахта. Именно оттуда Гитлер весной собирался начать большое наступление на Киев.
Хотя командование группы армий «Юг» делало все возможное, чтобы заставить фюрера отказаться от этого «совершенно нереального» плана, последний приказал удержать этот отрезок во что бы то ни стало. Эта задача была поставлена двум истощенным армейским корпусам, которым советская ставка Верховного главнокомандующего противопоставила 336 тысяч солдат, 524 танка и 1054 самолета. Кроме того, эти силы постоянно получали подкрепления. Предполагалось, что немецкие войска будут сдавлены с флангов и уничтожены. 24 января началась атака, а через несколько дней немецкие силы оказались блокированы в «котле» диаметров около 70 километров. Призывы к своевременному отступлению этих частей Гитлер проигнорировал.
Это незамедлительно привело к учащению «фрикций», как военный историк Карл фон Клаузевиц (Carl von Clausewitz) называл непредвиденные трудности в ходе войны. Советское руководство исходило из того, что в «котле» находились десять дивизий с 230 танками, и действовало, соответственно, с осторожностью. На самом же деле в окружение попали всего шесть ослабленных дивизий, располагавших всего 50 тысячами солдат и 40 готовыми к бою танками и стрелковыми орудиями. Многочисленные части из-за приближавшейся опасности успели отойти в безопасные места.
Пока командующий группой армий «Юг» Эрих фон Манштейн (Erich von Manstein) готовил прорыв из окружения, Гитлер объявил котел «Черкассы-Корсунь» «крепостью на Днепре», приказав начать обширное наступление на силы Красной Армии и уничтожить их. Вместо того, чтобы смотреть удручающей правде в глаза и осознать, что на дворе была уже весна 1944 года, фюрер в мыслях все еще оставался в 1941 году, когда немецкие войска были еще достаточно сильны, чтобы вырываться из подобных «котлов», пишет немецкий историк Карл-Хайнц Фризер (Karl-Heinz Frieser). Но приказ есть приказ, и его следовало выполнять. До начала наступления немецкие силы предполагалось снабжать с воздуха.
Аналогичный план уже оказался несостоятельным в ходе Сталинградской битвы, а тогда у Красной Армии еще даже не было превосходства в воздухе. Поэтому в течение нескольких недель немцам удалось перебросить в этот район всего 78 вместо запланированных 150 тонн помощи.
Распутица началась уже в феврале
Войска, с которыми Манштейн планировал наступление – два танковых корпуса с девятью танковыми дивизиями, в том числе укомплектованными «Тиграми» и «Пантерами», – на бумаге представлялись серьезной силой. Проблема заключалась в том, что эти танки были задействованы в других местах с целью предотвращения прорыва Красной Армии, которая к тому моменту уже давно была в состоянии действовать одновременно на разных участках фронта. Вермахт, в свою очередь, утратил эту способность после поражения в Курской битве летом 1943 года.
Когда немецкие войска начали наступление, против них оказалась даже погода. Уже в начале февраля температура поднялась до нуля градусов, и пришла распутица, которая обычно начиналась лишь в апреле. В предыдущие годы военные действия с обеих сторон в это время затихали по причине невозможности передвижения военной техники. Так что в этот раз немецкие «Пантеры» увязли в грязи. По подсчетам, на преодолении расстояния всего в четыре километра каждый танк расходовал по 730 литров горючего, которое солдатам приходилось вручную доставлять к боевым машинами в канистрах.
У Сталина были свои проблемы. Поскольку ликвидация немцев в «котле», о которой органы пропаганды уже сообщили как о свершившемся факте, не состоялась, он согласился с довольно надменным предложением генерала Конева. Тот поставил под сомнение способности других советских военачальников и вызвался самостоятельно, имея в распоряжении лишь Второй украинский фронт, уничтожить немецкие части под Черкассами.
Но так получилось, что основные силы Красной армии даже не успели вступить в решающие бои. Когда вернулся мороз, начался немецкий прорыв, но он заглох 16 февраля у так называемой «высоты 239», потому что у танков кончилось горючее. Из-за этого Маншейн, не советуясь с Гитлером, приказал остававшимся в «котле» солдатам «пробиваться самостоятельно». До основных немецких сил им оставалось всего восемь километров. Но между ними лежала высота, которую Красная Армия защищала танками и пушками с целью предотвратить прорыв немцев.
На эти части наткнулись отряды вермахта, направлявшиеся в ночь с 16-го на 17-е февраля на юго-запад. У немецких солдат, имевших в своем распоряжении только легкое стрелковое оружие, не было шансов в бою против советских пушек. Дело кончилось кровопролитием, едва не повлекшим за собой полную катастрофу.
«Нет времени брать в плен»
Лишь атака нескольких «Тигров» рано утром, для которых все же нашлось необходимое количество горючего, слегка облегчила положение немцев. Однако многие солдаты утонули при отступлении, а сотни раненых были убиты солдатами Красной Армии. «У нас не было времени брать их в плен», – докладывал позднее один советский майор, объяснив тем самым мотивы мести, которую ранее спровоцировала стратегия немцев к полному уничтожению всего живого на своем пути.
Тем не менее, битва в «Черкасском котле» не стала «вторым Сталинградом», а скорее, его противоположностью. Из 55 тысяч немецких солдат, попавших в окружение, спастись смогли около 36 тысяч. Около четырех тысяч ранее удалось эвакуировать. К этому добавились потери Третьего танкового корпуса, которому пришлось взять на себя основную нагрузку по прорыву из окружения, в размере около трех тысяч солдат.
В то же время потери Красной Армии составили около 80 тысяч солдат и 728 танков, что оказалось впятеро больше ущерба, понесенного Вермахтом. При этом в очередной раз стало очевидным техническое превосходство немецких танков над советскими. Их потери (около 150 машин) были связаны, в первую очередь, с отсутствием горючего.
Все остальное стало делом пропаганды, которая заявляла о победах, которых в действительности не было. Кроме того, эта битва положила начало вечной вражде между советскими маршалами Коневым и Георгием Жуковым, будущим победителем битвы за Берлин. Жуков, которого Сталин под влиянием Конева низвел до роли статиста, писал в мемуарах: «Я думаю, что это была непростительная ошибка верховного главнокомандующего». Однако опубликовать это он осмелился лишь через 16 лет после смерти Сталина.
