5 декабря 1995 года умер советский и российский историк, философ, политолог и политик, доктор исторических и философских наук, член-корреспондент РАН, генерал-полковник Дмитрий Антонович Волкогонов. Это был фарисей и политический оборотень такого масштаба, которого не знала вся тысячелетняя русская история. И никто об иудушке не вспомнил…
Свой рассказ о ВОЛКОГОНОВЕ хочу предварить несколькими общими замечаниями. Ибо, смею полагать, что знаю Дмитрия Антоновича, как никакого другого генерал советской армии, сразу как бы в нескольких уровнях: как политика, общественного деятеля; как писателя, историка; как военного политработника, долгое время бывшего моим очень большим, но в то же время непосредственным начальником, который однажды даже объявил мне серьезное взыскание; как автора учебных пособий, по которым я получил вначале среднее, а потом и высшее военное образование, закончив, кстати, ту же Военно-политическую академию, где не только учился, преподавал, но и кандидатскую, докторскую диссертации защитил мой герой.
Сомневающемуся, всегда болезненно переживающему успех или провал дела человеку, мне и этого показалось мало, и я предпринял, без ложной скромности, достаточно внушительный труд, проштудировав 164 газетные и журнальные публикации и 16 книг из 31 написанных Волкогоновым в советское время. При этом я осилил лишь часть, полагаю, незначительную из того гигантского словарного тезауруса (запаса – М.З.), который через печатный станок воспроизведен Дмитрием Антоновичем за активные годы его жизни. В звании подполковника Д. Волкогонов стал референтом начальника ГлавПУРа генерала армии А.А. Епишева. На этом чрезвычайно примечательном факте я ещё остановлюсь. Пока же отмечу, что в продолжение нескольких лет он писал всё за своего могущественного шефа: доклады, речи, многочисленные выступления в газетах, журналах, на радио, на телевидении. Здесь уже никто не в силах измерить и проанализировать объем той титанической работы, которую произвел Волкогонов будучи alter ego самого главного военного политработника. Точно так же невозможно ни практически, ни теоретически вычислить то, что вышло из-под пера Дмитрия Антоновича, когда он служил начальником отдела, заместителем начальника ГлавПУРа. В силу должностных положений он обязан был готовить материалы не только для своего непосредственного шефа, но и для министра обороны, его многочисленных заместителей. В те застойные достославные годы даже выступление в «Правде» «рядового маршала», как правило, проходило через руки «виртуоза пера и мысли» (так любовно называли Волкогонова его благодарные начальники). Разве все это, возможно, разыскать и учесть обыкновенному человеку?
Д. Волкогонов большую часть своей службы находился на главном пункте управления сознанием, волей и, в конечном счет, жизнью воинов армии и флота. Ведь что собой являл ГлавПУР? Не только генеральный штаб по оболваниванию, политической и психологической обработке солдат, офицеров, генералов, но, прежде всего, хорошо сконструированный, надежно отлаженный, не дававший никогда никаких сбоев манипулятор, с помощью которого КПСС управляла Вооруженными Силами. Если, предположим, начальник политотдела дивизии, член военного совета армии, округа, флота почему-то не ладил с соответствующим командиром, то меняли всегда последнего, а не первого. Партия никогда не выпускала власти из своих рук. Начальниками ГлавПУРа всегда назначались, поэтому и особые люди. Например, Л.З. Мехлиc, которому сам Волкогонов дал такую характеристику: «Не лишенный способностей, но с откровенно полицейским мышлением, Мехлис был одним из тех, кто регулярно докладывал Сталину «доверительную» информацию о других руководителях партии. Но едва ли это был человек идеи». Что же касается А.Епишева, то в свое время он три года проработал заместителем министра государственной безопасности бок о бок, плечом к плечу с Берией и Абакумовым. Понятно отсюда, каких взглядов придерживался Алексей Алексеевич, какую идеологию исповедовал и каким был человеком. Но, надо отдать ему должное, соответствующие кадры подбирать и расставлять умел. И, уверяю вас, читатель, далеко не случайно в орбите его троглодистских интересов появился подающий надежды военный преподаватель-философ.
Кто-то возмутится, что за намеки, ведь Волкогонов был способным, талантливым военным ученым, защитившим докторскую диссертацию в звании полковника. Бесспорно. Талантов у этого человека нельзя было отнять, как и не отобрать его бесчисленных трудов по восхвалению, укреплению и развитию «незыблемых» социалистических и коммунистических ценностей. Тут другой щепетильный момент присутствует: отец Дмитрия Антоновича был репрессирован. А сын, не имея никаких боевых и повседневных заслуг, тем не менее, так блестяще взлетел, другого слова трудно подобрать, по военно-политической самой консервативной тоталитарной лестнице. Да ещё и притом, что его шеф Епишев до гробовой доски исповедовал сугубо сталинское мировоззрение. Если хотите знать, то не то, что в руководящий ареопаг – в клерки ГлавПУРа нельзя было проникнуть с «подмоченной» биографией! Однако, Волкогонов прошел «под зеленый свет»! А много лет спустя, под тот же свет политического светофора проехал в народные депутаты. Одно слово: виртуоз!
На избранной им стезе, Волкогонов достиг максимально возможной вершины, став начальником управления пропаганды и агитации – заместителем начальника ГлавПУРа. Следующей ступень была уже должность самого начальника этой военной политической структуры. Однако по существующим тогда канонам Дмитрий Антонович подняться на неё технически не мог. У него напрочь отсутствовала, какая бы то ни было практика живой работы в войсках на политических должностях. Тогда как во многом менее одаренные его сверстники разъезжали по городам и весям, накручивая себе надлежащее служебное положение, молодой Дмитрий обслуживал страшного, угрюмого и могущественного Епишева. Юный философ, умевший без шпаргалки прочитать практически любую лекцию по любой из общественных дисциплин, выполнял обязанности умственного лакея начальника ГлавПУРа.
Отдаю себе отчет в том, что пишу. Был я в очень хороших, если не сказать дружеских, отношениях с покойным генерал-майором Вячеславом Васильевичем ТРУШИНЫМ, который выполнял при начальнике ГлавПУРа А.Д. Лизичеве те же обязанности, что и Волкогонов при Епишеве. Это был влиятельный в Вооруженных Силах СССР человек, имевший свой отдельный кабинет на «священном» третьим этаже политкомбината, «кремлёвку», персональную машину и такой объем материально-номенклатурных благ, которые обычному генералу и не снились. Со многими очень сложными вопросами он расправлялся как Александр Македонский с гордиевым узлом. И при том всем являлся обычным клерком, преданно смотрящим своему шефу в рот, как спортсмен-новичок маститому тренеру. Волкогонов тоже был клерком. Только в отличие от энергичного, порой нахрапистого Трушина он имел всегда тихий и спокойный, можно сказать интеллигентный нрав. Но за свои идеи мог постоять крепко и жестко. Когда выдавал замуж собственную дочь, за свадебным столом кто-то из гостей позволил себе неделикатное высказывание в адрес Владимира Ильича Ленина. Тогда еще полковник Волкогонов поднялся и тихим, но твердым голосом сказал свату: «Считаю недопустимым, чтобы в моем присутствии оскорбляли светлую память величайшего вождя мирового пролетариата. Поэтому – либо я ухожу, либо этот господин покинет нашу компанию». Пришлось «клеветнику» ретироваться. Спустя многие годы, Волкогонов на обложку своей книги издевательски поместил фотографию обезумевшего вождя мирового пролетариата …
В годы советской власти непомерный, как бицепсы у культуриста, интеллект Волкогонова так и рвался наружу. Будучи еще начальником отдела, Дмитрий Антонович позволил себе однажды яркое трибунное выступление перед высшим командным составом Министерства обороны СССР и получил щелчок по носу от маршала В.Г. Куликова, который недовольно заметил: «Он что, умом своим перед нами хвастается? Так пусть зарубит себе на носу: маршал всегда умнее генерала!» В другой раз Волкогонов вызвал недовольство у военного руководства тем, что практически каждое воскресенье красовался перед телевизионной камерой в небезызвестной передаче «Служу Советскому Союзу». Так что служба была у него «и опасна, и трудна». Он правил её с умом и тщательно, сделав куда более солидный задел, нежели другие непомерно разбитные и практичные сотрудники-коллеги по главпуровской челяди. Творческий потенциал при умной голове – это всегда больше денег и материальных благ. Правда, деньги Дмитрий Антонович любил до дрожи в членах. Он зарабатывал их на газетно-журнальной ниве постоянно, активно и методично. Став генералом, он словно дал себе творческий обет: ежемесячно выступать с пятью-шестью большими материалами и за год писать книгу. И неукоснительно выполнял этот зарок.
О чем, где и как писал Волкогонов? Начнем с того, что за долгое время доктор философских наук, восходящая звезда ППР (партийно-политической работы) был terra incognita для цивильной части населения Советского Союза. Гражданские ученые-обществоведы чрезвычайно скептически относились к военным собратьям и не без основания. Те и впрямь были, как бы второго сорта, вроде как бы и не всамделишными учеными. Если человек без погон мог хоть подобие какого-то поиска истины изображать в тех условиях тотального мракобесия, то военный философ, психолог или историк в силу специфических условий службы даже попыток подобных не мог себе позволить. Поэтому общественные кафедры военных вузов были такими бастионами тоталитаризма, что там малейшие ростки живой мысли чахли, как комнатные цветы, выброшенные на помойку. Зато филистеры, подхалимы, циники и проходимцы очень быстро становились военными учеными-обществоведами. Военное ведомство вообще держало пальму первенства по этой части. Такая атмосфера царила в военной общественной науке. Она плодила догматиков-начетников и ни на что больше способной не была. Отсюда человеку, обладающему таким гибким, изощренным умом, такой замечательной памятью (она у моего героя и впрямь замечательная) защитить диссертацию на кафедре Военно-политической академии было не сложнее, чем помочиться через два пальца (прости Господи). Но уже за порогом академии диссертации, склепанные на военном конвейере, совершенно никого не интересовали. Вот почему десять генеральских лет Волкогонов публиковался исключительно в военных изданиях. Он оплодотворял газеты и журналы «в погонах» с интенсивностью матки, которая трудится в улье. При этом ему автоматически выплачивался гонорар намного больше, чем рядовому труженику газетно-журнальной полосы. Так что со своего «приусадебного огородика» Волкогонов собирал несравненно больше плодов, чем давала ему генеральская кормушка, которая тоже скудостью не отличалась. Всеми военными газетами и журналами он командовал лично. Жестко и нахраписто командовал. Никаких, даже самых невинных отступлений от железобетонных ЦУ и ЕБЕЦУ (ценных и еще более ценных указаний) ЦК КПСС он не допускал, сам по этой части являя пример безупречный. Он с тонкостью японского сейсмического аппарата последней модификации чувствовал малейшее колебание со стороны Старой площади и с трансформаторской усердностью передавал эти колебания в военные средства массовой информации. И попробовал бы кто ослушаться главного военного идеолога. В порошок стирал!
В силу этого незамысловатого обстоятельства, каждый главный редактор военного издания почитал за великую милость, за счастье, за радость как можно больше публиковать шефа по идеологии и как можно больше ему за это платить. И вы, читатель, полагаете, что писучий высокий автор хоть раз отверг такое прозрачно закамуфлированное подношение? Или вы полагаете, что генерал передавал свои несметные гонорары в детские сады, в приюты, в фонд мира? Не смешите! В годы генеральской молодости, как и в старости Волкогонов никогда и никому не отказывал в публикациях, словно та девица не очень пуританских нравов, и строго следил, за перечислением ему гонораров. Неуемная жажда быть везде и всегда на виду, на слуху у возможно большего количества народа с возрастом у Дмитрия Антоновича не только не ослабевала – наоборот крепла. Он как юный пионер готов был где угодно и с кем угодно спорить и доказывать сегодня одно, завтра другое. Он и готов был писать на любую тему. Неиссякаемый, ненасытный генерал, в какое-то время искренне возомнивший из себя пророка или апостола Павла, который, как известно, из фанатичного преследователя христиан превратился в самого ревностного защитника Христа.
Перед Волкогоновым армейской и флотской пропагандой заправлял генерал-лейтенант Николай СМОРИГО. Вечно бритоголовый, как Котовский, с тяжелым взглядом Кашперовского, он отличался крутым норовом и злостью человека, искренне полагавшего, что вокруг него люди только тем и заняты, как бы расшатать устои государства. Он тоже пописывал в средства массовой информации тяжелые трактаты, от которых у читающих возникало несварение желудка. Но он соблюдал достоинство высокого военного чиновника и не частил, тем более не разменивался на мелкие издания, типа «Блокнота агитатора». Волкогонов печатался через номер в этой брошюрке для солдат! Его фонтанирующий интеллект, творческий зуд требовали регулярного и постоянного выхода. Кроме того, в отличие от своих предшественников, Дмитрий Антонович никогда ведь не являлся простым приводным ремнем в идеологии, её функционером, популяризатором. Он лично творил идеологию на порученном участке с безоглядностью и фанатизмом ортодоксального большевика-ленинца. Он создавал и пестовал, дорабатывал и совершенствовал все идеологические постулаты не за страх, а на совесть, или, во всяком случае, на комплекс воззрений и чувств, её у него заменяющих.
Вот лишь некоторые темы его выступлений. «Неизбежная победа коммунистической идеологии», «Триумф великих идей ленинизма», «Коммунистическая мораль – неиссякаемый источник сил и вдохновения», «Революционная и политическая бдительность советских воинов», «Нравственное кредо Маркса», «Борьба с вражеской идеологией – важнейший участок политико-воспитательной работы», «Ленин – великий вождь Октября», «Всепобеждающая сила ленинизма», «КПСС об углублении общего кризиса капитализма и его агрессивности», «Анатомия антисоветского мифа», «Верность революционным традициям», «Антисоветские миражи», «Выше действенность идеологической работы!», «Защита и упрочение мира – историческая миссия социализма». Таких и подобных работ Волкогонов написал (присядьте на миг) несколько тысяч! И из этого хлама потом пек книги. Мой старший товарищ полковник Рыбин возглавлял литературную редакцию Воениздата. Рассказывал, как Волкогонов выкручивал издательскому руководству руки для того, чтобы его мерзопакостную писанину оформляли по разряду… литературного творчества. За литературные произведения платились большие гонорары.
7 марта 1991 года состоялось заседание главной Редакционной комиссии 10-томного труда «Великая Отечественная война советского народа». Довелось мне присутствовать на этом мероприятии. Волкогонов в качестве начальника Института военной истории и главного редактора труда отбивался от уничтожающей критики действующих и отставных маршалов и генералов армии, сотрудников ЦК КПСС, которые в пух и прах разнесли коллективную работу. В адрес генерала, переметнувшегося в «дерьмократы» высказывалось много тенденциозных, конъюнктурных, где-то даже злых обвинений. Но большинство упреков прозвучали по существу. Начальник тогдашнего Генерального Штаба ВС СССР генерал армии М.Моисеев прямо заявил (он, слава Богу, жив и здоров, не даст мне соврать): «Борьба за власть в России вынудила Волкогонова бросить труд на произвол судьбы. Это – должностное преступление». Другой выступающий обвинил начальника института в том, что он ничем иным, кроме как написанием личных трудов, не занимается. Дмитрий Антонович в основном с критикой соглашался: «Может, действительно недостаточно внимания уделил я первому тому, но никогда, ни одной строки «личных трудов» я на работе не писал». Он цинично и как всегда нагло врал. Потому что автор этих строк лично и неоднократно видел на рабочем столе генерала гранки его книг. Некоторые сигнальные листы он мне давал для того, чтобы из них я впоследствии готовил интервью и с ним. Правда, меня именно поэтому можно и должно обвинить в предвзятости. Тогда предлагаю выдержку из «Триумфа и трагедии»: «Я просмотрел, наверное, не одну тысячу документов, адресованных ему (Сталину – М.З.)». Да только на эту кропотливую работу – знакомство с документами – надо потратить месяцы и месяцы! А ведь автор «творчески переработал» для своей «трагедии» еще 517 книг, документов, собраний сочинений! Полагаю, что на книги политических портретов Троцкого и особенно Ленина Волкогонову надо было, по крайней мере, не меньше переворочать литературы. Когда же было ему руководить институтом, кандидатов, докторов там всяких выращивать, тома какие-то редактировать, за власть бороться, на митингах, по телевидению, на радио, в газетах и журналах выступать, за рубеж регулярно выезжать? Это что же получается – Дмитрий Антонович был у нас не пожилым и хворым генералом, а каким-то японским роботом!
Все гораздо проще. Ничего в своей жизни и никогда Волкогонов не делал для армии, страны, народа. Только под себя греб нагло, по-кулацки исступлённо. И это есть чистейшая, незамутненная правда. В той же книге «Триумф…», говоря о Троцком, Волкогонов искренне удивляется плодовитости Лейбы. Так вот, после Троцкого в Советской Армии более плодовитого, как кролик, человека, нежели «генерал от идеологии», никогда не наблюдалось. Они в чем-то даже похожи друг на друга. Не только достоинствами – живостью ума, великолепной памятью, умением быстро схватывать летучий эфир момента, но и недостатками – сочинительским графоманским зудом, находящимся за разумными пределами, беспринципностью, цинизмом, доведенным до высших пределов.
Вам никогда не приходил в голову, дорогой читатель, такой вопрос: а что собой являл Волкогонов по профессиональной принадлежности, как мастер, достигший совершенства в каком-то одном деле? Ответ прост, как окурок. Генерал был кругом дилетантом. Окончил танковое училище, но ни дня не командовал. После учебы на педфаке, лишь пару месяцев поработал преподавателем. Имел ученую степень философа, но ровным счетом ничего для этой науки не сделал. Занимался всю жизнь идеологией, а потом возглавил исторический институт. Там же впряг в свою повозку коня и трепетную лань и занялся политической борьбой. А всем вместе взятым занимался в редких перерывах между выпуском собственных книг. Такая всеядность всегда ценилась нами со знаком «плюс». Неразумные, мы и здесь заблуждались. Представьте себе врача, который бы в молодости лечил ухо, горло, нос; в зрелом возрасте переквалифицировался бы в гинеколога, а на старости лет, трясущимися руками стал бы делать хирургические операции. Да я лично в гробу бы видел такого эскулапа! Но, поди ж ты, в иных сферах человеческой деятельности ухарское порхание с одной профессиональной ветки на другую вроде как и за доблесть почитается. А вам не кажется, читатель, что мы потому и барахтаемся в глубокой яме с дерьмом, что организация работ по нашему спасению всегда находится в руках дремучих, но очень самонадеянных дилетантов. Таких, каким был Волкогонов. Ну, что он мог присоветовать тому же Ельцину по военным вопросам? Как найти выгодную цитату у Саллюция Гайя Криспа? Ведь ничем иным, кроме как цитированием великих умов и партийных документов, этот человек в своей жизни по-настоящему не занимался. Ещё он умел нос по ветру держать. Ну, неужели же таких скудных качеств достаточно, чтобы советовать руководителю великой державы, как её вытаскивать из глубочайшего кризиса? Поэтому-то все паскудное ельцинское десятилетие мы прозябали как великая держава бомжей. И не было у неё иного выхода до тех пор, покуда у её руля стояли ельцины и волкогоновы.
Собственно, недостатки всего доперестроечного так называемого творчества фарисея в генеральских погонах нет смысла разбирать потому, что все оно лопнуло в одночасье, как большой мыльный пузырь, долго носившийся в воздухе и переливавшийся всеми цветами радуги. Случай – редчайший даже в практике иных прочих хамелеонов от идеологии, политики, литературы. К примеру, тот же Коротич может сейчас запросто издать свою «застойную» лирику. Весьма, кстати, недурственную. Боровику Генриху не надо будет отказываться от какой-то части своих зарубежных очерков. Даже Арбатов с Бурлацким и те смогли бы, хорошо поискав, найти в своем прошлом, тоже до одурения обильном, аллилуйски-холуйском творчестве что-то такое, что можно было бы показать сегодняшнему читателю. И только единственный из всей плеяды «прозревших» перестройщиков генерал Волкогонов не смог бы ни одну газетную или журнальную публикацию, ни одну книгу, изданную до 1986 года, ни переиздать, ни даже сослаться на них. Всё, что написал этот восторженный соловей советского тоталитарного социализма, гневный обличитель капитализма, – все сплошь состоит из застойного идеологического дерьма. В любой, самой тонюсенькой его брошюре, статье, книге вы непременно обнаружите: а) безудержное, надрывное и уже, поэтому лицемерное восхваление ценностей социалистических; б) столь же крайнее клеймение ценностей буржуазных; в) всегда уместную подпорку-цитату из наследников марксизма-ленинизма, из материалов последнего съезда КПСС. И ничего иного там обнаружить невозможно даже под микроскопом. Для человека творческой профессии, как мне представляется, должен быть трагедией тот факт, что все, буквально все им сделанное за предыдущую жизнь, пришлось выбросить на мусорную свалку истории. Если бы у этого человека были какие-то нравственные устои, да элементарно – совесть, ум, то, согласитесь, можно было бы им тронуться. В самом деле, человек прожил на свете шесть десятков лет и вдруг обнаруживает, что все им сотворенное – мираж, фата-моргана, пшик, псу, коту под хвост. Каково? Но это рассуждения нормальных, не сдвинутых властью людей. Все идеологические перевертыши типа Арбатова, Бурлацкого, Боровика, а нашего героя в первую очередь, поступают по-иному. Они мгновенно мобилизуют то, что осталось в их багаже, и сочиняют опусы, в которых клеймится все, чему они служили с невиданным для других усердием в прошлом.
Больше десятка лет не ладились у нас дела в сельском хозяйстве, в промышленности, хирели науки, медицина, народное образование, искусство дышало на ладан, а солдаты в порушенных казармах дохли от истощения. И вообще в государственном устройстве ничего не функционировало. Как в сломанном телевизоре: гудело, трещало, экран мерцал, а изображения четкого не было. Много причин было у того раздрая. Но, пожалуй, главная заключалась в том, что на протяжении нескольких десятков лет наш общественный менталитет определяли по существу, одни и те же люди, которым, по большому счету, не было никакого дела до судеб народа. Они по обыкновению, просто вешали нам лапшу на уши, поскольку ничего другого не умели. А им самим важно при этом всегда быть на первых ролях, всегда находиться при власти, у самой близости к кормушке. Им та, обанкротившаяся идеология, которой служили с восторгом, была до тусклой лампочки. Как, впрочем, и нынешняя. Если пофантазировать и предположить, что мы вновь вернулись бы к социализму, то впереди всех вновь шагали бы такие обротни, как Волкогонов.
… Множество раз мне приходилось встречаться с Дмитрием Антоновичем. Когда выводились первые шесть полков из Афганистана, мне предстояло полететь туда и освещать мероприятие для ТАСС. А военные чиновники не справлялись в срок с оформлением моих документов. Тогда я обратился к Волкогонову и был свидетелем, как одним телефонным звонком генерал-полковник решил проблему. Запомнилось его негодование:
– Это же безобразие! Человек же не в Карловы Вары на отдых собирается – на войну, а ему чинят дурацкие препоны!
Тогда никаких чувств, кроме благодарности генералу, я не испытывал. И вообще долгие годы был просто влюблен в него. Но теперь вдруг возникла мысль, примитивная, как ложка: а если бы я собирался ехать в Карловы Вары, то тогда чиновничья тупость была бы оправданной?
Опять же много раз я брал интервью у Волкогонова. Одно из них, посвященное пятидесятилетию со дня начала второй мировой войны, опубликовали едва ли не все советские газеты, многие зарубежные издания. И, как читатель понимает, заслуги в том моей было очень мало. Волкогонов нетрадиционно взглянул на самую страшную из всех человеческих войн. Это он мог. Как мог в советские времена на корню изничтожать капитализм: «Больное общество, больная мораль. Не зря же В.И.Ленин, раскрывая глубинные причины духовной деградации капиталистического общества, писал, что коренная социальная причина всех эксцессов там – эксплуатация масс. «Цивилизация, свобода и богатство при капитализме вызывают всегда мысль об обожравшемся богаче, который гниет заживо и не дает жить тому, что молодо». Как блестяще сказано в тандеме с Лениным! Но как тогда быть с «переосмыслением» Волкогоновым социалистического опыта нашей страны? Вообще, в этой связи, где гарантия того, что активная политическая деятельность генерала от марксистско-ленинской идеологии не являлось очередным заблуждением, каким была его деятельность в прошлом? Почему мы, как стадо баранов, должны были доверять бездарному пастуху, уже единожды заведшему нас в болта и хляби? Сам Волкогонов, похоже, никогда не ставил перед собой подобных вопросов. В противном бы случае, как честный, порядочный человек, он, во-первых, не стал бы при изменившейся ситуации в стране, при новых властях вновь стремиться к рулю государства. А, во-вторых, даже если бы ему и предложили «порулить» еще, то он должен был категорически отказаться.
Многие люди наивно полагают, что «перерождение генерала от идеологии» случилось на первом Съезде народных депутатов, где он произнес «историческую» речь: «Семидесятилетний эксперимент окончился неудачей. И сегодня мы рассматриваем вопросы, которые другие государства решили давно». (Какая смелая полемика с Лениным! Смотри выше). Но на самом деле Дмитрий Антонович соскочил с подножки социалистического поезда, уже еле двигающегося по разболтанным рельсам, еще в 1987 году, когда предпринял невероятные прыть и усилия, чтобы перейти из ГлавПУРа в Институт военной истории. В политкобинате ему уже ловить было нечего. Институт давал перспективу стать членом Академии наук СССР. Вот куда метил стратег-генерал! И если бы горбачевская политика по динамичному развалу страны не развивалась столь успешно, сидел бы наш герой в шикарном кабинете на Мосфильмовской до самой смерти. Собрал бы архивную дань со своих многочисленных помощников и клепал бы одну за другой книжицы. Трусливый человек, он бы не ринулся в водоворот политической борьбы, если бы железно не убедился: система дышит на ладан. Смелость его из того же замеса, что и былая преданность социалистическим идеалам, а сам замес был жидок, как свежее дерьмо.
…С некоторыми выдержками из этих рассуждений я познакомил своего приятеля. Обсуждали мы их под тем углом зрения, что русская идеология – церковная и общественная – за последнее тысячелетие не знала перевертыша такого масштаба, как Волкогонов. Дружок говорит: ну, ты, мол, хватил с генералом. Да небезызвестный бывший член Политбюро Яковлев во много раз крупнее и хуже идеологический оборотень. Ничуть не бывало! Коварно умный Александр Николаевич с ранней молодости (об этом многие знали) сомневался в твердости и незыблемости социализма и м.б. даже подтачивал его. Волкогонов же – только трусливый перебежчик и ничего более. Разница между этими людьми и политиками колоссальная. Не видеть такого, надо быть очень тупым человеком. (К чести дружка, в общем-то коммунистического ортодокса, – он со мной согласился).
На том же съезде Волкогонов с кокетливой самоуверенностью заявил: «Я долго занимался военно-политическим прогнозированием. Очень редко ошибаюсь в политических прогнозах». Ну, о качестве прогностической вокогоновской осетрины читатель, полагаю, уже составил представление. Зато в своих личных, корыстолюбивых ставках он действительно никогда не ошибался. Он всецело принадлежал к плеяде «непотопляемых», которые всегда, при политических сдвигах умеют чутко держать нос по ветру – Арбатов, Боровик, Коротич, Попов, Собчак. Список сей читатель волен продолжить по своему усмотрению. Обвинять, стыдить таких перевертышей бессмысленно, бесполезно. Им глубоко наплевать на общественное мнение, на собственное бесстыдство.
…В продолжение всей моей офицерской службы Дмитрий Антонович был моим учителем, где-то даже духовным пастырем. Подобное признание отнюдь не публицистический прием, приличествующий моменту – тому всему, что до сих пор излагалось в этих заметках, а лишь простая констатация факта. Разумеется, его воздействие на меня осуществлялось всегда опосредовано, через мощный идеологический аппарат, через многочисленные директивы и распоряжения, но больше всего через публицистику Волкогонова, его книги. Их я всегда выделял в потоке заидеологизированных сочинений по причине интересности, доступности, коли хотите, даже талантливости автора. Если десятки, сотни, тысячи других пишущих на эту тематику, не мудрствуя лукаво, просто пережевывали жвачку партийных документов, на все лады варьируя известные постулаты марксизма-ленинизма, то Волкогонов к ним всегда умел добавлять свое, как бы идущее от души, от сердца. «Зарница ленинских идей», «источник силы исторической волны, на гребне которой находятся исторические личности», «многоцветный ковер истории ткут коммунисты», «революционные ветры двигают волны поколений», «истинное, глубокое, многострунное звучание чувств советского патриотизма», «всепланетная борьба двух миров рано или поздно закончится победой мира социалистического», «истина нового мира, истина социализма не нуждается в косметике, мимикрии, перевоплощениях». Из подобных оригинальных метафор Волкогонова я бы мог подготовить пособие для пишущих на тему социализма. Другой вопрос, что сейчас такое пособие на фиг никому не нужно. Но все-таки эти примеры свидетельствуют о незаурядных способностях Волкогонова. И если бы он только переосмыслил свою прошлую политическую и публицистическую деятельность, честное слово, его можно было понять. По-человечески понять и такое его признание: «Все мы старались (и стараемся!) в меру своих сил и способностей реализовать в действительности социалистические идеалы. Я и сейчас верен этому выбору, о чем с полной определенностью сказал на съезде. Вместе с тем жизнь подвела нас к выводу, о котором говорилось в моей речи: «семидесятилетний эксперимент окончился исторической неудачей». Не видеть этого просто нельзя. Это очевидно. Все дело в том, что методы, пути, способы достижения социалистических целей оказались ошибочными, неверными, а в сталинские времена – преступными. Вопрос в том, что демократический, гуманный социализма еще возможен. Но нужны новые пути, новые структуры, новые концепции. Мной говорилось, что исторические шансы этого выбора пока еще существуют. Однако люди, сознание которых «застыло», о чем свидетельствуют и ваши вопросы, цепляющиеся за омертвевшие догмы, могут лишить нас этого шанса. Они по-прежнему зовут лишь к поиску новых «ведьм», а не к созиданию. К этим выводам меня приводит мучительное, долгое и – поверьте болезненное переосмысление пройденного страной пути».
Если бы речь шла только о «мучительном, болезненном переосмыслении», то я, ещё раз повторюсь, вошел бы в положение бывшего своего учителя, постарался бы понять его мятущуюся душу, простить ему все прошлые идеологические прегрешения, и уж никогда бы в жизни не стал, как это делаю сейчас, обвинять его в отречении от веры – таинство великое для меня, и, если хотите, очень даже мало понятное. Уже достаточно времени прошло с тех пор, как рухнули, словно древняя Помпея, идеалы и ценности, коим сам служил верой и правдой. Но всё равно душа спокойствия не обрела, и возраст мой не дает оснований на оптимизм в этом плане.
О другом речь. Да, уйди Волкогонов после всех общественных потрясений на заслуженный отдых (и ведь надо было, сложнейшую операцию перенес!), предайся он писательству, спокойной затворнической жизни – видит Бог – великим человеком остался бы в истории России. И кто бы осмелился его в чем-нибудь упрекнуть? Увы, отряхнув с рук и мозгов пыль старых «омертвевших догматов», выбросив из головы и сердца все до единой социалистические ценности, Дмитрий Антонович с молодеческим задором и энергией престарелого жениха, избравшего в невесты двадцатилетнюю, взялся за создание для нас новой жизни, новой идеологии. Да еще не в качестве какого-то там подручного, незаметного клерка, а вновь, как и в былые годы, взобрался на центральный пункт управления теперь уже целым Российским государством, став советником президента, выдвинув себя кандидатом в вице-президенты! Вот с чем ни ум, ни сердце, ни душа моя примириться не могли. Вот почему я взялся за обличение бывшего своего идеологического наставника.
Если десятилетиями Дмитрий Антонович воздействовал на детище народа – армию, так ли иначе ковыряясь в мозгах и душах военнослужащих, а потом бросил это «ошибочное» занятие и взялся за наставление на путь истинный народ целой державы, то, как же оценивать с нравственной позиции это его деяние? Зачем он так поступил? Он что, в самом деле, полагал, что сумеет указать те «новые пути», организовать «новые структуры», дать «новые концепции»? Откуда у него, старого и очень больного человека могли взяться эти новые идеи? Ужель они могли произрасти из того замшелого духовного хлама, в таком изобилии созданного им в застойные годы? Где же это видано, чтобы из трухлявых пней росли молодые, стройные деревья?
Когда я видел то и дело мелькающего на экране телевизора старчески-дряблое лицо Волкогонова, когда я читал его бесконечные интервью и выступления в многочисленных газетах и журналах, всякий раз вспоминал высказывание генерала из «Триумфа и трагедии»: «А ведь шансы совести всегда существуют! Даже в условиях невероятно сложных. Порой (а, может быть, и чаще) его можно использовать, лишь перешагивая через обычные нормы поведения. А это всегда на грани человеческого подвига». Почему же сам Волкогонов не воспользовался этим шансом и не ушел с политической арены? Зачем он напялил на себя гнусную хламиду фарисея? Неужели он не понимал такой простой вещи, которая под силу юнцу безусому: любые, самые правильные, самые сокровенные истины, им произносимые, выглядят цинично, лживо, лицемерно, просто ханжески? Думаю, что понимал, но верил, что ему удастся обмануть всех, включая и Время.
…В самом начале «ельцинской революции» Волкогонов возглавил комиссию по реорганизации политических органов. Такого цирка, такого плевка в лицо военных не наблюдалось в стране советской за все годы её существования. Один генерал, чью судьбу, в числе прочих, решал председатель, со свойственной военному человеку прямотой, заметил по этому поводу: «Был бордель. Теперь его хозяйке поручено ликвидировать заведение, потому что её самое назначают попечителем института благородных девиц».
«Я еще раз хочу напомнить мысль, которую высказывал ранее и к которой еще не раз вернусь: настоящая совесть всегда имеет шанс. Бухарин старался использовать этот шанс до конца; это требовало немало мужества, готовности пожертвовать собой, свои будущим. Как не хватало многим этого мужества тогда, не хватало и позже! Совесть – интеллектуальный тончайший и эмоциональный камертон, измеряющий величину нравственности и гражданственности человека. Можно быть молодым и старым, рядовым или руководящим работником, но все равны в одном: для проявления подлинной совести нет какой-то границы или ранжира» («Триумф и трагедия»).
Какие правильные, проникновенные слова! Захочешь – ничего к ним не добавишь. Но почему же их высокой меркой автор не мерил собственные поступки и действия? Можно не принять, но понять устремления таких кругом ущербных людей, как Бурбулис, Хасбулатов, бывший кэгэбэшный подонок генерал Калугин, остервенело рвавшихся к власти. Они в прошлом были чем-то обижены, недополучили из закромов родины изобилия, соответствовавшего их претензиям. Можно войти в положение других рядовых профессоров, младших научных сотрудников, лаборантов и прочих клерков бывшей тоталитарной системы, которые теперь повсеместно расселись в высоких руководящих креслах и вершат политику молодого Российского государства. Они в той, застойной жизни не смогли удовлетворить свое тщеславие, свои амбиции. Пусть наверстывают упущенное – молодые, поджарые, энергичные. Но как было понять (опять же на фоне его вернейших сентенций!) амбициозную прыть престарелого Волкогонова? Его система, мало сказать, не обижала – нежно взлелеяла, с материнской заботой снабдила всем, чем могла. При ней он был не просто крупной номенклатурной шишкой, наподобие мужиковатого Ельцина, – одним из главных зодчих системы был, её идеологическим демиургом! Это же во сто крат хуже, как если бы кто-то из ближайших советников Папы римского вдруг бы переметнулся в православие и начал с прежней исступленностью служить Владыке всея Руси. И как бы отнесли к этому кульбиту верующие католики и православные?
Вывод один: Волкогонов всегда был фарисеем: и в социалистические и постсоциалистические времена. Никогда его не волновали судьбы народа, армии, а только преследовал он свои корыстолюбивые цели. Это и есть суровая и беспощадная правда. Рано или поздно она «найдет путь к сознанию людей». Уже нашла. 90 лет «герою», а никто о нём, иуде, не вспомнил…
P.S. За период работы в советских архивах Волкогонов изъял из них НЕСКОЛЬКО ДЕСЯТКОВ ТЫСЧ (!) документов по новейшей истории СССР. Его дочь на следующий день после смерти отца передала эти бесценные документы в Библиотеку Конгресса США. В том числе передала документы 1967 -1995 годов, срок рассекречивания которых не истёк. Прошу рассматривать это моё заявление в Генеральную прокуратуру России на предмет расследования.
Полковник в отставке Михаил Захарчук.
