20 апреля самому знаменитому «таможеннику» советского кино исполнилось бы 85 лет
Спустя 40 с лишним лет после выхода на экраны культового фильма «Белое солнце пустыни» можно констатировать: говоря о Павле Луспекаеве, мы имеем в виду его героя, таможенника Верещагина, и наоборот.
На счету у замечательного актера есть еще КостАлМед из «Республики ШКИД», генерал Караска из «Трех толстяков», Лутохин из «Поезда милосердия», Ноздрев из телеспектакля «Мертвые души». Но ни в одной из этих ролей он не слился со своим образом настолько, что стал от него практически неотделим. Не зря российские таможенники сделали народного героя Верещагина своим символом. Ходит по морю корабль «Павел Верещагин», стоят памятники знаменитому кинотаможеннику в Кургане, Луганске и на границе Донецкой и Ростовской областей, а на могиле артиста на Северном кладбище в Санкт-Петербурге можно прочесть надпись: «С поклоном от таможенников Северо-Запада».
Знаменитая роль — и счастье, и трагедия актера. Счастье, потому что не каждому в жизни дано найти такой фильм и такую роль. Трагедия, потому что она у него была одна. Хотя, по словам друга Павла Борисовича, одного из старейших актеров Петербурга Владимира Татосова, Луспекаев находился на пороге всесоюзной славы. Увы, он слишком рано ушел из жизни.
«ПАША СХВАТИЛ НЕМЕЦКОГО ПЕРЕВОДЧИКА ЗА ГРУДКИ И ПОДНЯЛ, КАК ШТАНГУ: «НУ ЧТО, ВИДЕЛ ЛЕНИНГРАД?»
— Владимир Михайлович, с Павлом Борисовичем вас связала многолетняя работа в одном театре?
— Не только. Мы познакомились сразу после того, как Паша перешел на работу в БДТ из Киевского театра имени Леси Украинки. Переход этот был обставлен, как настоящая шпионская операция: Георгий Александрович Товстоногов вел с Пашей переговоры через Кирилла Лаврова, который тоже работал раньше в этом театре. Когда ударили по рукам, Паша переехал.
А знаете, почему мы подружились? Паша родом из Нахичеванского района Ростовской области, но его мать — донская казачка, а отец — армянин по фамилии Луспекян. Я тоже по национальности армянин, из обрусевших, — родился в Москве, всю жизнь прожил в Ленинграде. Вот на этой почве мы с ним, видимо, и сошлись. Он меня всегда называл Джаник, в переводе с армянского это означает «дорогой». Мы с Пашей доверяли друг другу то, чего не доверяли больше никому. Правда, это настолько личное, мужское и, я бы даже сказал, загульное, что обнародованию не подлежит. На гастролях всегда селились в соседних номерах.
— Луспекаев не так уж много успел сделать в кино. Возможно, в театре ему повезло больше?
— У него были замечательные роли, но их мало кто видел — только ленинградцы и жители тех городов, куда мы приезжали на гастроли. Паша прекрасно играл в «Варварах» по Горькому в паре с Татьяной Дорониной, на его Нагульнова в «Поднятой целине» зрители ходили по нескольку раз. А какой у них с Фимой Копеляном был замечательный спектакль на двоих — «Не склонившие головы», о негре (его играл Паша) и белом, бегущих с каторги и скованных одной цепью. Работы гениальные, но, увы, на этом список его театральных ролей и заканчивается.
 |
| «Я мзду не беру, мне за державу обидно», «Белое солнце пустыни», 1969 год |
А ведь Паша был уникальным актером. Ощущение импровизации не покидало его никогда, он просто существовал в этом состоянии. Нет, Паша никогда не позволял себе никакой отсебятины (у Товстоногова вообще было с этим очень строго), очень четко держал рисунок роли, его импровизация была внутренней. Он постоянно испытывал чувство премьерного волнения, которое у большинства актеров со временем притупляется. Его отличала большая тонкость (это только с виду он простой и грубоватый мужик, на самом деле был интеллигентом до мозга костей) и большая требовательность к себе. Помню, как режиссер Александр Белинский снимал телеспектакль «Мертвые души», в котором Паша играл Ноздрева — роль, которую он очень любил.
— Эта роль удивительно ему подходит.
— Да Гоголь как будто написал ее для Луспекаева — тот был потрясающе органичен в этом образе. Тем не менее он все время просил режиссера: «Ты репетируй со мной, гоняй меня!». Паша обожал сам процесс работы над ролью и мог репетировать сутками.
В общем, по моим ощущениям он мог бы сыграть гораздо больше, но Товстоногов не баловал его новыми назначениями.
— Как вы думаете, почему?
— В какой-то степени виной тому мог быть взрывной темперамент, который Паша не всегда мог, а иногда и не хотел сдерживать. Чего греха таить, при всей своей одаренности в общении он был очень непростым человеком. Явных конфликтов с Товстоноговым у него не было, более того, Георгий Александрович любил его и считал — по праву! — выдающимся актером, но все-таки держал на некотором расстоянии.
Общаться с Луспекаевым было довольно сложно. Когда он, бывало, звонил мне в пять утра, чтобы поговорить, я понимал, что Паша очень одинок. Он мог вспылить по какому-то совершенно незначительному поводу, накричать, не всем хотелось это терпеть. Правда, так же быстро отходил и всегда извинялся: «Джаник, прости, я сорвался!».
 |
| Владимир Татосов: «Мы с Пашей доверяли друг другу то, чего не доверяли больше никому» |
Мне кажется, к нему просто нужно было быть терпимее и внимательнее — как друзьям, так и руководству театра. Когда Пашу пытались перевоспитать, навалившись на него всем коллективом, я всегда его защищал. Считаю, что Паша был личностью, его надо было принимать таким, каким он был: талант всегда немного аномален. Но, наверное, я не могу быть объективным, потому что очень его любил. Паша действительно иногда позволял себе больше, чем принято в обществе.
— Он срывался просто так, без повода?
— Я вам расскажу одну историю, а вы сами решайте.
Это произошло в Берлине, где БДТ был на гастролях, на приеме, который устраивал министр культуры ГДР. Присутствовала вся наша труппа во главе с Товстоноговым, немецкие актеры, дипломаты. Переводил главный переводчик Министерства культуры ГДР, который довольно прилично говорил по-русски. Речь зашла о красоте Ленинграда, и Паша начал рассказывать, какое сильное впечатление произвел на него город, когда он впервые приехал туда из Киева: «Я влюбился в него с первого взгляда!».
И тут подал голос переводчик: «Геноссе Луспекаев, я тоже видел Ленинград!». — «Когда?» — чтобы поддержать разговор, поинтересовался Паша. Но тот ответил так, что в зале моментально установилась мертвая тишина: «В бинокль, с Пулковских высот». И тут произошло что-то жуткое: Паша встал и очень медленно (он уже тогда плохо ходил), как-то угрожающе пошел к этому немцу, схватил его за грудки, поднял, как штангу, и закричал: «Ну что, видел Ленинград?!». Высказал все, что он о нем думал, — преимущественно в непечатных выражениях! — и бросил обратно на стул. Переводчик, опомнившись, заверещал: «Геноссе Луспекаев, что вы делаете, я коммунист!». В гробовой тишине Паша вернулся к столу, попросил меня: «Налей мне!», залпом выпил полстакана водки и ушел. А потом еще долго-долго от этой истории отходил.
«ЛУСПЕКАЕВ ПОЕХАЛ К АЛЛЕ ЛАРИОНОВОЙ И ПРОПАЛ ДЛЯ ВСЕХ НА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ»
 |
| Павел Луспекаев родом из Нахичеванского района Ростовской области, его мать — Серафима Авраамовна Ковалева — донская казачка, а отец — Богдасар Гукасович Луспекян — армянин |
— В те времена такая история вполне могла привести к международному скандалу, но, думаю, тут Луспекаева можно было понять!
— Тем не менее в театре его за этот выпад осудили. Другой бы, наступив себе на горло, сдержался, а он не смог.
Паша ведь на фронт ушел подростком, был разведчиком в партизанском отряде. Во время одной из разведопераций сильно обморозил ноги, что впоследствии сильно сказалось на его здоровье. Потом был ранен, ему пулей раздробило локоть, врачи даже хотели ампутировать ему руку, но каким-то чудом ее удалось сохранить. Поэтому тот факт, что кто-то наблюдал за умирающим от голода Ленинградом в бинокль, не мог его не взбесить.
— Признаться, люблю романс Окуджавы «Ваше Благородие» в замечательном исполнении Луспекаева.
— Паша обожал петь. Когда он брал гитару, срывал галстук, чтобы тот не давил, рывком расстегивал рубашку и начинал чуть хрипловатым голосом петь — «Две гитары за стеной», «Очи черные», — все замирали. Его хотелось слушать снова и снова. Было в этом и что-то разгульное, широкое, русское, цыганское. А возможно, и гусарское.
— Он был франтом, пижоном?
— Луспекаев и пижонство — вещи столь же несовместимые, как гений и злодейство. Но он хорошо понимал, когда и как надо выглядеть, и умел соответствовать моменту.
 |
| С Кириллом Лавровым в фильме «Долгая счастливая жизнь», 1966 год |
Помню, в последнее время Паша приходил на приемы в легком летнем костюме цвета кофе с молоком, белой сорочке, шоколадного цвета галстуке. Плюс — шоколадного же цвета его карие бархатные глаза, смуглая кожа, седина в висках, а сверху слегка подкрашенные для съемок волосы, отливающие золотом на свету. А на банкет иногда надевал вместо обычного галстука бантик, знаете, такой «кис-кис». Просто шикарный мужчина! Но, выпив, срывал этот бант, расстегивал рубашку…
— Ничто человеческое не было ему чуждо?
— Что вы! Он с присущей ему восточной энергией и темпераментом брал от жизни все. Как он любил женщин — безумно, неудержимо! И — вот в чем прелесть-то — они его тоже любили! И какие! Помню, однажды Паша исчез — не пришел на репетицию. Для БДТ это было ЧП! Его искали везде — и дома, и у друзей-знакомых, но его нигде не было. И только я один во всем Ленинграде знал, где он в данный момент находится, но молчал, как партизан на допросе.
— Где же был Луспекаев?
— Чтобы об этом рассказать, нужно вернуться во времена Пашиной молодости, когда он после окончания театрального института работал в Русском театре имени Грибоедова в Тбилиси. Как раз вышел на экраны фильм «Анна на шее» с Жаровым, Вертинским и очаровательнейшей Аллой Ларионовой, от которой вся страна была в восторге. И вдруг Алла Ларионова приезжает в Тбилиси. Можете себе представить, что творилось вокруг гостиницы, в которой она остановилась?! Ее просто взяли в осаду.
Паше очень хотелось к ней пробиться, но куда там. Молодой, нищий, задрипанный артист даже букет цветов не мог ей купить, потому что у него не было ни копейки! Да и вообще, как он мог сравниться с грузинскими ребятами — прекрасно одетыми, на автомобилях, которые у гостиницы ждали выхода Ларионовой?! По его словам, мечтал он тогда только об одном: «Возможно, когда-нибудь я стану известным актером, небедным человеком и смогу подойти к ней, познакомиться, поцеловать ей руку, а то и упасть на колени перед этой русской красавицей».
 |
| Спектакль БДТ по пьесе Алексея Арбузова «Иркутская история». Сергей Серегин — Иннокентий Смоктуновский, Виктор Бойцов — Павел Луспекаев, Лариса — Людмила Макарова, Валентина — Татьяна Доронина, 1960 год |
И вот спустя много лет, уже в Ленинграде, он случайно узнает, что Ларионова приехала в наш город. И все! Он поехал к ней и пропал для всех на несколько дней. Представляете, мечта, которая казалась ему такой невозможной в молодости, совершенно неожиданно сбылась уже в зрелом возрасте. Вот такая романтическая история.
— А как сложилась личная жизнь Павла Борисовича?
— Его жена Инна тоже работала в БДТ, но была малоизвестной актрисой, и по-моему, личность Паши и его известность ее полностью затмевала. У них были очень сложные отношения, но во многом Паша сам был в этом виноват.
«У НЕГО НЕ БЫЛО ШАНСОВ ВЫЖИТЬ, ДАЖЕ ЕСЛИ БЫ ТУТ ЖЕ ВЫЗВАЛИ «СКОРУЮ ПОМОЩЬ»
— Его проблемы с ногами — следствие фронтового ранения?
— Разумеется, фронтовая юность бесследно не прошла, но у него была болезнь, которую в народе называют никотиновой гангреной, когда кровеносные сосуды в ногах не снабжают ступни кислородом. И у человека начинается дикая боль, которую просто невозможно вытерпеть. Бывало, сидим разговариваем — и вдруг он морщится: «Господи, как больно!». Одна нога у него болела больше, другая — меньше.
С каждым годом болезнь прогрессировала. Начались постоянные больницы, лечение. Это мешало ему работать: прямо со съемок картины «Капроновые сети» Пашу увезли в реанимацию, и озвучивал его персонажа другой актер, а от большой роли в «Республике ШКИД» осталось всего несколько эпизодов — он не мог продолжать работать.
Когда лечение перестало помогать, ему ампутировали на одной ноге пальцы, а на другой — половину ступни. Но самое страшное, что это его не избавило от страданий, — его стали мучить так называемые фантомные боли. Чтобы хоть немного их снять, ему стали колоть наркотики — иногда делали по 16 (!) уколов в день. Луспекаев понял, что если так и дальше будет продолжаться, он просто станет наркоманом. Паша кричал от боли, но от наркотиков отказался. Представляете, какая сила воли была у человека?
Постепенно Луспекаев вышел из этого ужасного состояния, начал работать — в «Белом солнце пустыни» он снимался уже после ампутации. А вот из театра ему пришлось уйти.
— Почему?
— Этот вопрос я ему задал, когда мы с ним встретились в Доме кино. «Понимаешь, Джаник, — ответил Паша, — я бы с удовольствием остался. Но если меня кто-нибудь, даже ребенок, ткнет пальцем в грудь, я завалюсь назад». Поэтому он ходил с палочкой, и как на актере театра это поставило на нем крест.
— Но ведь умер Луспекаев не от этого недуга?
— У него разорвалась аорта, в результате чего произошло мощное внутреннее кровоизлияние. Врачи говорят, что у него не было шансов выжить, даже если бы тут же вызвали «скорую помощь». Но ее никто не вызвал: Паша был в номере совсем один. Это случилось в Москве, в гостинице «Минск», где он жил, снимаясь в фильме «Вся королевская рать». Утром встал, побрился, оделся — и упал. Когда Михаил Козаков и Татьяна Лаврова приехали, чтобы забрать его на съемки, он уже был мертв. Утешает лишь то, что, по словам врачей, не мучился — все произошло мгновенно.
К сожалению, мы не увидели последнюю его работу — Вилли Старка, Паша успел сыграть только в трети картины. После его смерти творческой группе пришлось все снимать заново с другим актером — Георгием Жженовым, который сыграл очень хорошо. Но мне посчастливилось видеть то, что было отснято с Пашей, — это просто потрясающе!
— Почему БДТ, в котором Луспекаев проработал много лет, отказался его хоронить?
— С похоронами вообще вышла ужасная история. В день, когда мы провожали его в последний путь, страна праздновала 100-летие Ленина. Городские власти запретили траурную процессию в центре города как несовместимую со всенародными гуляниями. И тогда директор киностудии «Ленфильм», покойный Илья Николаевич Киселев (хороший был мужик!), сказал: «Я буду хоронить Луспекаева у себя!». На киностудии оформили зал, поставили гроб с телом, туда шли люди, чтобы с Пашей попрощаться. А потом, по Петроградской стороне, окольными путями, чтобы не попасться никому на глаза, его провезли на Северное кладбище, где он и похоронен.
— Наверное, Павел Борисович еще многое мог бы сыграть. А была роль, о которой он мечтал?
— Вот о чем мы с ним никогда не говорили, так это о работе. Знаете, бывает, идет человек, и уже за километр видно, что он артист, — в общем, Актер Актерович. В Паше абсолютно ничего лицедейского не было. Кстати, таким же был еще один актер БДТ — Ефим Копелян.
Вообще-то, он был полной противоположностью Паши: Паша эмоциональный, легко возбудимый, Фима — спокойный, сдержанный, про таких в народе говорят: «Полтора мужика». Паша мог крикнуть, Фима всегда говорил тихо. У Паши были огромные, пудовые кулаки, не дай Бог было попасть ему под горячую руку — можно было и сотрясение мозга заработать. Фима все конфликты решал мирным путем. Но их роднила жизненная скромность, это были настоящие мужчины особой породы, без актерских фокусов и кривляний. Наверное, поэтому они так брали всех за душу. Вот сейчас я с вами разговариваю и смотрю на их портреты, которые стоят у меня в книжном шкафу за стеклом…
