О событиях 1991-го вспоминает тогдашний первый секретарь ЦК компартии Армении Арам САРКИСЯН, который до этого многие годы работал журналистом “Комсомолки”.
Продолжаем публикацию воспоминаний об августовском путче ГКЧП. Арам САРКИСЯН, в августе 1991-го – первый секретарь ЦК компартии Армении, рассказал, какие настроения были накануне путча в верхах и как вел себя Михаил Горбачев.
ОЖИДАНИЯ И РАЗОЧАРОВАНИЯ
– Арам Гаспарович, прежде чем мы с вами начнем говорить об августе 1991-го, хотелось бы спросить, как вы вспоминаете работу в “Комсомолке”, где вы проработали 13 лет?
– Как огромную и важную школу жизни. Вспоминаю своих замечательных коллег из “Комсомолки”, наши командировки по всей стране, на БАМ, острые материалы, которые читала вся страна. Работа в “Комсомолке” – прекрасная часть моей жизни.
– Вспомним 1991 год. Вы – первый секретарь ЦК компартии Армении. Было ли в союзных республиках опасение, что перестройка может завершиться государственным переворотом?
– Когда в 1985-м на апрельском пленуме ЦК Михаил Горбачев сказал, что так жить нельзя, – все вздохнули с облегчением. Казалось, к руководству партии пришел человек глубокий, знающий, дальновидный, который понимает, что и как надо делать. Первые сомнения появились, когда он поставил гласность впереди экономики. Если китайский лидер Дэн Сяопин первым делом начал реформу экономики, сохранив централизованную власть, то в СССР все было поставлено с ног на голову. Сначала открыли все шлюзы – и говорильня затопила все, и было уже не до экономики. Единое пространство – экономическое, социальное и культурное – на самом деле можно было бы сохранить, если бы не мальчишество или вообще какой-то умысел в действиях Горбачева. Он вообще был гроссмейстером двухходовки, не более, не умел рассчитывать третий, пятый или седьмой ход. Или сознательно не делал этого. Николай Иванович Рыжков вспоминал, что, когда они с Горбачевым вышли со встречи с Дэн Сяопином, то Горбачев возмутился: “Этот старик еще будет нас учить!” На днях Горбачев дал интервью немецкому журналу, где было сказано о том, что американский президент Буш сообщил ему о готовящемся перевороте за два месяца. Горбачев не придал серьезности предупреждению. Хотя на самом деле в июне в Москве уже ощущалось – что-то готовится. В июне 1991-го в Москве я встречался с Крючковым, Язовым, Пуго и понял, что грядет какой-то переворот.
“ЗА СССР ИЛИ ГОРБАЧЕВА?”
– А почему вы говорили об этом с будущими путчистами?
– В июне события в Нагорном Карабахе стремительно развивались, начиналась операция “Кольцо”, которую должны были осуществить советские войска вместе с азербайджанским ОМОНом. Ко мне обратились представители власти Шаумяновского района, чтобы я вмешался в ход событий. И я вылетел в Москву. У меня были встречи со всеми первыми лицами тогдашнего руководства силового блока – с Язовым, с Пуго, с Крючковым. И в беседе со мной Дмитрий Тимофеевич Язов, когда я объяснил ему суть вопроса, сказал: “Хорошо, я понял твою заботу, мы еще отдельно об этом поговорим”. После чего обратился ко мне с прямым “солдатским” вопросом: “А теперь ты мне скажи, ты за кого: за Горбачева или за Советский Союз?” Я осознавал, что сижу в кабинете министра обороны СССР и меня слышит не только он… Вопрос был поставлен жестко, и я, стараясь уйти от однозначности, спросил: “А что, генеральный секретарь ЦК КПСС против Советского Союза?” А Язов мне в ответ, мол, не придуривайся, ты понимаешь, о чем я говорю. Совершенно очевидно было, что существуют острые противоречия между силовиками и Горбачевым. Горбачев не скрывал, что партаппарат мешал ему в перестройке. Это противоречие, которое уже совершенно зримо ощущалось даже руководителями союзных республик, приезжавшими в Москву, никак не могло ускользнуть от внимания Горбачева.
– А что вам сказал глава КГБ Владимир Крючков?
– Примерно то же самое, что и Язов, только немного завуалированно. Вообще мне до сих пор не до конца понятна позиция Крючкова. С одной стороны, он поддерживал людей, пришедших к власти с улицы, как, к примеру, у нас в Армении. С другой стороны, выступал поборником сохранения Советского Союза. Он мне очень настоятельно посоветовал в то время сотрудничать с тогдашним председателем Верховного Совета Армении Левоном Тер-Петросяном, который активно препятствовал деятельности компартии. И когда я после такого совета удивленно посмотрел на Крючкова, он сказал: “Не беспокойся, у нас с ним все в порядке”. Настолько все двойственно было в тот период, столько всяких течений внутри власти, что надо было проявлять огромную осторожность. Конечно, Горбачев не мог не знать, что серьезные силы в Москве могут взять реванш.
В КРЫМУ С ПРЕЗИДЕНТОМ
– То есть Горбачев, предполагая, что переворот может грянуть в августе, спокойно отправляется отдыхать в Крым?
– Горбачев не мог не знать, что готовится переворот. Более того, выступая на июльском пленуме ЦК КПСС, я предупредил: “Попытки силовым образом вернуть власть партийным комитетам обречены и таят в себе непредсказуемые последствия”. То есть я напрямую предупреждал о готовящемся заговоре. Как говорится, “имеющий уши да услышит”. Горбачев не услышал… И даже после предупреждения президента США Буша он почему-то уезжает 5 августа в Крым. Кстати, в августе в Крыму отдыхали немало руководителей из центра и республик, в санатории “Южном”, в 12 км от дачи Горбачева в Форосе. В “Южном” были Рафик Нишанов (председатель Совета Национальностей Верховного Совета СССР), Петр Лучинский (бывший первый секретарь ЦК компартии Молдавии, секретарь ЦК КПСС). 5 августа приехали Евгений Примаков (член президентского совета), Борис Пуго (глава МВД) и другие высокопоставленные товарищи. Пуго был человек чести, он считал своим долгом сохранить Союз в прежнем виде любой ценой. В воздухе витали такие настроения. Ну как Президент СССР мог о них не знать?
– Но ведь 20 августа Горбачев вроде бы должен был лететь в Москву подписывать новый Союзный договор?
– Так как 19-го он был еще в Крыму, похоже, он в Москву и не собирался.
– А вам не удалось встретиться с Президентом СССР в Крыму?
– Я не поехал к нему на обед 12 августа, куда он приглашал всех руководителей, которые тогда были в Крыму. На июльском пленуме ЦК я с Горбачевым крупно поругался из-за Нагорного Карабаха. Он ведь в основном пользовался сведениями, которые ему преподносили Язов, Крючков и Муталибов (тогдашний президент Азербайджана), в том виде, который был им выгоден. Когда я подошел к Горбачеву на пленуме, он взял меня за руку, отвел в сторону. Я спрашиваю: не хочет ли он узнать, что происходит в Нагорном Карабахе на самом деле? Он гнул свою линию, мои доводы не слушал, и мы с ним просто разругались. Я больше вообще не хотел с ним видеться. И когда 9 августа Примаков подошел ко мне в Крыму и сказал, что Горбачев 12 августа приглашает нас всех на обед, я тут же ответил, что мне нужно уехать 11 августа. “Ну так отложите поездку, какие проблемы”, – говорит Примаков. “Не могу, очень срочные дела”, – отвечаю я. Оставив семью в Крыму, я вернулся в Ереван – только чтобы с Горбачевым больше не встречаться. Я уверен, что этот человек если что решил, то ни вправо, ни влево не сдвинется, даже если будет не прав. А может, у него была какая-то заданная программа, которую он хотел выполнить… Не зря же еще в 1984-м его высоко оценила Маргарет Тэтчер, одарила комплиментами и заявила: “С Горбачевым можно иметь дело…”
ШИФРОВКИ ИЗ ЦЕНТРА
– А как вы узнали о путче?
– 19 августа в 6.30 меня разбудил звонок из Москвы. В 9 утра я собрал бюро ЦК и сказал: “Пусть ни у кого глаза не блестят, потому что то, что предложил комитет по чрезвычайному положению, – не наш подход”. Было совершенно очевидно, что этот путч не может привести к чему-то позитивному.
– 19 августа вы получали какие-то указания из Москвы?
– В 9.30 пришла первая шифровка из Москвы, из ЦК, за подписью секретаря ЦК КПСС Олега Шенина. Потом поступили еще несколько шифровок.
– А что в них было?
– Уведомления, что происходит, и указания, что делать.
– Вы их сохранили?
– Я сжег эти шифровки. Потому что прекрасно понимал, что не надо путчистам подчиняться. Ну как можно было подчиняться руководителю ГКЧП Геннадию Янаеву, человеку с трясущимися руками? За месяц до путча в Москве я встретился с Янаевым в 8.30 утра. И он уже был с перегаром. Не могли такие люди осуществить правильное и доброе дело. И еще эта их пресс-конференция… Ну кто делает переворот и проводит пресс-конференцию, когда дело еще не сделано? Неграмотно, глупо.
– А если бы ГКЧП победил, как бы сложились дальше дела в Советском Союзе?
– Убежден, они не смогли бы победить. Общество уже было разбужено, настроено на перемены. Союзные республики уже познали вкус суверенитета. Местные элиты уже понимали выгоду от независимости. Активное большинство уже шло за Ельциным. ГКЧП в любом случае был обречен. Для сохранения Союза нужны были очень тонкие, очень точные ходы и такие умные реформы, чтобы их приняли в любом уголке Советского Союза. Для этого нужен был или де Голль, или Дэн Сяопин. А не Горбачев, не Крючков, не Янаев.
– Люди в Армении не жалеют о распаде СССР?
– Вначале была эйфория от независимости. Потом, когда в России, как у вас говорят, были лихие 90-е, у нас в Армении наступили мрачные 90-е в прямом и переносном смысле. Не было света, газа, еды. Тяжелое было время. Разочарование наступило очень скоро. Многие уехали из Армении. Было большое сожаление о Советском Союзе. И сейчас есть ностальгия, можете не сомневаться. Но возвращение СССР – это тоже абсурд, это невозможно.
Хотя все могло сложиться иначе…
Фото Анатолия ЖДАНОВА.
|
ИЗ ДОСЬЕ “КП”
Арам Гаспарович САРКИСЯН родился в 1949 году в Ереване. В 1974-м пришел работать в “Комсомольскую правду”. Был первым спецкором “Комсомолки” на агитпоезде “Комсомольской правды” на БАМе. С 1979 по 1989 год – собкором “Комсомолки” в Армении. Затем был на комсомольской и партийной работе, а с 1991-го – первый секретарь ЦК компартии Армении. В конце 90-х – советник президента Армении, в 2000-х – депутат армянского парламента. С 1991-го – лидер Демократической партии Армении. Первый вице-президент Всемирного армянского конгресса.
