Тимур БОЯРСКИЙ В документе, который известен, как «Завещание Ленина», или, как «Письмо к съезду», упомянуто шесть человек. Никому из них В.И. Ленин пятёрки по поведению не поставил, но если сопоставить его оценки друг с другом, то можно придти к выводу, что наивысшую оценку получил Георгий Леонидович Пятаков. Вот текст этой оценки.
«Затем Пятаков — человек, несомненно, выдающейся воли и выдающихся способностей, но слишком увлекающийся администраторством и административной стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьёзном политическом вопросе».
Что нам известно о Пятакове? Что он сын владельца сахарного завода, что родился в 1890 году, что исключён с 3-го курса юридического факультета Петербургского университета, что в 1910 году вступил в РСДРП, что вышёл на ленинскую орбиту в 1912 году, став секретарём Киевского горкома РСДРП. В канун революции он из Киева явился в Петроград, вместе с неким Оболенским участвовал в захвате Госбанка и стал его комиссаром (как же Госбанку без комиссара!). Потом почему-то некоторое время был членом Украинской Центральной Рады, а когда она перестала существовать, председателем Чрезвычайного военного революционного трибунала. Почему-то это не принято подчёркивать, но после поражения в Крыму генерала Врангеля, он был руководителем так называемой пятаковской тройки, в которую, кроме него, вошли Бэла Кун и Розалия Землячка. Тройка увековечила себя тем, что после просьбы к бывшим врангелевским офицерам зарегистрироваться в установленном порядке, все прошедшие регистрацию были расстреляны. Те, кто уклонился от регистрации, были арестованы с помощью облав и расстреляны наравне с теми, кто не уклонялся. Те, кто считает, что во всём виноваты евреи, говорят, что эти бесчинства организовали евреи Кун и Землячка, но при этом забывают, что этой гоголевской тройкой, не знающей, куда она мчится, руководил русский — Георгий Леонидович Пятаков. Видимо, именно эти способности Пятакова имел в виду Владимир Ильич, когда его осторожно похвалил в «Письме к съезду». Принято считать, что в этом письме Ленин перечислил шестерых своих возможных преемников. Однако, несмотря на то, что больше всего критики в письме досталось И.В. Сталину, он и стал преемником. Остальные кандидаты в преемники, как известно, чуть позже были расстреляны, за исключением Л.Д. Троцкого, который был приговорён ледорубом по голове.
В ленинской оценке личности Пятакова не совсем понятны два момента: почему, находясь на административной работе, нельзя увлекаться административной стороной дела, и, как Пятаков, вообще, попал в этот ленинский список. Среди избранных 8-м съездом РСДРП членов ЦК фамилии Пятакова нет. В момент, когда писалось ленинское письмо, он был не то заместителем председателя Госплана, не то заместителем председателя ВСНХ, то есть, в ближайшее ленинское окружение не входил, хотя, по свидетельству современников, часто навещал в Горках больного Ленина. Будем считать, что Ленину было виднее, кого включать в список кандидатов на важнейший государственный пост.
Описание личности Пятакова будет недостаточно колоритным, если не упомянуть о его первой жене. Её звали Евгения Богдановна Бош. В послеоктябрьском Киеве она работала на достаточно ответственных должностях и поэтому не могла не познакомиться со своим будущим мужем. Потом она вышла на общероссийскую орбиту, и была востребована там, где необходимо было кого-нибудь расстрелять без суда и следствия. В.И Ленин, будучи председателем Совнаркома, направлял ей телеграммы и директивны о том, кого следует расстрелять в первую очередь, а кого только во вторую. Именно её послал он в Пензенскую губернию, когда там начались крестьянские волнения, и потребовалась по его выражению «сильная рука». Сохранилась очень скупая информация о её пензенском беспределе. Например, в селе Кучки она во время митинга на сельской площади лично расстреляла крестьянина, который отказывался сдать продотряду остатки своего хлеба. Именно тогда в её адрес поступила ленинская телеграмма: «Сомнительных запереть в концлагере». Лучший исследователь ленинизма А. Солженицын считает, что в этой телеграмме впервые в России прозвучало слово концлагерь применительно к собственному населению. Я же полагаю, что ключевое слово здесь «сомнительных». Ленин по образованию был юристом. Однако совсем не обязательно быть юристом, чтобы знать, что сомнительные — это те, чья вина не доказана. Впрочем, вся непримиримая революционность Евгении Бош совершенно не проявлялась, когда она старалась не замечать художества своих продотрядовцев, которые в лучших российских традициях обменивали отобранный у крестьян хлеб на водку. Хотя и здесь при желании можно проследить наличие строгой революционной дисциплины: был циркуляр отбирать хлеб, но не было циркуляра отбирать водку. Чтобы её добыть, приходилось временно отступать на осуждённые позиции товарно-денежных отношений. 5 января 1925 года по причинам, в которые историки не вдаются, Евгения Богдановна покончила жизнь самоубийством. Думаю, что пензенские крестьяне, прочитав в газете об этом событии, не были чрезмерно опечалены.
После смерти Ленина Пятаков не достиг головокружительных властных высот, но и заведующим складом тоже не работал. Он был председателем Главконцесскома, а, начиная с 1931 года, — 1-м заместителем наркома тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. Сам Орджоникидзе был неграмотным, в своё время он не окончил ни одного учебного заведения, если не считать фельдшерских курсов, поэтому недоучка Пятаков по сравнению с ним мог считаться грамотеем и корифеем. В таком качестве он там и использовался. Именно в эти годы он прославил своё имя в партии следующим принципиальным и бескомпромиссным высказыванием: «Если партия для её побед и для осуществления её целей потребует белое считать чёрным, я это приму и сделаю своим убеждением». Партия, разумеется, это потребовала.
Когда готовился процесс Зиновьева и Каменева, чекистам показалось, что вина обвиняемых будет доказана лучше, если представить дело так, что, находясь в Берлине, Пятаков по поручения Зиновьева летал из Берлина в Осло, где в то время жил Троцкий, чтобы договориться о финансировании антипартийных заговорщиков. Пятаков, разумеется, всё это подтвердил в письменном виде. В Берлине он был в декабре 1935 года. Когда материалы процесса были опубликованы, норвежские журналисты захотели это проверить. Аэродром в Осло назывался Хеллер. Они взяли интервью у управляющего этим аэродромом господина Гулликсена, который заявил, что в декабре 1935 года ни один иностранный самолёт на аэродроме в Хеллере не приземлялся. Миру стало ясно, что обвинения, которые звучат на суде, по-русски называются липа. Несмотря на это, Пятаков, верный делу родной партии, заявил, имея в виду Зиновьева, Каменева и их соседей по скамье подсудимых: «Эти люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожить, как падаль». Зиновьев не остался в долгу, и заявил на суде, что Пятаков тоже активный участник заговора против партии. Пятакова арестовали, хотя накануне его планировали сделать общественным обвинителем на этом суде. Уже после ареста Пятаков имел беседу с Николаем Ивановичем Ежовым, который тогда был секретарём ЦК. Очень обижался Георгий Леонидович, что ему не дали проявить себя в качестве общественного обвинителя. Именно тогда он сказал слова, которые я вынес в заголовок статьи. Он попросил Ежова предоставить ему любую форму реабилитации, в том числе просил разрешить ему лично расстрелять всех приговорённых к расстрелу на процессе, включая собственную жену, которая к этому времени тоже была арестована за реальную или мнимую связь с Троцким. Это можно считать высшим пилотажем верного сына большевистской партии.
В данном случае речь шла о второй его жене, о которой совсем ничего неизвестно, если не считать той характеристики, которую ей дал генерал Орлов из ведомства товарища Ягоды. Это тот самый Орлов, который вывез (или правильнее сказать выкрал?) из Испании почти все её золотые запасы. Считалось, что золото вывозится на хранение, правда, это хранение затянулось надолго. Сбежавший на запад Орлов (настоящая фамилия Фельдбин) оставил после себя основанную на личных воспоминаниях книгу «Тайная история сталинских преступлений». По этой книге получается, что, если с первой женой Пятаков был единомышленником, то со второй ему повезло меньше. Она была пьющей и неряшливой, мужу и сыну внимания почти не уделяла. Когда Пятаков собирался в свои зарубежные командировки, он вынужден был брать взаймы у своего секретаря Николая Москалева 2-3 чистые сорочки, которые к неудовольствию москалёвской жены забывал отдавать после возвращения.
Конечно, Георгий Леонидович имел определённые основания быть недовольным своей женой, однако за несвоевременную стирку сорочек Уголовный кодекс того времени такого наказания, как расстрел, не предусматривал.
З0 января 1937 года 13 из 17 подсудимых, в том числе и Георгий Леонидович Пятаков, были приговорены к расстрелу. Их расстреляли за вымышленные преступления, а настоящие преступления, которые они совершили против России и её населения, остались безнаказанными. Впрочем, молниеносное исполнение приговора снивелировало это юридическое несоответствие.
